Фрегат

      В безупречно голубом небе плыли чистые, напевные звуки колокола. Сегодня, видимо, был какой-то религиозный праздник, ведь в обычные вечера соседняя церквушка стояла притихшей, с закрытыми, будто наглухо, дверями. Учитель Павел посмотрел на своё отражение в большом, во всю стену, зеркале, к вящей радости Ранди недавно установленном в актовом зале. Ранди, однако, жаловалась на дефектную кривизну зеркальной поверхности, но Павел только сейчас заметил, что её претензии имели основание: в правой части зеркала перед ним предстал расплывшийся в боках коротконогий человек неопределённого пола и возраста в красной фехтовальной маске. Встревоженный Павел судорожно схватился за талию: он слышал, что бросающие курить сразу же начинают толстеть. Но, к счастью, это был дефект отражения, а не его тела. Нестерпимо захотелось снять маску и почесать нос, но пришла его очередь выходить на обоюдку на середину зала, и Павел ограничился тем, что энергично помотал головой. Говорун, преподававший в школьной секции СМБ, ровесник Павла, выставил вперёд шашку и уверенно продвигался вперёд. Учитель Павел, однако, не спешил к нему навстречу: он знал, что как только коснётся шашки Говоруна, тут же получит смертельный удар и на том схватка кончится. — Ну же, Паша, — с укоризною в голосе подбодрил Говорун. Павел, отступивший было к роялю Вертинского, устыдился своей трусости, дотронулся шашкой до шашки Говоруна и сразу отчаянно перешёл в наступление. Говорун вырубил его на первой же серии, но Павел вошёл в раж и не пожелал уходить с поля боя, а продолжил нападение, по собственному желанию восстав из мёртвых, устремясь вперёд и прикрываясь баклером. — Ах так! — с азартом воскликнул Говорун и, более не сдерживая своей силы, атаковал учителя Павла несколькими резкими выпадами. Шашка Говоруна врезалась в самый центр красной маски. Павлу показалось, что переносица вдавилась в череп, туда же скатились глаза, а голова уже приготовилась слететь с позвонков и поскакать по полу. Павел счёл за лучшее признать поражение и сесть на стул. В центр актового зала вышла Вера Александрова. Вера присоединилась к занятиям СМБ недавно. Это совпало с началом её сотрудничества со школьной газетой «Ерундень» и с учителем Павлом, но было вызвано отнюдь не обаянием последнего. В прошлом году девочка тоже начинала школьный год с этой секции, но постепенно кабала и хвосты отрезали для неё возможность заниматься с Говоруном. В этом же году ситуация сложилась по-другому: Вера воспользовалась правом посещать занятия мечевым боем вместо уроков физкультуры. На физре, в маленьком душном зале ей было тяжело, а время пары можно было использовать для отработки долгов. Учитель Павел наконец-то смог снять маску, почесать нос, растереть пострадавшую переносицу и размазать пот по лбу. Вера меж тем смело шла в бой, делая круговые движения шашкой и баклером одновременно, как это было принято у старшеклассников. Обычно угловатая и нескладная, сейчас она двигалась с грацией пантеры, и Павел невольно залюбовался ею. Сегодня на Вере была ярко-розовая майка с одной единственной надписью — узкая полоска с буквами скрывалась за защитным нагрудником, но Павел знал, чтó там было написано: «Stopandthinking». Получив смертельный удар, Вера собралась было покинуть арену, но Говорун остановил её, лукаво указывая на свою шашку: он бил не остриём, а тупой частью, так что поражение на самом деле не засчитывалось. Веру такое коварство разозлило, но и заставило быть осторожней, чтобы в следующий раз дорого продать свою жизнь. Поняв, что Вера медлит и теперь не будет необдуманно атаковать, Говорун спрятал за спину шашку, отставил в сторону баклер, выкатил колесом грудь и стал вразвалочку прохаживаться по залу, всем своим видом показывая, что не собирается защищаться. Вера подумала, ринулась на него, получила свой тычок в плечо, но ещё до этого как следует врезала Говоруну по ногам. — Отличный удар, — похвалил Говорун и освободил место в центре зала для следующего бойца. Учитель Павел смотрел на Веру. На ней была казённая маска с широкими отверстиями, за которыми — он это не столько видел, сколько ясно чувствовал — расплывалась довольная Верина улыбка.

