Ныряй скорей в мой тихий омут

Они находились вдвоём в одном замкнутом, душном и тесном помещении, как два зверя, загнанные в одну клетку, готовые в любую секунду наброситься друг на друга. Непрекращаемый зрительный контакт дополнялся звенящей тишиной, не нарушаемой ни единым шорохом, и даже дыхание молодых людей не было заметно отчётливо и ясно. Обстановка с каждой минутой становилась одурманивающей и невыносимой, словно в момент поиска и проявления истины или во время наступления страшного суда над заблудившейся в грешном порочном мире душой. Ставрогин разместился на плетёном стуле за столиком у окна, облагороженного маленьким цветником, мирно покоившимся на подоконнике, оперся подбородком на ладонь; его омрачённое лицо выражало неприступную строгость, немного скрывавшую его истинные проявления чувств и неоднозначное внутреннее состояние. С напряжением вглядываясь в изменение каждой чёрточки лица Петра Степановича, он нервно покачивал ногой, в расслабленной позе закинутой на другую, раздражающе колыхалась от этих движений штанина, на которую Верховенский бросал неодобрительный взгляд. Несмотря на общий вид, казавшийся искренне непринуждённым, в действительности Николай ощущал накал эмоций и тревожное беспокойство, какое-то странное необъяснимое волнение, повисшее потугой на сердце. Он уже размышлял, как отреагировать на дальнейшие действия Верховенского, явно предостерегающие быть довольно-таки многообещающими. В проекте были лишь планы, которые будут воплощены только в качестве запасного варианта, лишь при самых критических случаях. Нечего и говорить, что Верховенский сейчас находился в такой колоссальной стадии гнева, когда любые поступки доходят до сокрушительного неистовства, уничтожающие всё на своём пути, ни при каких условиях не останавливаемые ни законами государственного отмщения ни нравственности, тем более последними Пётр пренебрегал пожизненно. Когда кто-нибудь застанет его в таком отвратительном состоянии, то этот персонаж уже рискует опочить могильным сном; в крайнем случае лучше сразу схорониться заживо, не ожидая более жестокой участи. Пётр, похожий на человека, способного совершить геноцид или устроить фатальный катаклизм с разрушительными последствиями, стоял около полуоткрытой двери, скрестив руки, и внимательно изучал Ставрогина (верно придумывая как с ним разделаться, не имея под рукой гильотины). - Господин конспиратор даже не собирается предъявлять аргументов в пользу своего алиби? - прервал молчание Верховенский, вызывающим тоном выбивая прямолинейного ответа от допрашиваемого, доброжелательность тут и близко не стояла. - Конспирацией тут руководствую не я, а вы, преступное масонское отродье, - ответ не заставил себя ждать, выделанно-нахально вылетел из сложившихся в ехидную насмешливую улыбку уст Николая, довольного сказанным оскорблением. Последняя фраза оказалась определённо лишней. Верховенский незамедлительно резко рванул к очумевшему от такого запала Ставрогину, схватил его за белоснежный, словно напрашивающийся быть измятым воротник, который до этого красовался идеальной стоечкой, прикладывая неимоверную силу, Пётр с трудом протащил оскалившегося и сопротивлявшегося его уверенным движениям Николая до ближайшей стены, стараясь не обращать внимание на причинявшую заметную боль схваченную и сдавленную до нестерпимости талию и прижал нахала на уровне плеч. Ставрогин с энтузиазмом вцепился в его руки, стараясь вывернуть в обратную естественному природному сгибу сторону, но Пётр Степанович непреклонно удерживал их в стабильном состоянии. - Повторите немедленно, как вы меня только что назвали? - Пётр Степанович выжидающе-испытывающим взглядом пикировал Николая Всеволодовича, но не сосредоточился на сдерживании жертвы мёртвой хваткой, и со следующим порывом она с лёгкостью вырвалась из его рук, как вольная птица из плена. Ставрогин незамедлительно, точно так же как давеча Верховенский, подхватил Петра за запястье, и всё ж таки вывернул его подлейшим манёвром, каким обычно обезвреживают маньяков, взявших нож и нападающих, обернул ситуацию зеркально, в положение своего преимущества. Теперь Николай захватил власть и контроль, отпустил руки Верховенского, который тут же рефлекторно закинул их на чужой воротник, взялся за горло поверженного, потихоньку сдавливая сонную артерию, стараясь придушить его до болезненной асфиксии. - Ты, мразь, так и не сказал, кем являешься, поэтому мне и пришлось попытаться узнать само... Николай Всеволодович не договорил своего победного умозаключения, так как Верховенский, издававший сдавленные стоны и ощущавший резкое головокружение с сопутствующим потемнением и разноцветным калейдоскопом узоров в глазах, поняв, что ещё один несчастный миг, и он с позором обессилено свалится повергнутый обмороком и представится в самом униженном и свете перед противником, обнаружил, что