POV Бакуго
Я много раз просыпался и много раз по новой засыпал. В эти недолгие секунды я ощущал свою тушу предательски слабой, больной и неподъемной; ощущал близкий, отвратительный запах виски, как будто на подушку вылили целую бутылку этого дерьма. Постельное белье казалось колючим и «шовчатым», впивалось в кожу каждой ебаной ниткой и выточкой, но вопреки этому я не спешил просыпаться. Впервые за долгое время я не встал чуть свет, и даже, сука, будильник (бесполезное китайское дерьмо!) не спешил меня разбудить. Может быть, я заболел и смогу откосить от работы, если дадут больничный? Ага, как же. Хоть я и был разбит, но сильной температуры не чувствовал, только тошноту и боль по всему, блять, телу. Я попытался сдвинуться и тут же вздрогнул от острой рези по коже. Казалось, она рвалась в нескольких местах сразу: на груди, на спине, на руках, — и только чуть позже до меня дошло, что я спал полностью одетым. Ткань рубашки присохла к ранам на теле, которые за ночь взялись хрен пойми откуда, и когда я потянулся, она начала отрываться с мерзким сухим звуком, а кожу в тех местах так резко закололо и запекло, что я тут же разлепил глаза и неохотно проморгался, а потом начал осматриваться по сторонам, чтобы понять, где я и какого хуя. Я лежал в своей постели, в своей комнате, окно было зашторенным, но сквозь тонкую щель между гардин падала яркая полоска света. Глядя на неё, я и забыл о болезненных ощущениях. Мне интересовало, сколько сейчас времени? Опаздываю ли я на работу? Новый будильник, который всегда находился рядом с изголовьем, куда-то пропал, поэтому я сделал вывод, что смахнул его по привычке и он разбился, как и несколько таких же до этого. Неужели проспал? Надо было срочно вставать, иначе мне влетит. Но едва потянувшись корпусом, я тут же понял, что быстро встать не смогу. Новые порывы раздражающей боли заставили меня обратить внимание на тело, и когда я сделал это, то уже перестал что-либо понимать. Моя белая рубашка была пропитана кровью, которая за ночь запеклась и потемнела. На руках выделялись багровые пятна, они окольцовывали запястья и мелькали на внешней стороне рук — от локтей до самых кистей. Синие и темно-бордовые следы с царапинами и кровью покрывали кожу так, что я не мог себя узнать, а на тыльной стороне ладоней и даже на пальцах не было живого места. Раны на них выглядели как укусы: один поверх другого, четвертый поверх третьего, все в целом смешивалось и сильно мутнело перед глазами. Кожа тянулась, корочки на ранах лопались, а из трещин и разрывов выступали капли свежей крови и лимфы. Я увидел все это, потому что рукава были закатаны до локтей, а что было дальше под рубашкой, мог только догадываться, но что-то подсказывало мне, что там всё выглядит точно так же. Я прикусил верхнюю губу, чтобы сдержать подступающие стоны, и тут же сдавленно зашипел, потому что этим самым потревожил ранки, которые там были. «Откуда все это?» — думал я, слизывая солёную каплю с губ и продолжая сдавленно постанывать и мычать. Мне было больно просто дышать. В это время в уме назрел следующий вопрос: «Что вчера было?». Но весь ужас состоял в том, что я ничего не помнил. Какое-то время я вроде бы провёл на работе, там я почувствовал, что начинается течка, и по привычке полез в свой личный ящик за подавителями, которые всегда держал в нём на такой случай, однако их там не оказалось… Я всё перерыл и выругался — не хотелось отпрашиваться с работы, но тут ко мне подошла Кеми из отдела рекламы, спросила, всё ли хорошо, а после и предложила свои таблетки.Конец POV
«Точно… — подумал Кацуки. — Напишу этой дуре и узнаю, что за херня». С этими мыслями парень потянулся рукой к изголовью кровати, однако не смог нащупать смартфон. Злоба и стресс тут же охватили сознание. Кровь застучала в ушах от острого чувства потерянности и заброшенности в неизвестное. Про себя перебирая самые отборные матерные ругательства, Кацуки, корчась и рыча от боли, приподнялся, испепеляя взглядом комнату, и тут перед ним предстало то, что вызвало настоящую тревогу. Пока он лежал в постели, было трудно обратить внимание на то, что творится на полу. Там действительно лежал будильник с померкнувшим экраном, однако вызывало тревогу вовсе не это. Кто-то разбросал его вещи, причём с явным пренебрежением. Сам Кацуки никогда бы так не поступил с предметами под рукой, даже в порыве гнева. Впрочем, сейчас он был уже ни в чём не уверен. Обычный степлер, закрепки и зажимы для листов, стикеры, пишущие принадлежности и прочая канцелярия валялись на полу так, будто их выгрузили с размаху из картонной коробки, которая валялась неподалёку. Также среди разбросанного была чашка с надписью «ненавижу чай», блокнот для заметок, упаковка влажных салфеток и помятый чёрный галстук. Всеми этими