***
Комната была маленькой, в ней помещалась только достаточно широкая кровать и грубо сколоченный стол да пара стульев. Но Сонхва почувствовал себя по-настоящему счастливым, когла остался в ней один: слишком много всего произошло за последние пару дней, он слишком много всего узнал об этом мире и тех, с кем теперь связан. И это всё надо было обдумать и понять, как себя вести и что делать дальше. Джисон, уходя, сказал, что он может вымыться я с дороги, что в купальне есть чан с горячей водой: их с Минхо ждали. И Сонхва решил именно с этого и начать. Тем более, что на обед он хотел выйти хоть чуть-чуть освежённым. Купальня в замке была просто великолепной: на несколько чанов, очень тёплая, и между чанами были невысокие стенки, создававшие иллюзию одиночества. Сонхва неторопливо разделся и забрался в горячую воду. Он с наслаждение несколько раз быстро нырнул с головой и, вынырнув, громко застонал от наслаждения. Стон его отозвался гулким эхом под невысоким потолком, и Сонхва почему-то смутился. Он откинулся на бортик чана, высунувшись по грудь, и замер с закрытыми глазами. Мысли в голове стали бежать медленнее, ленивее, тело загудело приятной усталостью. От шеи, от метки, внезапно по плечам и груди побежали остро-приятные мурашки. Волна тепла прошла от затылка до поясницы, а в паху сладко заныло. Сонхва растерянно вытянулся и невольно положил ладонь на метку. Они была горячей, и кожа, чуть вспухшая, оказалась снова сладко чувствительной, так что, коснувшись её, Сонхва вздрогнул и невольно снова простонал. А потом... Вторая рука сама опустилась на налившийся сладкой тяжестью член. Сонхва, конечно, был вполне нормальным парнем, так что точно знал, что делать, но в этот раз... Не совсем понимая, почему он это делает, он начал ласкать себя, поглаживая одновременно пульсирующую острым наслаждением метку. Это было так приятно, так невероятно сильно, что тело тут же начали продёргивать молнии сладких судорог. Сжав себя плотнее, Сонхва, зажмурившись и, прикусив до крови губы, двигал рукой на члене решительно, оглаживая и проводя по венкам, а потом стал водить широко, по всей длине, пытаясь поймать какой-то непонятный, но очень как будто нужный ритм, под который, как он чувствовал, ему надо было подстроиться. Получилось не сразу, его всё сильнее охватывала томная нега и сильное желание почувствовать на себе... ощутить... чтобы его ласкали... Чтобы не сам... И не пытаясь что-то понять, он просто поддался неосознанному ритму, уже не пытаясь быть тише, стал коротко и хрипло выстанывать с каждым движением ладони, а затем, поддаваясь какому-то внутреннему приказу, ускорился, застонал громче, выгнулся... —Хо... Хосок!.. Почему он выкрикнул именно это, ярко и сильно кончая, Сонхва решительно не знал. Это вырвалось само, отчаянно и уверенно — как так необходимое, как естественное, как самое нужное в этот момент. И это имя — он был уверен — и довело его до невероятно острого пика. Он какое-то время тяжело дышал, пытаясь прийти в себя и чувствуя, как всё тело охватывает приятнейшее ощущение небывалой лёгкости, как будто от его усталости и следа не осталось. Никогда раньше самоудовлетворение не дарило ему такое облегчение, такое отдохновение, такое... счастье...***
