oxygen

      Тяжёлая дверь кабинета открывается с такой силой, что стоит радоваться закалённому стеклу, иначе от удара о стену оно бы разбилось. Чжун Ли влетает в кабинет ураганом со смятым журналом в руке и бесцеремонно швыряет его на светлый полупустой стол Нин Гуан.       Женщина медленно поднимает взгляд, и светлая бровь выгибается удивлённо. Чжун Ли скрещивает руки на груди и смотрит на неё. Просто смотрит, как разочарованный отец или друг, потерпевший предательство. Нин Гуан пропускает этот взгляд, потому что выносить его невозможно. Потому что, когда Чжун Ли смотрит так, её строгий и правильный непобедимый мир крошится и мелкая щебень позорно падает ему под ноги.       Нин Гуан не говорит ничего, разворачивает брошенный ей на стол журнал и ей хватает нескольких жалких секунд, чтобы осознать происходящее. Женщина отбрасывает от себя мятый глянец и откидываясь на спинку кожаного кресла, прижимает пальцами переносицу.       — Хорошо поработала, — сухо выдаёт Чжун Ли, продолжая смотреть так. — Через сколько часов сюда явится твоя семья? Или она? Вместе с кучей репортёров, которые теперь залезут даже в твою квартиру! Ты сошла с ума?       Нин Гуан сказать в своё оправдание нечего. Вероятно, да. Сошла с ума. Слетела с катушек. Совсем обезумела и не думала о том, что творит. Думала только о том, как бы язык Бэй Доу слизывал соль с её шеи, как бы широкие ладони ласкали её горячее тело, как бы она растворилась и задохнулась в ощущениях чужих рук и губ на себе. А после: о холодной постели утром, где Бэй Доу она не обнаружила. И даже записки корявым почерком не нашлось. Пустота и холод. Словно бы момента, искры, пожара между ними не было вовсе, и неоновый город не замер в ожидании их горячей безумной любви.       Город только и ждал, когда броня Нин Гуан пойдёт трещинами. Потому что не успело пройти десяти часов, как короткое видео и статьи разлетелись во все СМИ заразным вирусом. Теперь о Нин Гуан говорят везде и повсюду больше и чаще, чем до. Теперь она объект порицания, смеха, шуток, горячий статей бульварных газет и вот-вот об этом снимут шоу и запишут тысячи видео на Ютуб. Репутация железной леди смешается с текилой и лесбийским сексом в каком-то клубе, название которого Нин Гуан даже не помнила, он был лишь там, в коротком приглашении по СМС и газетёнках.       — Сколько ещё ты будешь делать это? — спустя долгие минуты молчания Чжун Ли присаживается на угол стола.       — Делать что? — Нин Гуан смотрит в одну точку и из своих размышлений вырываться не хочет. Она сама повредила то хрупкое и надёжное, что строила много лет. Повредила тем, что поддалась сумасшествию, порыву и теперь будет горько платить.       — Мучить её.       Нин Гуан громко хватает губами воздух. У неё глаза округляются и лицо краснеет. От злости. Она в ярости.       — Я? Мучить её? — Нин Гуан повышает голос. Чжун Ли не пугается. Она в его глазах капризное дитя, которое нужно поставить на место. Это бесит Нин Гуан больше всего. — Да что ты знаешь?! Выметайся отсюда и иди делать свою работу!       — Ты говоришь о той работе, где я спасаю твою репутацию? — непреклонность перед чужим гневом воистину поражала, но Нин Гуан злилась в разы сильнее. — В таком случае будь добра выполнить её самостоятельно. Я не хочу разрушать чью-то жизнь сильнее, чем есть.       — Ты заговорил о сломанных жизнях? Какой цирк! — Нин Гуан вскакивает из-за стола и подходит ближе к нему, так и норовя ткнуть пальцем или дать пощёчину. — Скольких ты растоптал, спасая себя? Меня? Не прикидывайся!       — А ты? — резонно. В самое яблочко. До покрасневших глаз. — Скольких уничтожила ты? И почему ломаешь ту, кого стоило оставить?       Нин Гуан готова взорваться. Есть две грани: она непобедима, несокрушима, сильна настолько, что кожей ощущается её могущество; она раскалена до предела, как оголённый искрящий провод оборванной высоковольтной линии, и в любой момент сильнейший разряд кого-то убьёт, испепелит.       — Мы с трудом замяли тот скандал со всплывшими подробностями твоей школьной жизни, — Чжун Ли рассуждает спокойно и даже с толикой удовольствия наблюдает, как сжимаются у неё кулаки и как всё сложнее становится себя контролировать. — И активно подчистили сеть от сведений о Бэй Доу. Она работает в престижном баре, но из-за тебя потеряет эту работу.       — Ты обвиняешь меня?       — А кого ещё мне обвинять, Нин Гуан? Я был свидетелем вашей роковой встречи. И надеялся, что ты отпустишь это. Но ты не отпустила.       — Она меня не отпускает! — кричит и по щекам катятся слёзы.       В кабинет, стуча каблуками, входит Кэ Цин. И если Чжун Ли отвечал за мировое спокойствие в этом месте, непреклонность и хладнокровие, то Кэ Цин… Грозовой разряд, летний шторм и громовой грохот, от которого уши закладывает. Именно так и происходит, когда женщина в считанные секунды добирается до Нин Гуан и бьёт её по лицу, оставляя зияющее алым пятно на щеке.       — Бестолковая! — строго, громко, отчитывая. — Тебе необходимо сидеть тихо и гулять у всех на виду с председателями и иностранными послами, а не трахаться в клубе! Что предлагаешь делать теперь? Твоя компания провалится с позорным треском и ты останешься опозоренной на всю страну!       Нин Гуан как девочка, которую отчитали и отлупили ремнём. Должны поставить в угол и наказать на ближайший месяц. От разъярённой Кэ Цин болит лицо и дрожат руки, а из-за Чжун Ли хочется провалиться под землю, минуя все десятки этажей под ногами. Нин Гуан в ужасе. Осознание — страшнее всего на свете, когда ты всемогущ. Не боль из-за потери любимого человека, не разлука, не пожирающая всё внутри вина. Осознание своей жестокости, ничтожности, убогости. То, что своими руками можно вершить судьбы других людей, делать это необдуманно, подаваясь порыву, роскошной избалованности и чувству безнаказанности. Страшнее всего однажды понять, что сама, своими словами и поступками уничтожила кого-то.       — Чжун Ли, сделай всё, чтобы об этом к обеду уже забыли, — рявкает Кэ Цин и Чжун Ли выразительно обводит пальцами подбородок. Он удивлён.       — Он решил поиграть в мою совесть, — отходя, хрипит Нин Гуан, смотря на двоих подчинённых-друзей из-за завесы волос.       — Тебе бы стоило ею обзавестись для начала, — парирует Чжун Ли.       — Если ты не сделаешь всё возможное, чтобы устранить проблему, этим займусь я, — Кэ Цин наплевать. Она прагматична. Она правда сильная, в отличие от Нин Гуан. Они больше не те, что были в школе.       — Пусть этим займётся Нин Гуан, — Чжун Ли вежлив с Кэ Цин, всё так же спокоен. Он мягко кивает в сторону женщины, но даже не смотрит. Прекрасно знает, какое у неё сейчас лицо. — Она виновата.       — Заткнись! — рявкает Кэ Цин снова. — Твоя задача…       — Дорогая Кэ Цин, — мужчина встаёт перед женщиной из-за чего ей приходятся задрать голову вверх. — Я ваш партнёр, а не карманный журналист, выполняющий любые пожелания по зову. Так жаждешь победы Нин Гуан? Научи её, как принимать правду и переживать кризисы, может тогда она сможет подняться выше. Я удаляюсь до лучших времён, всего доброго.       Это ещё одна пощёчина. Только сильнее, почти сносящая с ног.