вещами Кацуки пользовался на рабочем месте, галстук носил исключительно на работу, поэтому первой мыслью, которая закономерно могла бы ударить в голову при таких обстоятельствах, была: «Меня уволили, я напился, с кем-то подрался и покалечил себя, и поэтому ничего не помню». Вот только все это не имело никакого смысла, потому что, во-первых, Кацуки не то что никогда не напивался, но и в принципе крайне редко и очень мало употреблял алкоголь. От одного запаха виски, который заполнял всю комнату, его мутило до кашля, и хотелось поскорее открыть окно, чтобы проветрить, однако с каждой новой секундой подняться с постели представляло собой все более непосильную задачу, и Кацуки просто упал лицом в подушку, стараясь лишний раз не шевелиться. Во-вторых, как бы с ним ни обращались на работе, как бы ни недолюбливали и ни старались выжить, но просто так, всего за один день и без всяких объяснений уволить не могли. Все же Бакуго был хоть и маленькой, но частью компании, которая старалась производить только хорошее впечатление. Правда, это была всего лишь обманчивая изнанка, которая когда-то привлекла юного омегу настолько, что он даже не искал других мест, куда можно устроиться. В действительности же, отношение к работникам в этом месте было отвратительным, причём, это касалось в основном омег. С большей дискриминацией и неприкрытыми издевательствами Бакуго за всю жизнь не сталкивался. Кроме как на этой работе, его почти не домогались, не ущемляли, а если и были попытки, то омега с сильным и даже агрессивным характером мог без труда постоять за себя. Однако на этой работе сильный характер сыграл с Кацуки злую шутку. Он привык к независимости и всеми силами боролся с посягательствами на свою свободу, но чем непокорнее вёл себя, тем суровее и нахальнее с ним обращались. В то время, как другие омеги с работы вели себя тише и скромнее церковных мышей, Кацуки единственный не боялся прямо ответить или даже огрызнуться, за что, похоже, и поплатился. За это «место под солнцем» не стоило держаться, и Бакуго мог искренне признаться, что сам не раз задумывался об уходе. Но у него был двухлетний контракт, который он отработал лишь наполовину. Нужно было выдержать ещё год. Но как бы парень не хотел бросить это отвратительное место, увольнение его вовсе не радовало, потому что оно означало, что это он в чем-то провинился — это он оказался некомпетентным и ненужным. Гордость для Кацуки была ценнее свободы, поэтому сейчас он намеревался во что бы то ни стало разобраться не с первой, но с самой крупной несправедливостью, с которой столкнулся за всё время. Только эта решимость заставила парня взять себя в руки, осторожно сползти с постели на пол и тут же замереть от нового осознания — у него болело «там»… и очень сильно. Пока он лежал на кровати и старался не шевелиться, то место не было потревожено, но сейчас, буквально перекатившись на пол, омега в полной мере ощутил отвратительную липкость и насквозь пронизывающую боль.POV Бакуго
В этот момент я словно почувствовал мертвую хватку, которая сдавливает горло. Я буквально начал задыхаться, захлебываться и судорожно пытаться сбросить с себя невидимые, но от того не менее реальные крепкие ладони и потные пальцы. Меня охватил какой-то беспочвенный страх, хотя скорее это был ужас. Это был полный пиздец. И непонятно, был ли он вызван тем, что я почти отключался от асфиксии и думал, что помру, или же этот ужас и был тем, что так сильно затрудняло дыхание. Я начал беспомощно трястись и хвататься за шею, раздирать её, раздирать лицо ногтями, категорически отрицая очевидное — кажется, вчера я лишился девственности. Вернее не так. Отрицать это было глупо с моей стороны, ведь самые красноречивые доказательства в высшей степени ощущались мной. Скорее, я не мог поверить, что именно это заставляет тело так безумно реагировать. А потом всё резко прошло. Кончилось. Всё успокоилось и сникло, когда я, всё так же продолжая сидеть на полу, осознал крах всего… Я понял это, банально рассматривая свою комнату, которая для меня всегда была самым уютным и родным местом. На самом деле я был ещё тем несносным и злобным интровертом, был социофобом и просто ублюдком, которого бесит всё и вся. Вот именно, что «был», потому что сейчас я уже не знал кто я, и это место, моё некогда любимо место, сейчас казалось таким чужим. Мне казалось, что даже обои в комнате презирают меня, а откуда-то с потолка направлен посторонний взор, который даже не осуждает и даже никак не оценивает, а просто наблюдает, что же я дальше буду делать. А я просто тупо замер и начал таращиться в стену, как какой-то псих, и дёргано мотать головой, как это делают дряхлые старики. Я больше не отдавал себе отчёта ни в чём. Только время, грёбаное время воззвало к себе коротким