Открывайте, это милиция!

      У Тани Восьмиглазовой список бывших любовников особенно сентиментальных чувств не предполагает: перво-последний (морально, не физически) Жила, мотающий срок в тюрьме, сияющий лоском и мразотностью Сапогов, холодно-отстранённый Альберт Оганесян без сердца и приятно-неприятным бонусом идёт Юрочка Грачевич.       Юрочка, по мнению самой Тани, любил её хуже всех. Серёжка Жилин — сурово и по-пацански, смехотворно-грубо, Сапогов — как картинку, но не скрывая этого от слова совсем, Оганесян не любил вообще, но среди них всех о своей (не)любви лгал только Юра. Он, думается, любить правильно не умел совершенно: понапридумывал себе что-то о таниной идеальности, о том, какая она возвышенная и прекрасная, а потом удивлялся, что она болтлива, любит хорошо жить и терпеть не может, когда ей помыкают. Терпит, конечно — она со всеми терпела, потому все и вытирали об неё ноги, но…       Но у Тани внутри что-то лопается с рождением Риты. Может, это запоздалая боль всех любовных неудач. Может, это хроническая любовная же усталость. Может, это трещат поднадоевшие эмоциональные качели, на которых она крутит солнышко безостановочно. Может, её добивает понимание, что ребёнок всё-таки от Сапогова, а не от милого дурачка Юры. Может… Таня не знает, что это. Знает просто, что ей больно, она устала и ей плохо.       Тогда она берёт себе Веню. Или Веня берёт её, тут уж как посмотреть. Равноправие, взаимопомощь.       У Вени Лебедева несчастная любовь одна-единственная, давняя, прогоркло-солёная, вся замаранная им самим же в попытках абстрагироваться и сгореть на работе, лишь бы перестать чувствовать. Таня знает: он от Инны Оганесян без ума не первый год, но сделать первый шаг боится отчаянно и безумно, топчется на одном месте и рискнёт подойти примерно никогда. Стихи о ней пишет, восхищается безмолвно, смотрит печальными собачьими глазами и почтительно держится на расстоянии. Не его полёта птица. Не его поля ягода. Не его… женщина. Инна просто — не его и быть чьей-то не сможет никогда, она, как и её отец, бессердечная. Оганесянам просто. Нет сердца — нет проблем.       У Вени с Таней есть и сердца, и проблемы, а заодно — жуткое, мрачное и тяжёлое одиночество. Дома их никто не ждёт. Они никому не нужны. На первый взгляд, на второй это утверждение уже сомнительно. У Тани есть вечно плачущая, маленькая и болезненная дочь, у Вени — белая турецкая ангора с ужасным характером и сотней капризов. Она советовала ему завести змею — больше сходства с коварной Эстефанией-Инной, чтобы он наверняка попал в образ, нашёл достойную замену. Веня шутки не понял. Или понял, но проигнорировал.       Когда дома (действительно) не ждут, то есть повод остаться поработать подольше. Обычно они задерживаются сверхурочно.       Таня с Веней вообще люди весьма непунктуальные: сначала съезжаются, а потом занимаются пресно-безвкусным сексом на столе, бережно подвинув стопки документов в сторону. Они в друг друге ищут то, что не смогли найти в других. Веня, закрывая глаза, представляет, что Рита — его дочь. Таня глаза не закрывает вообще. Они работают допоздна, зарплату делят на двоих — Веня деньги почти не тратит, а Тане теперь приходится тратить слишком много. Выходит так, как выходит — без чувств, но с щемящей нежностью. Им даже спать вместе необязательно, но они всё равно спят. Секс скучен и однообразен. Как обязанность, как повинность, которую они оба несут, исполняют механически, потому что «так надо».       Им надо — хоть иногда — чувствовать себя живыми и любящими. Дом — полная чаша. Мужчина (любящий не ту), женщина (не любящая уже никого), ребёнок (чужой) и кошка (исчадие ада). Снаружи яблоко восхитительно алеет сочными бочками, а внутри роятся черви и гниль.       Всегда.       После короткого постельного развлечения с утра Таня с Веней быстро курят, судорожно натягивают одежду и на прощание не целуются. На прощание почти пожимают друг другу руки. «Спасибо за приятно проведённое время (Спасибо за то, что ты есть)». Они для любви — большой и чистой — не созданы. Они созданы пахать как лошади, а дома выть в подушку, сжимая зубы. А потом — снова и снова брать сверхурочные, работать до изнеможения, иначе накроет с головой и не выплывешь. Таня уже не выплывает, но отхаркивается солью и влагой, когда Веня дарит ей обручальное кольцо.       — Ты выйдешь за меня?       Он даже стоит на одном колене. Перед Таней никто и никогда не стоял на коленях, а Веня — стоит. Она кивает:       — Конечно.       И это лучше, чем все, что с ней когда-либо происходило. Жаль только, что они пока друг друга не любят, но Тане отчего-то вспоминается сакральное, смешное до одури: «Стерпится-слюбится». Для неё это на грани правды. И для Вени, видимо, тоже.