Not a child anymore

      Сказал бы кто-нибудь юной Паркинсон, кружащей по Косому переулку в свой первый год обучения, что она будет следить за своим будущим лучшим другом и любовью всей жизни… Она бы врезала этому мудаку по лицу прежде, чем он успел бы открыть свой рот. Но обо всем по порядку.       Свое первое лето в качестве ученицы Хогвартса Панси провела у Малфоев, не особо переживая по поводу собственных родителей. Она оставила громовещатель в своей комнате, записав там самое пассивно-агрессивное сообщение в своей жизни. Если отец с матерью и правда ее потеряют — что было смешным само по себе, — то они наверняка хотя бы зайдут к ней в комнату. Наверное.       В остальном же лето прошло на ура. Драко, пусть и был тем еще папенькиным сынком — тепличным ребенком, как сказала бы мать Панси, — все еще оставался весьма умным, хитрым, забавным и все в таком духе. Если бы Паркинсон любила зачитываться любовными романами для подростков, то наверняка бы посчитала Драко идеальным парнем.       По началу это не было так заметно, пока у Малфоя-младшего все еще был визгливый голос и детские черты лица, но спустя всего несколько лет прекрасной дружбы Панси начала замечать, как другие девчонки засматриваются на него. Было странно осознавать, что тот самый пацан, которому мать наверняка до самого Хогвартса подтирала бы задницу, если имела возможность, так сильно впечатляет других.       Драко знал, какое влияние оказывает на девушек. Подметил это в пятнадцать, когда приехал после лета в Хогвартс со сломанным голосом и прической от дорогого стилиста. Казалось, и без того огромное эго теперь вообще не будет проходить в двери, но Малфой игнорировал это, продолжая принимать всеобщую любовь и обожание других слизеринцев. Панси смотрела на него с саркастичной усмешкой, стоило только Драко включить «мачо». Ей было смешно думать о нем, как о возможном любовном интересе, хоть головой она и понимала, от чего весь сыр бор.       А еще Паркинсон знала, что Драко гей. Малфой тоже это знал, но в жизни бы не признался никому, продолжая строить из себя ловеласа для каждой девчонки, лишь бы развеять подозрения. Даже Крэбб и Гойл были не в курсе, хотя эти двое вообще мало чего понимали из происходящего вокруг. Хотя чем Панси лучше, если сама безнадёжно влюбилась в женщину? Да еще и старше себя на двадцать пять лет?..       Паркинсон часто рефлексировала на эту тему в минуты уединения, когда не нужно было задирать тупых пуффендуйцев или зазнавшихся когтевранцев. Почему она влюбилась? Ничего ведь не предвещало беды. Она провела свое первое лето у Малфоев крайне миролюбиво, даже не сломала ничего, пусть иногда и хотелось. Панси не лезла в отношения миссис Малфой с мужем, хотя после случайной встречи на кухне стала замечать странности. Например, у Люциуса была привычка поднимать руку вверх, когда Нарцисса говорила, и та тут же закрывала свой рот. Или, когда мужчина чего-то хотел от жены, он поднимал на нее взгляд и пронзительно смотрел. Миссис Малфой из контекста догадывалась о приказе и тут же выполняла. Все это было настолько неправильно, настолько же и непостижимо для Панси.       Зачем терпеть? Пусть девушка больше и не замечала следов от побоев, но была уверена, что это далеко не первый случай в их совместной жизни. И чем старше Паркинсон становилась, тем лучше это понимала. За неимением собственной семьи — нормальной, а не той, что была у Панси, — девушка почти что жила у Малфоев, став с Драко если не родной сестрой, так сводной точно. Доходило до крайностей: каждый раз, когда Панси что-то творила в Хогвартсе, профессор Снегг отчитывался не ее родителям, а Нарциссе Малфой.       Паркинсон никогда бы не назвала миссис Малфой мамой или хотя бы мачехой, потому что не чувствовала к этим словам ни единой эмоции. Что есть мать, когда о тебе заботится самая горячая красивая женщина Англии?       Эта мысль пришла к Панси неожиданно. Примерно в то же время, когда Драко получил свой первый стояк на Поттера, тогда же Паркинсон получила свой «ментальный стояк» на миссис Малфой. Она хорошо запомнила этот день. Стояла нестерпимая летняя жара, они с Драко обсуждали предстоящий четвертый курс, остужая себя заклинанием прохлады, когда на задний двор вышла она. В обтягивающем домашнем платье до колен, идеальной прической и макияжем, с чуть виднеющимися морщинками в уголках глаз. Нарцисса Малфой сражала наповал, даже не подозревая об этом.       И как в тех глупых любовных романах, которые Панси вообще никогда не читала — может, только иногда, но лишь в ознакомительных целях, — у нее перехватило дыхание, а мысли улетучились из головы. Она могла только смотреть на спину с идеальной осанкой, дефилирующей по заднему двору. Во рту вдруг пересохло, а телу стало нестерпимо жарко, и заклинание совсем не спасало.       