позвякиванием будильника откуда-то из-под кровати. Но воззвало напрасно, потому что я даже не дернулся, чтобы потянуться отключить его, и спустя несколько секунд он смолк, чтобы возобновить свой бой через десять минут. Будильник смолк, а вот кони из соседней квартиры за стенкой оживились. Сперва раздался глухой толчок в стену, потом вроде бы смех, а потом началось… словно пластинка заезженная: — Ах, Кири! — Да, детка, седлай меня! — О-о, давай же, ах, да-а! А я просто продолжал сидеть вот так. Смотрел в стену, игнорировал новые звоночки будильника, забыв о том, что некоторое время назад как раз хотел найти телефон, чтобы кому-то там позвонить, что-то там выяснить… Я ведь и подумать не мог, что нечто такое обычное и естественное, как секс, на самом деле так удушает. Через это ведь проходят все, не так ли? Вот, даже соседи мои, идиоты. Со всеми это случается, и я не исключение. Я ведь знал, что когда-нибудь это и со мной произойдёт, поэтому не особо себя берёг. Просто нормального партнёра не попадалось, а потрахаться с кем-то ради любопытства я не хотел. Одно время я думал, что вовсе асексуален, потому что даже в течку трахаться не хотел. Но вот это случилось, пускай я ничего не запомнил. Поздравьте меня, теперь я взрослый, ага? Только вместо того, чтобы обрадоваться или вынести хоть какой-то урок, я чувствовал себя паршиво, и, наверное, это и был мой урок. Возможно, все было бы иначе, если бы мне встретился подходящий альфа, однако с каждым новым годом своей жизни я всё больше убеждался, что подходящий для меня партнёр — это какой-то дурацкий миф. Любовь, истинность, да просто самая банальная романтика — это всё не мое, это всё было за гранью понимания, но несмотря на это сквозь нынешнее, судорожное состояние я попытался переместить одну из ладоней с передней части шеи на затылок, чтобы убедиться, нет ли там укусов, но так и не смог. Как же это было сложно. Внутреннее сопротивление не давало ощупать себя в том месте на наличие метки, и я сдался, возвращая пальцы назад, задевая сонную артерию, которая пульсировала так, что казалось, вот-вот лопнет. — Ах, да, детка, да! — Быстрее, боже, не останавливайся! — доносилось за стенкой. А мне ещё никогда не было так страшно, так обидно и так одиноко. Настолько мучительно одиноко и больно, что в горле потихоньку начинало першить, а в носу хлюпать. «Это всё не то, это всё неправда», — думал я, беспомощно и растерянно укладываясь на полу среди разбросанных вещей в окровавленной, грязной и вонючей одежде. «Это все не со мной», — думал я, чудовищным усилием задавливая в себе желание прямо сейчас зарыдать и позвать на помощь. Все равно никто не придёт — я ведь жил один, да и позвонить никому не мог, хоть и знал теперь, где валяется телефон. Никому я не мог позвонить, потому что всё нормально, потому что это всего лишь царапины, потому что я всегда справлялся с чем бы то ни было сам. Я довольствовался лишь тем, что выудил смартфон из-под кровати и отключил занудный будильник. А после этого стало совсем тихо. Мне было больно, было страшно, но больше всего было стыдно и тошно от того, что я не мог взять себя в руки, трясся как кролик, который вот-вот обоссытся; беспомощно стрелял глазами по этой незнакомой комнатке в поисках хоть чего-нибудь, что могло бы меня отвлечь и спасти. Я даже начал думать о том, чтобы снова завести будильник… Остановило меня лишь громко-тихое понимание, что моя теория о прошедшем дне была не совсем верна. Скорей всего меня и правда уволили, скорей всего я и правда напился, но вместо того, чтобы подраться с каким-то незнакомым мудаком, я залез ему на член.***
Не знаю, сколько прошло времени с тех пор, как я всё осознал. Кажется, я опять отключился прямо на полу, а когда проснулся и пришёл в себя, то поглядел на время в телефоне. Был уже день. Хотя какая, к чёрту, разница? Мне сейчас хоть день, хоть ночь… Я проверил почту чисто на автомате, убедился, что никого с работы, блять, не интересовало, где я, кто я, и вообще, обо мне как будто все забыли. Ну и похуй. Так даже лучше. Никто мне не нужен. После этого я еле-еле привстал и начал медленно собирать вещи с пола вокруг себя, бросал их в картонную коробку не глядя. Деятельность. Рутина. Порядок… «Точно, — думал я, сгребая россыпь закрепок ребром ладони, собирая их в жменю и высыпая в личную кружку для кофе, — всё будет в порядке».Конец POV
