Счастливы вместе

Майские праздники — услада для ушей россиянина, нечто на уровне заклинания из Гарри Поттера, дающего чувство тотального блаженства с первого по девятое число. У некоторых не особо опытных волшебников заклинание может давать сбой и работать в обратном ключе с четвёртого по восьмое. Впрочем, если вы условный безработный Вадик, майские у вас каждый день. На берегу водоёма у небольшого, но очень красивого, с архитектурной точки зрения, дома остановилась огромная машина, на таких ещё серьёзные дядьки ездят. Со стороны водителя открылась дверь и, как в лучших рэперских клипах, вышел брутальный бородач во всём чёрном. С переднего пассажирского, грациозно поставив ножку на землю, лебедем выплыл рыжий фанат фиолетового. И всё бы ничего, если бы не оставшаяся пара пассажиров. С воплями «шашлындос» из машины буквально вылетел здоровенный бугай, держа подмышкой маленькую девочку, не уступающую ему в громкости. — Дракон, пилотируем к речке! — скомандовала девчушка. — Стоять! — гаркнул рыжий, чей пафосный выход был бессовестно разрушен. — Марго, никакой речки, май только начался, вода холодная, заболеешь. — Вот так всегда! Туда не ходи, то не делай, с Вадиком больше не гуляй! — надулась девочка. — Волюнтарист! Узурпатор! Угнетатель! Всё, я не намерена жить в этих условиях! Я ухожу! — Марго, тебе шесть, куда ты уйдёшь? — вздёрнув бровь поинтересовался Олег. — К Вадику! — совершенно чётко ответила Марго, всё ещё висящая на руке Дракона. — Принцессы ж должны жить с драконами, а не с диктаторами, — она показала папе язык. — Вот бать, как ты с ним живёшь? Он же садюга! — на этом моменте Олег как-то странно, по мнению Марго, улыбнулся и, прокашлявшись, снова стал серьёзным. — Пап, а почему ты покраснел? — вдруг испугалась девочка, дергаясь, чтобы её поставили на землю. — Солнце сделало тебе больно? — едва не плача, она побежала к Сергею. Будучи альбиносом, Марго прекрасно знала чем оборачивается красная кожа — больными ожогами и крокодильими слезами. — Прости, папочка, я не хотела, ты, конечно, тиран и деспот, но не надо тебе больно, совсем не надо! — Марго, — строго позвал он, при этом ласково положив ей на голову руку. — Больно мне сделала только ты. Ты взрослая девочка и должна понимать, что слова тоже могут обжигать. Вот представь, что каждое твоё слово причинило мне столько же боли, сколько причиняют боли тебе ожоги от солнца. — Прости, — прижавшись к его коленке, девочка виновато спрятала лицо в своих кудряшках. — Я больше так не буду. — Как ты не будешь? — продолжал Разумовский. — Я больше не буду говорить то, что может тебе сделать больно. — Только мне? — Нет, и бате тоже, и Вадику… — Да не, Вадику можно, — Разумовский поднял хмурый взгляд на дракона, готовящегося загорать в парадных труселях с крылатыми свинками. — Даже нужно… Собственно, следующие несколько часов были для Марго прекрасны: поиграла в настольный теннис с папой, к слову, он её даже похвалил, когда мячик пару раз прямо впечатывался то в лоб, то в нос, в последний раз снайпер Марго попала Дракону в глаз; поела шашлыков от бати; пожарила зефир на огне. Под конец вечера, когда уставшее солнце начало заваливаться за горизонт, все четверо сидели на берегу реки и смотрели на алеющее небо. — Эй, Марго, — вдруг шепнул Вадим. — Давай смоемся? Я слышал, как