Из того угла, куда забрался Сонхва, можно было рассмотреть всех собравшихся в большом обеденном зале, который, как он понял, часто использовался именно как комната для общего сбора: здесь было много стульев, в беспорядке стояли несколько столов, по углам он увидел три широких кресла, но сесть в них не решился, поэтому примостился около крайнего у окна стола на удобном мягком стуле. Пока все только собирались, он рассматривал тех, с кем ему придётся теперь делить судьбу. Он пришёл вместе с Сынмином и Джисоном: неутомимая парочка разбудила его, крепко спящего после жаркого "мытья" в купальне, и сводила на кухню пообедать (кроме них там никого не было), а потом они показали ему дорогу сюда. Но сами сели на в отдалении в кресло — чтобы поместиться вдвоём. Вернее, Сынмин сел на кресло, а Джисон примостился рядом, боком, уложив ноги ему на колени бережно прибрав за спину недавно восстановленные крылья, которые, как он говорил, стали ныть в последнее время. Впрочем, и сам Джисон всё время их знакомства был каким-то нервным, так что Сонхва ничему не удивлялся, а вот Сынмин посматривал на своего ангела тревожно и постоянно трогал его, касался, желая успокоить. Почти сразу вслед за ними, изрядно напугав снова Сонхва, посреди зала возник Уён, хмурый, почему-то сердитый. Он кинул недоброжелательный взгляд на Пака, и тот смутился: ему вдруг пришло в голову, что Белый мог каким-то образом узнать о его шалостях в купальне, и он тут же оглушительно покраснел, прикрывая лицо руками. Но Уён ничего не сказал, он сел на широкий подоконник одного из больших полукруглых окон, практически укутался в свои чудесные белоснежные крылья и отвернулся, чуть не уперевшись носом в стекло: очевидно на общение он был не настроен. Это было тревожно, потому что они все привыкли к вечно порхающему и болтающему Уёну, он стал необходимым элементом "нормальной" жизни, а вот такой — печальный и нахохлившийся — он внушал Сонхва тревогу, от которой сжималось средце. То же самое, видимо, чувствовали и Джисон с Сынмином , которые при появлении Уёна стали разговаривать почти шёпотом, робко поглядывая на него какими-то виноватыми глазами. Через некоторое время в комнату пришёл Минхо вместе с высоким темноволосым юношей с нервным, мрачным, но очень миловидным лицом. Они прошли прямо к Сонхва, тот приподнялся, привествуя комнадира радостным кивком, и с любопытстсвом посмотрел на парня рядом с ним. — Пак Сонхва — Чон Чонгук, — отрывисто представил их друг другу Минхо. — Надеюсь на отличную службу, воины. И Сонхва с Чонгуком по привычке, выработанной годами, ответили чётким дуэтом: — Всегда на службе Королевству! А потом посмотрели друг на друга и невесело засмеялись: жизнь, которую они хотели посвятить службе Королевству, пошла под откос, наградив их новыми знаниями, а с ними, по традиции, новыми печалями, которые поставили под вопрос саму мысль, что они могут быть хоть чем-то полезны своему Королевству. Всё-таки они были теперь все теснейшим образом повязаны с теми, кого это Королевство считало своими самыми страшными врагами, с кем, собственно, они и поклялись драться, не жалея своих жизней. А теперь... Сонхва, у которого всё это мелькнуло в голове, грустно мотнул ею, отгоняя невольную тревогу, и внимательно посмотрел на своего нового товарища. У Чонгука была совершенно очаровательная улыбка, делавшая его похожим на невинного кролика. Только вот не может быть у кролика столько невыразимой боли в глазах. И улыбка кролика никак не может закончиться болезненной гримасой — как будто Чонгуку больно из-за своего веселья. Минхо быстро отошёл к только что возникшему Хонджуну, который почему-то, как и Уён, посмотрел на Сонхва неодобрительно и даже чуть сморщился, но ничего не сказал, отвлекаясь на Минхо. Сонхва обиженно поджал губы, не понимая, почему на него так реагируют эти высокомерные Белые ангелы, что он им такого сделал. Но Чонгук вдруг положил ему руку на плечо и дружественно сжал его: — Не бери в голову, — тихо сказал он. — Они тут все... странные. У них тут у всех своя