У вас в два раза больше шансов умереть от рук того, кого вы любите, чем от незнакомца.
(с) House M.D
До особняка Академии они добираются на такси. Пятый, не способный высчитать, сколько он уже без сна и без сна ли, отрывочно фиксирует происходящее. Кипящая жизнь блеклыми мазками прорезает вездесущую тьму его сознания, оставляя красноватые ожоги. Фрея под его безумным взглядом приподнимается из-за стола, протягивает руку в сторону, и кнопка на панели монитора делает экран пустым и черным. Мечтаешь, чтобы она так же тебя вырубила? Постой, но это не сделает она. Ты же можешь и сам. Вот тебе и решение уравнения. Закрой глаза, Пятый. Пятый всё смотрит на её пальцы. Как они подхватывают зеленую ткань на соседнем кресле, как расправляют её в воздухе. Упругая грудь, обтянутая черной майкой, прячется под изумрудными волнами полиэстера и шерсти. Фрея оправляет свитер на себе, пальцы цепляют рукав, которые трогал Пятый. Путаются в манжете. Он сохранил немного моего тепла? Или я всё же призрак? Забытая запятая в формуле, ведущей к прыжку в фонтан молодости. Сьюзен провожает их. Мнет подол лавандового платья, пока громоздкий лифт ворочается в шахте на необычайной высоте. Она всё смотрит на Пятого. Бросает почти укоризненные взгляды. Едва ли украдкой. Достаточно нагло. А он всё не может понять, что от него требуется. Фрея под боком нетерпеливо жмет на кнопку и отдает какие-то наставления Сьюзен с просьбой отыскать концы в той газете, что принес Пятый. Не замечает, что та смотрит на Пятого и вряд ли слушает. Реакция. Вот, что должно было произойти. Вот, что должен был сделать Пятый в глазах Сьюзен. Прореагировать. Рукав зеленого свитера, заигрывая с оживленной магистралью, высовывается из-под черного пальто. Вместо того, чтобы качнуть всей ладонью, она немного разводит в стороны безымянный и указательный пальцы. Несколько плавных движений вверх-вниз, поймать взгляд ни в чем не повинного водителя за рулем. Чертит колдовскую руну в воздухе. Секунда, и его нога автоматически нажмет на тормоза. Фрея ловит такси, пока Пятый методично пробивает дырку в её затылке. Мир вокруг должен был прореагировать. Секретарша, охранники, которые с утра до ночи дрочат перед экранами камер видеонаблюдения, пожарники и полиция у соседнего здания. Они же должны были приехать. Парень из телефонной будки за всё-то время уж точно успел совершить звонок, куда нужно. Кто угодно должен был дать реакцию. Кто угодно, над кем этот парализующий взгляд Фреи, полнящийся то ли приказом, то ли мольбой не имел власти. А Пятый ничего никому не должен. Закрой чертовы глаза. Он не помнит дороги до Академии. Дома, Пятый. Дом – это место, где ты спишь, ешь и принимаешь душ. А не то, что ты там себе напридумывал. Не помнит ни одного промелькнувшего за окном квартала. Ни светофора, ни перекрестка. Кажется, снова допустил ошибку, пока Фрея, уткнувшись в экран своего телефона, пролистывала бесконечные адреса электронных ящиков и мобильных номеров. Она еще щурилась недоверчиво, когда короткий ноготок зависал над чьим-то именем. Потом морщилась сильнее, качала головой и продолжала поиск. От нее пахло усталостью, дождем и почему-то кровью. Какой-то очень сладкой. Почти цветочным медом. Кровь такой не бывает, придурок. Закрой уже глаза. И Пятый ошибается. Расслабляет стальные напряженные позвонки, откидывается на черную спинку сиденья такси и моргает. Так медленно, словно кто-то невидимыми подушечками пальцев ведет по верхнему веку, умоляя его сомкнуть ресницы. Мрак, только того и ждущий, подхватывает Пятого в свои руки так шустро, будто срывает последнюю игрушку с полки на распродаже. А после темноты приходит тепло. Острое и точечное. Пятый, стараясь проморгаться от дождливого