***

В конце занятия, как это было принято, они парами отрабатывали приёмы тайшоу, а затем все по очереди подходили к Говоруну за своей долей тычков и бросков. Единоборство с мастером по кругу шло быстро: Говорун расшвыривал своих учеников разного возраста, роста и телосложения, как Джекки Чен хулиганов. Вера сегодня, особенно после победы над учителем в мечевом бою, пребывала в каком-то лихорадочном воодушевлении и во время тайшоу бросалась на Говоруна, как тигрица, а после поражения не хотела уходить, так что в итоге получила укоризненное замечание от мастера и отошла в сторонку, сопровождаемая взглядами товарищей и весьма довольная собой. — Ну хватит, занятие закончено, — сообщил Говорун, завершив очередной круг. — Паша, ты отвечаешь за оборудование. Вера, ты помогаешь. Это было не наказание, а правило: обычно новенькие или присоединившиеся после перерыва помогали относить имущество секции в подвал, где хранился спортивный инвентарь. С помощью нескольких мальчишек учитель Павел и Вера оттащили мешки с шашками, баклерами, масками и прочими ценностями в П5. Мальчишек отпустили, от них в деле аккуратного размещения инвентаря всё равно не было проку. Вера с Павлом задержались, чтобы всё привести в порядок, как требовал Говорун, и Павел, улучив минутку, спросил, как продвигается «Фрегат». Ответ был неожиданно уклончивым, Вера заявила, что ей нужно переодеться, чтобы начать соображать, и они условились встретиться на первом этаже у питьевого агрегата. Павел думал, что опередит Веру, однако, когда он, насвистывая и шевеля отдающими болью плечами, сбежал по трём ступенькам нижнего холла, девочка была уже там и жадно, большими глотками пила воду, снова и снова наполняя пластиковый стаканчик. Затем она смяла стаканчик, но не выбросила, а продолжала сжимать в руке, другой рукой стёрла с верхней губы водяные усы и молча, с вызовом уставилась на Павла. Розовую майку «Stopandthinking» она поменяла на серую толстовку с распадающимся на осколки магом. — Ну, Вера, — растерянно пробормотал Павел, — как твой «Фрегат»… продвигается?.. — Никак! — грубо выкрикнула Вера. Павел знал, что в такие моменты подросткам надо говорить что-то ободряющее, что-то из техники активного слушания, но у него язык не поворачивался произнести это фальшивое: «Я вижу, что ты злишься и принимаю твои чувства…» Возможно, надо было сказать что-то резкое, мужицкое, как Гриц, но и этого Павел не умел. К его огромному облегчению, Вера начала выруливать сама. — Я бездарь, — сказала она и опустилась на школьную скамейку, стоявшую у стены. Но не заплакала, как барышня из Смольного института, а продолжила спокойно и трезво: — Я прочитала «С кем бы побегать» Давида Гроссмана. За пару дней проглотила. Вот это книга! Огонь, сила! И она настоящая, о реальных людях, о реальном зле в реальном мире. А у меня что? Мальчик-чародей — после Гарри Поттера это даже пошло. Китай, Пустошь — всё фальшиво! Игра странами… тоже муть какая-то. — Игра странами — совсем не муть, — решительно возразил Павел. — Это очень оригинальная авторская задумка. А насчёт живописания реальности — ты что действительно думаешь, что окружающую нас реальность можно описывать только через реальные события? Что, кроме метода классического реализма, всё остальное — фальшивка? Вера слушала внимательно, продолжая терзать остатки пластикового стаканчика. Учитель Павел продолжил: — А как же образный язык, язык метафор? Он зачастую объясняет лучше, чем любой реализм, бьёт в самую точку, когда остальные способы мажут. Павел взял Верину руку со стаканчиком в свои ладони и мягко, но властно разжал её пальцы. — Знаешь, что ты сейчас делаешь? Метафорически режешь себе руку. Наказываешь за бездарность. Павел отшвырнул стаканчик в сторону бачка для мусора, лёгкий пластик не долетел и шлёпнулся на пол. Учитель Павел поднял стаканчик и послал его точно в центр бачка поверх упаковок от булочек из «Ашана» и стаканчиков от коктейля из «Макдоналдса». Вера хихикнула, а Павел сказал: — Ты проходишь вторую стадию, и я тебя об этом предупреждал. Первая стадия романиста — упоение собственным вдохновением, всё это томленье упованья. На второй стадии вдохновение отступает, и его уже надо ловить — качать хвост собаке. Приползают червяки сомнения и вгрызаются в сердце — метафорически. Или крысы, как пишет тот же Гроссман. На этой стадии особенно опасно сравнивать себя с другими писателями. Я бы даже рекомендовал не читать художественной прозы, пока не окрепнет тело твоего романа. — Ты так говоришь, Паша, будто сам пишешь. Ты пишешь? — спросила Вера, вдруг застав его врасплох. Само собой разумеется, он должен был легко и небрежно проронить «да, конечно». А как иначе? Признаться в собственной творческой бесплодности и продолжать менторство? Не признаваться и лгать? Но одного взгляда на Верино лицо было достаточно, чтобы понять: никакая ложь не пройдёт. К счастью или к несчастью, но здесь Павел столкнулся с чем-то органически несовместимым с миром выпускников литинститута и авторов, публикующихся в популярных журналах. В Вере он видел человека, для которого на деле, а не в разглагольствованиях творить значило жить, это была жажда и мука, огонь, растворённый в крови и требовавший выхода. А также не принимающий ничего, кроме правды. — У меня был долгий перерыв, — признался Павел, — творческий кризис. Потом я пришёл в школу и не писал уже по другой причине — не было сил, с головой уходил в работу, вникал во всё — ты же знаешь, система у нас необычная, и взрослым ещё труднее, чем детям. Но я стал копить наблюдения, делать зарисовки. И теперь задумал кое-что. — Роман? — Да, из школьной жизни. Но пока он в нулевой стадии — только вырастает из зыбкого тумана. — Ну вы чё, домой-то собираетесь? Я ворота закрываю, — грубая реальность встряла в их разговор в лице охранника Вани, и Вера с учителем Павлом поспешили к выходу.