Собрав все вещи в картонную коробку, парень безразлично отставил её в сторону. Таким же безразличным взглядом он окинул ламинированный пол, ковёр и даже плинтусы, но ничего такого, что ещё можно было убрать, так и не нашёл, за исключением будильника, который на вид не выглядел сломанным, просто цифры на прямоугольном экране померкли, ровно так же, как отныне померкли глаза Кацуки. Ему больше ничего не оставалось делать, как поднять эту дешёвку и отправить в ту же коробку. Затем он снова разблокировал телефон и бессознательно начал проверять входящие вызовы и сообщения. Ничего. Пусто. Только пару сообщений от матери в Лайне с фотографиями какого-то модного шмотья, подиума и тощих моделей с показа, а также одно дурацкое селфи с отцом на фоне Эйфелевой башни. «Норм», — напечатал Кацуки в ответ на эту маскарадную палитру, но отправить никак не решался. Прочитал — и на том спасибо. Благо, его родители уже давно привыкли, что единственный сын ведёт себя, как одичалый уродец, и не стали бы волноваться, почему от него ничего не приходит в ответ. С этими мыслями омега стёр сообщение и задумался, что делать дальше. Он растерянно осмотрел свою комнату ещё раз и только сейчас приметил какой-то документ на столе, а поверх него стикер. Пришлось подползти к столу, чтобы узнать, что это всё такое, но сильных надежд на что-то хорошее Кацуки не питал, скорей наоборот. Документом оказался договор об увольнении, как он и предполагал, вот только ранее омега не знал, за что его вышвырнули, а теперь увидел эти два чёрным по белому написанных слова: «Сексуальное домогательство». А на стикере всего лишь значился незнакомый номер телефона, без подписи и без объяснений. Всё стало ясно. Пускай омега почти ничего не помнил о предыдущем дне, последнее воспоминание только подтверждало слова в документе. Он потерял свои подавители, а таблетки Уцушими, видимо, не принимал, или они не помогли. Течное состояние было хуже любого косяка на работе. Бакуго сразу понял, что лучше даже не пытаться что-то оспорить, ведь эти чёртовы альфы наймут себе хороших адвокатов, которые легко докажут, что это он виноват. У них уже был случай с омегой, которая вылетела по той же причине, и в результате её промах тоже свели к сексуальному домогательству. В общем, не было смысла втягиваться в подобные споры, всё равно выйдешь ни с чем. Номер телефона на стикере, должно быть, принадлежал альфе, на которого он набросился. Кацуки задрожал, что есть силы, сминая этот стикер, а затем выбросил комок в урну под столом. Он не хотел знать, кто был с ним так близок, даже если этот человек не являлся ублюдком. А с другой стороны, на работе его окружали исключительно ублюдки, поэтому не удивительно, что сейчас тело омеги было в таком отвратительном состоянии и остро нуждалось в лечении и заботе. Но Кацуки не торопился что-то сделать с этим. Для начала нужно было хотя бы снять грязную одежду, а уже потом промыть и обработать раны.***
Он закончил приводить себя в относительный порядок только спустя два часа. Несмотря на то что после трёх, а может, четырёх таблеток обезболивающего двигаться было гораздо легче. Однако аппетит полностью пропал, как и силы в организме. Окровавленную одежду омега по привычке бросил в корзину для белья в ванной. Умылся, обработал раны йодом, потому что перекиси в его скудной аптечке не имелось. Хорошо, что хоть обезболивающее нашлось, в конце концов, жизнь Кацуки к «такому» не готовила… Забинтовав руки, он принялся заклеивать всевозможные раны обычным пластырем, не столько для того, чтобы всё поскорее зажило, а в большей степени затем, чтобы скрыть это уродство. Закончив с нехитрыми процедурами, парень вернулся в спальню и уже там набрал номер ближайшей больницы, потому что хотел побыстрее разобраться с возможными последствиями незащищенного секса. Его записали на приём во второй половине дня, оставалось подождать не так много.***
Он проспал. Но вместо того, чтобы подпрыгнуть на месте и обозлиться на себя, продолжал лежать в постели и равнодушно думать: «Да сколько можно спать?». Впервые Кацуки никуда не торопился. Пропустит приём — не страшно. Можно же вообще никуда не идти, остаться в четырёх стенах на веки, пока его труп тут не найдут. «Что за дурацкие мысли?» — прервал он самого себя и поморщился, с трудом приподнимаясь. Самое трудное, что ему предстояло сделать сейчас, — это одеться. Именно поэтому он выбрал самую удобную, просторную одежду, чтобы сильно не задевала имеющиеся на теле раны. После этого он принял ещё одну, последнюю таблетку обезболивающего и вызвал такси. Впервые он не экономил деньги, но совсем не потому, что в нынешнем состоянии добираться самостоятельно до больницы было невозможно, а потому что ему уже было плевать на деньги, которые он копил на поездку за границу. Кацуки легко говорил на английском и ещё немного знал французский, но сейчас последним, что его интересовало, были страны, в которых он когда-то планировал побывать. Он заранее вышел из дома, запирая дверь. Хорошо, что уже был ранний вечер, и возможность столкнуться с соседями по квартире была исключена. Бакуго не хотел видеть сейчас никого из знакомых и тем более родственников. Ему хотелось, чтобы всё это просто поскорее закончилось и он мог бы вернуться к своей прежней жизни.***
