Ногицунэ был воплощением самого зла, всей пустоты, которую породили человеческие сердца, сами того не ведая. И хотя Ногицунэ являлся духом одержимой лисицы, по своей сути он скорее напоминал паука. Громадного размера Черную Вдову, что так умело расставляла свои многочисленные сети, что вскоре оплели удушающей паутиной весь Бейкон Хиллс. Целиком и полностью. И она только ждала, когда маленькие глупые мухи – какая ирония, – попадут в ее плен.
— Раз, два, три, четыре, пять. Мышка, я иду тебя искать, — длинные пальцы стучат по бетонным стенам, а пропитанный весельем ледяной голос, от которого стынет кровь в жилах, а сердце застывает, разносится по всем катакомбам «Дома Эхо», вторя специально шаркающим шагам синих кед, что ступают по лужам, разбрызгивая затхлую воду, натекшую из потолочных труб. — Тебе не спрятаться, детка. Шесть, семь, восемь. Стайлза мы уйти попросим. Сидишь, загнанно забившись в самый угол одного из каменных пролетов, спрятавшись за какой-то бесформенной кучей нагроможденных деревянных ящиков с тряпками, судя по запаху еще принадлежащих временам войны. Слезы ужаса текут по щекам, а ты все сильнее поджимаешь колени к груди, судорожно прикрывая рукой рот, чтобы не один нечаянный всхлип или вздох не выдал Пустому Стилински твое местоположение. А в голове лишь крутятся мысли: «Как такой милый, жизнерадостный, несмотря на все тяготы и невзгоды судьбы, веселый парень смог попасть под влияния сумасшедшего духа» и «Почему ты не уберегла его? Не решилась просто предложить помощь, когда увидела, что с другом явно творится что-то неладное»? Ответ один – Лидия Мартин. Первая кристальная слеза все-таки незаметно скатывается, разбиваясь о каменный пол, а пугающий жуткий голос, нараспев растягивая слова, раздается уже совсем близко: — Раз, два, три. Ты уснешь прям здесь – замри. Детка, хватит от меня убегать. Тебе не скрыться – я же прекрасно чую твой страх, твою боль, твою обиду. Господи, от них больше насыщения, чем от беспомощности той мерзкой лисицы с ее воинами Они, — не выдерживаешь нагнетающей обстановки. Укрытие кажется на редкость смешным, глупым. Он найдет! Обязательно найдет! Раньше, чем мозг успевает среагировать, молниеносно вскакиваешь на ноги и вылетаешь из своего убежища. Мельком можешь заметить знакомый силуэт, отпечатывающийся тенью на ближайшей стене в свете горящего пламени, и тут же срываешься на бег прямо по коридору, желая скрыться в глубине подземелья от заполняющего все вокруг смеха. — Куда же ты, малышка?! Я хочу испробовать еще одно твое чувство! Не убегай! Налево, направо, развилка. Направо, тупик. Обратно, налево, направо. Кажется, что он везде. Куда не побежишь, постоянно можешь ощущать его тяжелый взгляд черных, как бездна глаз, улыбку самого Дьявола на тонких любимых губах и запах самой Смерти, что саваном следует за ним по пятам все долгие тысячелетия бессмертной жизни. Дыхание спирает от долгой гонки, которую тебе не выиграть. Хочешь уже опустить руки, сдаться, покориться судьбе и принять уготованную участь, когда за очередным поворотом начинает разливаться теплый свет: не от дрожащих факелов, а самый настоящий, электрический, немного желтоватый, как лампочки во всех коридорах этой проклятой психбольницы. «Не все потеряно», — бьется набатом, когда ты уже минуешь те несколько метров, что отделяли тебя от долгожданной свободы. Но, спустившись вниз, только натыкаешься на глухую паутину чугунных прутьев, которую невозможно выбить и нескольким крепким мужчинам. Что уже говорить об одной одинокой хрупкой уставшей девушке? Но, так и не теряя надежды, обхватываешь холодный металл и яростно трясешь, пытаешься вырваться из тупика. О том, чтобы вернуться к последнему перекрестку и речи быть не может. Слишком поздно.Крылья все большее вязнут в липкой субстанции, обволакивая тело жертвы. Паук загнал свою муху в ловушку. Игра продолжается.