история. Сонхва бросил на него настороженный взгляд, вспоминая всё, что рассказал ему Минхо об истории самого Чонгука, и только молча кивнул, благодарно улыбнувшись. А потом пальцы Чонгука сжали его плечо так, что Сонхва невольно вскрикнул. Он хотел уже было возмутиться, но посмотрел на Чонгука: взгляд тенеборца был таким мрачным и полным такой боли, что Сонхва подавился своими возмущениями. Он проследил взгляд Чона. В зале, около входа только что одновременно появились двое: прекрасный высокий Белый ангел, с идеально, классически красивым лицом, открытым и светлым, и Чёрный ангел небесной красоты: пушистые волосы волной, светлый овал по-детски нежного лица с высоким лбом, розовыми щеками, и... Сонхва невольно засмотрелся и облизнулся... чудесными пухлыми губами, чуть приоткрытыми в какой-то удивлённо-жалобной гримасе: Белый ангел говорил ему явно что-то печальное, так что лицо Чёрного выражало сочувствие и было... невероятно милым и соблазнительным: его хотелось обнять и зацеловать. Сонхва с изумлением понял, что реально именно так и подумал — и ужаснулся себе. Кроме того, он почувствовал, что воздух вокруг него как будто сгустился, стал томительно-горячим, и дышать стало чуть труднее. Он помотал головой и снова посмотрел на Чонгука: тот не сводил глаз с очаровательного Чёрного ангела, он поедал его взглядом и при этом желваки ходили на его лице. "Это Чимин, — подумал Сонхва, — тот самый... Боже, но как... как он может быть убийцей? Грозным стражем? С таким-то лицом?" Он снова невольно залюбовался светлым ликом Чёрного ангела, на которого только что через окно упали лучи предзакатного солнца, и вокруг его чудесной фигурки образовалось что-то вроде золотистого ореола. Картина была обворожительной, но внезапно у Сонхва острой болью что-то толкнулось в сердце, и он, вздрогнув, невольно снова посмотрел на Чонгука. Тот успел отвернуться за это время и теперь демонстративно смотрел в окно. "Действительно, неясно, что у этого Чонгука на уме..." — сочувственно подумал Сонхва. Чимин не кинул в их сторону ни единого взгляда, он смотрел только на красавца-Белого, они, о чём-то тихо переговариваясь, присели впереди за столом. Причём Чимин сел к ним спиной. И только тогда Сонхва заметил, что крылья Чимина скованы: перевиты тонкими золотистыми цепями, скользящими змейками между перьев. Сердце тенеборца невольно снова сжалось: хотя он и вёл себя непринуждённо, обворожительный ангел Чимин явно был здесь пленником. Кем был его собеседник, Сонхва не знал и подумал, что, возможно, это его стражник. Последним пришёл Сан. То есть не пришёл, а появился, прямо около Хонджуна, который, что-то явно обдумывая, сидел за центральным столом на высоком стуле. Он слушал Минхо, который что-то объяснял ему, раздражённо отбрасывая с лица отросшую чёлку и недовольно морщась. Лицо у Сана было бесстрастным, когда он изящно склонился над ухом Хонджуна и стал им с Минхо что-то говорить. Лица Главного ангела и командира сразу стали озабоченными, они начали задавать Сану какие-то вопросы. Сонхва попытался прислушаться, но разговор вёлся очень тихо, так что, конечно, ему с его места не было слышно. Чонгук по-прежнему созерцал заоконный пейзаж, так что Сонхва невольно повёл взглядом по окнам и наткнулся на сидевшего на подоконнике Уёна. Красавец-ангел, душа компании и неутомимый шутник Уён не был похож на себя: он прожигал взглядом троицу за средним столом. И в этом взгляде было всё: и тоска, и ненависть, и какое-то усталое, безнадёжное отчаяние. "Кого? — трепыхнулась мысль у Сонхва. — Кого из них он так любит, что так отчаянно ревнует? Сана? — Он вспомнил раздражённое