ноги свободно могут быть задействованы и тут же сразил Ставрогина целенаправленным и непредсказуемым ударом ниже живота. Николай скорчился от боли, забыл где он находится и то, насколько становится открытым для нападений и беззащитным, схватился за требующее реабилитации проблемное место, кряхтя и охая, как старушка с больными суставами. Пётр незамедлительно схватил лежавшую рядом именитую фамильную трость и огорошил того по ключице, случайно промахнувшись, пытаясь метить в макушку. Ставрогин опомнился от такой подставы, удивившись от наивной лёгкости тумака, даже не сделавшего ему ощутимой боли, скорее всего благодаря пористой паралоновой вставке в плече дорогого пиджака, ошеломлённо обернулся, тут же выхватил серебряный жезл судьбы и атаковал наглеца прямо по скуле, содрав кожу в той части лица, едва не попав по челюсти, которая вылетела бы немедленно, создав неприятное зрелище. Пётр Степанович, на сколько это казалось возможным, сопротивлялся внушительной, сладостно манящей силе всемирного тяготения, но проиграл в этой борьбе и с выражением тупого отчаяния, впечатался искажённой гримасой физиономией в паркет. На полу начало проступать пятно растёкшейся крови, тело лежало неподвижно. У Ставрогина появилось смутное подозрение на то, что он представился, потому что замахнулся Николай достаточно уверенно. Для того, чтобы доказать или опровергнуть суждение, он с осторожностью приблизился и для начала кончиком пальца задел лежащего за руку. Верховенский этого и ожидал; он моментально подскочил, перевернулся на спину, открывая вид на разодранную ударом с проступающим синим пятном щёку, замазанную алым соком, стекавшим по подбородку и шее за воротник, несомненно не забыл отомстить: он врезал кулаком Ставрогину в нос, который тоже вмиг начал кровоточить. Ещё и в грудь толкнул обеими ногами, так что Николай тоже очутился рядом на полу в похожем состоянии. Вся сцена сопровождалась музыкальным дополнением стонов и криков участников, словно тут происходило активное совокупление с частой переменой позиций, что по-видимому на данный момент терпели соседи, не пребывавшие в состоянии сна. Но насилие на том не остановилось. Ставрогин очнулся первым, потянулся к незабвенной и оказавшейся столь опасной трости и с препятствием ноющей боли, пронзающей почти всё тело, добыл искомый экспонат. Он встал на четвереньки и снова замахнулся на Верховенского, а тот, в свою очередь, спохватившись вовремя, предотвратил настигающий его удар, схватив на полпути траектории набалдашник; на внутренней стороне ладони можно ожидать синяк. Пётр отнял опасную штучку из ненадёжных хозяйских рук и с остервенением бросил её так, что она пролетела через дверь в коридор (ну конечно же закрыть её никто не удосужился), создав гулкий, противный звук, конечно же потревоживший кого-то из здешних. - Одичавший идиот!!! - раздражённый ор раздался прямо над ухом Верховенского. - Как вы можете так явно посягать на мою честь?! - с этим же криком Пётр Степанович накинулся на Николая и они куборем покатились по комнате. Они били и калечили друг друга по лицу с неисчерпаемой возрастающей ненавистью и злостью, всё более входили во вкус и окрылялись. Беспощадно рвали одежду и волосы, раздирали кожу на оголившихся до локтей запястьях, создавая новые раны, катаясь по ковру, по грязному пыльному паркету, причинявшему гораздо больше неприятных ощущений, сопровождали потасовку ядрёными кулачными ударами, стараясь сокрушить друг друга. Битва не на жизнь, а на смерть. Верховенский перекатывался через Ставрогина. Ставрогин перекатывался через Верховенского. Они перекатывались через себя. Они перекатывались друг через друга. Все начала координат сводились к бессвязной и бесформенной борьбе двух бесов, так напоминавших сейчас больших повздоривших детей. Верхняя одежда, то есть пиджаки и жилеты обоих участников перепалки, была содрана и бесформенными кучами валялась в разных частях комнаты; пуговицы с рубашки Верховенского прокатились по полу звонким трепетом и затесались в щели, потерянные безвозвратно, как былые счастливые дни беззаботного детства, иногда воскрешённые светлыми воспоминаниями. Но вот исчезнувшая фурнитура больше никого не волнует. Сквозь щель в разодранной рубахе, раньше принадлежавшей Ставрогину, весело проглядывала новая гематома, дело рук Петра Степановича; напоровшись глупейшим образом на косяк стола, пострадал немало и он: в верхней части руки, на рельефе бицепса (рукав уже был скверно оторван от остального), красовалась свежая, режущая взгляд рана. Драка случайно перешла в фазу краткого перерыва, чтобы перевести дыхание. Ставрогин мирно облокотился на стену, направив мутный, несфокусированный взгляд в потолок; тело беспрестанно ныло, и пока он находился в минутной прострации, уединенный в компании своей боли, отдававшейся в каждой клеточке его