Глаза есть вокруг. Окна домов. Улица. Камеры. Небеса. Даже ебанные стены. Я не мог не замечать эти странные взгляды вокруг. Они все что-то знают, все хотят увидеть мою жалость, но, нет, послать надо бы их подальше.
В тот момент я шёл по извилистым улицам, по простой поселочной дороге, где мы скромно жили с братьями и мамой. У нас был небольшой серый кирпичный домик, до которого мне оставалось идти минут пять. Местные собаки надоедливы и подали голос на меня, чуть заметив — но, пожалуй, они мне как родные.
Заметив яркий белый камушек под ногами, мой детский мозг так и сказал: «Пни его! Покажи ему свою силу! Представь, это Егор!», но я не слушал эти странные голоса в голове — я псих, что ли? Да и мои силы окончательно закончились.
Сзади послышался бас, корявый и прокуренный голос, что окликал меня на расстоянии метров так 10-ти. Но мне так казалось из-за «белого шума», который я слышал у себя в голове. Мне пришлось остановиться в знак вежливости, как учила мама, и поздороваться с соседом.
Это был дедушка моего роста, с ярким цветом глаз, щетиной и седыми короткими волосами: в руках был костыль, который приставуче скрипел.
— Ой-ой, внучок, как в школе? День последний как провёл? Радости штаны полны? — Тот усмехнулся и бросил в меня похотливо-пьяный взгляд, оголяя золотые зубы в улыбке, притягивая брови ко лбу, где появились неуклюжие полосы. — Не томи, девчонки, наверное, табунами бегают!
— Здравствуйте, дедушка Толя. — Я дружелюбно улыбнулся. Не знаю, как это выглядело это со стороны, но дед снова усмехнулся. — Всё в стабильности, если обобщать.
Дальше я особо-то и не слушал, ведь дальше вопросы пошли уж совсем скучные и одинарные, на них я делал вид, что слушал и кивал, смеясь или улыбаясь, повторяя за своим соседом. Тот либо не задавал лишних вопросов, либо не замечал этого.
Пока мы разговаривали, я огляделся. Сзади весело бесились дети-внуки, что, скорее всего, уже приехали к нему на лето. Их сюда часто сбагривали родители на плечи старого и несуразного деда. На миг его даже стало жалко. Кстати, о нём: я решил перевести взгляд на него и вслушался. Его интонация резко изменилась, он стал говорить тише, чуть не шепча:
— Знаешь, Васька наш, бедокура, твоему белокурому (так здесь назвали моего брата или братьев от ситуации…) в рюкзак вещества, кажись, подложил.
Мои челюсти онемели, я даже не мог сказать «пока» — молча ушёл прочь. Как маленький ребенок, злой, что мне никто не сказал и даже не позвонил. Но в голове была лишь одна мысль:
Мне надо срочно к брату!
Мама на него могла так наорать, что и мне не поздоровится, он… Кхм. Я решил побежать, так как я задержался из-за разговора со стариком. Тот, кстати, все понял: молча развернулся и пошёл к внуку, который плакал из-за того, что не поделил игрушку или что-то типа того. Дети, в конце концов.
— Лев! Львёнок ты мой! — На радостях я закричал, увидев брата, живого и невредимого на пороге нашего дома. — Я дома, — я решил успокоиться и не подавать виду, что волнуюсь.
(У Льва был правый светло-карий с серым цветом глаз, — гетерохромия, — и левый — такой же, как у меня, зелёный; чуть смуглая кожа и светло-русые волосы. Вместе с ресницами они поблёскивали на свету, льющемся из ближайшего окна.)
Лев отступил от меня на шаг: его глаза подозрительно блеснули, но он сохранял лицо. Не выдержав, я шумно вздохнул, когда груз с сердца спал. Брат потёр затылок и взял у меня с рук рюкзак, который по пути скатился сначала на плечо, потом на сгиб руки, а после до самого запястья. После, обогнув меня, он закрыл дверь, возвращаясь на место передо мной. Прикрывая глаза, я услышал, как приближаются чьи-то шаги.
Рефлекторно открыв глаза снова, мне пришлось смотреть на маму, которая, шатаясь, положила руку на плечо Льву. Даже я с лёгкостью увидел, как он поджал плечи, и его брови незаметно сдвинулись к переносице. «Скверный запах» (если обобщать тот запах алкоголя, сигарет, лекарств и гнилых зубов) не хотел становиться привычным. К горлу подступила тошнота, но я всё же сдержался, чтобы меня не вывернуло прямо на неё.
— Сынок, дурно ты пахнешь… — Лев, сказав что-то маме, скрылся за её спиной. — Как в школе дела?
— Мам… — Мой голос звучал так никчёмно, даже я это понимал и слушал, меня от самого себя тошнило, но стоит попытаться. — Я… Можешь перевести меня в другой класс?.. Нет, в другую школу! — Я был готов хоть на коленях перед ней стоять, эмоции захлестнули меня.
Лицо моей матери будто исказилось, левая бровь вздёрнулась вверх, пока правая хмурилась; сморщила нос, губы собрались в линию. Было весьма ясно, что этот вопрос даже не предполагал раздумья, я непроизвольно вздохнул.
Похоже, даже мне пришлось прогнуться под гнётом этих глаз, так говорил мой вид сбоку сейчас — лениво и старательно-скучающе опустил взгляд вниз, рассматривая слегка кривоватые от природы ноги.