А затем Драко щелкнул у нее пальцами перед глазами и наваждение спало.       — Даже не думай, — усмехнулся парень, проследив за взглядом Панси.       — Ты о чем? — Паркинсон и правда не понимала, все ее естество сейчас противилось думать, оно могло только желать и сгорать изнутри.       — Ты не можешь быть гребанной лесбиянкой, потому что в нашей команде уже есть гей, — произнес Драко так, будто это было непреложной истинной. — К тому же, это моя мать, Паркинсон. Имей рамки!       — Да пошел ты, папенькин дрочер! Я тебе хоть что-нибудь сказала, когда ты трахал глазами Поттера?       В ответ Малфой пихнул Паркинсон локтем в бок.       — Ты обещала не вспоминать это! Всего один раз! Случайно! — он перешел на громкий шепот, опасливо оглядываясь на мать.       — Тогда отвали нахер, пока не сможешь пригласить очкарика на свидание.       Они смотрели в глаза друг другу, несгибаемые, пубертатные, совсем не понимающие, куда совать свои гормоны, когда их так много. Противостояние титанов. Спустя мгновение, длившееся вечность, они резко отвернулись друг от друга, сверля взглядом зеленые кусты перед собой. Миссис Малфой все еще хлопотала вдалеке.       — Она моя мать, Паркинсон, — наконец сказал Драко после минутной тишины.       — Я знаю, окей? Я знаю, — Панси примирительно подняла руки вверх, — У меня все под контролем, ясно? Я же не гребаная извращенка, чтобы запасть на саму Нарциссу Малфой?

~

      Панси была гребаной извращенкой, запавшей на Нарциссу Малфой. Она поняла это на святочном бале в тот же год, когда спускалась с Драко под ручку в стремном розовом платье, которое ей отправила миссис Малфой. «Его пошили на заказ. Уверена, тебе понравится» — гласила записка, прикрепленная к нему. Понравится? Как вообще Панси могло понравится что-то розовое? Но вот она здесь, тыкает в бок ухмыляющегося Драко, цинично оглядывает остальной сброд вокруг, а еще старается не замечать кучу розовых оборок.       Перед глазами Панси стояла улыбающаяся Нарцисса, явно старавшаяся выбрать лучшее, но совсем не угадавшая со стилем. И все, Паркинсон тает, мило улыбается в ответ тупой записке, надевает платье и шурует на бал. Не в халате же идти, ей богу. Хотя она бы пошла. Просто чтобы показать ментальный фак профессорам, доставших ее бесконечной домашкой и дисциплиной.       Сам бал прошел неплохо, если не считать того, что Драко тут же улизнул к Поттеру, чтобы позадирать его и его спутницу, кто бы она там ни была. Панси стояла поодаль от толпы, поедая бесконечные закуски, а также болтая с Забини о чужих нарядах. Парень благоразумно решил не комментировать платье Паркинсон, за что девушка была ему благодарна. Каким бы он ни был сученком по жизни, но все же умел чувствовать, когда следует держать язык за зубами.       Где-то в середине бала Драко вернулся, слегка разочарованный, что теперь его подколы над Гарри больше не приносят ему столько удовольствия. Панси проглотила явно напрашивающуюся шутку про член в чужой заднице. После к ним присоединились Крэбб и Гойл, которые незаметно пронесли крепкий алкоголь с Хогсмида. Вот тогда настоящая вечеринка и началась. Они сбежали с дурацкого бала в подземелье слизеринцев, чтобы выпить все до капли и отрубиться прямо в общей гостиной, но это явно была лучшая часть вечера для каждого.       На утро жутко болела голова, а еще желудок так и просился наружу, но даже в таком состоянии Панси умудрилась получить утреннюю почту с письмом с гербом дома Малфоев. Нарцисса писала ей, чтобы узнать, как прошел бал. Забавно, что она писала именно ей, а не Драко. Хотя, вероятно, Малфой-младший просто проигнорировал бы письмо, считая подобное «излишней заботой». Панси плохо понимала, что Драко не устраивает в заботе, ведь он буквально папенькин сынок, но да пофиг. Если это значит, что теперь с Нарциссой будет переписываться она, то пусть Драко хоть вообще от совы избавится — ей плевать.       Сначала Панси ответила сухо. Все прошло хорошо, бла-бла-бла, спасибо за беспокойство. Первая версия быстро отправилась в камин. Полный отпад: протанцевали весь вечер, позадирали полукровок, Драко все еще не засосал Поттера. Вторая версия улетела даже быстрее первой. Херня полная. Панси всерьез задумалась, что написать дальше. Без вас все херня полная. Все. Два предложения, два ругательства, один подкат. Идеально.       Записка была привязана к сове и отправлена в путь, а Панси с чувством выполненного долга пошла искать заклинание от похмелья среди кучи бесполезных книжек для изучения.

