Фрегат

      — Вот мне интересно, кто этот старик? Это же у него слуховой аппарат, да? Во время естественно возникшей паузы, после того как учитель Павел искренне пообещал Вере совет и помощь, перед круглым столом остановилась Ася. Другая Ася, из седьмого класса, высокая худенькая угловатая девочка, манерами похожая на мальчишку. Ася была известна своей бестактностью и умением внезапно задавать странные вопросы. Сейчас она указывала на Верину толстовку — Вера как раз распрямилась, и картинка была видна во всей красе. — Это знаменитый режиссёр Дэвид Линч. Американский, — объяснил Павел. — Ася, у нас очень важный разговор. — Я не хотела вам помешать, — сказала нежданная собеседница, при этом всё ещё задерживаясь около стола. — Можно? Она указывала на тарелочку с печеньками. — Ася, проклятье, забирай всё! — Павел начал терять терпение. — Правда? — спросила девочка и взяла тарелку. — А у вас что тут, литературный клуб? — Ася, умоляю, не в этот раз. Иди в мучительскую, попей чайку, — Павел даже взмок от напряжения. Вера хихикала в сторону. — Ну ладно, я пошла, — сказала Ася и наконец удалилась. Они помолчали какое-то время. За соседним столом скрипели карандаши, старательно сопели шестиклассники. Павел знал, что Вера ждёт. Всё, что он скажет сейчас, очень важно. Архиважно, старик. Он поймал себя на мысли, что разговаривает сам с собой, а Вера ждёт и внимательно изучает его лицо, то кидая на него пытливый взгляд, то отводя глаза в сторону и ковыряя вырезанную на столе надпись «Апоптоз». Хорошо, что он расстался с усами. Утром, бреясь, Павел порезал щёку, и теперь ему нестерпимо хотелось потрогать царапину, содрать корочку. Дурацкая детская привычка. Вместо этого Павел потёр подбородок и заговорил. — Послушай, Вера, мне очень понравился этот отрывок про Пустошь. Нет лишних подробностей и описаний, введения в тему, всей этой дэвидкопперфильдовщины. Хотя я люблю Диккенса, кстати. — Я тоже, — подхватила Вера. — Ещё здорово, как ты вводишь детали из твоей повседневной жизни в текст. Это очень ценное умение. Такие детали оживляют и дают работе лицо, неповторимое звучание. АЖ, арбалеты. Вера улыбнулась. — И вот это место про кролика. Про то, как он бежит в траве и шевелит ветку и трава оживает. Ты это видела? — Видела, когда гуляла с моей собакой. — И когда мёртвый кролик стал тяжёлым. Это же из личного опыта. — Да. Когда собака заболела… Пришлось её усыпить. Потом мы должны были отнести её в сад, чтобы похоронить. А она такая тяжёлая. Когда она живая была, я столько раз брала её на руки, как ребёнка. А тут — такая тяжесть. Снова пальцы обводят апоптоз. Вера кусает губы. Павел продолжает деловым тоном: — Так и работай, ничего не стесняйся. Это ТВОЙ роман, и именно такие детали делают его твоим. Теперь давай обсудим логику и композицию. Это то, что всё время надо держать в голове. Можно даже записать как что-то вроде плана. Этот план может меняться, но ты всегда должна понимать, где ты сейчас находишься, к какой цели идёшь и что происходит. Ты творишь новый мир. Понимаешь? Верины глаза радостно заблестели. — Итак, — продолжил Павел, — если ты мне доверяешь… — Доверяю. — Тогда начнём. Логика и композиция. Кто наш герой? — Ну, это мальчик примерно моего возраста или на год младше. Он сирота, одиночка, его не любят — он изгой. — Почему? — Дурной характер, дурная кровь, как говорят. У него родители с плохой репутацией были, но это я ещё не обдумала. Он не безобидный тихоня. Он вредный, с перепадами настроения, мстительный, ненадёжный, болезненный. То есть не то чтобы он инвалид, или хиляк какой. Просто не качок. А в школе престижно быть сильным физически. — Нет опасности скатиться в «Последнее испытание»? — Думаю, нет. У Фрегата, например, нет брата-близнеца, его фактически некому защищать. Но есть и что-то общее. Здоровье он подрывает, потому, в основном, что ходит в Пустошь. На Пустошь наложен