***

В переулке они распрощались: Вера побежала в метро, а Павел решил пройтись до Новокузнецкой, чтобы обдумать всё сказанное и — главное! — недосказанное. Но сначала ему требовалась добрая порция металла. Поэтому он достал плеер с наушниками, врубил на полную громкость «Легенду Ксентарона» и шёл, засунув руки в карманы и фальшиво подпевая, чем пугал гостей столицы, которые шарахались от него, а некоторые даже крутили пальцем у виска. По Красной площади он прошёл почти паинькой, зато на Москворецком мосту позволил себе изобразить гитариста со всеми его рок-пассами и ужимками. Когда Павел приближался к CoffeeBeanу на Пятницкой, ему уже совсем полегчало, и он вошёл в кафе респектабельной походкой молодого карьериста, заказал чай-матча со свежей мятой, расположился за столиком в углу и даже взял газету. Тут-то подполз самый большой червь и вцепился в его беззащитное сердце. Это была неразрешимая проблема, о которой Гриц говорил на летнем педсовете, проблема корневая, краеугольный камень. Гриц формулировал её так. Мы воспитываем успешных людей. Значит, мы сами должны быть успешными. Но успешный человек не пойдёт работать в школу. Учительская служба, особенно в формализованной системе, предполагает некую ущербность. Гриц говорил, что Е-профиль пытается решить эту проблему, поощряя препов достигать успеха в параллельных областях. У каждого хорошего препа должна быть мечта, и надо стремиться к её осуществлению. Всё это было правильно, и, наверное, Гриц с его бешеной энергией и самодисциплиной мог следовать таким путём. Но не он, Павел. Он чувствовал, что его просто не хватало на всё. Школьная жизнь отнимала очень много времени и сил, практически поглощала его, его личность. Но Павлу было грех жаловаться: когда его взяли в Е-профиль, его личность была близка к полному краху, и школа дала ему новую жизнь, практически реанимировала его. Теперь же его разрывали противоречия: школа явно не была его мечтой, но стала его жизнью, он сросся с нею до такой степени, что разделение стало бы убийством. Но Павел всё ещё дерзал мечтать о большем — о писательской стезе. Ему не давали покоя лавры Стивена Кинга: смог же «неудачник», которому методично отказывали все издательства, не пасть духом, добиться славы. Но для такого пути надо было чем-то жертвовать. А чем мог пожертвовать он? СМБ? Нет, он загнётся без хоть какой-то физухи. Оставался только сон — всё остальное время занимала школа. Но это тоже не его вариант — Павел отчётливо осознал это, когда забыл ребёнка в автобусе после изнурительной бессонной недели в школьном лагере. Тогда всё обошлось благополучно (недолгая погоня за автобусом на такси с первоначально ошеломлённым, а потом охваченным азартом таджиком за рулём), но Павел извлёк из истории должный урок: преп обязан следить за своим здоровьем и хотя бы иногда высыпаться. Ну а как же Вера? Как эта девочка с её кабалой, хвостами и прошлогодней геометрией находила время, чтобы творить? Может быть, у него, Павла, не было того огня в крови, который жжёт кости и ищет выхода — или ты умрёшь? В задумчивости учитель Павел вышел из кафе и на улице встретил Соню, что не было неожиданностью, так как та снимала комнату по соседству. — Слушай, Соня, ты пишешь? Ну, свои произведения? — с места в карьер начал Павел, будто Соня составляла ему компанию в его недавних размышлениях. — Не-а, — беззаботно отмахнулась коллега. — Мне характеристики надо написать. И из других препов выбить, чтоб всё вовремя было! Есть слова, которые, сказанные в нужный момент, поднимают со дна и переносят человека на солнечную сторону улицы.