существа, появилось чувство бессмысленной бесконечности, будто бы вот так, в таком измученном состоянии, без единой мысли в голове, много веков и тысячелетий он всё время будет сидеть, недвижимо и безнадёжно, созерцая наступление вечности, когда люди и человечество будут достигать прогресса, истинности в суждениях, искать смысл жизни и складывать фундамент нового мировоззрения, нравственности и духовной гармонии. Так на пепелище разрушенной системы ценностей возродится новый человек и воскресятся порочные души, обратившись в элементы новой вселенной, наступит настоящая будущая эра; и этот процесс, от его зарождения и до гибели материального и выдуманного людьми мира будет наблюдать только один человек - Николай, одиноко сидящий в комнате, в мокрой и противной от различных физиологических жидкостей рубашке, искалеченный, с подтёками крови, которые с вековечным течением времени так и не застывают... Так что же такое вечность? Может тот мир, что мы видим вокруг, не ограничивается понятием ограниченного человеческого сознания, и в великое понятие входит лишь часть, непостижимая нашим умом? Где-то же должен находиться предел неумолимого течения времени. Как может существовать бесконечность, если вселенная предполагает какое-то определённое наличие объектов? Евклидовая геометрия выдвигает аксиому о параллельных прямых, бесконечно неспособных пересечься, значит великий математик доказал наличие пустоты, которая уже одним словом представляет неопределённость. Может там, за пределами параметров, где царит модель Евклида, эти линии сойдутся, кто знает? Почему так мало кто об этом думает? Вдруг вечность существует только тогда, когда в неё верят? В таком случае эта вера должна быть общепринятой. Иначе, если о ней будет думать один Ставрогин, это будет называться устрашающим медицинским термином - шизофренией. Люди слишком заняты своими бытовыми, мелочными, до боли знакомыми проблемами, наполняющими их жизнь, и совсем не задумываются о сути своего существования. И верно возможность размышлять появляется только от скуки, ведь когда работаешь на пашне круглыми сутками, не приходят мысли, на какие же основы опирается жизнь. Скука есть чувство аристократическое, получается, что лишь высшая интеллигенция имеет право думать? В таком случае можно и создать концепцию управления государством, где в субординации будут лишь две инстанции: правящая руководящая верхушка и простой народ, с единым, незыблемым, но неписаным законом - все люди рабы и в рабстве равны... В поле зрения появилось дуло револьвера. Мысли о необъемлимой вечности сузились до низкого понятия котла на втором круге ада. "Котлы в аду тоже могут быть разными. А вдруг по размеру не подойдёт? Тогда Сатана в компании демонят будут запихивать туда вилами? И успею ли я уже свариться, когда они внутрь засунут последнюю часть моего тела (желательно знать, что это будет)? А может они будут справлять конечности поочерёдно, предварительно расчленив грешника, или это бред?" - нашлись вопросы для следующего спиритического сеанса, если он, конечно, будет. Ставрогин окунулся в понимание ситуации. Пред ним стоял Пётр Степанович Верховенский во всём своём превосходстве. Его слегка мокрые и растрёпанные волосы лежат также, как и тогда, в ночь их первой встречи, на щеке свежая рана, с начинающей сгущаться кровью, немного смазанной от прикосновений пальцев, поэтому отчётливо виднелось несколько отпечатков ладони чуть ли не по всему лицу. Мягкие губы были рассечены; голубые глаза выражали полную уверенность и непреклонность. Разорванная во всех местах мятая рубашка, теперь ставшая наполовину алой, не скрывала его стройного, изящного и атлетичного сложения торса. Револьвер так и был направлен на Николая, не изменяя своего положения. В данном случае Пётр Степанович был уже в полной готовности убить человека без единой капли сострадания, но зато он в таком виде выглядел дьявольски привлекательным. Николай медленно и осторожно поднял руки вверх, прильнул спиной к стене и опираясь на неё, без единой эмоции поднялся на ноги, тем самым заставляя Верховенского приподнять руку с револьвером немного выше прямого угла. Прошло несколько секунд, а Пётр Степанович всё не стрелял, будто бы обдумывая другое предназначение этого человека. - Вы не можете прицелиться? - подумав сказал Ставрогин, даже более утверждающим тоном, а не вопросительным. В ответ послышался громкий пронзительный звук и рядом свистнула пуля, примерно на два миллиметра вправо от головы Николая Всеволодовича; маленький клочок тёмных волос парил в воздухе, почти безрезультатно пытаясь снизить свою высоту. - Это был предупредительный. Я никогда не промахиваюсь, - высокомерно отмахнулся Верховенский. - Я убеждён в вашем мастерстве, не беспокойтесь. Ставрогин вплотную подошёл к Петру Степановичу, скинул обрывки противной мокрой рубашки, уродливо повисшую на его мужественном теле, которое могло похвастаться выраженными и рельефными мышцами. Отчётливо были видны синие пятна от ударов, особенно на ключице. Грудь его была лишь немного запятнана кровью, в отличие от Верховенского, который чуть ли не напоминал воскресшего после сражения под Аустерлицом. Но поток из носа всё же не прекращался. - Вы только посмотрите, людская кровь нынче разливается, как шампанское, - Ставрогин расхохотался будто сумасшедший, в крайней стадии исступления и отчаяния, - Кровь!!!