***

      Нин Гуан умывает лицо ледяной водой. Белая подсветка зеркал режет глаза и от накипающей внутри ярости хочется снять туфлю и всадить каблук прямиком в середину стеклянной поверхности. А после в осколки острые упасть, изрезать тело и выдохнуть. Может быть так станет легче.       Может быть.       Щека красная. Кэ Цин бьёт сильно. Нин Гуан позволяет ей бить сильно, достаточно сильно, чтобы она могла спускаться с небес на землю и видеть, что снова натворила своими руками, своей прогнившей натурой. Но Чжун Ли бьёт больнее. Он всегда был интеллигентно-начитанным, вежливым, толерантным и прямолинейным, жестоким когда это нужно. Чего ещё она впрочем ждала от человека, который жизнь посвятил журналистике. Он видит людей насквозь, и знает все человеческие пороки. Видел это не раз.       И Нин Гуан он видит насквозь. Она — глупое дитя перед ним, маленькая девочка, которая ничего, совсем ничего, не понимает. Ломает игрушки и бросает их на пол. Нин Гуан смотрит на своё влажное лицо и кривится от негодования. От ощущения, что взгляд Чжун Ли до сих пор прожигает ей спину и выворачивает всю гниль наружу через проломанные рёбра. Слишком много людей, которые пробивают гранитные стены и ломают хрупкие мостики в израненной душе запертой птички.       Кэ Цин размажет Бэй Доу, если та вздумает сунуться к Нин Гуан. Если Бэй Доу решит отомстить, разобраться, сделать хотя бы что-нибудь. Задача Кэ Цин защитить репутацию Нин Гуан любыми способами и в отличие от Чжун Ли это холодное сердце не трогает ни любовь, ни высокие чувства, ни какая либо мораль и нравственность. Кэ Цин ледяное изваяние. Она с лёгкостью перевернёт всё в этой компании и займёт место генерального директора, потому что дух соперничества в ней разгорался со школьной скамьи. На самом деле это она непобедима, она железная леди и стержень. Если бы не сила Кэ Цин, Нин Гуан продвинулась бы так далеко?       Она уже не знает наверняка. Нин Гуан кажется, что из зеркала смотрит кто-то другой, что болит щека не у неё, и что не она сломала человеку жизнь, так глупо попавшись под объективы любопытных папарацци.       Голова раскалывается. Дышать здесь нечем.       В янтаре шотландского скотча плещется кубик льда. За панорамным окном живёт город, который для Нин Гуан как настольная игра, где она ставит новые домики, катает машинки и если ей хочется — ломает парки аттракционов и рвёт линии передач у шоссе. Город, где среди миллиона жителей, есть лишь одна, кто может ломать Нин Гуан. Ломать, крошить, разрушать все её щиты, смотреть так, что в лёгких заканчивается воздух и вместе с тем дышать легче становится.       Но и её.       Нин Гуан.       Разломала, как игрушечный муляжный домик.       Дверь открывается. Нин Гуан узнаёт пришедшего по шагам. На сей раз всё спокойно, никто не кричит, не швыряет журналов. Нин Гуан знает, что специальные люди уже делают свою работу. Знает, что к вечеру интернет заполнится ядом, что в своём почтовом ящике она может найти гомофобные письма и пожелания смерти, знает, как на неё теперь будут смотреть на улице ближайший месяц, пока не уложится, не забудется. Ещё знает, что семь пропущенных — это от матери. И те сообщение в мессенджере — от отца, наверняка на сотню символов с глубокой моралью о том, как неправильно пихать свои пальцы в других женщин и позорить семью своим распутным поведением.       — Ты всё ещё здесь? — виски на вкус гораздо лучше, чем утренний кофе из автомата. Может день не задался из-за этого сраного кофе, может он всему виной? Картонный стаканчик чёрной гадости, а не чёрная гадость внутри Нин Гуан?       — Кто-то ведь должен прийти к тебе и поговорить, — Чжун Ли присаживается в кресло напротив стола Нин Гуан. — И лучше это буду я, чем твоя цепная собака.       — Она не цепная, — Нин Гуан играет с кубиком льда, постукивая по нему ногтем. — Сидит в вольере, ждёт. Это другое. Ты ведь и сам знаешь.       — Тогда советую тебе допивать виски и взять себя в руки, — Чжун Ли смотрит ей в глаза. С сочувствием. Нин Гуан знает, что это искренне. Она знает Чжун Ли. И это, пожалуй, одна из немногих вещей в своей жизни, которыми она гордится. — Кэ Цин ведь разыграет эту партию грязно. А ты можешь спасти Бэй Доу. Хотя бы попытаться.       — Она не захочет видеть меня.       — У неё есть выбор?       — Ты совсем не понимаешь, — Нин Гуан допивает виски и льёт из графина ещё, обливая янтарём тающий кубик льда. — Я — сволочь. Это всё моя вина. И даже если буду извиняться перед ней на коленях, хорошо, если получу в ответ презрительный взгляд, а не чего хуже.       Чжун Ли смотрит на её покрасневшую щёку. Он спокоен. Так, блять, спокоен, что Нин Гуан вновь загорается от злости и сильнее сжимает стакан.       — Хорошо, что ты это поняла, — качает головой. Удовлетворён. — У тебя есть выбор, Нин Гуан. Либо ты даёшь ситуацию в руки Кэ Цин, либо сама спасаешь Бэй Доу.       — Как я могу?       — А это второе, что ты должна понять.       — Иди отсюда, — рявкает. — И забери все свои сраные загадки с собой.       — Ты знаешь, Нин Гуан, что люди с разного рода зависимостью никогда не признают этого? Они уверены, что всё в порядке. А если чуточку сомневаются, то говорят, что их всё равно не нужно спасать, — встаёт с кресла и смотрит на неё, — допивай виски.       Нин Гуан поднимает взгляд на дверь только тогда, когда она закрывается за ровной спиной Чжун Ли.       У неё нет никаких зависимостей. Она хочет только дышать полной грудью и не нести на плечах тяжесть всего мира.