Легенда о подземном народце. Начало

Есть слова, которые, сказанные в нужный момент, поднимают со дна и переносят человека на солнечную сторону улицы. Сказанное Врелем, учителем слов, всколыхнуло нечто в замороженной душе Фрегата. Обычно на парах по словам Марк Аврелий Фрегат Мельчор впадал в состояние полного отупения, так что у него даже иногда текла слюна. Это могло бы вызвать взрыв хохота и насмешек, но только не у Вреля. Злить этого препа рисковали только вновь прибывшие в школу неофиты, ещё не попавшие на заметку ни Врелю, ни его языку — злому, острому, безжалостному, изощрённому в науке вербального издевательства. Опытные ученики даже делали ставки, за сколько минут Врель доведёт до слёз новичка, позволившего себе лишнее на его паре. Излюбленной площадкой учителя слов была общая столовая. Мельчора-Падальщика Врель терпел по одной причине: от младших учеников по его предмету требовался всего лишь идеальный конспект, а конспекты Фрегата были лучшими не только среди работ сверстников, но и по всему Колледжу Виртуозов Магии. Пока Фрегат тупо глядел в пространство и мысленно бродил по Пустоши, перебирая чётки воспоминаний и ощущений, рука послушно и быстро водила по бумаге, фиксируя всё сказанное препом. Мельчор-Падальщик не боялся выпасть из общего хода учебной пары. Ему, искусно владевшему наукой подслушивания, было отлично известно, что самое важное по данному юниту начнётся в старших классах, когда на смену лекциям придут практикумы. «Унижение словом», «Лесть», «Двенадцать шагов словоразрушения», «Лгать как жить» — Фрегат с нетерпением ждал этих занятий, не ведая, что уже стал лучшим в данном искусстве и что встречи с Райхгольдом закалили его для будущих битв. Но иногда — очень редко — что-то в монотонной речи Вреля привлекало внимание Мельчора. Есть слова, которые, сказанные в нужный момент, поднимают со дна и переносят человека на солнечную сторону улицы. Кира знала такие слова для него, Марка Аврелия Фрегата Мельчора по прозвищу Падальщик. Хороший мальчик Фрегат. Она произносила нараспев, с раскатистым «р», как на занятиях у логопеда: «Харро-о-оший мальчик Фрегат». Шемроший фальшых. Шиух-шуах. Тут можно было посмеяться. Последнее звукоподражание уже не было редукцией «хорошего мальчика» — так заканчивалось их хитрое тайное приветствие: после строго регламентированных пассов пальцами правой руки следовало сжать их в кулак, кулаки сближались с лёгким стуком, затем разводились, пальцы снова высвобождались и делали в воздухе волну. Вот тут-то и возникал «шиух-шуах». Со временем, например в опасной ситуации, когда на счету была каждая секунда, шиух-шуах заменял хорошего мальчика Фрегата. Но всё же Мельчор любил, когда Кира повторяла эту глупую фразу полностью, в её первозданно-невинном значении. Хороший мальчик Фрегат. Похоже, она искренне верила в это. Думала, что знает, какой он на самом деле. Шемроший фальшых. Нет, он не был хорошим мальчиком. Скорее всего, не был тогда и уж точно не был теперь, когда он стал Падальщиком в Колледже Виртуозов Магии. Но почему сознание подкидывало ему эти обрывки воспоминаний? Сначала в мутном зеркале в туалете, теперь — на очередной скучной лекции Вреля. Впрочем, именно эта лекция была не так уж плоха. Из вонючего