твой папка прятал что-то вкусное на кухне, пошли поищем? — Пошли, — так же шёпотом ответила девочка, тихонько, во всяком случае для маленького ребёнка, отходя к дому. Вадим осторожно поднялся и на цыпочках последовал за ней. Конечно, и Разумовский, и Волков слышали и видели всё это, но виду не подали. В отличие от Марго, они оба поняли, что это коварный план Дракона по оставлению их наедине. Для начала, план не коварный, а даже одобренный Разумовским, хотя в его успешности он и сомневался. Волков же был просто благодарен за предоставленную возможность побыть с рыжим наедине, да ещё и под такой красивый закат. Совсем недавно, буквально несколько месяцев назад между ними что-то изменилось. Они больше не ощущали себя друзьями, просто друзьями. Да, когда-то они вместе удочерили маленькую такую же, как и они сироту, выброшенную на улицу какими-то нелюдями, будто она старая табуретка. Но тогда они были друзьями, и хоть и жили вместе, спали в разных комнатах без какой-либо романтики. Всё случилось на Новый Год, когда Марго уснула под ёлкой так и не дождавшись Дракона Мороза, забухавшего где-то у соседей, потому что тупой и не отличает одиннадцатую квартиру от семнадцатой. Немного алкоголя, пара неловких касаний и магия новогодней ночи. Тогда они не зашли дальше поглаживания руки, но на волю вырвалось странное чувство, которое долгие годы каждый прятал где-то в глубине души, боясь признаться в нём прежде всего самому себе. Лишь когда всё зашло слишком далеко они начали задумываться, а как же к этому отнесётся маленький ребёнок. Она не особо ещё понимает стандартные отношения мужчин и женщин, а тут папа с батей. Как? Как ей объяснить, что и такое тоже бывает? Если Олег был готов к этому разговору, то Сергей всё тянул и тянул, боясь потерять связь с дочерью. А что если у них просто помутнение? Что если это пройдёт? Как потом объяснять ещё и почему родители больше не любят друг друга. Взрослые, они так любят всё усложнять, когда для детей всё просто. — Вадик, — позвала девочка, жуя печенье прямо из банки. — М-м-м? — Мужика тебе надо, — с лицом Ларисы Гузеевой постановила Марго, через окно наблюдая как Серёжа положил голову на плечо Олега, а тот его обнял, притянув к себе. — С чего ты взяла? — подавившись своим печеньем, спросил Дракон. — Ну, смотри: у папы есть мужик, у бати тоже, а у меня целых три! — показывая ему три пальчика, вещала она. — А у тебя — нифига… Нельзя так, мужик нужен всем. — А зачем всем мужик нужен? — Ну как зачем, один мужик тебя любит и покупает платья, второй мужик любит и готовит шашлындос, а третий мужик любит, хоть и тупой, зато истории классные рассказывает, — она ободряюще похлопала мужчину по плечу. — Чё ещё нужно-то? — А как же один мужик, чтоб ты его любила? — Так, зачем один? У меня же три, я всех трёх люблю. — Так, а зачем мне мужик, если меня любит принцесса? — смеётся Вадим. — Вадик, счастье не в неведении, счастье в мужиках! — трясла руками в воздухе, словно богам молясь, Марго. — Ничё, даж тебе мужика найдём, ты будешь его любить и меньше жрать мои печеньки… — девочка звонко ударила по лапище, тянущейся к банке. — Моё! Вот найдёшь мужика, тогда и поешь! — Марго, ну я ж с голоду умру… — Самокритично, — покивала она. — К счастью, у такого лузера, как ты, есть успешная я. Уж я то за тебя возьмусь!