~

      Поверхностный флирт — все, на что способен неопытный пятнадцатилетний подросток в письмах. И Паркинсон пользовалась им на полную катушку. Как и ожидалось, миссис Малфой отреагировала сухо. Попросила больше не пользоваться такими выражениями. Написала, что Панси просто льстит ей, чтобы получить сладости в следующем письме. К лапке совы была прикреплена конфета.       Слизеринка улыбнулась, словно кошка, поймавшая мышь. Конечно, она не была кошкой, а Нарциссу вряд ли можно было назвать мышью, но это явно было начало. Она ведь могла просто проигнорировать ответное письмо, но не сделала этого.       Одно за другим, короткие записочки начали перерастать в большие письма с описанием прошедших дней. Панси понятия не имела, почему миссис Малфой продолжает их маленькую игру в почтальона, ведь у нее наверняка и других дел полно, но цеплялась за возможность до последнего. Только идиот бы не понял, что все ее письма так и сквозят детской влюбленностью. Нарцисса не была идиоткой, скорее даже наоборот. После каждого полученного послания она долго и вдумчиво придумывала ответ, чтобы не дать ни намека на ответную реакцию. Еще чего удумала — флиртовать со взрослой женщиной! Вот же нахалка.       Однако какой бы нахалкой Панси ни была, это было тем самым, что позволяло получать ответные письма снова, и снова, и снова. Так что, да, девушка определенно собиралась быть самой нахалистой во всем Хогвартсе.       С безобидным флиртом вживую было гораздо сложнее. По старой традиции, Паркинсон вновь провела все лето у Малфоев, но жить в соседней комнате с предметом воздыхания — это абсолютно не то же самое, что и писать письма фантомному ответчику в тысячах миль от тебя. Приходилось выбирать моменты, когда Драко не было рядом, и в большинстве случаев Паркинсон хватало лишь на пару фраз, после чего холодный взгляд миссис Малфой останавливал ее от продолжения. В конце концов, Панси было всего пятнадцать! Она училась флиртовать прямо во время самого флирта, и да, это не всегда были удачные попытки, но сдаваться девушка не собиралась.       Однако дальше простых односторонних намеков дело не зашло. Панси будто повзрослела всего за три месяца. Это лето показало девушке, насколько она была неопытна на самом деле. И насколько беспомощна. Все чаще и чаще замечая натянутые отношения между четой Малфоев, Панси также все острее ощущала, насколько велика дыра в сердце самой заботливой женщины на свете. Она не была до крайности хрупкой, скорее даже наоборот, походила на женщину из стали, но, казалось, что Люциус Малфой буквально создан, чтобы гнуть сталь. Паркинсон приходилось только догадываться, что остается за кулисами их супружеской жизни, но при любой мысли об этом к ее горлу подступала желчь. Что если пощёчина — это меньшее из всех проблем?..       В то же время холодность Нарциссы явно била по самооценке девушки. Она ведь старалась! Правда старалась! Но той будто было мало стараний, она ничего не требовала, но вместе с тем подсознательно Панси чувствовала, насколько много нужно, чтобы хотя бы чуть-чуть треснуть лед в свою строну. Три месяца неудачных попыток сделали свое дело. От забойного настроя Паркинсон не осталось и следа. Теперь единственное, на что могла надеяться Панси — это наблюдать со стороны и наслаждаться видом. Это удручало даже сильнее профессорской нудятины.       Отправлялась девушка на пятый курс с пожухлым желанием зарыться в кокон и там умереть. Она смотрела на людей вокруг и не понимала, почему они так радуются возвращению в Хогвартс. Даже Драко был в предвкушении. Хотя он всегда предвкушал, когда мог пересечься с Поттером.       