Далеко бежит дорога

Палящее солнце раскаляет крыши лавчонок Чор-базара, но ничуть не умаляет всеобщего приподнятого настроения. Рынок живет по индивидуальным неписанным законам. Оборотистые торговцы с зычными натренированными голосами расхваливают свои товары перед неискушенными туристами. Палатки с подержанными инструментами вплотную примыкают к прилавкам с овощами и фруктами. Прямо на тротуарах на кусках плащевки расставлен антиквариат. Кто-то толкает по улице телегу с рулонами ткани, басом разгоняя людей в стороны.       Ада Вонг лавирует в пестрой толпе, гомонящей языками мира: от английского и французского до хинди с маратхи. Одежды и платки в аляповатых орнаментах чередуются с грязными обносками; они причудливыми змеями сплетаются друг с другом, образуя живое лоскутное одеяло.       Туристы с вытаращенными от восторженного удивления глазами бережно несут в руках фотоаппараты, тащат на плечах походные рюкзаки. Они соприкасаются локтями с идущими рядом местными — индийцами. Встречаясь взглядами, обмениваются кивками.       Бедность здесь шагает рука об руку с гостеприимством, стирая предрассудки и внимание к этническим различиям.       Грохот заставляет Аду и еще с полдюжины людей обернуться. По улочке, распихивая прохожих, несется мужчина в засаленной кофте. Он потен и взъерошен, с хулиганской улыбкой и взглядом озорника. На шее у него болтается шнурок с поблескивающим от полуденного света серебряным кольцом — кажется, с гравировкой. Но точно Ада никогда не узнает — нашкодивший исчезает так же стремительно, как и появился, уходя от мнимого преследования.       На краю базара под брезентовыми навесами располагается кучка «столиков»: стульями служат деревянные ящики, а столами — фанерные доски, возвышающиеся на пирамидках из кирпичей. Неподалеку кто-то привязал к фонарному столбу пару коз. В ожидании хозяина животные заинтересованно копаются в куче объедков.       Устроившись за крайним столиком, Ада прикуривает сигарету, чтобы перебить табаком запах мусора и успокоить шалящие нервы. Пачку «Винстона» она кидает к приспособленному под пепельницу глиняному блюдцу.       Она не любит грязь и терпеть не может беспорядок, но сумбур индийского базара, похожий на хаотичные мазки художника-абстракциониста, заставляет ее сердце трепетать. Будь ее воля, задержалась бы здесь на подольше.       — Можно попросить вас поделиться огоньком?       Перед Адой, загородив солнце, предстает широкоплечий мужчина. Она даже не слышала его шагов. Ослепительно черный, с обритой наголо головой и открытой белозубой улыбкой на широкоскулом щетинистом лице. Темные глаза под густыми строгими бровями смотрят на женщину с искренним интересом коллекционера, заполучившего очередной редкий предмет (или знакомство). Он одет в тускло-зеленый шальвар-камиз, на груди его покоятся несколько рядов деревянных бус разных величин и оттенков и какой-то самобытный амулет, напоминающий т-образный крест с округлыми краями.       Поблагодарив за протянутую зажигалку, незнакомец садится за столик напротив Ады. Выпустив облачко дыма в душный воздух, он протягивает ей руку:       — Халед.       — Ада. — Скользнув глазами по лицу и бусам нового знакомого, она жмет ему руку.       У Вонг невольно мелькает мысль, что Халед может быть конкурентом-наемником, работником спецслужб под прикрытием или вообще кем угодно. Но со струйкой сигаретного дыма развеиваются и ее домыслы. Профдеформация: привыкнув доверять лишь себе, ожидаешь подвоха от каждого встреченного на пути человека, даже если он к тебе добр.       — Почему не купить зажигалку? Это проще. И практичнее.       — Уличные торговцы заряжают втридорога, — Халед указывает сигаретой на чумазых босых мальчишек с тряпичными сумками, доверху набитыми всякой мелочью, — а с вами у меня есть шанс еще и на приятную беседу.       — Допустим. Не кажется тривиальным заводить разговор с помощью сигарет? — Ада спрашивает с искренним интересом, лукаво улыбаясь.       — Ну, попроси я кусочек шоколада, большинство сочтет меня безумцем, — смеется Халед. Деревянные бусы потрясываются у него на груди.       — А жаль, ведь мир был бы чуточку лучше, делись люди шоколадом с прохожими на улицах, — усмехается Ада.       Халед делает паузу, провожая внимательным взглядом парнишку-оборванца, ведущего на базар пару коз на привязи, и возвращается к собеседнице:       — Вы ведь не туристка? — он говорит густым низким голосом с сильным акцентом, немного растягивая слова.       — Почему нет?       — В вас недостаточно непосредственного любопытства, джи. У вас это, скорее, как уверенный интерес. Такой бывает у людей, изрядно поездивших по миру.       — Интересно, — медленно произносит Ада, стряхивая пепел в глиняное блюдце. — А вы? Долго тут?       — Достаточно, чтобы разбираться в людях. И в торговцах, — Халед снова указывает на снующих в проулке мальчишек.       — Достаточно, чтобы не покупать зажигалки втридорога.       — Хаа, все верно.       Ада постоянно украдкой поглядывает на деревянный крестик на груди нового знакомого. Ей всегда нравились диковинные безделушки, пусть даже таким — грош цена.       — Любопытная вещица, — замечает она, кивнув на амулет. — У него есть значение? Не похоже на религиозный атрибут.       — А, это, — говорит Халед, выпутывая из рядов бус крестик на массивном шнурке. — Я купил его в лавке одного мастера по дереву. Он уверял, что надевший амулет очень скоро встретится с родственной душой. Индийцы в такое верят.       — И как, сработало?       — Боюсь, это была всего лишь хитрость, чтобы продать его мне. А что, вам нравится?       — Мне нравится, — Ада покачивает головой, сверкая смеющимися карими глазами.       Затушив окурок в пепельнице, Халед поднимается из-за столика. Его движения поразительно плавные и бесшумные для человека столь крупной комплекции. Сняв безделушку, он на ладони протягивает ее Аде.       — Считайте это скромным подарком за наш разговор, — он изгибает пухлые африканские губы в улыбке. — Может быть, вам повезет больше, чем мне.       Ада принимает амулет с благодарностью. Бережно проходится подушечкой большого пальца по лакированной поверхности. Человеческие слова наделили смыслом не самый искусный сувенир.       — Я буду беречь его.       Когда она поднимает голову, чтобы еще раз взглянуть на Халеда, с досадой замечает, что он уже удаляется вверх по рыночной улочке. Широкоплечая фигура стремительно тонет в водовороте красок и голосов.       И Ада Вонг, не привыкшая просто так получать подарки, остается сидеть с затухающей сигаретой в одной руке и выточенным неизвестным мастером амулетом в другой.