Гам посуды, а бесконечный шум телевизора наполняли скромное убежище до краев. «Мой родной, живой до смерти, дом» — сказал бы я. Пусть и совсем не мой, но родной, теплый и вечно пахнущей едой! Мама пыжика была мастером в готовке, это обычно сопровождалось шумом или разговорами по телефону, хотя на этот раз было, ну, тихо по-необычному. Да, иногда голоса перешептывались, шаги, звон, неяркий смех.
— У Никиты, — я будто откликнулся на его имя и обернулся на здешнего жителя дома, — эм, сегодня репетитор. Не будем им мешать. — пару скучных строчек диалога и вот итог — Пойдем в мою комнату. Разувайся, давай.
Пыжик уже разулся и снимал красную ветровку, вешая ее на деревянную вешалку по левую сторону коридора. Так же, там красовался уютный, как по мне, декор. Я последовал его примеру — разулся, положив обувь в дальний уголок, рядом с трубой. Мне сразу же пришлось почувствовать это, такое неживое, тепло, даже жжение, от трубы, когда лишний раз задел пальцем. Я всегда замечал то, что в этом странном доме слишком холодные трубы.
А мой приятель в ту минуту открыл достаточно скрипучую дверь в свою комнату. Это привлекло мое внимание, и я, как на поводке, последовал за ним, наблюдая, как мой рюкзак распаковывается. Через секунду уже выплевывает содержимое в руки этого зеленоглазки. Похоже, сам взгляд решил приметить у движущейся части тела порезы на запястье.
Всегда мне было его невыносимо жалко. Приторно сладкий, грустный, но пессимист, хех. Одна мысль меня смешит. Знаешь, почему враги не договаривают свои шутки?
На миг я задумался. То есть, на первый взгляд рюкзак был не мокрый, слегка влажный. «Как могли промокнуть учебники?» — по неволе задумался я, не замечая, как тупо пялюсь на запястья друга. Тот всегда был лапочкой и не всегда признавал те моменты, когда на него по-неловкому смотрит кто; что-либо. Щека заболела от натянутого правого уголка губ.
— Ты — от испуга я немного поджал плечи — живой?
Мой приятель, пыжик, сделал пару уверенных шагов в мою сторону, что-то пошутив по дороге, усмехаясь. Моя щека моментально перестала болеть, а язык желал почувствовать на себе тяжесть. Тяжесть еды, конечно. Хотя, можно что-нибудь и покрепче.
— Сдох примерно недельку-вторую назад. Твоя мать готовила сегодня? Гости не должны уходить с пустым желудком! — приметил я, примечая, что я, видишь ли, гость!
Он, задумываясь, помурлыкал, отводя взор в левый угол потолка. Через секунду, уже поддергивая свою руку к подбородку, делая «галочку» пальцами — делал вид зловещего ученого. Если смотреть сбоку, может быть вышло бы что-то милое и смешное. А если еще честнее, мне понравилась его улыбка, слегка нахмуренные брови, взгляд из-под лобья, добавляло его виду «зловещего гения» хитрость и игривость. Безусловно, это пробуждало интерес, хотя, аппетит это опровергал.
— Смертельно голоден значит был? — я приулыбнулся, могу признать — Похоже укусил у волчонка бочок, иш, почти как желешка. — Пыж хохотливо тыкнул меня в торс, после вертя указательный пальцем в разные стороны
Мне почему-то нравились его шутки (время от времени, это бывает со всеми, так?), это даже не звучало сильно обидно, хотя где-то глубоко она точно была. Я не особо пухлый человек, но поесть я люблю, это да.
Пыжик улыбнулся еще чище, оголив зубы и свой острый клык (Что было семейное, передалось от отца): «Ладно, я смотрю, ты опечалился. Конечно есть есть, ха». Он махнул рукой, ярко и звонко смеясь, от чего, со звуком заводящийся девятки, пробило и меня. У него был очень заразительный смех и смешное лицо.
Прошло минут так 10, если не больше, неугомонного смеха и гоготания, нечего интересно, разве что только неразборчивые шутки (Которые я почему-то понимал, ну, почти с полуслова). Тот старался разлаживать учебники на трубу, делать два дела одновременно, все время повторяя мне: «Почему я этим вообще занимаюсь?» — он старался сделать серьезное, спокойное лицо, но после секунды моего смеха эта маска падала. У меня заболело в сердце, понимая, что я чуть ли не запорол свои «новые» учебники.
На этот раз наш смех прервал стук в дверь, который мы, естественно, не расслышали. Так что, вернее сказать, что нас прервал силуэт в дверях. Я мигом повернулся в сторону двери, протирая глаза от накативших слез, все еще улыбаясь.
Там стояла, мягко говоря, охеревшая мама, от чего я больше не слышал за спиной ни хохота, даже дыхания. Та нахмурилась оглядела комнату, перебросила взгляд на меня.
По мгновению ока, мимика изменилась на улыбчивую и добрую, в поле зрения появились блинчики в небольшом блюдце, так же там красовалась сгущенка. Женщина ловко держала тарелку за донышко, смотря на нас со с тороны приоткрытой двери.