Однажды осенью, рассматривая девушек вокруг, Панси всерьез задумалась, почему влюбилась именно в Нарциссу Малфой. Она была привлекательной, умной, заботливой… Но ведь многие были. Так почему именно она? Может, миссис Малфой была первой, кто проявил к ней заботу по-настоящему? Панси было даже страшно думать над другими вариантами ответа на вопрос.       Может, если отпустить ситуацию, то станет легче? Если обратить внимание на других девушек, например. Или уйти с головой в учебу. Или стать главным ужасом Хогвартса после Тома Реддла. Столько возможностей, но Паркинсон упорно хочет добиться миссис Малфой. Как глупо.       Сердце, требующее разрядки, не будет долго терпеть. И Панси просто… сдалась. Плевать на Нарциссу Малфой, жила же она одиннадцать лет сама по себе, значит и дальше сможет. С глаз долой, из сердца вон. Отныне и навсегда, девушка теперь свободна и открыта к отношениям!       Очень быстро по Хогвартсу прошел слух, что Панси Паркинсон — лесбиянка. Это случилось в одно мгновение, стоило только Паркинсон начать флиртовать не только со взрослыми женщинами. Надо сказать, полгода писем и целое лето попыток научили ее выуживать комплименты даже из самых безвыходных ситуаций. Была ли Панси популярна среди девушек?.. Оу да.       Это оказалось даже проще, чем Паркинсон себе представляла. Немного лести и неприкрытого флирта могли творить чудеса. К концу пятого курса она могла записать в свой лист достижений не только десяток разбитых сердец, но и подтянутые оценки по предметам. Она стала истинным слизеринцем, заставляя своих пассий делать за нее большинство заданий. Живи она полвека назад, то смогла бы легко основать сицилийскую мафию, что уж говорить о каком-то эссе по новейшей истории магии.       В освободившееся от домашки время Панси пыталась забыться. Вряд ли это можно было назвать алкоголизмом, но Паркинсон всегда носила с собой маленькую фляжку с заклинанием на увеличение емкости. На всякий случай.       Ей было тошно от того, насколько она далека от возможности отношений с миссис Малфой. На то она и миссис, верно? У нее есть муж-тиран, который явно уделает девушку в дуэли даже с закрытыми глазами; есть огромный опыт отношений, семья, хобби, работа… Что есть у Панси? Только чувства? Банда подростков, задирающая ровесников? Преступный синдикат по созданию домашних заданий? Все это казалось настолько мелочным по сравнению с жизнью Нарциссы Малфой, что, стоило только Панси перестать делать что-нибудь или пить, как она начинала медленно погружаться в депрессию во всей своей красе. Поэтому, очевидно, она была занята большую часть времени, а если не была занята, то была в стельку пьяна. Заклинания, скрывающие запахи, помогали спасаться от вездесущих профессоров, так что Снегг все еще не настучал на Паркинсон Нарциссе, но даже сама Панси понимала, по какому тонкому льду ходит.       Она была бы и рада поговорить об этом с Драко, но как бы выглядел их разговор? «Хей, я тут все еще влюблена в твою мать, потому что она идеальная, но мне ничего не светит, потому что я на дне». Или «Хей, как дела? У меня вот депрессия, потому что мне никогда не поцеловаться с твоей мамой, так что я решила перетрахать весь Хогвартс». Для таких разговоров не бывает подходящих вступительных фраз.       К тому же, Драко, окончательно признавший свои чувства к Поттеру, теперь полностью был поглощён издевательствами над ним. Как маленький мальчик, он дергал гриффиндорца за косички в надежде, что тот хотя бы обратит на него внимание. Панси правда хотела дать ему совет по отношениям, ведь она теперь в них настоящий «профи», но Малфой отнекивался, отшучивался, уходил в игнор — в общем, всеми силами показывал, что на эту территорию Паркинсон не стоит заходить.       Кто бы мог подумать, что такую крепкую дружбу разрушат две невзаимные влюбленности?..