света, льющегося в салон машины через окно, замечает Фрею, которая протягивает несколько купюр водителю. Вторая ее рука покоится на его запястье. То ли поглаживает, то ли слегка тормошит. Греет заледеневший кожный покров. — Нет, оставьте себе, — отказавшись от сдачи она чуть крепче дергает его за запястье и только потом поворачивает голову. Пятый давится этим столкновением взглядов, но Фрея, видимо, занята каким-то абсолютно другим мыслительным процессом. Убедившись, что он проснулся, она отпускает его руку и покидает салон. Пока водитель такси звенит мелочью в своем бардачке, Пятый всматривается в собственный дом сквозь прозрачную призму стекла. Не совсем честную. Немного искажающую. Силуэт Фреи, замершей на бордюре в паре метров от калитки, размыт, а волосы почти сливаются с цветом оконных рам. Через мокрое стекло дом выглядит дружелюбным. Почти ласковым. Безопасным. Но стоит Пятому ступить на тротуар, подойти к Фрее, которая, подняв голову, разглядывает остроконечный шпиль и громоотвод, дом тут же обнажает своё истинное лицо. Пятый слышит, как где-то глубоко внутри в предвкушении причмокивают призраки подвала. Приятного аппетита. Подавись ею. А от меня отстань. Пятый уверен, Академия с удовольствием полакомится кем-то, кроме него. Он опускает ладонь на влажные железные прутья, и калитка, не издав ни звука, пропускает Фрею вперед. Разве тебе никто не рассказывал, что нельзя доверять незнакомцам? Фрея, толкнув тяжелую входную дверь, оказывается в мрачной прихожей. Даже не оглядывается через плечо. Поэтому и не может обеспокоиться сереющим лицом Пятого, который, словно маньяк, наблюдает за каждым её шагом. Как парень из старшей школы, выслеживающий каждый вдох королевы выпускного. Сейчас дверные замки звонко щелкнут, и дом проглотит Фрею целиком. Демоны в его голове взвизгивают в радостном предвкушении. Приятного аппетита. Я настаиваю, если ты, вдруг, не понял. — Пятый? Её голос раздается из коридора, ведущего к кухне. Он глухой. Дорожная пыль, прибитая первыми каплями дождя знойным летом. Он обеспокоенный. Почти утонувший в безумной грязной тьме. Пятый стоит в пустом холле. С наслаждением глотает угасающий звук, прокатывает его по языку, забрасывая в желудок. Я словно передал тебе проклятье или заразу. Сейчас мне станет легче. Я же за этим тебя привел?***
А потом Пятый злится. На то, что не злится дом. Он только расстилается перед Фреей ковровыми дорожками. И её худые плечи не сутулятся под тяжестью воспоминаний и вины. Фрея спокойно входит в библиотеку, обводит восторженным взглядом десятки стеллажей. И потолочные лампы словно вспыхивают от одного её взгляда. И только потом — спустя, наверное, сотню секунд, Пятый понимает: обнаруживает свою руку на выключателе. Не бродить же ей в этом святилище во мраке. Пятый, остановившийся на самом пороге видит, как гневное выражение глаз Реджинальда на картине у читательских столов смягчается под теплым светом. Морщины злости разглаживаются, тускнеют и исчезают в старом холсте. Ничего, кроме обычной картины маслом. Не единого намека на то, что он вот-вот перешагнет резную раму и как следует изранит Пятого тростью. Или словами. Сложно сказать, что у его отголоска получалось лучше. Фрея останавливается у самого портрета. Они с Реджинальдом изучающе смотрят друг на друга. Отец обводит взглядом припухшую щеку, девчонка пытается высмотреть фамилию исполнителя в самом углу. — Кофе? — спрашивает Пятый отстраненно. Там за баром, в каморке, есть тайный спуск в подвал. Я, правда, так и не нашел в себе смелости воспользоваться им хоть раз. А когда смелость нашлась, я израсходовал её на выживание. Поэтому я всегда один. Потому, что они были одни тогда. Ты знаешь? Фрея оборачивается. Выныривает