Между льдом и пламенем

      Последняя неделя сентября и две первые недели октября прошли под эгидой объединения Гриффиндора и Слизерина, а точнее Главных Старост, представителей известных своими междоусобными соперничеством и борьбой. Малфой и Грейнджер до этого сохранявшие нейтральное равнодушие, вдруг потеплели по отношению к друг другу, что не преминули заметить остальные ученики Хогвартса, а те из них, кто услышал короткий диалог между Дафной Гринграсс и Гермионой Грейнджер: «— У вас получилось? — Да, я так рада!» — разнес весьма интересные слухи, что стали приобретать в глазах многих очевидную правдивость, так как демонстративное игнорирование боевой подруги со стороны Рональда Уизли и присоединившейся к нему Лаванды Браун, которая в свою очередь не упускала случая отпустить колкость в сторону однокурсницы. И теперь, Малфой и Грейнджер по негласному умолчанию всех факультетов являлись парой влюбленных, парой хорошо скрывавшихся под маской дружелюбия влюбленных.       Гарри Поттер в этой ситуации повел себя, как истинный Герой, не придавал слухам никакого значения и продолжал общаться с близкой подругой как в старые добрые времена. Были ли времена такими уж старыми и такими уж добрыми, вопрос совершенно другой темы, которая канула в небытие из-за того, что Гарри был озабочен больше книгами Пруэттов, чем бесполезным, на его взгляд, напоминанием Гермионе об их вековой дружбе, что не требовала доказательств преданности и подобным ей вещам.       Джинни Уизли, передавшая карту Мародеров в полное пользование старост Слизерина, наслаждалась более-менее счастливой атмосферой в компании Гарри, что казалось несколько поубавил свой пыл причинить Малфою увечья, когда к паре Главных Старост присоединились Гринграсс и Забини. Практически слизеринская четверка внушала ему гораздо больше доверия в том, что между ни кем из них не было каких-либо романтических отношений, учитывая магические способности каждого из них, казалось, что старосты полностью посвящали все свободное время своим обязанностям. К тому же во время сдвоенных занятий красных и зеленых, Гермиона всегда оказывалась в паре с Дафной, что способствовало уменьшению нарастания ненависти Гарри к Малфою.       В любом случае, хорек перестал его практически волновать, когда прямо в середине октября — пятнадцатого числа, Гарри получил письмо от личной совы Министра с приглашением посетить его в эту пятницу, то есть завтра, и задать все интересующие молодого волшебника вопросы. Вопросов, правда, у Поттера было не много, точнее, они отсутствовали, но он надеялся, что Кингсли пустится в повествование о своей бывшей службе в Аврорате, не затрудняя юного посетителя придумывать вопросы на ходу. Затем, Гарри планировал заглянуть к мистеру Уизли, что всегда встречал друзей детей с распростертыми объятиями. Только вот, слова Рона и Джинни что-то покачнули веру в радушие и доброту семьи Уизли. Но это в общем-то ничего не значило и не меняло для Гарри.       После Войны он не только стал ощущать себя значимой частью волшебного мира, но и тем, кто представлял семью Поттеров, их наследие и наследие Певереллов. И он был единственным их потомком, обладавшим всеми тремя Дарами Смерти одновременно. В этом было что-то такое, что заставляло бывшего скромного одиннадцатилетнего растерянного мальчика, а теперь известного молодого волшебника, обладающего мощной магической силой, поднимать голову намного выше, чем позволяли многие из его сверстников. Правда, только про себя, но порой, Гарри не мог удержаться, и нечто высокомерное и презрительное проскальзывало в его голосе или движении. Единственной, к кому он никогда не позволял и не позволит такого отношения, была Гермиона Грейнджер. Его подруга действительно являлась ярчайшей волшебницей своего времени, вобрав в себя только самые лучшие черты, она могла дать фору любому опытному волшебнику, владея не только практическими навыками, но и теоретическими знаниями.       И не оставляя все эти рассуждения, Гарри кое-как вытерпел общество шумных гриффиндорцев в общей гостиной вечером в четверг, высидел на следующий день все занятия с завидным терпением, что у него редко проявлялось, и выслушав напутственные слова директора Снегга о подобающем в Министерстве поведении для представителя Хогвартса, бросив летучий порох, к великому облегчению, улыбнувшись, вступил ногой в Атриум Министерства, заполненный работники, что в пятницу вечером спешили по раньше уйти домой, оставив все дела на понедельник (как жалко, что они не решаются сами собой все той же магией!).       — Добрый вечер, Гарри! Как я рад тебя видеть! — Кингсли Шеклболт нынешний Министр Магии дружелюбно пожал руку молодому визитеру и похлопал его по плечу.       — Добрый вечер, Министр. Я тоже очень рад вас видеть, — улыбнулся Гарри, умело разыгрывая смущение, вызванное неофициальным, а дружеским обращением к нему самого высокого по должности чиновника в главном и единством органе управления в магической Британии.       — Надеюсь, ты ко мне не с плохими новостями? Василиск в Хогвартсе не объявился? — подмигнул ему мужчина, расположившись в одном из кресел и пригласив сесть напротив него Гарри. — И зови меня просто Кингсли, мы же не на мероприятии, в конце-то концов! — Герой на это смущенно кивнул. — Какой я негостеприимный! — воскликнул Министр. — Может ты хочешь чаю или кофе с парой сандвичей, ты ведь точно пропустишь ужин? — спохватился мужчина.       — Если вы будете так добры, сэр, — ответил Гарри, думая о том, что еда и напитки волновали его в самую последнюю очередь, вернее, вообще не волновали. — И я стану совсем наглым, но мне бы очень хотелось услышать от вас поучительные истории и рассказы о службе в Аврорате, чтобы знать к чему быть готовым и каких ошибок не совершить вначале пути, — добавил тут же гриффиндорец, беспокоясь, как бы Кингсли не ушел в другую степь, например, начал бы расспрашивать его о Хогвартсе, преподавателях, межфакультетских отношениях, а может, и о детях Пожирателей. А этого Поттеру совершенно не хотелось.       — С удовольствием, Гарри. Но запомни, я — Кингсли! — и Шеклболт шутливо пригрозил пальцем парню. — Мне приятно, что ты уже сейчас начал интересоваться своей будущей службой, ведь Аврорат — это не шутки. Он борется с преступностью и обеспечивает безопасность не только граждан магической, но и маггловской Британии… — поучительно, как и подобало случаю, начал Министр, не обращая внимание на секретаря, что бесшумно левитировал большой поднос с чайником, двумя чашками и тарелками с легкими закусками прямо на кофейный стол, разделявшим двух знаменитых волшебников.       Кингсли поведал Гарри, что стать Аврором было его мечтой с самых первых курсов в Хогвартсе. Причиной тому послужил приход тогдашнего главы Аврората с лекцией о защите всех волшебников независимо от чистоты их крови. Кингсли со смехом вспоминал, как некоторые, особенно ярые, из поборников чистоты крови слизеринцы и пара райвенкловцев еле досидели до конца занятия, а затем выбежали, как можно быстрее, пытаясь при этом не повредить репутации семьи своим поведением перед человеком, занимающим один из главных постов в Министерстве.       Шеклболт говорил много о своих бесконечных тренировках отрабатывания магических способностей, ловкости, меткости и выносливости. Это были самые важные качества для хорошего Аврора, не считая честности, ответственности и прямоты, тогда хороший Аврор становился идеальным.       Министр с грустью вспомнил о Сириусе Блэке, крестном Гарри. Когда Кингсли еще работал в Аврорате, его назначали главным в поимке сбежавшего из Азкабана Блэка, и он бы его поймал, если бы не заметил еще очень давно, что что-то не стыковалась во всей этой истории о предательстве четы Поттеров их лучшим другом. К тому же, Кингсли, чья семья раньше входящий в Священные, знал из рассказов старшего поколения, что Блэки отличались удивительной преданностью тем, кого они любили всем сердцем, будь то друзья или возлюбленные. А позже появление Питера Петтигрю расставило все на свои места.  — Неужели Блэки настолько могут быть преданы кому-то, что под страхом смерти не выдадут хранимую ими тайну? — с нескрываемым удивлением спросил Поттер, больше в этот момент волнуясь, насколько же Малфой, который наполовину являлся Блэком, мог быть увлечен Гермионой, мог он сейчас отказаться от нее и что он готов сделать ради нее или уже сделал?       — Пожалуй, да, — задумчиво произнес Кингсли, вспоминая всех из этой доходившей часто до крайностей семьи, которые встречались ему в жизни. — Беллатрикс Лестрейндж очень видное тому подтверждение, хотя и негативное. Но что тут поделать? Она была самой преданной Пожирательницей среди всех остальных. По сравнению с ней других с натяжкой можно назвать слугами или сторонниками Реддла. Они все больше преследовали свои интересы или следовали определенным, заложенным в них еще детства идеям и понятиям, — ответил Министр, на что Гарри только кивнул, уже желая поскорее покинуть кабинет главы Министерства и отправится к Артуру Уизли за информацией о книгах Пруэттов.       