Такси подъехало, стоило парню выйти из подъезда. Особо не заморачиваясь, он сел на переднее сиденье и пристегнулся, подтверждая водителю адрес. Тот лишь что-то буркнул в ответ и тронулся с места. Ничего необычного, но по какой-то дурацкой причине Бакуго было крайне неуютно. Водитель был не из болтливых, но всё равно между ними хоть и молчаливый, но контакт имелся, и от этого на душе омеги стало холодно. Он отвёл взгляд с лобового стекла, чтобы даже краем глаз не замечать этого бородатого мужика, однако от того, что он его больше не видит, не контролирует его действия, стало ещё хуже. — Останови тачку, я хочу пересесть, — проворчал Кацуки, не тратя сил на более любезный тон, отчего водитель похоже мысленно возмутился, но все же притормозил. Парень тут же снял ремень безопасности и вышел из машины, громко хлопая дверью. Это ненормальное чувство опасности в присутствии другого бесило омегу, но он ничего не мог поделать с собой. Водитель тем временем недовольно цыкнул, но ничего не сказал, когда парень очутился на заднем сидении. Дальше они ехали в тишине и ничего не предвещало беды, но потом у водителя зазвонил телефон, и он неохотно поднял трубку, нетерпеливо проворчав: «Да!». Бакуго на заднем сидении вздрогнул при звуке этого отвратительного хриплого голоса. Водитель напоминал ему сального борова, который между тем явно сдерживал гнев, «собачась» с кем-то по телефону. Вот только если тон его был пассивно агрессивным, то феромон, который очень быстро начал заполнять собой весь салон, был более чем агрессивным. — Ос… останови… Останови! — выпалил Кацуки, сам не понимая, что с ним происходит. Феромон альфы удушал и вызывал какое-то несвойственное доселе паническое чувство. — Эй парень, у тебя проблемы? — злобно прикрикнул на него водитель, потеряв своё терпение после раздражающего телефонного разговора. — Я не… «Я не знаю!» — прокричал в душе Кацуки. — Просто остановите, пожалуйста, — почти умолял он, чувствуя, что вот-вот расплачется. Машина резко затормозила у какой-то остановки, и парень буквально выбежал наружу, сразу судорожно глотая свежий воздух. — Эй, а заплатить? — прокричал ему водитель вдогонку, но уже не таким злобным голосом. Он заметил, что с пассажиром и правда не всё в порядке, исходя из того, как тот почти задыхался снаружи. Бакуго лишь расстегнул рюкзак и дрожащей рукой достал бумажник. Его сознание помутилось, и, кажется, он бросил водителю больше денег, чем стоило. Но его это нисколько не волновало, потому что сейчас он хотел как можно скорее скрыться подальше от этой тачки, что и сделал в следующие секунды. Водитель ещё что-то кричал ему вслед про сдачу, но парень лишь ускорял шаг, боясь преследования, и едва сдерживал дрожь в теле. Только когда машина отъехала на приличное расстояние, он более или менее начал успокаиваться, как вдруг… — С вами всё в порядке, вас кто-то обидел? — поинтересовался у него какой-то прохожий, преградив омеге путь. Последний тревожно огляделся по сторонам, а после поднял глаза на незнакомца. Альфа — с первого взгляда понял он и незамедлительно выпалил: — Всё… всё в порядке, я просто… — Точно? Вы выглядите очень нервно, — заметил мужчина приятной наружности, который тем не менее не вызывал к себе абсолютно никакого доверия в глазах Кацуки. — Отвали! — прокричал он, продолжая дрожать и пятиться назад. — Ладно, ладно. Извините, — поднял руки в жесте «сдаюсь» мужчина, и сам поспешил уйти подальше. Только после этого омега выдохнул, но без особого облегчения. Такси было плохой идеей. Весь этот выход на улицу был плохой идеей. Надо было остаться дома, но теперь уже было поздно. К счастью, с того места, где он высадился, было уже недалеко до больницы, и парень решил всё же собраться и осуществить задуманное.***
В поликлинике Кацуки оказался спустя минут пятнадцать, потому что по пути к ней эффект обезболивающих начал проходить, и его опять начала мучить боль. Но к счастью, он успел точно ко времени, на которое у него была запись. После подтверждения на регистратуре омега тут же направился к зоне смотровых и остановился возле белой двери. «Приди уже в себя, придурок!» — мысленно приказал он себе и отворил дверь без стука. Перед глазами сразу открылось небольшое светлое помещение с ограниченным количеством мебели. В центре смотровой было большое окно с видом на вечерний парк, а на фоне этого окна стояла высокая, стройная фигура в белом халате. Изначально доктор стоял спиной к двери и то ли копошился в ящике тумбы, то ли что-то записывал, нагнувшись над белой глянцевой поверхностью. Но стоило этому человеку расслышать звук отворённой двери, как тот выпрямился и повернулся корпусом к пациенту. В