***

      Бэй Доу в середине дня пишет заявление об увольнении «по собственному» трясущейся рукой. Ей отдают документы, не смотрят в глаза и избегают случайных прикосновений. Она общалась с Янь Фэй из отдела кадров, они пару раз ходили на обед вместе, пили кофе в выходные и Бэй Доу даже смела думать, что они подруги. А потом видео, где она целует Нин Гуан, и любые претензии на дружбу стёрлись. Со всеми работниками. Начальник сказал ей пару сухих напутствий и посочувствовал.       — Мне жаль, — Янь Фэй протягивает Бэй Доу последний бланк. Это в бухгалтерию, Бэй Доу таких уже сотню видела, потому что меняла работу чаще, чем ей хотелось.       — Мне тоже, — Бэй Доу забирает документ. Кидает взгляд на девушку напротив. Впервые идёт на зрительный контакт.       — Ты не подумай, — Янь Фэй вздыхает, — у меня нет никаких предрассудков на твой счёт. Нам просто запретили… обсуждать произошедшее.       — Наверняка кто-то прикрывает свою задницу, — Бэй Доу не сильно думает о сравнениях, не тонко намекает, ловит понимающий взгляд Янь Фэй. — Я в порядке. Если захочешь выпить кофе, позвони мне.       Нет. Претензии на дружбу быть. Янь Фэй согласно качает головой и они прощаются. Бэй Доу не хочется сдохнуть после этого разговора, значит всё в порядке.       Конечно, она соврала. Соврала, что она в порядке. Нельзя быть «в порядке» после того, как всю ночь трахала бывшую, которая подарила миллион проблем, селфхарм и депрессию, а потом узнала, что какой-то задрот снял вас на видео и теперь любой выход на улицу чреват последствиями. Начиная репортёрами, которые будут тыкать своими телефонами и фотоаппаратами в лицо или караулить из-за кустов, и заканчивая поклонниками Нин Гуан, которые сами бы не прочь оказаться промеж её ног. Ебучий случай.       Бэй Доу уже устала повторять себе, что она конченая дура. Была мысль записать это на диктофон и включить на повтор, чтобы играло, подобно радио на фоне. Воздействие звуковых волн, гипноз… Хрен знает, может помогло бы.       Может.       Выйдя на улицу, она раскуривает сигарету прямо под табличкой «Курить запрещено!» и идёт в сторону метро. Ощущение, что все прохожие на неё смотрит так давит на мозг, что Бэй Доу оборачивается каждые пару метров и выбрасывает недокуренную сигарету на бордюр. Тошно.       В метро на неё пялится какой-то парень в очках с толстыми линзами, строчит что-то в телефоне и думает, будто Бэй Доу не видит, как он пытается её сфоткать. Бэй Доу вытягивает ноги, обутые в тяжёлые берцы, проводит ладонью по волосам и смотрит прямо в камеру. Он фотографирует.       — Хэй, — окликает Бэй Доу парня, когда они выходят на одной станции. Он оборачивается.       