Далеко бежит дорога

Ада видит глаза Леона на расстоянии ресниц, чувствует его дыхание. Он оглаживает Аду по щеке кончиками пальцев. Ее кожа от этого покрывается мурашками.       Леон целует так нежно, словно боится спугнуть ощущение легкости. Когда его губы соскальзывают с поцелуя, с них слетает ласковый шепот:       — Удивительно.       — Что именно?       — Как мы каждый раз вытаскиваем друг друга из этого унылого одиночества. Я не про секс, если что.       — Леон. — Отвернув голову на подушке, Ада не удерживается от смеха тихого, но звонкого. — Я тебя поняла.       В комнате темно, но она отчетливо видит, а скорее даже ощущает, что Леон смутился. В такие моменты он кажется ей большим ребенком с чистым сердцем. Сболтнул чего невпопад и переживает.       Но скованная смущением улыбка через мгновение вновь становится расслабленной, а потом приобретает едва заметный отблеск хищного нахальства. Превращается в знакомую нагловатую ухмылку.       Новый поцелуй глубже и ярче предыдущего. Ада любит Леона в том числе за трепет, с которым ему удается преобразовывать невыраженное словами в безграничную нежность.       Ада поддерживает, обвивает его руками за шею, привлекает к себе. От их близости на душе светлеет, просыпается погребенное глубоко и тщательно чувство дома. Леон прав: они вытаскивают друг друга из сизо-черной апатичной пучины. Их повседневность не как у всех, да и сами они не как все, но нужда бежать по кругу, раз за разом испытывая тошнотворное дежавю, вполне общечеловеческая. Но у обычных людей это цикл не так опасен: скучная работа в офисе или изжившие себя отношения, которые они не в силах прекратить. Раздражающе и однообразно, как зацикленная игрушечная железная дорога.       Тепло ощущается не только метафорически — Аде жарко.       — Постой, — с полуулыбкой говорит она, расстегивая рубашку.       Они избавляются от одежд, сбрасывают их на пол, торопясь снова прильнуть друг к другу.       Леон укладывает Аду на простыни, прижимает к себе, лбом ко лбу. Они вцепляются пальцами друг в друга, сплетаются ногами. Соединяются в причудливом танце наслаждения. Отчаянном танце влюбленных. Сначала плавном и ласковом, затем — быстром и ритмичном. С неаккуратными, но желанными касаниями, поворотами и сменами поз. С порывистыми влажными поцелуями.       Их спины содрогаются, шумное дыхание служит одновременно и музыкой, и молитвой. Леон, закрыв глаза, лежит навзничь. Колени Ады на кровати. Слышно, как сердце у Леона колотится. Ему хорошо, он теряется в наслаждении. Их тела, громко крича, трепещут от жара. Он принадлежит ей. Его любовь принадлежит ей, обволакивает ее блаженством. Она возносит эту любовь, направляет ее. Их губы сливаются, смешивая дыхания в громком стоне.       Не остается ни печалей, ни боли. Нет страха и снедающего изо дня в день чувства одиночества. Лишь чистота, в которой есть место самым светлым эмоциям.       Они лежат в обнимку в темноте. Ада поудобнее устраивается у дремлющего Леона на груди, заворачивается в его тепло.       Ада твердо решила: сегодня она не уйдет, а он по пробуждении не обнаружит измятые простыни и сложенную бумажным самолетиком записку с отпечатком алой помады.       Сегодня они проснутся вместе.