алые глаза тут же бросился необычный образ молодого доктора. У него были очень странные волосы: с одной стороны, белые, как снег, а с другой — красные, как клубника. Его причёска словно состояла из двух ровных половинок, соединенных в одно целое, а на левой стороне лица под слегка небрежными прядями красной чёлки виднелось непонятное пятно. С расстояния было трудно разобрать, шрам это или такой крупный врождённый дефект… Изучая необычный образ доктора, Кацуки и не обратил внимания, что на него в ответ смотрели так же пристально. Первым пришёл в себя врач, монотонно сказав, указывая на кушетку: — Проходите и присаживайтесь. Кацуки даже с места не сдвинулся, не шелохнулся. С первого взгляда было понятно, что его врач — альфа, хотя он специально требовал, чтобы его записали на приём к омеге. Только подумав о том, ради чего он вообще пришёл в поликлинику, парня начало охватывать жуткое волнение и стыд. — Я просил врача-омегу, — грубо отрезал он, отрывая доктора от просмотра карты. — Прошу прощения? — откликнулся тот. — Ты глухой? Я сказал, мне нужен врач-омега, а не чёртов альфа! — выпалил Кацуки, но тут же спохватился, чуть тише ворча себе под нос, как бы в оправдание: — В регистратуре мне сказали, что в этой смотровой будет принимать омега, так какого… Его то и дело передёргивало, раны всё сильнее болели, и омега уже еле мог это выдерживать, а тут ещё одна проблема свалилась в лице неподходящего врача.POV Бакуго
Я был так зол на всю эту ситуацию! Чёрт возьми, если бы знал, что так произойдёт, то точно бы не выходил из дома. Тем временем врач что-то говорил про замену, что в этом нет ничего страшного и бла-бла-бла… А на лице даже сожаления не было, как будто он тут, мать его, хозяин. И всё это в таком ровном и бесцветном тоне, что аж тошнило. Казалось, что доктора совершенно не затронули мои грубые слова. Этот «половинчатый» даже в лице не изменился. Я уже ненавидел его за это. Что он такой бесчувственный… А с другой стороны, с каких это пор мне понадобилось, чтобы кто-то относился ко мне по-особенному? Я же не хрупкая омежка, я могу выдержать такое отношение! Или уже нет? Осознав причину своей злости и обиды, я ещё больше разозлился, только уже на себя. Почему больше не получалось вести себя как раньше? Почему я не могу взять себя в руки? Почему только при виде альф у меня такое чувство, что я в страшной опасности? Этот врач продолжал монотонно объяснять, что он типа знает своё дело и всё такое, что не будет нарушать этику или что-то типа того… Я хотел в это верить и даже задержался в дверях, не смея уходить. В этот момент меня снова чуть ли не свалил с ног новый приступ боли, и я подумал, да чёрт с ним… Уже никаких сил не было идти требовать другого врача. Если больно даже просто стоять, то уж не знаю, сколько бы я ещё мог выдержать беготню по этим унылым больничным коридорам. Только поэтому я решил сдаться и сказал, что хочу провериться на венерические… Я ожидал увидеть отвращение на лице врача. Думаю, он уже по одному запаху мог понять, что совсем недавно я с кем-то переспал, что я грязная шлюха. Но он продолжал оставаться таким же невыразительным, как раньше. Я вообще не понимал, о чём он думает, но по какой-то причине мне хотелось знать. А с другой стороны, наверное, это хорошо, что врач вёл себя так беспристрастно. Ещё немного помешкав, я закрыл дверь, оставляя мокрые отпечатки на ручке и проследовал к кушетке. В это время доктор надевал перчатки и что-то доставал из белого ящика, затем он обернулся и как-то странно уставился на меня. Его лицо по-прежнему ничего не выражало, но я чувствовал, что что-то не так. — Вы не спустили штаны, — сказал доктор, приближаясь к кушетке, и в этот момент я снова пожалел, что пришёл. Мне мгновенно стало страшно и стыдно от его действий. Я не хотел, чтобы этот врач подходил ко мне, не говоря уже о том, что мне нужно было перед ним раздеться и показать те части тела, на которые самому смотреть стыдно. Да, я вёл себя, как маленький, но с другой стороны, я никогда не проходил подобные осмотры. Даже после проявления пола в четырнадцать лет, врачи никогда не требовали от меня подобного. Но скорей всего это было потому, что я был девственником, а сейчас я не только им не был, но ещё и буквально намекнул, что подхватил заразу.Конец POV