Проклятая кровь!!! Не замечаете, сколько же вы её пролили, что она уже с неба вместо дождя льётся?! - по его шее стекла новая капля карминового цвета, постепенно добравшаяся до застёжки на ремне, оставив после себя лишь одну петляющую дорожку. Верховенский неумолимо и бесчувственно следил за Николаем. Ставрогин понял, что дело пахнет керосином и решил проявить инициативу. Он подошёл к Петру Степановичу таким образом, чтобы дуло прямо упиралось в его оголённый торс; лёгкий холодок прошёл по телу и вызвал мелкую волну мурашек. Верховенский с готовностью взвёл курок; один резвый щелчок и оружие уже в любую секунду сразит Николая наповал. Скорее всего он уже размышлял, как вынести тело из дома незаметно, но так как это безоговорочно непредсказуемый человек, никто так никогда не узнает, о чём он думал в тот момент. Николай спокойно охватил ствол меж двух ладоней, металлический предмет стал немного нагреваеться от тепла его рук, продержал какое-то время их в таком положении, и вытер алые узоры с лица, намеренно долго ведя носом по поверхности кожи, при этом замазав вдобавок ко всему прочему и всё пространство от запястья до локтя. Затем он приблизил револьвер к лицу и невесомо прикоснулся губами к металлическому стволу, чем вызвал откровенное недоумение Петра Степановича, который был по-настоящему в шоке от того, что этот помешанный вытворяет. Ставрогин пошло обвёл языком по периметру, верхней губой на границе коснулся мушки, ненадолго отстранился для наблюдения реакции, протянув за собой воздушную ниточку слюны, исподлобья взглянул на Петра, внимательно наблюдавшего за его действиями, и снова прильнул губами к револьверу, уже взяв его конец в рот и постепенно, не спуская взгляда с глаз немного остолбеневшего Петра Степановича, специально медлительно заглатывал внутрь, двигаясь то вперёд, то назад; рука Верховенского судорожно начала дрожать, и несмотря на все усилия, не контролируя себя, он невольно начал проталкивать ствол всё глубже. Николай поддался такому упорному натиску, снабдил Петра хищным взглядом, уже намеренно полностью насаживаясь до рамки, можно было заметить его напряжённые мышцы лица, поэтому не будь Николай занят посторонним предметом, то тотчас же беспрепятственно ухмыльнулся бы; затем же он снова прекратил свои действия, но дальше немного сменил позицию, начал облизывать языком рельефы металлического каркаса и выступающие части, всё также поглядывая на Петра Степановича, слегка подрагивая ресницами. Добрался до спусковой скобы, не обделив её вниманием, провоцируя Верховенского непроизвольно увлажнить сухие губы и закусить зубами место в районе новоиспечённой царапины. Николай бы не отказался пройтись языком по спусковому крючку, дразня и играя с собственной смертью, но рука Верховенского препятствовала этому (скорее всего последнему было неловко в кожаной перчатке, когда тут происходит такое). Пётр Степанович тем временем заметно сглотнул, что можно было отследить по движению кадыка, и сжал челюсти чуть ли не до бруксизма, стараясь не подавать вида, как эстетично смотрится этот гордый и надменный дьявол с револьвером во рту и кровью на оголённом теле и обворожительном лице. Только одна эта инфернальная картина подействовала на Верховенского опьяняюще. Ствол опять оказался во рту Николая; движения становились всё более решительными и пикантными: он то облизывал языком дуло изнутри, нарочито и показательно впихивая, то брал на полную длину, аккуратно передвигая по щеке, импонируя действиям Петра, затем не торопясь вытаскивал, соблазнительно втягивая щеки и оставляя за собой разбавленную кровь. Верховенский рвано дышал, предъявляя на блюде своё неравнодушие, смешанное с замешательством, и когда Николай остановился, напоследок проведя по всей длине от пальцев в кожаной перчатке на рукоятке до отверстия дула, он отпрянул в сторону и бросил с негодованием на пол влажный револьвер. - Вам, я вижу, определённо хотелось бы оказаться на месте пистолета, - насмешливо, упиваясь собственной развратной выходкой, съязвил Ставрогин, - может у кого-то давно не было эротики, что он пытается раздувать в себе флегматичность и бессердечность? - Вы в любом случае живым отсюда не выйдете, - вялый и бессвязный лепет послышался из другой стороны комнаты. - Мы ещё успеем договориться, - с расстановкой ответил Николай, садясь