Открывайте, это милиция!

      Зина безжалостно пнула ногой холодную батарею и тут же прикусила язык, чтобы не заорать. Отопление в гараже было просто ужасным. Тончиковы пацаны, шпана, которая ныне звалась Алюминиевыми штанами, притащили откуда-то покоцанный обогреватель, потому что старая батарея совсем накрылась. Да и металлическая буржуйка, которую дядь Жила установил дохрена лет назад, когда сам пацаном был, совсем не грела. Летом ночевать в гараже было нормально, прохладно, свободно, никто никого не стеснял… Зимой же штаны разбегались по домам на ночь — если дома у них были, конечно.       У Тончика вот не было. Ночевать к полковнику Жилину он идти отказался наотрез, домой не пошёл, потому что мать опять пила, а к Зине — потому что неожиданно застеснялся. Стоило ей просто заикнуться, как он заартачился, мол, половину осени у Кашиных на диване проспал, куда ещё больше! Дразнился, что зинкину комнату почти отжал себе, ещё немного, и прописку ему оформят. Зинка закатывала глаза и пихала его в плечо кулаком.       Вот теперь из-за его дурацкой гордости они и мёрзли в гараже на морозе. Тончик — потому что много выкаблучивается, Зина — потому что она хорошая подруга. Они всегда так жили, как могли. Он ларьки обирал и район крышевал, если это можно было так назвать, а Зина то в Москве на учёбе, то в Чехословакии на практике. Разные интересы, разные миры, зато гараж — один. И детство одно. И воспоминания общие. И матрас, к слову, тоже общий. И одеялом делиться надо.       И батарея ничерта не греет!.. Это бесило сильнее всего.       Зина пнула её ещё раз. Батарея обиженно звякнула.       — Ты чё творишь? Совсем уже? — растрёпанная башка Тончика вынырнула из-под одеяла; тусклый свет одинокой лампочки высветил сонные глаза, позолотил смешной вихор волос и мазнул яичной желтизной по тонкому шраму на брови.       Зина передёрнула плечами. Образ извечной идеальности стёк с неё примерно в тот момент, когда она зашла в гараж и зашуршала старыми тетрадками в поисках чистой, собиралась порисовать. Ну или когда стояла на стрёме, пока Тончик доставал им пиво из ближайшего продуктового магазинчика. Или... За одно сегодня только была целая куча моментов, которые могли очернить её репутацию на раз-два. Эта ночёвка — в том числе.       — Отвянь, а? Я не хочу насмерть замерзнуть, — слабовато огрызнулась Зина, чувствуя, что закипает. Её так бесила эта болезненная тончикова гордость! Она свою утихомирить могла, укротить, как зверя, хоть и с трудом, а он — нет. Он всегда — голый и нараспашку, сплошные нервные окончания и зубодробительная честность. Такая, что её почти воротило от ненависти и любви одновременно.       Ну дурак дураком же!       — Зинок, ну бля, — Тончик смешно дёрнул носом, приподнимаясь на локте. Шумно сглотнул, острый выпирающий кадык скакнул вверх-вниз, а он рассеянно добавил, сонливо-устало: — ложись уже. Харе мельтешить, завтра разберёшься. Ну?       Приглашающе приподнял край одеяла. Зина со вздохом вернулась и залезла обратно на матрас. Стряхнула с ног балетки, нырнула Тончику под худой костлявый бок. Он был тёплый, как деревенская печка, несмотря на то, что ничего обогревающего почти не работало, так, едва-едва, незаметно. Зина обвилась вокруг Тончика, как змея, все кости пощупала. Уткнулась носом в плечо, пытаясь уснуть, и, не удержавшись, лёгонько дёрнула за лопушиное ухо. Он душераздирающе зевнул.       — Харе меня лапать уже. Спи.       — Покормлю тебя завтра, — сонно пообещала Зина, засовывая холодные руки ему под растянутую майку-алкоголичку. Тончик вздрогнул, но не отстранился, обнял сильнее.       — Спи, говорю.       Батарея насмешливо оскалилась из темноты облупившимся серо-белым боком. Зина послушно прикрыла глаза. Тончик сгрёб её в охапку и быстро поцеловал в висок. Губы у него тоже были горячие.