запрет. Давно в этом месте шла химическо-магическая война. Вера пристально посмотрела на Павла, убедилась, что он не смеётся, и продолжила: — Там вредные испарения. И кости мёртвых под пластами земли. И все они умерли беспокойно, ну, то есть не обретя покоя, на войне. А ещё там бесплотные духи магов. Они не умерли, это их тени. Знаешь, как человек в Хиросиме. Камера засняла его тень. Тень без человека. Но никто ничего толком о Пустоши не знает, всё забылось, остался только инстинктивный страх. — Давай вернёмся к главному герою, к Фрегату. — Давай. Он амбивалентен. Ого! Ещё одно слово из тезауруса. — У него два имени. На самом деле официальных имён больше. Но в романе его называют двумя именами. Сам себя он зовёт Фрегатом, это имя ему дал отец. Образ отца он романтизирует, а потом должен разочароваться. Это, кстати, связано со значением слова «фрегат». Ну а в школе у него прозвище Падальщик. — Почему? — Он любит препарировать мёртвых животных в школьной лаборатории, не боится всяких тварей, они к нему так и липнут. А ещё внешность. — Что внешность? — Я это ещё толком не обдумала, но хочется обыграть. Он себя видит другим, не как в зеркале. Он для себя самого сильный, красивый, он настоящий мститель. А на деле — только это не сразу становится понятным — у него лицо изуродовано огромным красным родимым пятном. Ещё поэтому Падальщик. Птицы-падальщики, когда едят мёртвое тело, погружают в него голову и пачкаются. Вера снова внимательно посмотрела на Павла. Тот ободряюще кивнул. Всё в порядке, меня таким не испугать, даже если бы я сейчас обедал, ни один мускул бы на лице не дрогнул, клянусь! — С героем понятно, — сказал учитель Павел. — Думаю, дальнейшие события раскроют его характер. Школа? Где она находится? — В нашем мире. Я ещё точно не решила. Но это должно быть что-то удалённое от цивилизации. Где-то в западном Китае, например. Время, время уходило. Скоро начнутся его допы, и хлынут школьники с отработками. Приходилось поторопиться. — Школу надо будет обдумать детально: кто туда поступает и как, кто препы, чему учат, какой режим дня. Давай теперь проговорим основную линию сюжета. Она есть? — Да. Задумка такая. Фрегат сильно обижен на других детей. Он думает только о мести. Это желание мстить приводит его в Пустошь. В Пустоши он знакомится с тенью древнего мага. Тот учит его старинной игре. Это игра странами для обретения могущества. Как компьютерная игра, только всё по-настоящему. Фрегат подсаживается на эту игру. А потом выясняется, что за неё надо платить. И платить тоже в реальной жизни реальными страданиями. Ну, перед ним встанет выбор. Возможно, будут два финала. Павел предостерегающе поднял палец. — Я помню. Не плагиатить у «Последнего испытания». — Точно. Стало быть, наш герой заигрался. А потом должен заплатить. — Да. — Время действия? — 1973 год. — Почему именно этот? — Во-первых, я хочу описать безгаджетное время. Понимаешь? Хочу проверить, смогу ли я без этого. Родители рассказывали, что раньше, без гаджетов, все краски мира были ярче. — А звуки резче, — подхватил Павел. — Может, потому что они были молодыми? — Может, — согласилась Вера. — Но я хочу проверить, смогу ли я. — Но есть ещё причина. Очень уж точная дата. — Да. Есть подходящая страна для игр героя. — Какая? — Чили. Павел удивлённо вскинул брови. Впрочем, чему удивляться? Родители могли рассказать*, да и интересы ешек в гуманитарной сфере традиционно простирались от Уго Чавеса до Боабдиля. Время пролетело незаметно, и пришла пора разбегаться. Веру ждал Азамат и коллоквиум по биологии. К Павлу на допы уже заявились дотошные математики. — Итак, контрольная встреча через неделю, — подытожил Павел. — К тому времени у тебя должен быть новый текст для публикации. «Газета» нанимает вас, мистер Диккенс. Они убрали со стола чашки, и уже через несколько минут Павел вошёл в классный кабинет, бормоча себе под нос: «Шёл 1973 год».