Но Кингсли не знал мыслей Гарри, к облегчению и радости второго, поэтому упоенно продолжал свой длинный рассказ, который сводился к его биографическим данным и восхождению по карьерной лестнице, а об Аврорате сказано было столь мало и вскользь, что казалось, нынешний Министр туда только иногда забегал, услышать последние новости, да отчет о проделанной кем-то другим, а не им самим, положить начальнику на стол.       И если не тот факт, что Поттер мог оказаться в Министерстве только благодаря самому Министру, он ни за что не просиживал свою мантию так бестолково, второй час слушая Кингсли и имея все шансы уже не застать на рабочем месте мистера Уизли, каким бы трудоголиком не был глава рыжего семейства.       Шеклболт прекратил свое на самом деле интересное повествование, от которого любой другой пришел бы в восторг, но явно не Гарри Поттер, все детство и юношество проведший в схватке с одним из самых известных Темных волшебников. Министр внимательно посмотрел на Гарри и прищурился, как бы говоря этим жестом, что он видит, юного Героя привел к нему не интерес к Аврорату.       — Ну, выкладывай, Гарри, что там у тебя, что ты так рвался в Министерство, — прицокнув, неожиданно, что Гарри передернул плечами, сказал Кингсли.       — Если честно, я хотел бы увидеться с мистером Уизли, — начал Поттер. — В последнее время Джинни начала интересоваться родовой магией, и она вспомнила о семейных книгах Пруэттов, которые по словам Рональда хранятся в Министерстве, так как прямые потомки рода умерли, а все их имущество в одном из Отделов, — и Гарри ловко свернул на дорожку лжи и глазом не моргнув. Что же, в целом было не так уж и важно, кто интересовался магией рода Пруэттов.       — Как хорошо, что я узнал, истинную причину твоего визита, — заметил Министр. — Артур здесь тебе не помощник в отличии от меня. Я сейчас же пошлю распоряжение в Отдел Тайн, чтобы на мое имя выдали все дневники и книги Пруэттов, — и Кингсли поднялся (он не увидел в этом ничего странного. Каждый уважающий себя волшебник, имея какое-нибудь магическое наследие предков, часто вспоминал о нем ближе к своему совершеннолетию или приблизительно в этом возрасте), подошел к столу, начеркал пером несколько строк на пергаменте, размашисто расписался и отправил распоряжение в полет до Отдела Тайн, предварительно наложив на него Чары Невидимости. — Будет минут через десять, — посмотрев на зачарованные министерские часы оповестил он. — Думаю, что Артур давно ушел, все-таки сегодня пятница. Если хочешь его навестить независимо от интереса его дочери, я могу написать еще одну записку Северусу, — подмигнул, будто они с Гарри были заговорщиками, Шеклболт. Ему и самому нравилось иногда выводить из себя нынешнего Директора Хогвартса ничего не значащими выходками и мелкими проделками, как маленький мальчишка, что еще учился под руководством строго Снейпа, не терпевшего подобного поведения.       — У мистера Уизли и без меня дел хватает, но спасибо за предложение. Мы все навестим Молли и Артура в Норе на Рождество, — ответил Поттер, радуясь своей удаче, ему и Феликс Фелициса было не нужно. Его или окунули в него еще при рождении или нужно начать верить во Астрологию — видно Гарри родился под счастливой звездой.       Да, через еще два часа это, можно сказать, подтвердилось, когда он уже был в Хогвартсе в одном из пустых кабинетов (посетив гостиную Гриффиндора и проведя немного времени в обществе однокурсников, дабы ни у кого не возникло лишних вопросов, отправился якобы на ночную прогулку), на который наложил Заглушающие и Запирающие Чары, открыв первый попавшейся ему в руки старый фолиант Пруэттов, что сотрудники Отдела Тайн предусмотрительно положили в маленький бумажный пакет, будто из Сладкого Королевства, зачарованного заклятиями Незримого Расширения и Облегчения, увидел заглавие первой главы, гласившие: «Самые сильные любовные привороты. Необратимые.».       