ила удалось извлечь жемчужину. Мельчор считал такие дни удачными: он давно понял, что в Колледже Виртуозов Магии ты должен сам о себе заботиться. Если хочешь обладать настоящим знанием, подстерегай его, как охотник в засаде ждёт редкостную птицу. Если она появилась, хватай, используй мгновения, пока мир снова не погрузился в спячку. Эту истину постигли немногие. Большинство учеников в Колледже Виртуозов Магии просто коротало невыносимо скучные часы пар и изобретало способы, какими можно было бы развлечься. Годилось любое: издеваться над Падальщиком и другими слабаками-аутистами, смазать турник маслом перед уроком физры с Эугеном, курить в рукав или есть на занятии самую вонючую в мире воблу, купленную у китайцев на деревенском базарчике. Мельчор уже давно выяснил, что все эти виртуозы магии — лишь неудачники, выпертые из прочих школ, с одним отличием от просто тупых гопников: их семьи могли позволить себе отвалить изрядную сумму, за то чтобы их наследники уехали далеко и надолго, а вернулись с престижным дипломом. Есть слова, которые, сказанные в нужный момент, поднимают со дна и переносят человека на солнечную сторону улицы. Врель закончил размеренную бубнёжку и в качестве отдыха перед очередной сентенцией сделал паузу и окинул класс мрачным тяжёлым взглядом из-под набухших век. Ученики сидели, опустив глаза долу и тщательно царапали что-то на своих листках. Только один человек рискнул оторваться от своей писанины — с последней парты Марк Аврелий Фрегат Мельчор смотрел на препа ясным холодным взглядом. Врель передёрнул плечами, желчно скривил рот, затем передумал делать замечание, а только склонил голову набок — как бы заговорщически кивнул. В этот момент Фрегат, к своему удивлению, отметил, что Врель до безобразия похож на ворона Андруса из Пустоши. Мальчика даже передёрнуло. Он сразу же вспомнил школьные байки об учителях-нагвалях, в которые давно перестал верить. О том что препы, особенно если остаются в одиночку дежурить по школе, могут по своему желанию превращаться в разных тварей, чтобы легче было следить за учениками и усмирять их, если потребуется. Малыши всерьёз верили, что пара ворон, изгода в год заселяющая древнее гнездо в куще векового тополя, — это на самом деле директор колледжа и завхоз (и по совместительству ответственный за безопасность) АЛП по прозвищу Железная Леди. Фрегат не верил. Но сходство Вреля с Андрусом заставляло пересмотреть позиции. Мало ли что ещё могло вылезти из Пустоши теперь, после чудного спасения от банды Мавра, встречи с Райхольдом,начала игры странами и внезапной необъяснимой болезни Сыра. Шемроший фальшых. Сквозь все эти лихорадочно мелькающие думы лился монотонный усыпляющий голос препа. Рука привычно водила по листку бумаги, в нужный момент переходя на следующую строчку. Звонок уже прозвенел, но никто не осмеливался даже поёрзать на стуле, намекая на законное право ученика на отдых. Наконец Врель закончил особенно длинное предложение, бесшумно отъехал на своём эргономичном кресле от стола и сказал: — Всё. Убирайтесь. Раздался приглушённый вопль облегчения, но по-настоящему выразить свои чувства ученики смогли, только когда преп, ссутулившись и кидая недобрые взгляды исподлобья, неспешно покинул кабинет.