обращение Уёна к этому ангелу при их встрече. — Нет... Хонджун... Уёну нравится Хонджун. И, кажется, он не очень-то это и скрывает." Сонхва перевёл взгляд на Главного ангела и увидел, что тот уже, кажется, не очень внимательно слушает Сана: он отвечает Уёну взглядом — торжествующим, насмешливым, злым — и таким же безнадёжно отчаянным. Они просто уничтожали друг друга этими взглядами — пока Минхо, нахмурившись, что-то доказывал невозмутимому Сану. Пока Чимин мило смеялся в ответ на глубокий и приятный бас своего красавца-собеседника, а Чонгук вздрагивал рядом на каждый звон колокольчика этого смеха. Уён и Хонджун не отрывались друг от друга, жестоко и страстно облизывая друг друга взглядами, пока Сынмин, нежно воркуя о чём-то на ухо блаженно жмурящегося Джисона, оглаживал его ноги, воровато проводя другой ладонью по чёрным крыльям любимого. Пока сам Сонхва старался понять, что с ним происходит: он как будто слышал какой-то голос, который обиженно и страстно шептал ему: "Отвернись! Не смотри! Не смей! Ты мой... Ты только мой. Не смей так смотреть на них. Они не я. А ты — мой..." Ощущение было странное, но... томительно-приятное, хотя Сонхва и не мог до конца его объяснить. Прервал всё Хонджун, который с явственным трудом очнулся от трахания Уёна горячим взглядом и хлопнул в ладоши, поднимаясь. — Предлагаю уже начать! — торжественно сказал он. — Чанбин и Чонин сегодня к нам не присоединятся, так как у Нини снова... проблемы. Но ничего страшного, Сан говорит, что всё это норма, беспокоиться не о чем. Сегодня мы должны обсудить тот план, о котором большинство пока не знает — план по вызволению из Дома исследований в мире ангелов человека Бан Чана и Чёрного ангела Ли Енбока... то есть Феликса. Мы доработали план с учётом прошлых ошибок, так что Сокджин — прошу, тебе слово. Красавец-ангел, пришедший вместе с Чимином, поднялся и было открыл рот, как внезапно раздался резкий голос Чонгука: — А мы все здесь уверены, что пленнику тоже нужно знать обо всех наших планах? Сонхва кинул растерянный взгляд на Чимина и увидел, как болью исказилось на мгновение его лицо, а потом стало вновь спокойным, как незамутнённая глубь Белого озера. Хонджун тяжело вздохнул, Сынмин и Джисон покачали головами, Сокджин растерянно посмотрел на Минхо, а тот холодно ответил: — Мы все здесь уверены, что ангел, который добровольно пришёл к нам и помог в нашем деле: именно он, смею напомнить, раз тут у нас есть люди, страдающие регулярной потерей памяти, — так вот именно он смог уговорить любезного Сокджина сотрудничать с нами. — Но цепей с него мы не снимаем, не так ли? — ядовито уточнил Чонгук, глядя исключительно на Минхо. — Цепи служат не для того чтобы удержать его здесь, — скучающим тоном ответил Сан. — А зачем они нужны, это не твоё дело, Чонгук. Но поверь, пока Чимин в цепях, мы можем быть уверены в его верности нам. И в нашей полной безопасности от него. В первую очередь — твоей. Чонгук злобно фыркнул, но ничего не сказал, снова демонстративно уставившись в окно. Сонхва снова посмотрел на Чёрного ангела, который слушал этот спор о себе с напряжённым лицом и ни слова не говорил. Чимину было больно. И Сонхва искренне пожалел его. "Насколько проще ему было бы в своём мире, — подумал он. — К чему такие жертвы? Неужели..." — Мы разобрались? — негромко спросил Сокджин, прерывая его размышления. — Я могу? Чонгук, не поворачиваясь, раздражённо махнул рукой, как бы давая добро, и Сокджин заговорил. Сонхва не со всем разобрался в его речи, но основное всё-таки смог понять: Сокджин рассказал Сану о режиме смены места тюрьмы, в которой держали Чана. Сан смог отследить её в тенях