— В-вы… вы сказали, что это очень простая процедура… Значит, я могу сам это сделать, если вы выйдете, — попытался выкрутиться омега, с трудом справляясь с новыми приступами паники. Но врач чётко ответил, что это невозможно. Впрочем, и приближаться он не спешил, вместо этого садясь на небольшую табуретку и продолжая монотонно и как-то буднично объяснять, почему это недопустимо. Создавалось впечатление, что он постоянно имеет дело с такими идиотами-пациентами, как Кацуки, но последнему сейчас было плевать, как он выглядит со стороны. — Если вы подозреваете у себя венерическое заболевание, я должен сам взглянуть, чтобы убедиться в наличии или отсутствии внешних проявлений. Если таковые имеются, мы быстрее разберемся с диагнозом и сможем начать лечение, — наконец завершил свой монолог доктор. — Тц. Ясно, — ответил Кацуки, нахмурившись. Хоть врач и держал определенную дистанцию, но парень не был уверен, что хочет его допустить к осмотру. А вдруг… «Что вдруг?» — мысленно ругал себя омега. Не думал же он, что этот симпатичный альфа захочет воспользоваться положением и взять его прямо на этой жесткой кушетке, нет? — Если ясно, так чего мы ждём? — терпеливо спрашивал врач. Господи, как же это было неловко. — Больно не будет, это я вам обещаю. — добавил он. — Может, немного стыдно, но я же врач, потерпите уж. «Больно не будет… Больно не будет», — эти слова так и вращались в голове Кацуки. Снова и снова. Быть может, это и заставило его сдаться и начать стягивать штаны с нижним бельём. В лежачем положении ему действительно не было так больно, как раньше. Он почти успокоился. — Хорошо, — тем временем кивнул доктор и отвернулся к тумбе, чтобы взять приготовленные инструменты. Все эти действия не должны были занять и секунды, но врач почему-то медлил, долго не решаясь взяться за дело. «Давай уже, блять! — ворчал про себя Кацуки. — Сколько ещё мне тут лежать с голой жопой?» — Ну, начнём, — как будто услышал его молитвы доктор и, наконец, пододвинулся, чтобы взять мазок. Кацуки зажмурился и смял руками свитер. Бинты на ладонях уже были мокрые по краям от холодного пота, тело заново начало подрагивать, и неизвестно сколько это длилось, пока омега не понял, что что-то не так. Он не почувствовал ни единого прикосновения к себе и опасливо приоткрыл глаза, подумав, что врач уже успел спустить свои штаны и собирался ему вставить. Глупые были мысли. Кацуки даже не знал, какого чёрта они у него возникли, но когда он смог нерешительно взглянуть на врача, то все эти мысли моментально испарились. Доктор был бледен и встревожен, пусть его лицо по-прежнему ничего не выражало. Феромон был стабилен, почти не ощущался на фоне резкого алкогольного зловония самого Кацуки. Омега даже разобрать не мог сквозь собственный запах, чем пахло от врача, но это было что-то приятное и согревающее. Как раз то, что нужно, ввиду того, что он успел сильно замёрзнуть от страха и уже какое-то время находился без движений. — Послушайте, — нарушил молчание доктор, — одним мазком мы здесь не ограничимся. Вы, кажется, хотели врача-омегу, я позову свою коллегу прямо сейчас, и она вас осмотрит, можете пока одеться. Когда Кацуки понял смысл сказанного, его вдруг поразило странное чувство, как будто им пренебрегали. Почему этот половинчатый вдруг сдал назад и отказался делать то, что надо. И с какого перепугу он собирался позвать другого врача? — Ч-что? Не…не надо… Не надо других! — промямлил омега, отчаянно пытаясь подавить тревогу в сердце. Был ли он рационален? Едва ли, но ему казалось, что с такой процедурой может справится один врач, тем более, что тот недавно пояснял за свою компетентность. — Извините, Бакуго-сан, но надо, — покачал головой последний, будучи всё таким же бледным и нерешительным. Если это было то самое особое отношение, которого ждал Кацуки вначале, то оно ему больше не было нужно. Врач смотрел на парня нечитаемым взглядом, ожидал ответа, а тот не мог понять, почему. Что заставило этого половинчатого передумать? Что с телом Кацуки было не так?POV Бакуго
Не знаю, как к этому пришло, но я расплакался прямо на глазах у врача и начал что-то по-детски мямлить про то, что не хочу… Не хочу этого всего. Я никогда не чувствовал себя таким жалким и решил, что хватит. Хватит с меня! С этими мыслями я робко натянул джинсы вместе с нижним бельём обратно. Тело пронзила боль от этих действий, но это совершенно не повлияло на мое спонтанное решения сбежать прямо сейчас. Однако следующие слова врача всё изменили.Конец POV
— Вас никто ни к чему здесь не принуждает, — сказал доктор, а затем глухо переспросил: — Вы уверены, что хотите, чтобы я дальше вас осматривал и обследовал? «Да, чёрт возьми!» — кивнул Кацуки, совсем забыв о том, что ещё некоторое время назад смел требовать другого врача. — Вам всё равно необходима помощь более узких специалистов… — возразил доктор. — За… зачем? Какая ещё помощь? Просто сделайте анализы на венерические, и я пойду! — воскликнул Кацуки, приподнимаясь на кушетке, но тут же теряя равновесие из-за боли. — Тише-тише, не делайте резких движений, вам же больно, — попытался остановить его доктор. — Нет, мне не больно… Не больно, — бормотал омега, обманывая и другого, и самого себя. На самом деле ему было чертовски больно, и