Но вот послышался вздох от матери, я мельком глянул на нее — её брови были нахмурены, но не так, как прежде.
— Ладно. Хорошо. Но что изменится? Сынок, у всех были проблемы в школе. От них не скрыться. Ты это понимаешь? — Моя кровь закипела в жилах и отдавалась вибрацией в висках и ушах.
Да-да, для меня это важно. Но, блять, простите, какого хуя «взрослые» считают человека, которого еще не допустили к голосованию (я говорю о совершеннолетии) глупым, несуразным, так еще в контексте не имеющим свободы слова?
Быть точнее — «Ты уверен?»; «Ты точно этого хочешь?»; «Ты вообще понимаешь это?». О, а самая любимая часть моей матери: «Как ты можешь понимать?», — якобы, я не дорос до «её уровня развития». Да, про профессию я не спорю, но какого хуя я не должен понимать её личного характера проблемы? (Помечу: «Вы, подростки, не имели ещё настоящих проблем».)
Моя мать что-то продолжала говорить, но я не вслушивался. Если вкратце: скучная лекция без единого аргумента, кроме «ты ещё маленький». Хотя, если я спрошу, в каком классе учусь, и сколько мне вообще лет, она пошлёт меня вторым контр-аргументом: «Ты всегда для меня маленьким будешь».
Из-за каких-то глупых слов мои руки невольно сжались в кулаки. Моё тело чувствовало, как мои ногти до крови впивались в ладони. Если я не уйду отсюда, кулаки могут пойти в бой. А я этого не хотел.
— Мам. — Попытавшись сглотнуть ком в горле, продолжил: — Я в комнату. — Мой голос лишь слегка дрожал, пока я пытался скрыть эту бурю эмоций.
Мой мир пошатнулся, а может быть рухнул.
Стиснув челюсти лучше, разулся и направился к комнате братьев. В то время я внушал себе, что эта проблема важнее, ведь единственных людей, которых не изговняло общество, должно быть куда важнее. Нет, я не хотел выплёскивать всю злость на них: просто поговорить, спросить, как дела в школе… Сыграть в семью.
Мама вроде уже вышла из коридора, судя по скрипу двери и грядущей затем самой тихой тишины в моей жизни. Я не слышал ни своих мыслей, ни этого нагнетающего белого шума, ни даже сердца. Не могу сказать точно, что тогда чувствовал. Если скажу пустоту — ошибусь, весьма ошибусь.
Моя рука сама поползла к ручке нужной двери, посли того, как мои ноги донесли меня до неё. Почему-то сейчас я напоминал себе маму; сначала провел рукой по дверной ручке ногтями, пальцами, вонзился в нее, и тишина прекратилась. Дверь всегда открывалась достаточно тихо, так что никто, кроме разобранного рюкзака, перед дверями меня не встречал. Это нормально.
***
Все спали, я встал примерно… Смотря на часы, в 05:02. Что ж, вчера я влип, так что сегодня должен исправиться.
Я не очень хотел вставать, но стянул с себя достаточно тяжёлое одеяло, и мне пришлось переместиться в сидячие положение, чтоб оклематься, после такого резкого, без предупреждений, подъёма.
Не дождавшись «оклемания», я, пытаясь не задевать стекло, взял очки за оправу, вынув их перед этим из коробочки хранения. Пора бы запомнить, как она называется… Кхм. Пришлось оглядеться.
Люстра, окно, рабочий стол, компьютер, кровать, там дальше — силуэт. Я не смог детально осмотреть комнату из-за темноты. Светильник был рядом с дверью (а это было далеко), до него идти было совсем не охота. Попробовав привыкнуть к темноте и присмотреться еще больше (ведь от чего сердце пропускало ритм), эм…
Силуэт?
Я моргнул.
Еще раз.
На третий раз я решился протереть глаза спросонья и надеть очки, не отворачивая голову от неизвестной личности. Может из-за холода, мои ноги онемели: я спал без носков, да и ноги у меня часто мёрзнут, но требуют свободы. Я ещё не смотрел на тёмный силуэт, потому что не смог поднять глаз на него.
Просто не мог. Мой мозг уже подрисовал картинку — клешни, острые зубы, массивные руки и широкая шея. У меня бывают панические атаки, вроде сам спокоен, но сердце так бьётся. С моих ног потёк холодный пот…
— Пик-пик-пик.
Издал монстр… Моё сердце забилось ещё быстрее, било уже по ушами.
Но мои глаза открылись. Белый потолок. Моя шея онемела вместе с ногами. Что же находится справа от меня? Стенка. А что слева? Там должен находиться этот силуэт.
Мою левую щеку уже припекало летнее солнце. Все-таки я осмеливаюсь повернуть голову — ничего.
Пик-пик-пик.
Назойливым монстром оказался будильник, который звенел прямо под ухом, на тумбе. Наверное, он долго уже пищит: сейчас почти 12 часов дня. Я всегда считал себя тем ещё соней, в отличие от моих братьев. В соседний комнате, в кухне был шум и звон тарелок. Комната была абсолютно пустая. Моё волнение вскоре пропало, надо вставать в школ… Сегодня каникулы.
От счастливой мысли «-школа» я даже слегка улыбнулся. Моё тело вспотело, но уже из-за того, что было жарко — лето, в конце концов!