мира арфхов и рассчитал, где она будет ровно через неделю в одиннадцать вечера. У Минхо, Чонгука и Сынмина, которые должны будут участвовать в освобождении (это должны быть именно повязанные с ангелами люди, чтобы они имели возможность проникнуть в этот мир, но их невозможно было отследить арфхам) — у них будет около получаса, чтобы найти в этом самом Доме исследований Чана и вытащить его сквозь порез в пространстве, который организует им Сан. А к Феликсу, как сказал Сокджин, их должно притянуть из-за Чана, пока они будут в мире арфхов. И тогда они вытащат и его. То есть расчёт был на силу истинности, которая в том мире была невероятно активна. Пока Сонхва пытался понять, что такое "порез в пространстве" и "сила истинности", невольно переходя на мысли о собственном соулмейте, он чуть было не упустил момент, когда Минхо обратился к нему. — Сонхва... Сонхва! — Пак вздрогнул и виновато уставился на командира. — Вы с Джисоном должны будете стоять около входа... то есть пореза в пелене — мы называем его входом — чтобы ваша аура была нам маяком. Ауру ангелов, с которыми мы не повязаны, мы не сможем различить, а вот ауру людей видно сквозь оба мира. И Сынмин к тому же сможет увидеть Джисона. — Вы уверены, что сможете различить ауру Сонхва? — внезапно с сомнением спросил Чимин. Голос у него был мягкий, глубокий и тёплый. — Опыт с Чанбином удался, но ведь он с Нини, а Сонхва... Он ведь ни с кем из ангелов не повязан, а потом... Хонджун кашлянул, Сокджин смущённо отвёл глаза, а Минхо удивлённо посмотрел на Уёна: — Вы ему не сказали? Тот покачал головой, но продолжил демонстративно молчать. Хонджун сердито хмыкнул и сказал: — Пак Сонхва — истинный твоего боевого товарища, Чимин. — Ааа... — негромко усмехнулся Сокджин. — То есть не просто повязаны. А я уж было подумал... Удивился, что все тут такие спокойные, когда у нас тут... мхм.. ну-ну... — Какого товарища? — нетерпеливо спросил Чимин. — Чон Хосока, — ответил ему Сан. Чимин широко открыл свои чудесные глаза и замер, глядя на Сонхва — то ли с сочувствием, то ли с уважением. В общем, восхищения и зависти в его взгляде не было точно. — О, — сказал он. — А... где? Белые ангелы все, как один, отвели глаза в стороны и не ответили. Сонхва решил, что этот вопрос был адресован ему, поэтому собрал смелость в кулак и ответил чуть дрогнувшим голосом: — Мы... мы пока... не вместе. Я... я прогнал его. Пока... Ну, там.... Чимин запрокинул голову и звонко расхохотался, а за ним скупо улыбнулись и Сокджин с Хонджуном. — Прогнал? — смеясь спросил Чимин. — Прогнал истинного? Прогнал — Хосока? Ребёнок... не хочу тебя обижать, но... при всём желании... — Он ничего не знает об истинности, — прервал его ледяным тоном Сан. — Мальчик пока не в курсе вообще ни о чём. Так что предлагаю разговаривать дальше по делу. Чимин виновато посмотрел на Хонджуна, но тот только кивнул Сокджину, и тот продолжил: — Предыдущие разы у нас не получалось отправить Минхо прямо в Дом исследований, так как он был один, его всё время сносило, причём почему-то в одну и ту же сторону, он неизменно оказывался не там, куда должен был попасть. И даже учитывая то, что всё, что будет происходить в мире арфхов, каждый человек увидит по-своему, то место, где он оказывался, всё равно не могло быть тюрьмой тенеборца Чана. Но теперь, когда участников будет трое и два маяка по бокам от двери, шансы на успех возрастают: Сынмин и Чонгук не дадут Минхо сместиться, так как думать о правильном месте будут трое в одном направлении. Надеемся... что всё получится. — Должно получиться, — размеренно произнёс Сан. — Прошло слишком много времени, все этапы подготовки