на кресло у заваленного разнокалиберными и разнофасонными безделушками комода. Достал из первого ящика трубку, уже готовую для потребления и с помощью спички привёл её в действие, спокойно, не предвидя опасности, так как эффект бездны сладострастия уже подействовал на апатично сидящего на ковре Верховенского, мирно закурил, - у нас впереди целая ночь для принятия решения о моей судьбе. Пётр Степанович с грустной бессмысленностью посмотрел на Ставрогина, пускавшего в потолок формально белые разводы дыма, в темноте же - совсем неопределённого грязного оттенка. - Не найдётся ли у вас чего-нибудь выпить? - абсолютно неожиданно поинтересовался он. Ставрогин удивлённо вскинул тёмные брови, изящно вставшие в положение "домика". - Нуу...если на минет согласитесь...то бутылка ирландского виски в вашем распоряжении, - улыбнулся он, замешкавшись и пуская новые клубы дыма, - может перестанете покушаться на мою шкуру. - Вы хотите провести последние часы жизни так? - чуть ли не полоумно рассмеялся Верховенский, образ которого немного смахивал на маньяка, - ваши перфомансы непредсказуемы. - Почему же и нет? Никогда с мужчиной не пробовал, - Ставрогин оглядел действительно сексуально выглядящего Петра Степановича и стараясь подавить смешок прибавил, - потом составим подробный план моего убийства, может вы захотите более изощрённых пыток, чем выстрел в висок (чуть не оговорился словом "извращенных"). Верховенский намеренно не обратил внимания на саркастический тон, встал и подошёл к Николаю. Тот снизу вверх посмотрел на него с ожиданием. Пётр наконец-то снял так опостылевшие перчатки, Ставрогину предстали во всём великолепии почти совершенно бледные аккуратные ладони с тонкими фалангами; он осторожно, с особенной нежностью, будто бы забыв, как только что они рвали друг друга в клочья, прикоснулся к крови на лице Николая. Теперь на его руке красовался такой же контраст б̶о̶л̶ь̶ш̶е̶в̶и̶к̶о̶в̶ ̶и̶ ̶б̶у̶р̶ж̶у̶а̶з̶и̶и̶ красного и белого, как и на рваной рубашке. Пётр приподнял подбородок Ставрогина, проведя большим измазанным в алой краске пальцем по его приоткрытым губам, немного обветреным, оставив след, который выглядел словно женская красная помада, какую обычно используют самые дорогие куртизанки Петербурга. Николай Всеволодович ухмыльнулся такой прелюдии; Пётр Степанович отзеркалил его эмоцию, обтерев остатки "косметики" висевшую на себе замызганной тряпкой, о которой Ставрогин немедленно позаботился, откинув её, как ненужный элемент. Далее он расстегнул ремень на брюках Верховенского, умело и бойко справился с пуговицей (последней в своём роде, что была на атрибутах одежды Петра) и застёжкой на ширинке, спустил брюки вместе с нижним бельём до колен, обнажив немаленькое достоинство с аккуратно выстриженным пахом. Николай легко провёл губами по головке, затем облизнул вокруг и по всей длине и только потом взял в рот, начиная работать языком с большим энтузиазмом, чем он это делал с револьвером. Постепенно брал всё глубже и глубже, иногда двигая головой в стороны, упирая в щёку, специально долго дразня Петра Степановича, смотревшего на него в упор, чтобы тот тоже не бездействовал. Через некоторое время он добился ожидаемого результата: Верховенский неудовлетворённо фыркнул и притянул Ставрогина за волосы так, что тот резко насадился до основания и заныл. Поплатился за непродуктивность тем, что теперь работал не по своей инструкции, а ведомый, как марионетка. Пётр сам контролировал ситуацию, двигая голову Николая, но довести до оргазма оказалось не самым лёгким делом. Ставрогин, высвободившись из плена и ядрёно облизав, как было с револьвером, поднял макушку и откинулся на спинку кресла, положил руки на подлокотники, изобразив из себя очень важную персону. Верховенский сложил руки на груди, но мгновенно ощутил боль от находившийся там раны, снова их опустил и пристально окинул презрительным взглядом Ставрогина, выжидающе приподняв одну бровь. - Продолжим в спальне? - предложил Николай серьёзным тоном, уже без тени насмешки, привстав со своего императорского трона. Между ног у него также вырисовался заметный бугор вожделения. Не дожидаясь ответа он поднялся, схватил Петра Степановича за бёдра и закинул себе на плечо, немного прогнулся в пояснице и коленях, чтобы было удобнее нести бесценный груз, и попятился к постели. У несомого уже свалилась с ноги одна штанина и волочилась по полу, как пылесборник. Когда они добрались, Ставрогин опрометью начал расправляться с преградой в виде мешающей одежды ниже пояса, а Верховенский с трудом наконец-то снял штиблеты. Когда они закончили раздеваться Николай беспрекословно прыгнул сверху, лёг на Петра Степановича и прильнул губами к его шее, оставляя ещё больше новых красных следов, в том числе и от крови, укусов с заметными отпечатками зубов, не заботясь вообще о формах приличия, обусловленных