— Мышка, прекрати, — замираешь, но так и не поворачиваешься. Сердце медленно бьется в такт спускающейся по бетонным ступеням обуви. Ногицунэ останавливается прямо за тобой, но так и не торопится прикасаться. Играется, не дотрагивается до мягкой соблазнительной кожи, что так и манит запахом страха и ненависти. Невесомо ведет носом по растрепанным волосам, зарываясь почти около самой макушки: — Твои чувства – просто наркотик для меня, детка. Даже не знаю, как жил без этого раньше. Парализуемая его близостью, не имея никакой возможности пошевелиться и сбежать, прибегаешь к единственному доступному способу защиты: жалить, жалить словами так, как никогда до этого. И без разницы, что будет потом. Плевать на последствия. Возможно, это последние слова в твоей жизни: — «Наркотик»? — напускное веселье трещит по швам, пытаясь скрыть непреодолимый страх. — Ты что «Сумерек» пересмотрел? Вот никогда не думала, что Стилински будет тратить свое драгоценное время на просмотр такой ванили. Или это ты сам? Страшный и ужасный поехавший лис решил заполнить пробелы между глупыми попытками завоевать мир, которые все равно не приведут к успеху? Приготавливаешься к боли, которая может последовать от обиженного кицунэ, чей юмор не оценили по достоинству, однако только легкий смешок шевелит твои волосы на затылке. — Какая смелая малышка. Но знаешь, — мужские ладони ложатся поверх твоих, заставляя сильнее сжать руки на согревшемся металле. — Я больше предпочитаю «50 Оттенков Серого», и мы с тобой опробуем все. Раз Стилински – такой идиот, что всюду бегает за этой дурочкой Мартин, что ни на грош его не ценит, и позволяет ей вытирать об себя лабутены, — звучит угрожающе. А Ногицунэ сокращает миллиметры между вами, впечатывая твое тело в решето переплетенных прутьев, впиваясь зубами в самую холку, прямо под линией роста волос. Успеваешь только вскрикнуть от такого напора, что никогда не был присущ сыну шерифа в повседневной жизни. А злой дух лишь продолжает повторять между укусами, что горят на твоей коже словно клеймо: — Наивный Стайлз был так ослеплен нашей избалованной звездочкой, что совсем не видел ту, кто всегда смотрела на него, как на Божество. Хотела помочь, но так сильно не желала мешать ему в построении счастья с Лидией, с которой все у него вроде начало налаживаться: поцелуйчики, кафешки и тому подобное, – что даже не стала вмешиваться, когда у нашего дорогого Стайлза шарики за ролики заехали, — мужская нога вклинивается между твоих бедер, заставляя развести шире. — Ты ему никогда не будешь нужна, девочка моя. Но мне… — колено поднимается выше, надавливая на самую промежность. — Я не отпущу тебя. Так как, похоже, твоя похоть и страсть – вставляет еще лучше, чем сладкий страх. Не думал, что мне будут свойственны столь низкие человеческие инстинкты и выражения, но надо подчиняться законам формы. И я хочу тебя, мышка. И даже не вздумай, говорить, что ты еще не потекла специально для меня. Одна рука опускается вниз, минуя собачку и нащупывая шов твоих джинсов. Юркий язык лениво опускается по шейным позвонкам, а ты лишь ловишь ртом воздух, в попытке бороться с тем отвращением, что вызывает у тебя дух или ты сама. Ведь ты всегда прекрасно знала, что Мечислав никогда не посмотрит на тебе никак по-другому, нежели чем на обычного друга. И это сейчас не он говорит все эти столь смущающие, развратные, но так сильно возбуждающие вещи. Стилински никогда бы не захотел тебя, но бесспорный аргумент, утверждающий обратное, трется об твою задницу, что где-то в глубине души очень радует. « А может, то чувство – это вовсе и не было отвращение?» И снова, словно услышав твои метания, обольстительный голос искусителя начинает рьяно нашептывать тебе на ушко, лениво двигая ногой и рукой: — Он тебя не достоин, жалкий человечишка. Нытик и тряпка. А