Невозможное дитя

Может ли всего за неделю, что для смертного не так уж и много, а для аса и того, так, жалкая секунда, круто измениться жизнь? Тор так не думал. Всего год назад, он так не думал. До той злополучной коронации, которая должна была стать моментом его триумфа, а стала началом ужаса и таких изменений, о которых он и подумать бы не мог. За пару ничтожных недель он лишился силы, которую потом вернул, восприятия мира, перевернувшегося с ног до головы, но самое главное он лишился того, с кем жил всю сознательную жизнь и думал, что проживет ее с ним до самого конца. Он лишился Локи. Причем не тогда, когда тот отпустил Гунгнир и упал в Пустоту, что разбило его сердце вдребезги, а когда-то раньше, задолго до своего падения, и он даже этого не заметил. Что он за брат такой? «Отвратительный», — тут же ехидно протянул его внутренний голос, жутко похожий на Локи. И был прав. Тор был плохим братом, и нарушил одну из своих первых клятв в жизни, которую он дал, когда мать впервые вложила ему в руки крохотный сверток, откуда на него взирали изумрудные и уже тогда пытливые глазища, и объявила, что это его младший брат и его надобно защищать. И он старался. Искреннее старался защищать своего такого хрупкого с виду братишку. Ладного и изящного, как статуэтка, за что того не раз дразнили, ибо в Асгарде ценили силу и мощь тела, а не магию и кинжалы, которые так любил Локи. Ранимый и чувствительный Локи. Тор старался стать самым сильным, быстрым, и первым во всем, что касалось борьбы и оружия, потому что был достаточно практичен, чтобы понимать, что мозгом в их дуэте всегда был Локи, а роль мускулов отводилась ему. Он был не против. Да, Тор, втайне, завидовал уму брата, но зависть была скорее белая, чем черная и злая, и был доволен ролью защитника. Пока они не стали становиться старше. Пока юношеский максимализм не возрос в его душе, пока он не стал проводить больше времени в компании друзей, а не брата, пока смелость на грани безрассудства не переросла в высокомерие, а он незаметно из защитника Локи стал одним из тех, кто насмехался над его магией, умом и видом. Знай свое место! Вот что он стал часто в последние столетия говорить своему брату вместо благодарности. И в последний раз перед его изгнанием в Мидгард, Тор сказал эти проклятые слова, которые он подозревал стали одной из последних капель в чаше терпения брата, который умел копить обиды и лелеять их, как цверги свои сокровища. Это и правда о его происхождении. Ох, как он злился, когда родители ему все рассказали, и объяснили наконец, о чем твердил его брат на том проклятом мосту, когда Тор вернулся в Асгард и началась эта проклятая битва, которая кончилась падением Локи в Пустоту. Он злился, что они посмели столько времени лгать им, лгать Локи. Он злился, что они не нашли слова, не поддержали толком брата, причина нервного срыва которого теперь становилась яснее. Тор был в бешенстве, понимая, что им годами внушали ненависть к виду Локи. Он злился на своих друзей, которые бросили законного правителя, когда тот был на пороге войны, и примчались к нему. Но самое главное он злился на себя, что не был рядом, когда все раскрылось и все начало разваливаться. Что не был с Локи в столь переломный для него момент. А еще он был в ужасе, когда после падения Локи оглянулся и понял, что никто, кроме матери и его самого, не оплакивал его брата. Даже отец предпочитал делать вид, что ничего страшного не произошло, и что их семья не лишилась одной из своих составляющих. Что тот все эти годы был прав, что его обида на мир имела под собой весьма реальную основу, и люди, которых Тор, когда считал их друзьями, сначала робко и по неосторожности, а потом куда прямее и ядовитее, плевались и говорили, что Локи заслужил своей участи. Что он всегда был странным, и ничего удивительного не было в том, как он кончил. Будто Троица Воинов и леди Сиф резко забыли, сколько раз Локи их спасал, и выручал их из передряг своим Серебряным Языком. Он и сам редко стал в последние годы говорить «спасибо», но это не значит, что он не замечал и не был благодарен брату. Впрочем, теперь имеет ли он право звать его так, когда едва ли узнав, что тот жив, явился, не без помощи отца, в Мидгард и узнал столь шокирующую новость, что дева, с которой он разделил ложе в свой краткий визит в этот мир незадолго до изгнания, была проклятым в тот момент Локи? Локи, который так же понес дитя от этой краткой связи… …девочку. Когда он в порыве беспокойства и злости явился вслед за Локи, с которым явно было что-то не так, Тор даже замер от удивления, впервые узрев их дитя. Дитя, в существование