Бэй Доу выше его на полголовы. Женщина смотрит на пацана сверху вниз, морщится так, будто съела что-то невкусное и готова выплюнуть это ему прямо в лицо. В его толстых линзах отражается она сама и от этого Бэй Доу совсем уж невмоготу. С такой уставшей рожей она ходила по городу весь день и предложила Янь Фэй выпить кофе. В здравом уме никто бы не согласился.       — П-простите?       — Я засужу тебя за фотографии, — вытягивая из кармана куртки пачку сигарет, она хватает одну губами и собирается уйти. Она уже сказала всё что хотела.       — Нет! Стойте! — цепляется за локоть. Бэй Доу раздражается, дёргает рукой и хмурится. — Каково это?       — Мальчик, — Бэй Доу разворачивается к нему. Берцы угрожающе шаркают по бетону. — Валил бы ты к чёрту.       — Так сложно сказать? Больная!       Бэй Доу не утяжеляет себе жизнь философским вопросом «Кто ещё тут болен?», а просто идёт своей дорогой, курит ужасно-горькие сигареты и думает, как бы не напороться на очередного придурка, жаждущего знать, каково это быть в Нин Гуан. Она словно какая-то певичка с телека, на которую дрочат все желающие. Дерьмовая жизнь.       На улице холодно. Ветром бьёт по щекам и сигаретный дым путается в волосах. Опять провоняет, мать будет ворчать.       Третья сигарета кажется вкусной, хотя это самообман, какой только поискать. Третий круг вокруг дома — бессмыслицей. Зато в голове проясняется, наконец-то, кажется. Бэй Доу пожалела Нин Гуан, потому что всегда жалела её. Потому что нет на этой планете кого-то другого, кого Бэй Доу стала бы жалеть. Она бы обогрела её своим теплом, даже после того, как Нин Гуан бы выстрелила ей в сердце. Нет никого важнее Нин Гуан. Она последняя сука, испоганившая Бэй Доу всё, женщина, из-за которой Бэй Доу без лишних церемоний выперли с приличной работы и теперь об этом нужно сказать больной матери, которая век доживает на кардиостимуляторе и любой неровный вдох может спровоцировать катастрофу. Бэй Доу застукали за актом вандализма — слизывала соль с шеи городского достояния и об этом тоже нужно сказать матери, которая последние несколько лет была уверена, что с её дочкой всё в порядке. А ещё нужно сказать о том, что теперь за ними могут следить, что Бэй Доу не сможет устроиться на работу по лучше, да и похуже тоже, из-за сплетен, косых взглядов, человеческих предрассудков. Она снова наворотила дров, испоганила сама себе жизнь тем, что согласилась на то приглашение в клуб, не послала Нин Гуан нахер.       Всё, что связано с Нин Гуан — делает Бэй Доу больно.       Нин Гуан делает Бэй Доу больно.       Нин Гуан существует и Бэй Доу готова ей поклоняться, стоя голыми коленями на битом стекле. Как собачонка ластится о руки, целовать бледную кожу и со страдальческой верностью спать у её ног. И, Боже правый, она стерпит все удары, которыми её награждает хозяйка. Ради жалкого глотка воздуха, эйфории, внимания, тепла.       Нин Гуан как долгожданная сигарета.       Бэй Доу курит сигареты давно и призналась сама себе: она зависима.