***

Сыр заболел, после того как банда Мавра решилась во второй раз вторгнуться в Пустошь, чтобы досадить Падальщику. Впрочем, не все препы были едины в вердикте относительно Маврова дружка: некоторые считали его обыкновенным симулянтом, желающим провести скучное время пар в лазарете за невинным гаманием в волка, ловящего падающие куриные яйца (эту барахлящую, но всё же действующую электронную игрушку школьники нашли в шкафу со всяким хламом, что безобразным монстром возвышался в единственной палате лазарета). Случилось это так. Мавр и его дружки постановили, что давно пора нарушить монополию Падальщика на торговлю орлиными перьями. Перья в этом году особенно ценились среди старшеклассников, так как с лёгкой руки Техана (заявившего: «Раз мы виртуозы магии, то давайте писать на пергаменте орлиными перьями») этот древний способ записи вошёл в моду: теперь взрослые — с точки зрения малышей — парни ходили с чернильными пятнами на пальцах, демонстративно выставляя кожаные футляры для перьев, в которых — в лучшем случае — стучало одно орлиное перо, довольно дорогое удовольствие в стране, где всех зверей знахари разбирают на части и продают втридорога любому желающему поправить здоровье или избавиться от импотенции «традиционным» способом. Падальщик, которому деньги из дома высылали крайне редко, сражу же почуял, что здесь можно заработать. Первого орла он нашёл в Пустоши мёртвым, в ста шагах от своего камня, но не решился забрать перья: птица лежала на земле с распростёртыми во всю ширь крыльями и была покрыта странным синеватым налётом. Как ни хотелось Падальщику отравить большинство своих старших товарищей, он побоялся, что раньше сам умрёт от синей хвори, и не тронул находку даже палочкой. К тому времени Фрегат уже открыл Пятачок — довольно обширную прогалину километрах в трёх от камня, на которую, по непонятному ему стечению обстоятельств, не простиралась рука синей хвори. Здесь даже трава была другой: не жёсткой и щетинистой, а настоящей шелковистой изумрудной муравой, дивно переливающейся в лучах заходящего солнца. Посреди прогалины высился пологий холм, смахивающий на курган. Здесь-то Падальщик и поймал своего второго орла. Падальщик притворился мёртвым и даже подпустил запах разлагающейся плоти (ещё одна причина, кроме безобразного красного родимого пятна во всё лицо, по которой он получил своё прозвище). Он лежал несколько часов и выждал своего орла. И была схватка, в ходе которой Фрегат чуть не лишился глаза. Кожа и плоть на его руках в некоторых местах были содраны до костей, но этими самыми руками он задушил птицу.