Погружение

      Шёл 1973 год. Пятого мая Марку Аврелию Фрегату Мельчору по прозвищу Падальщик исполнилось тринадцать лет. В тот день он лежал в Пустоши в тени большого камня и грезил о величии, силе и власти. И ещё о мести. Грёзы Фрегата были так сладки, что его разморило, и он крепко заснул и не пробудился даже тогда, когда на его лицо упали тёплые тяжёлые капли дождя, столь редкого в этих местах. Во сне Фрегат слышал близкое карканье ворона и испугался бы, что коварная птица выклюет ему, лежащему навзничь, глаза. Но он знал, что это почти друг, одноглазый ворон Андрус, и потому не проснулся. Фрегата разбудил Райхгольд, стоявший над ним и тычущий ему в плечо своим посохом. — Восстань юноша, — сказал старик. — Сегодня ты готов к погружению. Фрегат не помнил, как он пришёл в школу, потому что вскоре после возвращения его поглотило сильнейшее впечатление. Фрегат стоял в школьном туалете перед мутным потрескавшимся зеркалом. Чтобы окончательно смыть с себя грёзы, он брызгал себе в лицо водой из крана. Вода была обжигающе-холодной. Старинные насосы качали её из самой глуби земли, из специально прорубленных скважин. «Горячий лёд», — прошептал Фрегат и уставился в своё отражение. Он уже давно привык видеть там смутное очертание свирепого и непреклонного узкоглазого воина и уже не отдавал себе отчёта, что это не он, не Фрегат. Мутную расплывчатость отражения он приписывал ветхости школьного оборудования. Неожиданно отражение сфокусировалось, как будто кто-то поправил резкость. Теперь Фрегат мог разглядеть образ во всех мельчайших деталях. Он видел перед собой воина и мальчишку одновременно. Это было понятно по тому, что, несмотря на печать грубой жестокости, кожа на лице юноши была нежной, розоватой, покрытой едва заметным пушком. От левой брови вниз наискось, через нос и правую щёку тянулась алая полоса боевой раскраски. Фрегат дотронулся пальцами до своей щеки, и юноша в зеркале повторил его движение. Фрегат прикусил нижнюю губу — отражение сделало то же самое. На обоих лицах заиграла торжествующая улыбка. Затем внимание Фрегата привлекло что-то за плечом молодого воина. Какой-то тонкий силуэт вырисовывался на туманном фоне. Девочка — светлые волосы до плеч, худые ноги с большими ободранными коленками торчат, косолапя, из короткой юбчонки. На футболке — он не мог различить, но знал, что это так — надпись «Кира». «Кира», — прошептал Фрегат, и ему показалось, что во рту возник до боли приятный и утраченный где-то далеко позади вкус — то ли медовых лепёшек, то ли мятных леденцов. И в то же мгновение зеркальную поверхность заволокло дымом, из которого выплыло лицо Райхгольда. Маг был, казалось, более недоволен, чем обычно. — Сантименты, — прошипел он. — Вот что нас губит — сантименты. «Я полагал, вас погубила химическая бомба», — подумал Фрегат, но сказать не решился. — Идём! — кивнул Райхгольд, и зеркальная поверхность слегка прояснилась. Фрегат оглянулся, как будто не знал, что увидит разве что тень на кафельном полу, и поспешил в подвал, где было устроено библиотечное хранилище. Книги, собственно, здесь не столько хранились, сколько умирали. Основной фонд перевели на микроплёнки, а бумажные книги законсервировали в башне, где можно было следить за влажностью и куда не проникали крысы и жучки. В подвале же оставалась всякая неопознанная всячина, не представлявшая, по мнению экспертов, ценности и сильно повреждённая плесенью или жучком. Посредине погружённого в полумрак помещения по чьей-то странной прихоти был размещён старый ободранный бильярдный стол с грязно-зелёным сукном, по углам погрызенным мышами. Среди учеников ходили слухи, что в ночь с субботы на воскресенье, когда в школе остаётся всего один дежурный преп, сюда спускаются старшекурсники, чтобы играть в карты на пальцы. Болтали, что Дылда Петерс именно так потерял три пальца на левой руке и теперь вынужден носить чёрную кожаную перчатку, под которой скрывается протез. Фрегат расшвырял ногами валявшиеся на полу обрывки свитков и прочую дрянь, отчего