Ревность в маленьких дозах укрепляет любовь. В больших — разрушает.
Эльчин Сафарли
***
Клубы густого пара кружили по хаммаму, обжигая кожу наложниц и каплями оседая на их волосах. Езге, сидевшая чуть в стороне от других наложниц, смотрела в никуда, изредка поливая себя водой и задумчиво оглядываясь. За всеми своими важными и не очень размышлениями она не замечает пристального взгляда черных глаз, которые внимательно наблюдали за ней и за каждым ее движением. Саназ-хатун, девушка, похожая на ночь, уже давно занимала в гареме место главной фаворитки. В отличие от других девушек гарема, побывавших в покоях шехзаде раз или два, она была там частой гостьей. Жила она в отдельных покоях, ела дорогую еду и носила шикарные платья. Вообщем, полностью соответствовала статусу фаворитки и даже больше. Мустафа не жалел для нее ни времени, ни подарков. И возможно именно из-за этого в сердце Саназ появилась ужасная, испепеляющая ревность. И хотя сама по себе Саназ была девушкой доброй и честно, но ревность уродовала ее, будто с каждым разом оставляя на ней все большие шрамы. –Езге-хатун!– слышится мелодичный и приятно-низкий голос Саназ. Уже через секунду все девушки в хаммаме отвлекаются от разговоров, ожидая очередного скандала, но Езге не отвечает, витая в своих мыслях. Лишь когда она замечает взгляды, обращённые на нее, она понимает что обратились к ней. –Помоги мне, Езге, не могу достать до спины,–многозначительно говорит Саназ, с вызовом смотря на Езге. –Вокруг тебя 5 служанок. Пусть они тебе помогут,–Езге сама была удивлена такой грубости со своей стороны, как и все девушки в хаммаме, включая Саназ. Раньше, Езге не смела и слова поперек сказать даже тем, кто был ниже ее по статусу. Хотя возможно, так было потому что и ее никак не пытались зацепить. Но в именно эту секунду она слышала такую недвусмысленную усмешку в словах Саназ, что ее бросало в дрожь. –Так разве ты не служанка? Что-то я не помню когда ты стала фавориткой. Шехзаде тебя даже подарком не одарил. Чем же ты его так огорчила?–по помещение проходит волна смеха, от чего Езге мгновенно краснеет. –Я....я не,–горло сдавливает от обиды, от чего Езге не может выдавить ни слова. Над ней смеются. Все. В особенности обидно становится от факта того, что и смеяться они не должны. Она ведь ничего не сделала. В ту ночь ничего не произошло. Но им то об этом сказать нельзя. Так что девушке остаётся только выбежать из хаммама, под смешки наложниц, попутно прихватывая свои вещи.***
Над Турцией уже весела полная луна, когда Езге в бешенстве выбежала в сад. Простенькое платья было помято и сидело как то странно из-за того, что Езге одевала его в спешке, так ещё и на мокрое тело. Вообщем то сейчас она выглядела как утопленница из сказок, что рассказывали ее молодые служанки, которые так любили пугать молодую аристократку. Чем дальше шла Езге, тем менее становился ухоженным сад. Кусты становились все более дикими, а цветов становилось все меньше. В эту часть сада обычно не доходили ни слуги, и уж тем более тут не бывало госпожей и шехзаде. Так что Езге всегда была здесь в уединение. Для нее это было главным. Да и в целом, в гареме она не нашла для себя места. Конечно, в самом начале она была здесь чужой из-за незнания языка и горя, от факта того, что она теперь рабыня. Но шло время, рана заживала, а душа так и не смогла найти себе здесь места. Не то чтобы девушки из гарема обходили ее, нет. Все они были очень даже доброжелательны к Езге, будто к младшей сестре, но подруг, тех, с кем она могла бы поделиться своими печалями, она здесь не нашла. Уже на подходе к старому и огромному дубы, у которого Езге часто любила отдыхать, девушка услышала треск ветки, среди полной тишины ночи. Потом слышалось шуршание листьев. Будто чьи то шаги. И что самое страшное- эти шаги приближались, становясь все громче. Все нутро девушки сжалось и пришло страшное осознание. Она одна, ночью, в части сада куда никто не заходит да и ещё к ней кто-то идёт. И судя по шагам, это явно не наложница или калфа. Шаги отчётливо мужские. В голове всплывает мысль "лучшая защита- это нападение". Так что Езге хватается за камень, лежащий где-то у ее ног и стараясь сделать свой голос максимально угрожающим, произносит: –Не подходи! Стой там где стоишь!