Открывайте, это милиция!

      Эдик, по мнению Жилы, много выпендривался. Работал всего лишь продавцом в местном продуктовом — бабский фартук, смешная шапка и очень ухоженные руки, напомаженные какими-то вкусно пахнущими цветочными кремами. По кремам его Жила и вычислил. Хотя если бы кремов не было, то подкатить к Эдику это ему не помешало бы.       Вообще ничто не помешало бы. Никто и ничто.       Но с ним было крайне сложно. Жила к нему то так, то эдак, а Эдик — холёный, красивый, такой стереотипный журнальный гей, словно из забугорной голубой киношки вылез — вечно воротил нос. Жила уже начал подумывать о том, чтобы бросить это неблагодарное дело, но всё-таки… Не получалось. Никак. От слова совсем. Тянуло, как магнитом.       С Эдиком было сложно, а хотелось просто, как в тюрьме — намекнуть, что будет либо один Жила, либо все по очереди, но гражданка — не нары, тут такое не прокатывало. Особенно с такими, как Эдик — бесстрашно-манерными, знающими толк в этом деле. Поднатарёнными уже, что, как, куда, с кем, когда и в какую дырку.       Жила предпочитал не думать, сколько мужиков Эдик через себя пропустил, ревновал страшно, хоть и терпеть не мог в этом признаваться: надо же, увивался, как окаянный, как проклятый, как привороженный за каким-то немощно-строптивым мужиком, который ломался похлеще любой целки на первом свидании. Жила себя чувствовал тем ещё идиотом. Крутился, вертелся, намекал на приятное времяпровождение, звал к себе, просился к нему…       Иногда на Эдика находило благосклонно-добродушное настроение, и он соизволял снизойти своим вниманием до Жилы. Даже давал через раз. Потом опять начинал ломаться, словно включал старую пластинку.        Сначала это жутко бесило, потом Жила привык, пообвыкся, обтесался немного и вкурил наконец-то, что у Эдика это такой своеобразный флирт — он всегда заметно и неизменно расстраивался, будто хотел, чтобы его «нет» силой превратили в «да». Силовыми методами Жила больше не баловался: во-первых, нахрена ему трахать кого-то силой, во-вторых, меньше всего хотел угодить обратно в тюрьму.       Ну и в-третьих, побаивался сделать Эдику больно. Эту мысль, конечно, гнал от себя до последнего. Никогда такого не было и вот опять: бегать за мужиком, как за бабой…       За Танькой он так когда-то бегал, и ничего хорошего из этого не вышло. Теперь вот, будто так и не научился на той ошибке, снова стремился встать на те же грабли. Будто делать было нехер, как ходить за Эдиком хвостом и зазывать к себе на ночь. Ну или хотя бы просто разочек пососаться, что он, развалится что ли? Жила так и говорил:       — Ну чё ты, развалишься что ли? Давай хоть пососёмся разок, весь день динамишь…       Эдик в ответ капризно гнул рот и требовал цветы. Или конфеты. Или сходить в кино. Или ещё какую-нибудь муть…       Каждый раз Жила обещал себе, что плюнет на это дело, не будет так стрематься, чтобы ещё и по свиданкам выгуливать, а потом смиренно шёл за цветами. Каждый раз оправдывался перед собой, что Эдик хорошо сосёт. С каждым днем оправдание теряло свою актуальность. Становилось всё слабее и слабее.       Жила уже и сам не знал, чего он хочет. Помимо Эдика, естественно. Его-то хотелось сильно и постоянно.