Женщины всегда ненавидят тех, перед кем им приходится краснеть.
Оноре де Бальзак
***
Всплески воды, шуршание подолов дешёвых платьев и тихие бурчания наложниц. Все это наполняло гарем в этот день. Плановая уборка никому и никогда не нравилась. Приходилось раньше вставать и сразу же хвататься за тряпку, которая уже побывала во всех уголках гарема. И все это под смешки наложниц, которых освободили от этих занятий благодаря званию фаворитки. Теперь эти девушки не должны были истязать себя тяжёлой работой, от чего мгновенно задирали нос. Сайжи-калфа, прищурив светло-голубые глаза, следила за каждой наложницей, не позволяя никому отлынивать от работы. И стоило бы ей отдать должное, ведь во время ее "правления" гарем блистал как никогда. Вдруг, резко что-то вспоминая, калфа вскидывает голову, глазами цепляясь за знакомую светлую макушку, чья хозяйка с усердием мыла пол, как ей и полагалось. –Езге-хатун, Езге-хатун, подойди ко мне!– слегка шершавый голос Сайжи заставляет всех девушек вздрогнуть, а потом облегчённо вздохнуть, понимая,что их в этот раз пронесло. Сайжи-калфа впринципе всех вводила в кошмарный трепет. Аги, ефнухи, калфы и рабыни. Все они с уважением и страхом относились к уже пожилой женщине. Она никогда не скупилась на наказания, жестокость которых иногда пугала. Собирать голыми руками осколки от чаши с водой, разбитую в хаммаме, или лишить девушку еды на несколько дней из-за украденной тарелочки лукума. Все это могло выставить Сайжи как озлобленную и жестокую женщину. Хотя на самом деле, все крылось в неимоверной любви калфы к порядку. Любви к правилам и послушанию. Как только Езге подходит на достаточное расстояние, женщина с силой хватает ее за локоть и отводит в сторону, подальше от любопытных рабынь. Слегка наклонившись, калфа шепчет: –Быстро приведи себя в порядок и отправляйся в южную часть сада. Скоро там Махидевран-султан завтракать изволит. И смени одежду, такая никуда не годится,– с неким пренебрежением говорит она и умолкнув, разворачивается, быстро уходя. На морщинистом лице расцветает улыбка, так редко бывающая на ее лице.***
Голубое платье слегка волочилось по дорожке из песка и гравия, а подол его часто шуршал от быстрых и торопливых шагов Езге. Девушка старалась найти глазами яркие подушки или цветастые платья служанок, как ориентир. И наконец, спустя время она слышит голоса, устремляясь к их источнику. Низко опустив голову она подходит к яркому шатру султанши, и к своему сожелению находит там и ее сына.Что-то сообразить рабыня не успевает, так как тут же получает указ от Махидевран-султан. И еще указ. И ещё. Принести подушек, поднести лукума, убрать со стола перепелов и ещё много чего. –Налей мне щербета,–неожиданно раздается голос самого шехзаде. К кувшину с напитком сразу бросается какая-то из служанок султанши, которая весь обед старательно обращала на себя внимания шехзаде вздохами и движениями неоднозначного характера. Но резкий взмах руки самой Махидевран-султан останавливает ее. –Налей ты,– с хитрой улыбкой говорит женщина, смотря своими пронзительно-черными глазами прямо на Езге. Конечно, Сайжи давно доложила султанше кто именно имел честь оказаться в покоях шехзаде прошлой ночью. И, судя по всему, никто кроме самой Езге и Мустафы не знал о том, как именно прошла та ночь. И поэтому сам шехзаде смотрел на нее с невозмутимым лицом, но в глазах его виднелась усмешка. Слегка трясущимися руками Езге хватается за дорогой кувшин, наливая шербет в такую же дорогую чашу. –Спасибо,– Мустафа кивает, благодарит ее. Но служанок не благодарят.***
Щеки Езге горят весь оставшийся обед и всю дорогу до гарема. Ей было до ужаса стыдно осознавать, что и Махидевран-султан, и все служанки, находившиеся в тот момент там и обладающие самым небольшим умом догадались обо всем, что было и чего не было. И это было ужасно. Ощущение этого для Езге было сравнимо с тем, если бы она стояла там голышом. Воспитанная в строгих рамках морали и этикета, для нее даже взгляд мог оказаться пошлым, даже вздох мог быть свидетельством греха. И возможно, она, как и любая девушка ее возраста, излишне драматизировала ситуацию, но сейчас, после несколько лет тихой и мирной жизни в гареме, любое хоть немного волнующие событие становилось для нее настоящий катастрофой. Но на краю сознания, там, куда мысли обычно не доходят, появлялось осознание того, что ее мирной жизни пришел конец. И если она не сможет справиться с трудностями, они расправятся с ней.