арфхи должны были завершить, по моим подсчётам, ещё на той неделе. Феликс должен быть уже страшно, катастрофически голоден, так что даже если он знает о плане их с Чаном слить для производства новой сущности, он не сможет устоять и накинется на Чана, чтобы выпить. Чана же всё это время питали агрессивной энергетикой, которая позволит ему не просто сопротивляться, но оставаться в полном сознании и осознании во время их соединения, причём, скорее всего, насильственного для Ликса, единственным желанием которого будет выпить своего истинного... Сонхва почувствовал, как пылают жаром его щёки. Он быстро окинул взглядом комнату: не по себе было всем. Даже Хонджун кусал смущённо губы, даже Минхо суетливо заёрзал на своём месте. Даже Уён чуть зарумянился, отвлекаясь, наконец, от созерцания заоконных красот. И только Сан оставался невозмутимым и продолжал: — А самое главное, что, таким образом подпитанный Чан сможет передать со своим энергетическим семенем будущему ребёнку все свои жизненные силы. Что будет, когда Чан кончит и наполнит собой Феликса... — Сонхва не знал, куда деть глаза от смущения, а Сан продолжал как ни в чём не бывало: — ....никто наверняка не знает. Скорее всего, он настолько ослабеет, что Феликс, которому всё равно будет мало той энергии, которую ему даст при слитии Чан, накинется на него и выпьет до конца. Возможно, и душу не оставит, так как будет уже чувствовать в себе зачаток сущности — и захочет напитаться и для неё тоже. И это будет для Дома хорошо: убитый осознанием своей вины, уничтоживший собственного истинного, Ликс будет лёгкой добычей. Обескровленный, обессиленный этой виной он станет покорным и не будет сопротивляться, когда Дом заберёт у него новую сущностью. Но возможно, у Чана всё-таки хватит сил противостоять ему. И тогда, скорее всего, уже он, сопротивляясь, попробует убить Феликса, чтобы выжить. Тогда можно будет уничтожить его на глазах Феликса, чтобы оправдать себя перед ним, прикрыться добрыми намерениями и заставить Енбока сделать всё то же — отдать в конце концов новую сущность Дому исследований. При любом исходе, как считают в Доме, эти двое обречены. Поэтому нам надо срочно их вытаскивать. Сан умолк, и в комнате воцарилась мёртвая, глухая тишина. Сонхва чувствовал, что ему дурно, да и все остальные были явно подавлены. Даже Сынмин и Джисон как будто чуть отстранились друг от друга, причём последний был мертвенно бледен и нервно мял свои пальцы. Более-менее спокойными оставались только, наверно, Сокджин, который, видимо, всё это знал, и Хонджун — по той же причине. Ну, и Сан, естественно. — Что же это за... существа... — изменившимся, глухим, чужим голосом спросил Чонгук. — Что же вы за нелюди? — Лично мы здесь для того, чтобы этого ничего не случилось, — ответил ему звонкий и очень обиженный голос. Вскочивший с места Чимин сердито тряхнул чёлкой и прямо посмотрел на мрачного тенеборца, вставшего со своего места рядом с Сонхва. — Лично тебя здесь быть вообще не должно, проклятый страж! — зло ответил ему Чонгук и быстро вышел из комнаты. У Чимина дрогнули в горькой улыбке губы, и он сел и прикрыл глаза. А Сонхва вдруг снова почувствовал, как обвевает его плечи какое-то странное, в этот раз успокаивающее тепло. "Нет, — мягко толкнулось у него в голове, — не верь... Мы не все такие... Не верь... не верь, прошу..." Он встряхнул головой и удивлённо огляделся. Хонджун и Сокджин смотрели на него как-то странно: растерянно и смущённо. А потом, заметив его вопрошающий взгляд, быстро, практически синхронно отвели глаза. — Мы не все такие, — негромко сказал Уён. — Это правда, не все... Просто поверьте нам.