поднялась пыль, он закашлялся, споткнулся о что-то, смахивавшее на нижнюю челюсть, ухватился руками за бильярдный стол и тут же застыл от ужаса. По другую сторону стола, расправив плечи и распрямив спину, стоял Райхгольд. Он ничуть не напоминал согбенного старца, каким представлялся Фрегату, когда тот размышлял о временах, когда маг был чем-то больше собственной тени, а земли Пустоши ещё не пропитались синим ядом. Перед Фрегатом высился человек, казалось, без возраста, весь состоявший из ярости и гнева. Его лицо было словно вырезано из красного дерева, глаза сверкали, узкие губы змеились кривой усмешкой, о скулы можно было порезаться — стоит только поднести руку. Но кто осмелился бы сделать это? — Встань, тварь! — прошипел Райхгольд. — Ничтожество. Фрегат выпрямился, дрожа всем телом и всё ещё цепляясь за край бильярдного стола. Если можно было стать более разгневанным, то именно это произошло с Райхгольдом. Он возвысил голос, в то в время как Фрегат чуть не обмочился от страха. — Разве ты тварь?! — воскликнул Райхгольд. — Разве ты ничтожество?! Отвечай! — Нет, — выдавил из себя Фрегат, заставляя тело распрямиться. Райхгольд простёр руку над бильярдным столом, вытянул указательный палец и сделал им лёгкое круговое движение. Крупная жирная крыса, решившая сдуру, что именно сейчас самый подходящий момент, для того чтобы проскользнуть мимо человеческих ног в свою нору, внезапно поднялась в воздух и застыла на уровне стола. Райхгольд ещё раз покрутил пальцем — крысу отпустило, но она всё ещё продолжала болтаться в воздухе, извиваясь своим лоснящимся телом и пронзительно визжа. От зверя волнами шёл ужас и нестерпимая вонь. — Вот — тварь, вот — ничтожество, — сказал Райхгольд, кивком указывая на крысу. — Уразумел? — Да, — ответил Фрегат, отлично понимая, что маг не потерпит, чтобы он кивал головой или мямлил что-то невразумительное. — Мне ясно, учитель. Райхгольд зловеще улыбнулся, щёлкнул пальцами — крыса мгновенно превратилась в огненную вспышку и исчезла. Осталась только вонь. «Как от Райхгольда осталась только тень после химической бомбы», — подумал Фрегат. Он опасался, восхищался и ненавидел того, кого только что назвал учителем. — Ты никогда не сможешь играть странами, если не уяснишь, что такие, как мы, управляем тварями. Если ты не можешь повелевать тварями, то эта затея не для тебя — лучше пойди в гимнастический зал и поиграй в серсо или напиши мамочке, чтобы она срочно приехала и утёрла тебе сопли. Это был удар ниже пояса, но Фрегат заставил себя стоять прямо и смотреть в лицо Райхгольду. Сейчас он считал, что лучше пускай его, Марка Аврелия Фрегата Мельчора, боятся и писаются от страха, чем такой позор испытать ему самому перед кем бы то ни было, хоть перед безумной тенью из Пустоши. Райхгольд вытянул над бильярдным столом соединённые руки, плавно развёл их в стороны, и Фрегат увидел на грязно-зелёной поверхности ветхий пергамент, испещрённый какими-то знаками. Пергамент занимал почти весь стол, а знаки напоминали китайские иероглифы, но даже Фрегат понимал: перед ним что-то другое. — Кто это написал? — спросил он, поддавшись внезапному порыву и чувствуя, что страх в его сердце сменяется любопытством и желанием испытать себя. Как ни странно, на этот раз Райхгольд не разгневался, а спокойно ответил: — Монахи из гор Тибета. — Что?.. — Фрегат чуть ли не разочаровался. — Эти бритые миролюбивые существа в оранжевых простынях? Да они даже китайцам не смогли дать отпор. — Конечно нет. Эти просто заняли пустующее место. Как плесень, распространились повсюду со своими дурацкими ступами и флажками. Нет, до них в Тибете, в самых неприступных местах, обитали монахи Бонпо — настоящие служители тёмной материи. Они носили чёрные одежды и умели управлять древними демонами. Именно они создали игру странами. Последний раз они играли в 1914 году. Говорят, тогда в нос одному монаху залетела мошка, тот чихнул, и от этого сдвинулись кости. — И что? — В России произошла Революция. — Куда же они делись, эти монахи