***

Марго проснулась посреди ночи от страшного грома на улице. Дожди в Питере — скорее правило, чем исключение. А вот грозы встречаются уже значительно реже. Но от того меньше их бояться Марго не стала, скорее даже наоборот. Сильные дожди, в особенности с грозами, всегда возвращали её назад, в день когда она осталась совсем одна. Как и почему она совсем не помнила, не забывалось лишь то щемящее чувство страха от враждебности мира и боли от одиночества и безразличия взрослых. Одному чёрту известно, что случилось бы, если бы не желание Сергея купить пышек в тот день. — Папа! — испуганно зовёт детский голос. Она уже давно привыкла, что в грозу папа всегда рядом: либо спит рядышком, либо сидит с ноутбуком в кресле всю ночь. Но сейчас папы не было рядом. Вздрогнув от нового раската грома, девочка выбралась из постели и выбежала в коридор. Подстёгиваемая страхом, она добежала до комнаты Разумовского — она была самой ближней, так решил сам Серёжа. В панике, она начала стучать маленькими кулачками в дверь и звать папу, но её детский слабый голос заглушал настойчиво барабанящий на улице дождь, да и закрытая дверь не помогала. И снова громкий раскат, Марго сжалась в комок и осела на пол, уперевшись головой в дверь. Сердце бешено колотилось, причиняя физическую боль. Пересилив себя, Марго поднялась с пола и потянула дверную ручку вниз, открывая дверь. — Папа! — снова позвала она, вбежав в комнату. Пустую комнату. И тут ей стало ещё страшнее. Папы нет, он ушёл. Он бросил её. Одну, совсем одну. Слёзы сами брызнули из глаз, в душе Марго разгоралась нешуточная война. Страх, обида и неверие — слишком много для шестилетнего ребёнка. Не все взрослые могут совладать со своими чувствами. От созерцания пустой постели снова отвлёк гром. Ужасный. Страшный. Ненавистный. Марго попятилась назад, ударившись о большой шкаф с раздвижными дверцами. Если не можешь убежать — прячься. Прячься так, чтобы никто не нашёл, никто не увидел, никто не услышал. Смахнув со щёк непрекращающиеся слёзы, она открыла шкаф и залезла в него, закрыв за собой дверь. Внутри так приятно и сильно пахло папой, а звуки грозы тонули в многочисленной одежде. — Папочка, помоги… — стаскивая с вешалок кофты, брюки, рубашки — всё, до чего только могла дотянуться, Марго бессознательно «вила гнездо». В памяти всплывали кадры недавнего похода с родителями в лес. Там Олег показал ей как птички строят гнёзда, а потом там высиживают своих птенцов. Он ещё рассказывал, что каждая птица строит своё, особенное гнездо, выбирая не только из чего, но и где будет вить его. Тогда Марго подумала, что «птичкин дом», должно быть, очень безопасен, раз они не боятся заводить там своих детей. — Только тихо, хорошо? — рано утром выходя из комнаты Олега, сказал Серёжа. Это была уже не первая ночь, проведённая в постели с Волковым, но определённо самая жаркая. Никто больше не сдерживал стонов — комната Марго слишком далеко, а на улице такая ужасная погода, что едва ли случайный прохожий или сосед, вышедший покурить на балконе, услышали бы их. — Пусть ещё поспит. — Ладно, но недолго, ей нужно соблюдать режим, — притягивая к себе мужчину за пояс пижамных штанов, вздохнул Волков. — Скоро школа, она должна привыкать, — его пальцы игриво скользнули по животу Сергея вверх, очертив ключицу, щекотнули шею. Серёжа попытался смущённо отвести взгляд и отвернуться, но Олег не позволил: погладив большим пальцем линию подбородка рыжего, он требовательно поцеловал его. — Нгх, — сорвался стон с губ Разумовского, Олег снова начинал его заводить, разжигая пожар, который был призван тушить при необходимости. — Иди, одевайся и буди Марго, — отстраняясь, сказал мужчина с довольной улыбкой. — Порой, я начинаю задумываться, кто из нас гений: ты или я. Каждый раз ведусь на всё это, а ты бессовестно обламываешь, — обиженно отходя от Олега, фырчит Серёжа. — Мне так не нравится, в следующий раз… раз, обламывать тебя буду я и только я, — он показал