желанием подопытного иметь в наличии столько пометок. Действующий доминант страстно целовал Верховенского во всех местах, всё больше оставляя и размазывая краску на теле, где-то даже получались идеально ровные отпечатки губ, но чаще Ставрогин кусался и оставлял следы своей челюсти, особенно они были заметны на шести выделяющихся кубиках пресса. Пётр стонал от удовольствия и лежал закрыв глаза, с полуоткрытой улыбкой наслаждения. Николай, предвкушая, что нужно начинать действовать, поднёс свои длинные, аристократической белизны пальцы ко рту Верховенского, который, догадавшись, для чего такой приём, непоскупился обработать их слюной, но после этого его рана на нижней губе немного потрескалась и вновь начала кровоточить. Николай неучтиво грубо вошёл в него до конца, отчего у Петра перехветило дыхание. Ставрогин наращивал темп, теперь уже без всяких неторопливостей и выжиданий. "Промедление смерти подобно", - как-то спонтанно пронеслось в его голове, вспомнив что этот чертила в любой миг подхватит свой револьверишко, мирно валяющийся на полу, и уже не будет оттягивать момент. Но подумал, что это безрассудство и маленькая несостыковка с моментом, напрочь выкинул фразу из своих мыслей прочь и продолжил вдалбливать Верховенского в диван, который взамен оставлял полосы царапков на его спине. Петра Степановича уже немного разморило в экстазе, и он был готов к разрядке, поэтому Ставрогин двигался ещё чаще и с большей амплитудой, чтобы тот уже был на самом верху блаженства. Пик удовольствия настиг через несколько мгновений они друг за другом эякулировали, один себе на живот, другой - внутрь. Они лежали на испачканной во всех местах кровати вдвоём, смотря в потолок и каждый думал о своём. Так продолжалось несчётное количество времени, могло пройти несколько минут, или даже час с небольшим. - Как думаете, сколько мы так лежим? - после бесконечно долгого перерыва случайно опомнился Верховенский. - Счастливые часов не наблюдают, - Ставрогин почувствовал давно угасший огонь в своём сердце; это была лишь маленькая искра, которая могла стать началом чего-то возвышенного. Прошлое, ставшее совершенно бессмысленным, больше не подгонялось под настоящее, может это было начало новой эпохи? Эндорфин, точно кислота развивался по венам, всё тело окутала мелкая непонятная дрожь, всему виной была токсичная квинтэссенция пылающей любви. Может это и есть чувство гармонии и благополучия, к которому неосознанно стремится вся человеческая натура? - Нам надо поговорить, как деловые люди, - развеял Верховенский поток мыслей, и спустил Николая с небес на землю. - Давайте только оденемся, хотя бы брюки что-ли, а то мы выглядим неподобающе для коллизии и полемики, - зевнул, протянул Николай. Когда они покидали комнату, Верховенский захватил с собой д̶у̶б̶и̶н̶у̶ ставрогинскую трость. На этаже, где не было ни капли освещения, они зашли в чулан и зажгли свечу. Пётр Степанович по непонятным причинам не начинал разговора, судя по всему тема была настолько чувствительная, что несколько трудно было высказаться корректно. И вот тут он увидел верёвки, висевшие в стороне на крючьях, скорее всего пригождавшиеся в быту, которые навязчиво напрашивались, чтобы на них обратили внимание. - Предлагаю обсудить немного позже, а пока заняться наиболее насущными проблемами, - подумав, с чего начать, высказал Пётр Степанович. Николай Всеволодович обрадовался не откладыванию серьёзного обсуждения, а "насущным проблемам". Верховенский подошёл к интересующему его предмету и, стащив верёвки с вешалки, принёс показать их Ставрогину, спрося разрешения его связать. - Так вы меня повесить надумали? - обескураженно и обиженно процедил Николай. - Это была бы слишком безболезненная смерть, я на таких условиях не работаю, - усмехнулся Пётр. Затем он накрепко привязал запястья Ставрогина к железной трубе, проходящей под весьма низким потолком. Ещё один уже чересчур рискованный нюанс: на шее Николая теперь была петля с небольшим зазором, конец натянутой верёвки крепился на крючке, где, бывает, повесят фонарь. - Ну вот, теперь одно неловкое движение, и подвеситесь, как вы и пожелали, - засмеялся Верховенский. - Да ты обалдел что-ли?! - яростно вскрикнул Николай Всеволодович, поёрзав шеей, стараясь оценить размер петли. После этого ора его рот был заткнут бесформенной тряпкой непонятного происхождения. - А вот на "ты" мы не переходили. Ладно, я согласен. Верховенский достал свой ремень, приспустил брюки Ставрогина; вот тут-то и началась настоящая порка. - Хочешь знать каждодневные ощущения Матрёши, когда ты с маской безразличия проходишь мимо? А я вот по-твоему бесчувственный. Не находишь в этом некого диссонанса? Он явно хотел произвести впечатление своей осведомленностью о жизни и характере Ставрогина. Первый удар пришёлся по спине, лёгкий и ненадёжный, как и вся жизнь Николая, который