Невозможное дитя

Оказаться вновь в своих старых покоях было так странно. Локи даже замер на пороге, когда только вошел, медленно переводя взгляд с одной вещи на другую, которые лежали так же, как он их оставил. Это, казалось бы, было так давно… В рамках восприятия жизни асов, это и впрямь было буквально пару мгновений назад, но для него эти мгновения были вечностью, а комнаты перед ним теперь казались покоями незнакомца. Принца Асгарда, второго сына Одина и Фригг, брата золотого принца Тора, который был… мертв. Тот, что был лишь иллюзией и миражом, который создал Всеотец, и который растворился в черноте вечного космоса. Локи невольно обхватил свои плечи руками, будто только мысль о пустоте навевала на него холод, который проникал в самые кости даже таким существам, как йотуны, и сделал робкий шаг вперед, чувствуя на своем затылке взгляд Тора. Тот вызвался быть тем, кто его сопроводит в новую тюрьму — после того, как его осмотрели и надели наручи, ослаблявшие его сейдр — которая была куда роскошнее, по сравнению с тем, что Локи ожидал. Впрочем, это было не единственным его ожиданием, которое не оправдалось. Он внимательно слушал краткий разговор Тора и Одина, чье присутствие Локи буквально кожей ощутил, едва тот показался рядом с залами исцеления, и был… поражен. Нет, поведение Одина было даже добрее, чем Локи думал, что будет, но вот Тор… Он его удивил. Правда. Локи не ожидал, что тот будет злиться от его лица, не рассчитывал на то, что тот так скоро, и по своей воле, будет отстаивать права их дочери. Для начала, максимум на что он рассчитывал, так это на то, что тот просто ее публично признает. Но громовержец пошел дальше и вытребовал от отца, клянясь, что не женится и не заведет других детей, признать Сигрид своей наследницей. В тот момент, Локи даже ощутил, как часть ненависти к этому болвану, где-то в глубине его души, умерла, а на этом месте возродилась толика былого тепла и привязанности к нему. И гордости. Он еще ни разу в жизни не слышал, чтобы Тор так ловко апеллировал словами, а не размахивал кулаками, как прежде, и уловив четкий след своей же речи в его словах, Локи загордился собой и этим идиотом. В основном собой, естественно. — Все на местах… — тихо произнес он наконец. — Почему? Это был справедливый вопрос, если учесть, что по традиции все любимые вещи сжигались вместе с телом павшего. А его явно считали все это время мертвым, так почему?.. — Или для меня даже символичных проводов не было предусмотрено? — горько добавил он. — Исчез и исчез? Ну, это ожидаемо. Локи позволил своей маске сползти, открывая его истинные чувства, пользуясь тем, что Тор его не видит, и незаметно поднял руку, чтобы вытереть глупую слезу, которая все же сорвалась с его ресниц. Его раздражало то, каким плаксивым и уязвимым он стал!.. Особенно сейчас, когда не нужно было защищать дочь, которая мирно спала по соседству. Не нужно было изворачиваться и придумывать, куда бежать и как спасаться, и без этого он ощутил себя так, будто он опять упал в пустоту. Ему нужна была цель и опора, чтобы двигаться дальше, но в этот миг у него ее не было. Это так лишь в этот час. Он знал это. Завтра наступит новый день и будут новые бои, которые нужно будет выиграть. Скоро весь Асгард узнает о Сигрид, раз уж Тор ее наследницей своей возжелал сделать, и на его девочку обрушится ненависть и критика. Ему нужно будет быть сильным, чтобы поддержать ее, чтобы его девочку не смыл поток этого незаслуженного негатива, который свалится на нее только потому, что она его дитя. Но завтра еще не наступило. И сейчас Локи чувствовал себя, как оголенный нерв, после того, как его слабость была выставлена на всеобщее обозрение, после слез мате… королевы Фригг, которые больно было видеть… Ему хотелось инстинктивно ее утешить, обнять, но… Он не мог этого сделать. Нет, мог!.. Ему хотелось остаться одному, чтобы успеть восстановить хотя бы остатки самообладания, обратить вновь свою тонкую, как фарфор, кожу в броню, и просто отдохнуть. Но Тор все стоял за его спиной и не… Тут его плечи сжали теплые большие руки громовержца, чье дыхание опалило ему затылок, когда тот гулко, отчего по его спине пробежали мурашки, произнес: — Были и похороны и слезы, что бы ты ни думал, Локи. Дождь почти беспрерывно поливал эти земли весь этот год, потому что я не мог отпустить свое горе. Но мама, как и я, все же не могли до конца смириться, что тебя больше нет, и мы не позволили трогать эти комнаты с надеждой, что ты еще раз переступишь их порог. После чего, Тор оставил на его макушке невесомый поцелуй, отчего Локи закусил губу, чтобы не ляпнуть что-то обидное — или чтобы позорно не разреветься — и отпустил его. — Отдыхай, — печально, вероятно, из-за его молчания, сказал громовержец, и судя по последующими за этим шагами, он направился к выходу. А когда послышался едва уловимый скрип двери, Локи выпалил: — Спасибо. Он слегка обернулся, чтобы увидеть спину блондина, чья линия плеч напряженно застыла, и со вздохом добавил: — Спасибо, Тор. Локи не стал уточнять за что, поскольку выдавать то, что он слышал разговор громовержца с Одином, он не собирался. Но Богу Грома, который все так же стоял к тому спиной, держась за ручку двери, и чьи губы дрогнули в улыбке от осознания, что его строптивый брат впервые за долгое время назвал его просто по имени, не прибавляя при этом никаких оскорблений, да еще и поблагодарил, что было вовсе неслыханно, и этого достаточно. — Отдыхай, Локи, — еще раз повторил тепло он и вышел за дверь, которая вспыхнула золотом, едва створки вновь сомкнулись, запирая трикстера в его новой тюрьме.