которого он до конца еще не мог поверить, хотя в том, что девочка, стоящая рядом с Локи, была кем-то еще, кроме их дочери, он не сомневался. Она была такой хрупкой… и маленькой. Особенно по сравнению с ним самим, и даже Локи, которому она едва до плеча доставала в его мужском облике. У нее были черные, как ночь, волосы, светлая кожа, и пара самых поразительных глаз на свете. Один глаз был зеленый, точно такого же оттенка, какими были глаза Локи, а второй голубой… того же оттенка, что и у него. Белки глубокого цвета вишни, его, конечно, встревожили, но ни сказать об этом, ни что-либо еще, он просто не успел. Тор даже лицо своей дочери толком рассмотреть не успел, прежде чем Локи куда-то ее отправил, а потом взглянув на него опять этими чужими неестественными глазами, напал. Битва была ожесточенной. Но Тор хорошо знал брата и его стиль боя, чтобы понимать, что тот бился не в полную силу, да и делал это как-то неуклюже будто плохо контролировал собственное тело. Впрочем, он подозревал, что так и было. С того момента, как Тор увидел, что его глаза то и дело меняли цвет, он окончательно уверился в том, что с братом было что-то серьезно не так. А когда Локи с отчаяньем и срочностью в голосе попросил его ударить, Тор окончательно уверился еще и в том, что разумом брата кто-то управлял. И он вырубил его. Хватило всего одного удара, чтобы это сделать, и Тору даже показалось, что Локи с облегчением окунулся во тьму бессознательности. Он тут же поймал его тело, и нахмурился, поняв, что тогда на горе ему не показалось, и Локи впрямь был чересчур легок. Нет, тот никогда не был особо тяжелым, Тор даже спокойно мог отжиматься с лежащим на спине братом, что они делали в юности, но сейчас тот был едва ли тяжелее Мьельнира. Бойня внизу тем временем разгоралась с невиданной силой и явно требовала его внимания, но все же только о Локи он думать и мог. Тор зашел в комнату башни, откуда они незаметно переместились на террасу, пока дрались, и положил свою ношу на кушетку. Норны, как же бледен и неподвижен был Локи. Тор даже не удержался и прикоснулся к его шее, чтобы убедиться, что у того бьется сердце. Чтобы убедиться, что Локи жив и здесь, прямо перед ним, а не в глубинах космоса, куда он ускользнул прямо на его глазах, раздавленный отказом их отца, который не мог сказать нечто более убедительное своему расстроенному и висящему над пропастью сыну, кроме жесткого «нет». В тайне Тор до сих пор не мог простить отца за это. Не мог просто отпустить то, что тот не дождался, когда они будут в более безопасном месте, чем разрушенный мост, чтобы выразить свое разочарование. Он и сам был зол тогда, но смерти брату не желал и хотел узнать истинную причину злости и поступков Локи. У того всегда было несколько причин для чего бы то ни было, и Тор сомневался, что дело было только в троне или раскрытии правды о происхождении Локи. Но в конце концов, звуки битвы стали слишком громкими, а крики все более отчаянными, и Тор, с большой неохотой принял решение уйти и помочь своим новым друзьям — Мстителям. — Не убегай больше. Пожалуйста, — тихо прошептал он, лелея надежду, что со своим уходом сейчас вновь не лишится Локи. Тор наклонился вперед и кратко коснулся губами непривычно теплого лба брата, после чего с сожалением оставил того одного.

***

Когда Сигрид добежала до башни, плохо слыша, что происходит вокруг, вероятно, из-за удара головой, очередного, когда она упала на дорогу, прямиком с рушащегося здания, то на улицах царил ад. Все кричали, вокруг были очаги пламени, от которых поднимались столбы черного дыма, и люди куда-то бежали. Но у нее была только одна цель. Найти своего своенравного родителя, который был одержим. И на которого точно все это свалят и слушать не станут, ведь репутация Бога Обмана здесь явно не сыграет в его пользу. И вот из последнего вытекала ее вторая цель. Смыться отсюда. Можно даже обратно в Англию, или даже на другую планету. А что? Судя по всему, вселенная-то и впрямь больше, чем кажется, да и она сама, как выяснилось, не совсем отсюда. Да, расставаться с Роном и Гермионой (Мерлин! Они ей не поверят, когда узнают, что успело произойти за одну неделю, что они не виделись!) будет тяжело, но терять новообретенную мать, она не хотела больше, чем друзей, которых, потенциально, могла пережить, если все же окажется чуть более бессмертной, чем обычная полукровка. В тот момент, когда она оказалась около стеклянных дверей в башню, Сигрид успела заметить, как с крыши, прямиком вниз мелькнула размытая вспышка с красными всполохами, и сделала вывод, что дядюшка покинул здание. Молясь, что его уход не