глухо вскрикнул в мешавший кусок ткани, пошатнулся и чуть не стал узником петли, которая сомкнулась на несколько миллиметров. - Какие мы нежные, - с присюсюкиванием поиздевался Верховенский, - так можно и на третьем ударе в ящик сыграть. Второй удар, который пришёлся на поясницу, оказался сильнее первого; ещё один всхлип, но уже немного тише, на один лишь полутон. - Привык значит? Ясно. Тут на Николая обрушилась череда ударов, Пётр Степанович прилагал к каждому такую силу, что можно было и быка сломить; но Ставрогин, уже стирая зубами грязную противную тряпку в порошок, стонал видимо во всё горло, но терпел такую экзекуцию еле сдерживаюсь на месте, пытаясь удержаться соскальзывающими ладонями за трубу и держать положение, как говорится, "но пасаран". Вся его спина была исчерчена красными полосами, тонкими от ногтей и широкими от ремня. Теперь Пётр доволен, что отомстил за засосы разных форм и мастей. Только ягодицы пока что оставались нетронутыми; Верховенский подошёл и провёл по ним ладонью, восхищаясь их упругости, потом внимательно осмотрел металлическую пряжку на ремне: она оказалась достаточно тяжёлой и увесистой. - Приготовься, сейчас будет больно, - Николай недовольно буркнул в ответ. Ставрогин был успешно выпорот. Во время каждого из многочисленных основательных шлепков он протяжно стонал и колебания до того, что верёвка уже вплотную прилегала к шее и немного сдавливала. - Молодчина, держишься там, - саркастично рассмеялся Пётр Степанович, - только петля уже напрягает, не правда ли? А помнишь, как тогда меня у стенки держал, чуть ли не до смерти придушив? Верховенский опустился на колени, понял, что Николай уже на грани, взял в руку его возбуждённый скипетр страсти, почти по размеру не отличавшийся от собственного, и принялся водить ей по всей длине до достижения результата. Точка кипения настигла даже слишком быстро; в этот момент Пётр зажал пальцы кольцом у основания, не дав бедному Ставрогину кончить. Тот оскорбился и воспротивился в кусок хлопка. Верховенский продолжил свою пытку, раздвинув ягодицы своего партнёра и прильнув языком к его анусу, возбуждая его ещё больше. Затем облизал полностью всю промежность, понял, что нужно снова предотвратить ставрогинский оргазм, немедленно это сделал и вернулся к начатому. Когда ему наскучило, а Николай уже наполовину висел в петле, да ещё и обделённый актом эякуляции, Пётр взял трость, такую красивую, модную и с резным точёным наконечником. - Хочешь сюрприз? - Николай был так обездвижен докучной верёвкой, что даже не мог отрицательно покачать головой, - только убедительная просьба держаться за поручни. Пётр похлопал тростью по ладони, как бы намеревался; на спине Николая была напряжена каждая мышца, он был слишком готов к неожиданностям. Верховенский сразу приложил ладонь, где нужно было потом резко сжать кольцо, и всадил трость вперёд набалдашником с непостижимой скоростью и силой, сомкнул пальцы и начал двигать предметом в анусе мучавшегося от конвульсий Ставрогина, выбивая из него неестественные звуки. Вскоре Верховенский решил оставить шумно дышавшего мытаря в покое. С каждым вздохом у него так изящно вырисовывались рёбра и напрягались мышцы на спине, что было невозможно отвести взгляд. Пётр Степанович решил, что тот готов выслушать его ахинею и подумал, что стоит начинать. - Я понял, что могу не убивать тебя, - заискивающе, но чуть ли не запинаясь на каждом слове, поэтому поймав себя на временной дисфункции речи, Пётр решил не размазывать предложения про необходимость и цели социалистической революции, а просто сказать выжимку главной мысли, - ты слишком много узнал о "наших", встретив того юношу, и поэтому единственным вариантом для тебя остаётся примкнуть к нам, согласен? - уважительно обратился к Николаю Пётр Степанович и вынул тряпку у него изо рта. Ставрогин злобно зыркнул, но всё ещё не мог произнести ни слова из-за сдавленного горла, где уже выступало синее кольцо. Пётр Степанович разрезал петлю садовыми ножницами, лежащими неподалёку (хорошо, что он не были употреблены ранее). - Ах ты мразь паршивая, ты ещё об этом пожалеешь!!! - зарычал освободившийся Ставрогин, привязанный за запястья. - Ну не горячись, не горячись, - Пётр выдвинул ладони вперёд в останавливающем жесте и премило улыбнулся. Он выглядел как самый настоящий лапочка, и было даже грешно подумать, что такой божий одуванчик торгует трупами на бирже, - так что решаешь? Memento mori, мой драгоценнейший друг. Верховенский подошёл к нему и очень аккуратно перерезал верёвку на руках. Николай наконец-то повернулся и дал пощёчину по свободной от раны щеке Петра Степановича, с такой силой, что тот опять упал на колени с опорой на локти. Ставрогин схватил его за затылок, приподнял и ртом насадил на своё причинное место, запрокинув в блаженстве голову. - Нехорошо как-то без разрешения, - скривился