он едва терпел. — Послушайте, — внезапно позвал его врач. Кацуки оглянулся и вдруг обнаружил его на стерильном полу смотровой. Доктор ни с того ни с сего присел на корточки и продолжал говорить в таком же странном и даже смешном положении. — Вам нужен ряд других анализов и тестов. Ещё необходимо совершить более детальный осмотр всего тела, сделать УЗИ и много других процедур… — прозвучал вердикт врача, только вот парень продолжал упорствовать. — Но зачем? — уже сердился он, почувствовав себя более уверенно на фоне альфы, который сейчас выглядел совсем безобидно, продолжая сидеть на полу. — Потому что… — замялся тот. — Потому что на вашем теле явные следы насильственных действий и проникновения…POV Бакуго
Сперва я подумал, что ослышался или это врач что-то неправильно понял. Конечно, я знал, что выгляжу так себе. Море синяков и царапин на теле наверняка заставляли других предполагать худшее. Только вот я был не согласен. Со мной все что угодно могло случиться, только не это. Я так и сказал этому врачу, вернее, я на него наорал, из-за чего мне стало ещё хуже. Боль уже была невыносимой, слёзы ручьями текли по щекам, и я не мог их остановить. В этом положении я перестал надеяться на помощь. Этот врач как будто совсем меня не слушал, говорил со мной отстранённо и так прохладно, что я совсем не хотел с ним соглашаться. Я чувствовал, что он меня обманывает и видит во мне жертву, а значит, он не поверил моим словам и всё для себя решил. Гребаные альфы. Они всегда обращаются с омегами, как со слабым полом. Конечно, в большинстве случаев омеги этого заслуживают, но не в случае со мной. Я никогда не был и не стану жертвой! Никогда… Но переубеждать уже никого не пытался, все равно половинчатый ублюдок сказал, что ему нужно сходить к кому-то главному, а меня попросил подождать и никуда не уходить. Я ему не поверил. Точнее, я насторожился, понимая, что этот доктор скрывает то, что на самом деле у него на уме. Скорей всего, на уме у него какая-то лажа, которая мне совсем не понравится. Поэтому я с чистой совестью кивнул ему, обещая никуда не уходить. Естественно, я соврал. Если этот ублюдок не был со мной честен, то и я не собираюсь.Конец POV
Как только врач удалился, Кацуки поёжился и попытался встать. Он намеревался сбежать из этого проклятого места, но к его разочарованию и бессилию, боль в теле уже была нестерпимой. В таком состоянии он смог сделать только два шага и тут же спустился на колени прямо на пол перед белой тумбой. Пытаясь собрать себя в кучу и подняться, он со стоном ухватился за холодный и глянцевый угол, сметая карту пациента и ватную палочку с пробиркой, которые предназначались для анализа, на пол. — Твою мать, блять! — сдавленно выругался парень, роняя новые слёзы. Он понял, что уже не встанет. К горлу подступала тошнота, хотя блевать было нечем. Парень отчаянно дышал, стремясь прийти в себя, но тщетно. Он никогда, чёрт возьми, не чувствовал себя таким жалким. И в этот критический момент к нему пришло робкое, но ужасное осознание — там не может так сильно болеть, если это был обычный секс во время течки. Даже если это было слишком страстно и безумно, в течку такого быть просто не может! Потому что проход расслабляется сам по себе, готовясь принять в себя член альфы. Это может означать только одно — на самом деле течки не было. Кацуки просто не помнил, принял он подавители Уцушими или нет. Но факт этой дикой боли подтверждал, что принял. А значит, он никак не мог приклеится к первому встречному альфе. И он бы точно сопротивлялся, если бы желание изъявила другая сторона. Он бы очень сильно сопротивлялся… «Этого… этого не может быть!» — всхлипнул Кацуки и крупно задрожал, оседая на пол. «Господи, нет!» Он так сильно растерялся, что забыл, где находится. Перед глазами было только размытое горячими слезами видение белой тумбы с рядом ящиков. До конца не понимая, что он делает, Кацуки начал открывать эти ящики один за другим, пока не добрался до последнего. В предыдущих не было ничего особенного, только упаковки со шприцами и прочий медицинский мусор, но в последнем омега нашёл то, что заставило его на секунду застыть. Это был оранжевый пузырёк с названием препарата, которое ему ни о чём не говорило. В нём было больше половины белых таблеток, и все их Кацуки неаккуратно выгрузил на ладонь, растеряв по дороге несколько штук. У него так дрожала рука, что вот-вот должны были рассыпаться по полу и все остальные, поэтому парень немедленно отправил всё, что было, в рот и заставил себя проглотить. Таблетки отвратительно застряли в горле, но Кацуки настойчиво продолжал сглатывать, чтобы их не вывернуло назад. Что он делал? — это уже не важно. Важно лишь то, что он не хотел быть другим, но и вернуться к тому, кем был раньше, тоже не мог.