***

— Могу поспорить, что здесь тайник этого аутиста, — равнодушным тоном произнёс Сыр, указывая на место возле камня с недавно перекопанной и притоптанной землёй. Мавр, Русский и Сыр могли не опасаться, что Падальщик застанет их здесь врасплох. Кроме совершенно очевидного преимущества в силе (видение грозного старика из прошлого опыта посещения Пустоши они единодушно приписали жаре и воображению, возбуждённому гуляющими по всей школе баснями об этом загадочном месте), они точно знали, что Фрегат в ближайшее время никуда не сможет отправиться, так как попал в цепкие клещи господина АЖ, который заявил, что ни за что его не отпустит, пока ученик не сделает наконец катапульту точно по своему собственному чертежу. АЖ запер Фрегата в мастерской вместе со школьником-первогодкой по прозвищу Хорёк, который в последнее время хвостом ходил за Падальщиком, предлагая ему различные мелкие услуги. Сначала Фрегат отгонял непрошенного «друга», но потом даже привык к его постоянной компании. Только в два места путь Хорьку был строго заказан — в Пустошь и в подвал с бильярдным столом и остатками библиотеки. Итак, Сыр указал на место предполагаемого тайника. Русский тут же схватил какую-то палку и принялся энергично копать, помогая себе руками. Вскоре его ногти заскребли по крышке жестяного контейнера среднего размера. Контейнер был извлечён на свет, в нём покоилась горстка орлиных перьев, покрытых тонким синим налётом. — Ух ты, — Сыр поправил очки и протянул руку. — Стой! — воскликнул Мавр, но было уже поздно: Сыр дотронулся до одного из перьев — ловушка захлопнулась.

***

Всё произошло, как и планировал Фрегат. Настоящие перья он хранил теперь на Пятачке — далеко, зато надёжно. И, кроме того, по своей наивности Фрегат предполагал, что Райхгольд туда не сунется. Мавр и его компания еле добрались до ограды школы, откуда уже можно было звать на помощь. Мавру и Русскому пришлось тащить на себе Сыра, который любил всем похвастать своей тяжёлой костью и огромным размером обуви. Пострадавшего уложили в лазарете. Сыр совсем ослабел, его кожа приобрела синеватый оттенок, и каждое движение или прикосновение отдавалось в мозгу невыносимой болью. — Осень похозе на синюю хволь, — сказала школьная медсестра госпожа Хуэй Вао, которую все звали просто Вау, — единственная в Колледже Виртуозов Магии китаянка с московским дипломом сомнительного происхождения. — Вы что, с ума сошли? — безапелляционно заявил директор Шпиле. — Верите всем этим диссидентским сказкам? Вау пробормотала что-то о мудрости великого китайского народа, а директор Шпиле распорядился, чтобы у Сыра взяли анализы и отправили в частную лабораторию. Директор хорошо знал, как строги местные карантинные законы, поэтому делал всё, чтобы избежать лишних пересуд. При разговоре над кроватью Сыра присутствовали только Вау, директор Шпиле и Железная Леди, но уже к вечеру по школе распространились слухи, один нелепее другого, среди которых Падальщик выловил свою «золотую рыбку»: один старшеклассник сказал, что всё это дела подземного народца — именно он насылает синюю хворь. Желая выпытать об этом побольше и зная, что именно этой ночью (с субботы на воскресенье) старшеклассники соберутся в бильярдной, Фрегат заранее пришёл туда и спрятался в потайной нише, которую показал ему Райхгольд. Благо, что с помощью Хорька Падальщику удалось сделать сносную катапульту и на эти выходные господин АЖ оставил его в покое. Скрючившись в своей нише и дрожа от холода и любопытства, Марк Аврелий Фрегат Мельчор слушал историю подземного народца.