Пётр Степанович. - Будто бы ты меня спрашивал, - кивнул в уже угасающем бешенстве Николай Всеволодович, уже предаваясь лёгкой беззаботной улыбке. - Что скажешь? - Верховенский вопросительно посмотрел на Ставрогина. - Хоть и больно, но одновременно чертовски приятно, только я-то был осторожнее и осмотрительнее, в отличие от некоторых, - похвалил Николай. - Я про идею, данную вам на рассмотрение, а хотя нет, тут не по желанию, дело обстоит так: или вы занимаетесь со мной политическими интригами, или будете ликвидированы. Николай Всеволодович закатив глаза издал недовольный вздох и уставшим, индиффирентным взглядом пронзил Петра, как обычно на человека, который всё так же зацикливается на одной теме. Застёгивая пряжку на ремне он сухо произнёс, что выбора у него давно уже нет, и он полностью в распоряжении Верховенского, который не скрывал своего удовлетворения и потрепал Николая по голове. Они вышли из тёмного чулана в самом непободобающем покалеченном виде: на Верховенском три серьёзные раны, на щеке на груди, и на руке, отпечатки крови в виде напомаженных губ, нечего и говорить о несчётном количестве засосов и укусов; Ставрогин же был весь в синяках, включая отчётливо видную полосу на шее от удушья, сзади же - полностью исполосованная спина. Оба были измазаны в пятнах крови. - И как сейчас это отмыть, мы надеюсь не пойдём в ванную, общую для нескольких квартир? - задумался Николай. - Есть вещи, Николай, о которых даже начинать говорить неразумно, - ответил Пётр, - вон, на улице дождь идёт, пойдём гулять, только выдай мне виски, честно ведь заслужил. Они зашли в комнату за алкоголем, бутылочка лежала в том самом шкафу, где и трубка, Пётр Степанович, оглядев ещё раз кровать, решил съязвить. - Да я вижу вы не брезгуете женщинами с менструацией, Николай Всеволодович, - официальным тоном съязвил он. - На горничную свалим (послышалось, что на Шатова), - смущённо признался Ставрогин. Через считанные секунды молодые люди спустились на улицу. Петербург опять заволокло тучами; темнота снаружи была точно такой же, как и темнота внутри. Они безмолвно шли вдвоём по середине дороги, выложенной камнями брусчатки, дождь медленно обмывал кровавые подтёки. Как и тогда, в комнате, каждый думал о своём. Иногда приятно просто помолчать с близким человеком, зная о том что он рядом, тем более погода была подобающая для разнородных размышлений. Капли дождя звонко отзывались на каменных тротуарах, по жёлобам непонятно куда, в большинстве - на дорогу, стекали потоки воды. Трудно было дойти до определённого места в такую погоду, но в этом и был весь лоск, что они шатались по безлюдным улицам совершенно бесцельно. Очень странное чувство не видеть людей там, где обычно встречаешь их беспрестанно, в городской суете и озабоченных делами. О̶с̶т̶а̶л̶и̶с̶ь̶ ̶т̶о̶л̶ь̶к̶о̶ ̶м̶ы̶ ̶н̶а̶ ̶р̶а̶с̶т̶е̶р̶з̶а̶н̶и̶е̶,̶ П̶а̶р̶о̶ч̶к̶а̶ ̶п̶р̶о̶с̶т̶ы̶х̶ ̶и̶ ̶м̶о̶л̶о̶д̶ы̶х̶ ̶р̶е̶б̶я̶т̶.̶ Они не торопясь дошли до Фонтанки, и стояли там на мосту по дождём, растерянно созерцая пейзаж немногим дальше своего носа, снова ни говоря ни слова, но заметно быстро опустошая бутылку виски, поочерёдно передавая её из рук в руки. Так прошло по всей видимости около часа, они почувствовали, что вслед за ознобом их хватит и кондратий, чего бы очень не хотелось, тем более, что бутылка была уже пустая. Алкоголь смешался с кровью в венах и создалось ощущение некой тяжести в руках и ногах, затуманивание рассудка как классическое и весьма ожидаемое последствие. И вот тут Николай, стоя с бесполезной стекляшкой, бросил её на другую сторону мостика, где она удачно и с шумом разбилась на тысячи маленьких бриллиантовых осколков, которые, пролетев по инерции, свалились в реку. Ставрогин не задумываясь притянул Петра ближе и неожиданно впился в его солёные губы и они слились в поцелуе, в котором было столько необъемлимой нежности и сентиментальности, что сцены жестокости в комнате чуть ли не полностью улетучились из их памяти. Благодаря рассечённой губе Верховенского, слегка кровоточащей, поцелуй был со сладостным и приятным привкусом железа, который был намного предпочтительнее, чем холодный металл заряженного револьвера. Они всё ещё стояли под проливным ледянящим дождём, наслаждаясь моментом. - Пьер, - тихо прошептал Ставрогин, - как ты думаешь, что представляет из себя вечность? - Вечность - это то, что несомненно существует в каждом человеке и определяет его идентичность. Жизнь - это же лишь мгновение перед забвением, зачем его тратить на что-то меньшее? - вдохновлённо произнёс Пётр Степанович, - Ну вот, опять чепуху сморозил, не обессудьте, выражаться я правильно не умею. Дождь неустанно стучал по крышам домов, утонувших в непробудном сне, два молодых человека, обнявшись и прижавшись друг к другу, провожали последние часы на цыпочках уходящей осенней ночи. - Вы - моя вечность, Николай...