был результатом того, что спасать в башне уже было некого, Сигрид ринулась внутрь. Там ее пытались остановить какие-то люди, вероятно, люди Старка, которые не покинули рабочих мест даже с учетом нападения, но проскользнуть мимо них ей удалось без труда, в конце концов, как они могли остановить того, чьей кожи даже коснуться не могли, и найдя лифт, надавила на кнопку самого верхнего этажа. Подъем вверх, казалось, был бесконечен. Дурацкая музыка, которая должна была быть успокаивающей в данной ситуации была какой-то насмешкой над ее нервами, а тишина, которая была неожиданной после всего этого грохота снаружи, была и того невыносимой. А вот внезапный грохот, едва металлические ставни с тихим «дзинь» разошли, заставил ее вздрогнуть, и, с громко колотящимся сердцем, рвануть уже по знакомому коридору туда, где в последний раз видела Локи. В этот раз на ее пути попались кучи мусора и стекла, как будто за то время, что прошло с тех пор, как она впервые здесь оказалась, здесь прошелся ураган, отчего ее бедное душевное состояние упало еще ниже, а вид зеленой громилы посреди такой же разрушенной гостиной, и того заставил ее застыть на месте. Тот был больше Хагрида, его мускулы были бугристыми, грудь вздымалась, а морда была зверской, и на ней было ясно написано, что он жаждет уничтожать, крушить, и давить. Сигрид без труда узнала Халка. О нем пару лет назад трубили все новости едва ли не громче, чем о побеге Сириуса. Она с трудом подавила свой инстинкт, который велел ей развернуться и валить отсюда куда глаза глядят. Вид Локи, который лежал на полу, прямо под впечатляющей дырой явно от его тела, откуда он пытался выползти, правда безуспешно, весьма помог ей в этом. Тут громадина взревела и, ударив своими кулачищами, которые были размером больше, чем она, об пол, оставив там еще пару вмятин, и понеслась к дезориентированному богу. Сигрид в этот момент не думала, а действовала. Она кинулась наперерез, дура, и остановившись перед Локи, раскинула руки в сторону, и рявкнула: — Довольно! Хватит! Хочешь сокрушить или избить кого, так проваливай на улицу! Там тебе сполна хватит всяких тварей, а его оставь в покое! Халк заревел ей прямо в лицо, обдавая не самым свежим дыханием, но перестал нестись на нее, как разогнавшийся поезд. Он сердито затоптался на месте, посматривая своими бешенными глазами ей за спину, откуда донесся стон и шуршание, а потом вновь ударил кулаками об пол. Но Сигрид не дрожала под его взглядом, хотя ей очень хотелось, в первую очередь потому, что ее и без того скудные силы подошли к концу, все тело болело, и ей хотелось просто отключиться на неделю или три. Вот только она не могла… Не могла… Тут ее локоть обхватили прохладные пальцы, ее дернуло назад, и вот уже ее взор загородила спина в знакомых доспехах и зеленом плаще. — Тщедушный бог! — рыкнул Халк, чья грудь быстро-быстро вздымалась от сердито пыхтения. Сигрид испуганно обвила талию Локи руками и, прижавшись к его спине, рефлекторно зажмурилась. Она была жутко напугана, и ей даже по-детски хотелось расплакаться от усталости и ужаса, что этот монстр мог сделать с ней и божеством, чью слабую дрожь она чувствовала даже сквозь кожу, металл, и ткань. — Я бы поспорил, — хрипло сказал Локи. Хотя, на самом деле, зеленый монстр перед ним двоился, боль, которая возросла после парочки ударов этой громадины, казалось, разрывала каждую клетку его тела, и то, что он вообще может стоять было само по себе чудом. Впрочем, был один плюс. Удар Тора либо и впрямь разорвал связь между ним и Другим, или просто достаточно ее ослабил, но наконец его разум и тело, были благословенно пусты и принадлежали только ему. Вот только радости это не прибавляло перед лицом чудовища, который мог в принципе оборвать его существование: с одержимостью или нет. Чудовища, перед которым смело встала его глупая девочка, которая вновь нашла путь к нему, даже когда он ее отослал. Глупая и храбрая. «Вся в отца», — обреченно подумал Локи, пытаясь сфокусировать взгляд на чудовище, которое топталось на месте, сжимая и разжимая кулаки, но не нападало. А потом еще раз издав рев, он развернулся, и… выпрыгнул в окно. Тут же Локи выдохнул и медленно повернул голову, что казалось задачей чрезвычайно трудной, чтобы взглянуть в испуганные глаза девушки, которая все еще крепко обнимала его со спины, мягко сжал ее руки, сложенные на его животе, и утомленно произнес: — Ты наказана до конца своей жизни, ты знаешь об этом? Сигрид кивнула, и даже спорить не стала, только теснее прижалась к родителю, где-то глубоко внутри себя зная, что если отойдет, то тот просто рухнет. Или рухнет она.