Первые два совершенно не подходили, они могли в лучшем случае нанести физический вред Гермионе, а в худшем способствовать ее скорейшей смерти, а затем в превращение призрака, проживающего каждый день в муках из-за постоянно кровоточащего сердца. Конечно, для призрака это ничто, но на ослабленные нервы капать будет еще как. И для того, чтобы найти самое безопасное, но точно действующее, Поттеру пришлось просидеть два часа, вчитываясь в убористый почерк, и чернила, местами ставшие совсем блеклыми, и это точно уж не помогало волшебнику постичь знания рода Пруэтт.       К великой радости, к полуночи Гарри обнаружил подходящие его случаю Привораживающие Чары, а вернее, обряд: во-первых, он был полностью безопасен для стороны, ему подвергавшейся; во-вторых, Гарри и Гермиона друг друга знали, что являлось одним из главных условий для провидения; в-третьих, к облегчению гриффиндорца его подруга участвовала во всем этом только косвенно; в-четвертых, не нужно было совершать обряд в определённое время года или в определённый лунный день; в-пятых, нужно было лишь сварить легкое зелье (что было необыкновенным везением для Поттера, ничего не смыслившего в искусстве Зельеварения), добавить несколько капель в свой напиток и напиток человека, который должен был начать испытывать к привораживающему сильные, но не пылкие, страстные чувства, и после того, как зелье будет бродить в организме восемь часов (видимо, здесь имелось ввиду, что вызванная магическим путем любовь будет вечной), произнести в тишине и полном одиночестве заклинание (а вот оно как раз было очень трудным — и слова, и руны, что нужно было вычерчивать палочкой в воздухе). И вуаля! Гермиона будет любить Гарри по-настоящему, просто вдруг осознает, что всегда испытывала чувства к нему. Заклинание воспроизведет в ее голове те воспоминания, что особенно ярко были связаны у девушки с ним, и дадут понять, что никого и никогда в ее окружении не существовало парня лучше, чем Гарри. После всех произведённых в тайне манипуляций, Гарри, как и положено, первым признается в своих чувствах Гермионе. Правда, какое-то время, вначале, придется встречаться, скрываясь ото всех, но когда Поттер спровоцирует ссору между Гермионой и Джинни (как вовремя Рон заговорил о чистоте крови и не шел на перемирие с давней подругой!), вторая встанет на сторону брата. А Гарри, он же Герой, встанет на сторону одинокой, несчастной, всеми покинутой Гермионы, которая к тому же его девушка. Так у него будет предлог разорвать отношения с Джиневрой. Соблюдая приличия, они еще парочку недель проведут только вдвоем, скрытые от любопытных глаз, а затем… Затем Хогвартс, да и весь Магический Мир поразит сенсационная новость — Герои Войны — Гарри Поттер и Гермиона Грейнджер состоят в отношениях!       С такими Наполеоновскими планами Гарри отправил наследие Пруэттов своим новыми филином — Фарт к Кричеру вместе с говорящим письмом, где он приказывал (не просил, а именно приказывал, так как по-другому Кричер подчиняться отказывался) спрятать бумажный пакет, что хранит в себе наследние одного из угасшего чистокровного рода подальше от чужих глаз, да так, чтобы могли найти его при надобности только эльф дома Блэков и сам Поттер.       И, к слову, Кричер выполнил поручение на совесть. Как только бумажный сверток попал в руки волшебного существа, эльф сразу почувствовал исходящую от него темную магию, и, возблагодарив Мерлина и Моргану за то, что один из потомков предателей крови вступил на верный путь, упрятал наследие Пруэттов так, что сами Пруэтты не смогли бы найти его в родовом особняке Блэков.       Во всем этом прекрасном раскладе дел для Гарри Поттера, что с сердцем, трепетавшим от предвкушения скорого счастья, которое он решил претворить в жизнь в декабре (он знал, что для Гермионы декабрь был особенным месяцем, привносившем и в жизнь простых людей, магглов, капельку волшебства в Рождественскую ночь, даря уют, тепло, любовь и близость родных, когда семья и родственники собирались вместе за одним большим столом, чтобы пожелать друг другу теплые слова, а утром приятно удивить подарками, что каждый тщательно выбирал для другого), было одно но, о котором не знали ни Гарри, ни Гермиона, ни Драко Малфой, что пока не сбрасывался со счетов соперника (и это было мудро, ведь Гарри, носящейся со своей идеей, совсем не замечал потепление в отношениях между Главными Старостами, скидывая это на наказ профессоров и Директора развивать и укреплять межфакультетскую дружбу).