      ***

      Люди в интернете вольны делать и писать всё что угодно. Бэй Доу, будь чуточку младше и имея при себе тот подростковый вспыльчивый характер, ответила бы на каждый мерзкий пост, который был посвящён ей. Но после шести банок пива, пачки сигарет и целого сезона тупого американского мультика, она была в состоянии только смеяться истерически. Только не громко, чтобы маму не разбудить. Мама устала, ей плохо, тяжело, он на успокоительных отключилась, свернувшись маленьким жалким клубочком среди подушек и одеял.       Бэй Доу по всякому называли ещё в школе, но столько слов в интернете значительно повысили её запас оскорблений.       — И откуда только в людях столько дерьма? — хрипло спрашивает, смотря в потолок. — И откуда такое желание залезть в чужую постель… Синь Янь: Ты теперь ёбаная знаменитость! *post* *post*

Бэй Доу:

жду когда же мною заинтересуются агентства

я очень хорошо умею ругаться матом и не смешно шутить

просто находка для индустрии

Синь Янь: Очень смешно Ты напилась и абстрагировалась?

Бэй Доу:

фу, ты так хорошо меня знаешь, отвратительно

Синь Янь: что будешь делать, цзе-цзе?

Бэй Доу:

напиваться дальше и смотреть тупые мультики

      Синь Янь долго что-то печатает. Бэй Доу не хочет читать её лекции. Не хочет, чтобы эта милая девочка рылась в её душе, там и так разорванная бомбардировкой яма на несколько метров в глубину и ширину. С оборванными краями и топкой трясиной на дне.       Как это называют? Стадии принятия?       Сначала Бэй Доу не хотела верить в то, что случилось в баре. Нин Гуан появилась сама, как метеорит на незапланированную дату конца света, как песня, которую терпеть не можешь, в плейлисте, куда её вроде бы не добавляла. Как ебаное цунами в ясную погоду в тихой бухте раненой души Бэй Доу.       Потом был гнев. Та сцена в парке, отличный пример. Стоило на этом закончить и забыть. Оставить всё это дерьмо в прошлом, не вестись на предложения, в кои-то веки послушать остатки здравого смысла, которые где-то блуждали в этой больной голове, и не отвечать. Молчать. Злиться на себя. Только на себя за то, что поддалась минутному порыву, а потом бы переболела, успокаивалось, повторяя себе «Ты всё сделала правильно!»       А вот нихрена правильного она не сделала! Теперь снова под прицелом всех вокруг. В школе было проще, там только сверстники и тупые взрослые. А теперь… Будто замешанная в каком-то тупом скандале певичка с телека. Фу. Дерьмовая жизнь!       После гнева следует депрессия. Но Бэй Доу, рассматривая потолок, соглашается с внутренним голосом, что в депрессии она уже давно. Об этом говорят шрамы на руках, выкуренные сигареты, слёзы до пяти утра без причины, вечный срач в комнате и в жизни. Появление Нин Гуан просто вывернуло всё спрятанное наружу, усилило и добило. Плакать уже не хочется, хочется смеяться и смотреть тупые шоу с банкой невкусного пива. Бэй Доу где-то читала, что такое называют выгоранием. Что ж, в идеале она бы согласилась, чтобы её к чертям подожгли. С таким процентом спирта в крови, горела бы ярче новогодних ёлок.       Она смеётся от собственных мыслях. Вот уж, больная дура в самом деле.       Синь Янь что-то там пишет. Много, умными словами. Бэй Доу не в состоянии это читать. Это осмысливать и уж тем более отвечать. Её хватает на ужасные шутки в своей голове, она даже не замечает, как щёки становятся влажными от слёз и горло так спирает от боли.       Она поломанная.       И её продолжают ломать. Ломать, ломать. Слишком больно, жестоко и так… отвратительно-глупо.       «Спасибо» написала Нин Гуан перед тем, как Бэй Доу узнала, что школьная история повторяется и они вдвоём под прицелом целого города. А может и больше. У Нин Гуан слишком важная должность, она известна на всю страну. Да уж, просто замечательно!       Дерьмовая жизнь.       И пиво тоже.       Пиво особенно.       В интернете пишут, что такой, как Нин Гуан, не место в компании. Что Бэй Доу стоит найти себе адвоката. Что «Железная леди» вульгарная девка и ей больше не хочется верить.       В интернете пишут, что у Нин Гуан сексуальные бёдра и красивый подбородок. Пишут, что передёрнуть на размытое видео, где Нин Гуан в белом шёлке — это не греховно. Она как певичка с телека. Разве что не кривит рожицы на камеру и не скачет по сцене в разноцветным нарядах.       В интернете пишут, что мерзким лесбухам лучше сдохнуть и не позорить нацию. Пишут, что кому-то оторвут голову и надругаются над телом. Желают больных сталкеров и прочее-прочее за что можно подать в суд. Бэй Доу допивает ещё одну банку пива и, растирая слёзы по лицу, улыбается мысли, что цепная собака Кэ Цин сотрёт в порошок всех, кто желает Нин Гуан смерти. Улыбается, потому что это блядское представление, которое только случайно коснулось её.       Бэй Доу никогда не нужно было всё это. Ей в какой-то период жизни просто нужна была Нин Гуан и не более. И в тот момент, когда ошейник сомкнулся на её шее — ей тоже нужна была лишь Нин Гуан. Не соль на её шее, не дорогая текила, не клуб. Ничего такого грязного, для кого-то ценного.       Ей нужна была капля внимания, немного воздуха в жизни, где нечем дышать.