–к удивлению девушки уже отчётливо видимая фигура замирает и даже поднимает руки вверх. Почувствовав свое превосходство девушка решает не бежать сразу, а удостовериться нужно ли ей бежать,–ты кто такой? Но в ответ ей слышится только тишина. –Отвечай! Или...,–Езге немного раздумывает над угрозой, чтобы потом выдать,–или тебе не поздровиться,–"слишком банально" проскакивает в мыслях у девушки. И в этот раз вместо тишины она слышит....смех?! Над ней опять смеются? В душе резко исчезает страх и остаётся только обида и злоба. Езге сама не понимает, как доходит до того что она кидает камень. Камешек был небольшим, но если попадет в лицо, будет неприятно и даже больно. И к сожалению Езге она оказывается довольно меткой и камень прилетает прямо в лицо мужчины. –Ау,– вскрикивает фигура и голос кажется Езге подозрительно знакомым. Мужчина неосознанно делает шаг вперёд, выходя из тени могучего дуба и оказываясь под ярким светом луны. –Ш...шехзаде,–"Лучше бы это был разбойник"- думает Езге и понимает, что теперь ей реально грозит что-то плохое. Особо себя не контролируя, Езге забывает о страхе перед самим Мустафой и бросается к нему. Все же казни, или того же наказания фалаками она боится больше. Тонкие руки касаются лица Мустафы, поворачивая его на свет, чтобы лучше увидеть ярко-красную рану, практически с мизинец девушки. –Умоляю шехзаде, простите. Я думала это вор или разбойник, простите меня,– тараторит девушка, все также держа руки на челюсти Мустафы, стоя к нему вплотную, от чего струйка крови из раны заляпывает одно из немногочисленных платьев. Но в ответ шехзаде молчит. Боль уже давно ушла на второй план, так что он лишь наблюдал за Езге, которая так судорожно волнуется за него. Хотя, точнее будет сказать не за него, а за себя. Но Мустафа предпочитал думать, что весь это страх в ее глазах появился именно из-за того, что ему больно. Для Мустафы с самого начала эта девушка была интересна. В ее глазах не было восхищения и любви, которые были в глазах других наложниц. А когда она и вовсе решила что смерть для нее будет лучшим выходом чем ночь с ним- Мустафа окончательно ею увлекся. Впринципе он всегда любил сложные пути. Всегда ему нравилось преодолевать препятствия. Ведь ему казалось, чем сложнее путь, тем слаще будет победа. В гареме десятки девушек которые буквально упадут ему в руки. Но Езге такого бы не сделала. И именно из-за этого она ему понравилась. Она была сложнее, чем другие девушки гарема. –Ты чуть не убила шехзаде. Ты это понимаешь? Тебя теперь придется казнить,–Мустафа все этого говорил без улыбки, но интонация его голоса буквально кричала о том, что он это не всерьез. Такая рана затянется буквально за неделю. И он о ней никогда больше не вспомнит. Но Езге, в состоянии шока просто не смогла здраво оценивать ситуацию. Он лишь видела кровь и слышала слова про казнь, из уст самого шехзаде. Девушка сама не поняла, в какой момент заплакала. Глаза Мустафы округлились, он совсем не ожидал такой реакции. –Эй, тише, я пошутил. Никто тебя не казнит. Все нормально,–лицо его вмиг потеряло всякую усмешку и приобрело даже немного виноватый вид. Не зная что делать с плачущей девушкой, он решил пойти по знакомому пути. Всегда в детстве, когда его мать плакала, а случалось это часто, он просто прижимал ее к себе, со всей силой, которую мог вложить в это любящий ребенок. И сейчас он аккуратно обнимает Езге, надеясь что хоть так она успокоится. –П....пошутил?–сквозь истерику Езге понимает, что над ней снова посмеялись. В который раз. Девушка резко отталкивает Мустафу, смотря ненавистным взглядом. И уже через секунду она быстро удаляется, практически переходя на бег. И вплоть до того момента, пока Езге совсем не скрылась в темноте ночи, шехзаде с ухмылкой на лице провожал ее взглядом, уже совсем забыла о кровоточащей ране С каждой их встречей, Езге, сама того не понимая, все больше закрепляла интерес Мустафы за собой. И сама все меньше начинала боятся его, видя, что он такой же человек, как и она, а не монстр, которого она рисовала в воображении.