***

Бродить в одиночку по огромному дворцу, где она ничего не знает, было глупо. Но проснувшись в своих новых и величественных покоях — потолки были такие высокие, что здесь можно было летать на метле, а комнаты такие большие, что можно заплутать — после дозы неизвестных отваров, которые свалили ее с ног, Сигрид ощутила, что ее терзает странное беспокойство. Ее ноги буквально зудели от желания куда-то пойти, и она импульсивно вышла в коридор и побрела вперед, даже не зная, куда идет. Все мысли были лишь о том, что в ее теле живет какая-то дрянь, связывающая ее с Реддлом из всех людей, и том, что визит в Асгард-то не задался. Она все еще не знала, какова будет участь ее матери, дед ее невзлюбил с первого взгляда… Впрочем, Сигрид этого и ожидала. Оптимизм никогда не был ее доминирующей чертой, а в этой ситуации и вовсе заполз в глубины ее сознания и там мирно притворился дохлым опоссумом. Правда о том, что она сдуру вышла на вполне себе вражескую территорию, Сигрид подумала лишь тогда, когда поняла, что заблудилась спустя всего пару поворотов в этих сплошь золотых и мраморных залах, где она чувствовала себя довольно неловко. То, что на дворе явно была ночь, еще больше нагнетало обстановку. Ну, не принцесса она! Не принцесса! Она-сорняк, который рос сам по себе на окраине общества. Четыре года в Хогвартсе так же не особо помогли поднять ее самооценку, хотя она и старательно делала вид, что это так. Сигрид все еще в душе считает себя сиротой, подкидышем и одиночкой. Она до сих пор каждый раз просыпаясь думала, что возращение матери — это все бред ее воспаленного сознания, жаждущего иметь родителей. А потом она вспоминала, что это все же правда, и теперь у нее их было целых два. Плюс еще пара родственников, куча проблем и ожидания, которых Сигрид боялась не оправдать. Нет, если бы у нее был выбор, и она могла все изменить, то ни за что бы не отказалась от матери и даже отца, но страх в ней был и ничего поделать было невозможно. «Идиотка! И паникерша, которая должна была сидеть на месте и ждать утра», — обругала она себя заворачивая за очередной угол, но поняв, что в это раз перед ней оказался какой-то холл, примыкающий к столовой, которая была ярко освещена огнем, горящим в больших жаровнях, в отличие от темных коридоров, нырнула быстро за угол. Потому что помещение было не пустынно, как остальная часть дворца. Здесь сидели несколько человек, которые были облачены в доспехи: один из присутствующих был рыжеволос, высок и пузат. Он явно любил покушать, что впрочем могло быть общей чертой всех рыжих. Или это было видно по тому, как он жадно вгрызался в ножку, кажется, кабана. Второй мужчина был… хмур. Темноволос и хмур. Это все, что она могла сказать, так как он стоял довольно далеко и в пол оборота к ней. Третий мужчина был похож на тех типичных принцев из сказки. У него были рыжевато-золотистые волосы, которые были уложены в небрежно-позерскую прическу, придававшую ему лихой вид. В его глазах мелькала озорная хитринка, а полные губы были растянуты в очаровательной ухмылке. Так же у него была довольно нелепая козлиная бородка. Он явно был востребован среди дам. А вот последним членом группы была темноволосая женщина облаченная в доспехи. Она была довольно красива, но это была больше суровая красота. Черты ее лица были изящными, но угловатыми. Она стояла гордо и прямо, но больше с солдатской выправкой, чем грацией леди. Нет, было видно, что она из благородных дам, но все же она больше была похожа на валькирию, о которых Сигрид читала в книгах. Дева-воительница, которая была столь же смертоносна, как и красива. Она такой в детстве мечтала стать. Женщина хмуро смотрела перед собой, пока ее друзья ели и