— Не шумите сильно! — ее взгляд переместился на аппетитные, на первый взгляд, блины — Можете поесть в комнате, только не сор…
— Да, мам, — Пыжик мгновенно отозвался, перебивая старшую — мы поняли. Можешь уходить. — его голос звучал холодно, хотя все же долька задорности там была.
Владелица этого дома ловко положила тарелку на кровать перед дверью. Мой взгляд приковали блины; сливочное масло жирно обтекало слегка подгоревшие блины цвета шоколада (почти без комочков), тесто было слегка воздушным, но хорошо держало форму, обычно, у его мамы тесто сладкое с привкусом соли, у нее всегда получался отличный баланс, прожарка без единой извилины! Ах, уже слюнки текут!
***
Время прошло совсем быстро, я смог запечатлеть на камеру отца, как доедал Славка, который на меня смотреть любознательно, совсем по детски, и рявкнул:
— Ты чегоф? — он тяжело глотнул остатки своей порции, запивая предложенной мамой водой.
Я постарался аккуратно положить на край стала фотоаппарат, садясь напротив друга и ловко нажимая кнопку печати. Он всегда с легкостью знал, что я отвечу: «Захотел» или тому подобное, но я решил утолить его интерес, это был не первый раз его фотопечати. Фотоаппарат начал грохотать, стараясь из-за всех напечатать фото в цвете. Милое личико, все в крошках. Должна получится отнюдь неплохая фотка на память.
— Если ты крякнешь, хоть не придется вспоминать твое лицо — я ухмыльнулся, чтоб смягчить свой тон голоса — и можно посмеяться над смешными кадрами, — Славка назло перебил меня
— Глупость бывает двух родов: молчаливая и болтливая. — сказал он, ехидно улыбаясь и поднимая брови вверх — скорее ты первый сдохнешь!
— Мальчики,
про смерть за столом не говорят и над ней не смеются.
Не в коем случаи! — сказала мама с кухни.
У меня было много вопросов к Славе. Наверное, такая у нас интересная дружба: «Узнай, не спросив», иногда до мурашки по спине мне нравилось разгадывать его загадки. И не чуть не меньше сочинять их!
Не мне судить, виноват ли в этом кофе, алкоголь или «ашка», но хотелось ребячится. Я старался держать свое лицо на месте, а так же не слетать в облака, но Слава решил приметить мой «отлёт» в облака.
— Ты не сильно обиделся? — Я посмотрел на него, пытаясь понять о чем он. Новая загадка? — Ну. Ты. Как
— Что? — это выскочило само и необдуманно, я спорил брови; я правда не понимал о чем он — Ты о чем?
Слава ответ взгляд на последний блин. Через секунду блин был в сгущенке, его пальцы и кисть легко поскользили к рту, добивая последний блин.
Он посмотрел на меня и начал что-то мямлить с заполненным ртом. Это как-то пролетел мимо моих ушей — понятно, что я понимал что он пытался как-то общаться на другую тему, но это у него не выходило на отлично. Только когда он прожевал, я решил прислушаться. А пока я прочерчивал взглядом его глаза, они забавно смотрелись со стороны (двигались туда-сюда и играли со светом, когда покачивалась голова).
— Я о твоем брате. Я завёз ему, кхм, — знаете ли вы, а чем я сразу подумал? — не тот, что Лев, — что Льва тронула «банда» моего недавнего друга — Никита… Я вломил ему недавно. Вроде, сломал нос. Если он не говорил тебе из-за чего, то… Короч, тебе это интересно — Конечно да (нет) — Только честно! А не «Да конечно, — Я перебил его, естественно, специально.
— Не-а, — мне понравилось видеть, как лицо моего приятеля изменилось — нос с некой вальяжностью потянулся ко лбу, а брови были интересно спокойные.
Дела моих братьев — не мои дела. Не собираюсь я влезать в их споры и т. д. (Собираюсь)
Я выпал снова на несколько секунд в своих раздумия, но замечая как уже с своим вечно недовольным лицом обзора смотрел на пустую тарелку, где остались объедки сгущенного молока. Сразу же, он что-то рявкнул мне и ловко отправился из моей комнаты.
Теперь рядом со мной пустовало, еще теплое, пустое место на кровати. Хотел откинуться. Ну, в смысле, откинуть спину на кровать, прикасаясь к холодной стене затылком. Я сосредоточится на эмоциях, что окружили меня в это миг. Мое тело так горело, но вот руки с ногами мерзли до жути, моя головка проматывала много приятных моментов с Славой и много не особо приятных. На самом деле, ни того, ни того особо не было много. Приятных всего два, неприятных… Я даже особо то и хорошо это помню. Может тоже один-два.
Таких как он, вроде, может быть точно около миллиона. Он обычный, скучный, одинарный мальчишка. Я повторюсь? Да ладно? Вы открыли мне мой пятый палец, спасибо. Нет, я серьезно. Не про палец, а про Славу. Не когда не думал о нем, как о друге. Просто личность. А…
— Ах!
Некий всхлип-удивление прервал мои смысле о Славе. Это доносилось с кухни. Дальше был звук чего-то слизкого.