рядом со мной, ты не будешь ни в чем нуждаться, мы вместе поглотим этот мир, развеем хаос, а после ты станешь его королевой. Любимой и желанной. И Стайлз всегда будет рядом с тобой. Уверенный в себе, сильный и властный – такой, о котором ты всегда мечтала. — Нет, это неправильно, — возобновляешь попытки вырваться, увернуться, хочешь заглушить предательский разрушающий сознание голосок, который был абсолютно согласен с древним существом и все больше и больше набирал обороты. — Нет, — чуть ли не плачешь, желая вырваться из этой клетки, свести ноги, сорвать с себя кожу, чтобы только больше не чувствовать на себе дыхание и легкие касания чужих пальцев, что в дополнение ненавязчиво гладят тебя от самых запястий к локтю и обратно. — Я не хочу. Все движения вокруг тебе прекращаются, и вот ты уже, чудом не ударившись со всего размаха головой, впечатываешься спиной в стену, отчего мелкая крошка сыплется с потолка. Тонешь в черных глазах, что источают всеразрушающую необузданную злость, но в момент дух сменяет тактику, а радужки заметно светлеют, приобретая темно-карий оттенок насыщенного кофе. Ногицунэ бережно вытирает дорожки слез с твоего лица и улыбается почти нежно и мягко. Почти также как сам Стилински. — Пойдем со мной. Мы будем всегда вместе, — мягкость его тона заставляет и без того расшатанную сомневающуюся душу колебаться. Немного наклоняется, но замирает. Выдыхает в самые губы, давая тебе право выбора: — Ты всегда будешь для меня на первом месте. Прошу, идем со мной. Любимая. Неразрешимая дилемма между тем, что правильно и как надо поступить, и тем, что хочется, быстро сменяется другой: быть в качестве друга недалеко от горячо любимого Стайлза, чьи мысли будут всегда рядом с Лидией Мартин, или пойти за плохим парнем, чье сердце черно, но целиком и полностью – даже по непонятной для него самого причине – отдано тебе без остатка. С одной стороны: Ногицунэ – одержимый маньяк, который творит беспорядок только ради самой идеи этого беспорядка, не обращая внимания на жертвы и головы, по которым он смело ступает в достижении сумасшедшей цели. А с другой: дух не сделал ни тебе, ни твоей семье ничего плохого, хотя и имел сотни возможностей забабахать поистине фееричный трюк. Обещает любовь и поддержку. Целые горы и себя в придачу. К тому же, если быть честной, темнота всегда увлекает. Находясь все также близко, Стайлз терпеливо ждет, изучающе следя карими глазами за каждой морщинкой, что отражается во время внутренней борьбы на твоем прекрасном лице. Готов к любому ответу, обещая, что в случае отказа сравняет ненавистный Бейкон Хиллс с ушедшими под землю останками Неметона. Но так и пропускает тот момент, когда твои губы нерешительно касаются его.Ловушка захлопнулась.
Границы стерты, ответ принят. А язык Ногицунэ уже жадно исследует твой рот, необузданно срывая мосты. Ладони сжимают твою куртку, надавливая на ребра. Воздух электризуется так сильно, что в «Доме Эхо» лопаются все лампы, выбивает пробки, беснуются пациенты, кричит медперсонал, пытаясь исправить положение. В туалетах и ванных комнатах срывает краны, отчего кипяток, вырываясь обжигающими струями, начинает стремительно затапливать все помещение. Конфорки, плиты и духовки взрываются на кухне, высвобождая на волю еще одну стихию, что сразу же вступает в схватку за права над лечебницей. Но все здесь принадлежит лишь ей одной. Под звук пожарных сирен откуда-то сверху, отрываешься от, на удивление, теплых губ, сталкиваясь взглядом с омутами цвета конька, которые можно различить даже в предательском свете настенных огней. Закусываешь нижнюю губу и задумчиво прочерчиваешь линию по мертвенно-бледному подбородку напротив: — Верни, пожалуйста, свой истинный цвет глаз, — одинаково радостные сумасшедшие улыбки, и «Дом Эхо» погружается в беспроглядную тьму.