пили вокруг нее, а потом воскликнула, причем достаточно громко, чтобы ее услышала даже прятавшаяся Сигрид. — …безумие какое-то! — воскликнула она и ударила кулаком по столу. — Я не верю в то, что нам рассказал Тор. Я уверена, что Локи ему опять голову морочит. Этого змея ничего не изменит. Рыжий наклонился вперед и, указав ножкой на женщину, недоверчиво произнес: — Думаешь он солгал про плен, Сиф? Но Тор сказал, что сам видел раны от пыток. Да и Всеотец, вероятно, поверил, раз уж запер Локи в его старых покоях в качестве наказания, посадив его под домашний арест, а не в подземелья отправил. Услышав эти слова, Сигрид незаметно выдохнула от облечения, поскольку еще не знала, что именно уготовил дед для своего приемного сына в качестве наказания. Конечно, это не лучший исход, особенно для такой свободолюбивой натуры, как ее ада, но все же лучше, чем казнь или тюрьма. По крайней мере, на данный момент. Но вот следующие заставили нахмуриться и сжать кулаки. — …да нет, не в этом дело, — резко сказала женщина именуемая Сиф. — Это может и не ложь, хотя это не значит, что я начну жалеть трикстера. Он достаточно принес страданий и неприятностей, как Тору, так и всему Асгарду, так что ему это даже на пользу. Собьет спесь. Я про… дитя. Я уверена, что Локи обманом заставил Тора поверить, что эта девчонка его дочь, чтобы иметь рычаги давления в его нынешней ситуации. Лихой «принц» скривился. — Сиф… Не думаю, что даже такой умник, как Локи, мог провернуть такое, — неуверенно сказал он. — Да и зачем? Девочка, судя по тому, что сказал Тор уже не младенец, а Локи колдун, а не ведьма. Он будущее видеть не способен. — Да. Ты же слышала Тора. Они оба даже не знали, кто они друг другу, когда бедный ребенок был зачат. Локи был лишен памяти и все такое, — сквозь чавканье, сказал рыжий. Сиф жестко фыркнула. — Ладно, даже если это и так и эта девочка — дитя Тора, — сквозь зубы, выдавила она. — Я бы не стала ей доверять. Все же в ней так же течет кровь Локи. Только это уже делает ее опасной и подозрительной. Нам надо присматривать за ней и не допустить, чтобы она, как и ее… мать, причинила боль нашему другу и принцу. — Ты чересчур жестока, Сиф, — хмуро сказал рыжий и бросил кость на блюдо. — Мы даже не видели эту девочку, а ты уже ее судишь. Женщина скрипнула зубами. — Она дитя Локи, а значит родилась с гнильцой, — убежденно сказала она. — Яблоко от яблони не далеко падает и… Тут она захрипела, а ее руки метнулись к шее, вокруг которой вдруг стянулся появившийся из неоткуда обруч изо льда. Он был поразительно текуч и подвижен для подобного материала и стремительно начал душить брюнетку. — Сиф! — воскликнули мужчины и кинулись к воительнице, производя достаточно грохота, чтобы привести в себя застывшую за углом Сигрид, которая сжимала кулаки, представляя, что она сжимает в них шею этой мерзкой бабенки. Перед ее глазами стояла красная пелена, и она страстно желала ворваться в зал и начать убивать, хотя прежде такой кровожадности она не испытывала. Почти никогда. Но все же громкие звуки опрокинутых тарелок и обеспокоенные голоса мужчин достаточно привели ее в себя, и девушка, резко разжав кулаки, обернулась и побежала прочь от зала. Зала, внутри которого обруч вокруг шеи Сиф так же неожиданно, как и появился, исчез, осыпавшись мелкими осколками резко застывшего льда, и та начала громко кашлять, потирая слегка потемневшую и обмороженную кожу на горле, лихорадочно оглядывая зал в поисках нападавшего. Но никого, кроме себя и ее товарищей, Сиф не увидела, что, впрочем, не мешало ей подозревать одного конкретного человека, который мог на нее столь трусливо напасть из подтишка, а потом сбежать. Она еще не знала, насколько же ошибается.