Бонпо? — Есть две версии событий. По одной они были наказаны тёмными силами и потеряли своё могущество, стали обыкновенными людьми. По другой — ушли в глубокое подполье и затаились. Гитлер отправлял в Тибет экспедиции на поиски монахов Бонпо. — И что же? Они нашли этих монахов? — Нашли несколько старцев, те рассказали об игре странами. Гитлер очень желал играть, да только… — Что? — Только свитка у них не было. На этот раз у Фрегата хватило ума не задавать больше вопросов. Он почувствовал, что минутка человечности закончилась и Райхгольд снова во власти гнева, желчности и нетерпения. Страшно было даже представить, при каких обстоятельствах он получил свиток. Одновременно при мысли о том, что Райхгольд может заметить его слабость, Фрегата охватывал ужас, который никак нельзя было проявить. Так Фрегат успешно проходил первые уроки лицемерия. — Что ж, начнём, — сказал Райхгольд. — Ты ещё неопытен, чтобы играть несколькими странами сразу. Начнём с одной страны. Но сначала обряд погружения. Отвечай на мои вопросы. Они стояли друг против друга — тринадцатилетний мальчик, забывший, как он выглядит в зеркале, и тень, восставшая из Пустоши, которую он назвал учителем. Между ними на бильярдном столе простёрся ветхий пергамент с могущественными тёмными письменами. Стояла абсолютная тишина: крысы прятались по своим норам, спёртый воздух был неподвижен, остатки прежней библиотеки, как спрессованный прах, покоились на полу; казалось, даже жучок, методично точащий обрывки переплёта, застыл в ожидании. Весь мир сейчас не существовал. Не было школы, лаборатории, теплицы, гимнастического зала, Пустоши, Мавра, Сыра, Русского, Беспалого Петерса. — Ты вступаешь в игру странами, — начал Райхгольд. — Да, учитель, — слова как бы сами лились из Фрегата. — Вступив однажды, ты не выйдешь до окончания игры. — Я не выйду до окончания. — Я понимаю, что в этой игре надо за всё платить. — Я понимаю, что за всё надо платить. — Я знаю, что за каждое умение надо платить отдельно. — Я знаю это. — Я отвергаю талион. — Я отвергаю талион. — Я вступаю в игру странами. — Я вступаю в игру странами. Где-то в глубине мозга Фрегата мелькнула мысль, что надо бы разузнать, что такое талион, но он уже был поглощён происходящим на бильярдном столе. По мановению указательного пальца Райхгольда пергамент вспыхнул и исчез и тут же на его месте появилась такая же ветхая карта мира. Карта была старой, но отражала современную ситуацию — Фрегат, один из самых успешных по географии в школе, сразу это отметил. — Выбирай страну, — сказал Райхгольд. Фрегат сразу отверг Европу и Азию (навязли в зубах за последнюю сессию), Австралию (страна-материк его как-то смущала), Африку (которая также раздражала: слишком много стран, непонятно чем отличающихся друг от друга). Антарктида, ясное дело, не в счёт. Оставались обе Америки. Фрегат мысленно пробежался сверху вниз по карте, и его взгляд зацепился за узкую красную полоску, похожую на кривую саблю. — Вот это, — определился Фрегат и, наклонившись, прочитал название. — Чили. — Отлично, — подхватил Райхгольд. Он почему-то торопил события. — Чудный выбор. Конфликт там уже есть. Выбирай сторону. Карта исчезла, и на её месте появилось лицо какого-то старикана в массивных роговых очках. Райхгольд стал нетерпеливо объяснять. — Это президент Сальвадор Альенде. За него народ, рабочие, крестьяне, молодёжь, чёрные футболки — потомки туземцев, коммунисты всего мира. «Ого! — подумал Фрегат. — Мощно. Кто же против этого динозавра?» На поверхности бильярдного стола появилось другое лицо. Мужчина значительно моложе президента, в строгом военном френче, при генеральских погонах, чёрные волосы, решительные черты лица, плотно сжатые тонкие губы, маленькие круглые очки с затемнёнными стёклами. — Генерал Аугусто Пиночет. За ним армия, местная элита, бизнесмены, мумии — так в Чили называют креолов — и власти США. Времени на размышление Райхгольд не давал, но Фрегат уже решился. Он выпрямился над столом и произнёс: — Мой выбор очевиден.