язык, что заставило Олега улыбаться ещё шире, Серёже бы ещё белые волосы и с Марго не различить, и удалился. — Хм, странно, — увидев открытую дверь, Разумовский с подозрением и неспешной осторожностью вошёл в комнату. — Вроде всё на своих местах… — он окинул взглядом помещение: всё как и было вчера вечером, когда он ушёл. Пожав плечами, он пошёл умываться. По дороге в ванную, он обратил внимание на открытую дверь в пустую детскую. Маленькая лентяйка уже проснулась, но вместо застилания постели и чистки зубов, наверняка сидит на кухне и таскает сладкое с немого одобрения Олега. Дисциплина, ага, как же! Благо прохладный душ и медитативная чистка зубов не только удовлетворяли потребность в гигиене, но и «прочищали» мозг, особенно такой ворчливый и бесстыже-рыжий. — Что за?.. — открыв свой шкаф, Сергей обнаружил настоящую свалку из своих вещей, будто кто-то рылся в поисках клада. — М-М-Марго? — встав на колени, что бы оказаться на одном уровне с ней, Сережа протянул дрожащую руку к мирному лицу девочки. В голове сразу вспыхнули тысячи вопросов. Девочка дёрнула носом и попыталась отмахнуться. — Папочка! — воскликнула она, едва открыв глаза. — Папочка, — она ухватила его руку, пытаясь проверить настоящая ли она, а затем расплакалась. — Марго, что ты здесь делаешь? — обеспокоенно спросил отец, вытаскивая её из шкафа. — Г-г-гроза, ночью б-б-была гроза, — громко всхлипывая, девочка мёртвой хваткой вцепилась в Сергея, боясь, что если она разомкнёт руки, он уйдёт, исчезнет. Опять. — Я проснулась, а-а-а тебя нет, мне стало так страшно, — изо всех сил пытаясь себя успокоить, продолжала она. — Я пошла к тебе в комнату, а тебя нет, — Марго спрятала лицо в плече отца. — Я подумала, что ты меня бросил, что я тебе больше не нужна, — она чувствовала груз вины за свои мысли о родном человеке. Ей было ужасно стыдно, что она вообще допустила их. Но ещё больше ей было стыдно за свой страх и беспомощность. — Прости меня, папочка, я больше так никогда не буду думать. Я-я-я, я обещаю, что я не буду больше бояться грозы, честно! Но Марго была не одна, кому стало стыдно за себя и свои поступки. Ведь он знал: как сильно Марго боится сильные дожди, особенно с грозами. Он сам решил быть рядом с ней в каждую из гроз. Он обещал её защищать, пусть так и не озвучил этого. Сейчас он пожинал плоды в первую очередь своих решений: он не смог или не захотел рассказать про отношения с Олегом, предпочёл тайком обжиматься по ночам; убедил себя, что ничего страшного не случится, если он разок оставит Марго одну. За чувством стыда пришла боль. Боль, которую он не испытывал с детства. Боль одиночества. Когда-то в его жизни появился Олег и, без преувеличений, спас. От одиночества, от саморазрушения и, возможно, спас жизни не таких умных детдомовцев… — Да как бы я тебя бросил? — собрав всю волю, Сергей погладил белые волосы, прижав щекой темя Марго. — Ты же моя принцесса, моя маленькая жемчужинка, что я за король, если брошу своё сокровище? Рыцари и крестьяне мне бы не простили, — он улыбнулся, чтобы девочка могла почувствовать в его голосе ещё больше тепла. — Это ты меня прости, я не должен был уходить. А бояться… а бояться — это нормально. Даже мы с твоим папой чего-то боимся. — Разве он чего-то боится? Он же такой большой и сильный! — Да, страх свойственен всем людям, а сила — это далеко не всё. — Пап. — М-м-м? — А чего боишься ты? — Я? — он задумался, вспоминая всё самое плохое в себе, что ушло с появлением Олега. — Наверное, забыть как любить. — Па, ну я же серьёзно! Как можно забыть как любить? Это же забыть как дышать! — настолько простые и наивные слова, но сколько в них глубины. Жизнь без любви — существование, которое ты вынужден волочить. Это как лежать в больнице, подключённым к аппарату, заставляющему тебя дышать, когда ты больше не способен делать это сам. С любовь всё точно так же: теряя её из нашей жизни, мы сами заставляем себя жить дальше. А когда сдаёмся — умираем.