из этой атмосферы, в которую она подошла, словно потерянный пазл. Стоит ей посмотреть Пятому в глаза, её образ тут же начинает резать взгляд. Она снова чужая, неестественная. Неподходящая цветом под тканые обои, не под стать плавными движениями к резкости окружения. А дом всё не нападает на чужеродный элемент. Он всё смотрит на неё. Вместе с Пятым. Вместе с демонами. Призраками. Картинами. И каждый видит что-то своё. Фрея кивает, отвлекается на вибрирующий в кармане пальто мобильник. Взгляд обращается к светящемуся экрану, а Пятый чувствует, как парализующий контроль снова ослабил свою хватку. Маятник, качнувшись в другую сторону, рушит гнетущее восприятие и в Пятом тоже. Возможно, стоило поспать немного раньше. А ты все чертил какие-то несуществующие календари и числа. Придурок.***
Пятый знал, что импульсивные поступки — это поступки, в которых действие опережает мысль. Но совершал он их с такой частотой, что сознание отказывалось принимать действительность. Он перестал контролировать собственный мозг. Взбудораженная нервная система не давала обозначить очередное поражение в его голове. Пятый выставляет на кухонный стол полную бутылку бренди и пару стаканов. Фрея, склонившаяся над истрепанной газетой с помятым лицом Клауса, вскидывает брови, подмечая побелевшие костяшки на горлышке бутылки. — Не так уж и много стресса в этом дне, — она смотрит на Пятого через стол. Снизу вверх. Внимательно изучая каждую едва ли зародившуюся мимическую морщину на гладком лице. Пятый пробегается взглядом по щеке Фреи. Невольно. Цепляясь за почти потерявшую припухлость скулу. Она, слегка отпрянув, извлекает из лежащей на столе сумке маркер и, прячась за каскадом упавших на лицо волос, утыкается в газету. — Я не буду обсуждать это с тобой, — чеканит Фрея, прорисовывая дьявольские рожки над головой Клауса. Я долго не могла спать после того, как мой родной брат изнасиловал меня в ванной. Он так любезно напомнил об этом сегодня. Увлекательная забавная история. Хочешь послушать? Вот уж вряд ли. Деланная беззаботность с холодным циклоном. Обдающая Пятого волной с ног до головы. — Мне не интересно, — фыркает Пятый, сворачивая крышку на бутылке, представляя горячую шею с кулоном в виде сердца. — Всего лишь дань вежливости, потому что я буду пить. Как мило. — Замечательно. Телефон под её локтем снова вибрирует, и она, мазнув взглядом по вмиг наполняющимся бокалам, поднимает трубку. — Маршал, — тянет Фрея сладким голосом. Лестным, сказочно гипнотическим. Пятый чувствует себя оглушенным. Прибитым к полу кухни. Скованным воздухом вокруг. Дождливым, потому что он забыл закрыть окно. Пропитанным изумрудным спокойствием, потому что она вся — сплошной зеленый цвет. Пятый старается отряхнуться, сбросить это налипающее наваждение. Грубо толкает наполненный наполовину стакан к щебечущей Фрее. Бренди выходит из берегов, выплескивается прямо на Клауса. Черные рожки расплываются черными разводами, уничтожая дешевую бумагу. А она всё говорит. Говори-говори-говори. Так я не слышу себя. Но Пятый не слышит и её. Ловит только движения губ. Немного обветренных и, кажется, искусанных. Очень вкусных, если вспомнить, как она целуется. Он хотел бы не думать о том, как она гнется под ним, к нему навстречу. Как принимает каждый его условный приказ и ритм. Получается скверно. Пятый сжимает стакан в своих руках, подносит к пересохшим губам. Смещает взгляд с белозубой улыбки на переносицу. Сверлит. Фрея наконец бросает теребить найденный на столе колосок. Вот же черт. Почему всё вокруг напоминает о тебе? Это же мой дом. Моя Академия. Почему ты всюду? Бокал, как влитой, ложится в девичью ладонь. Она поднимает на Пятого искрящийся взгляд. Полный магического флирта. Под стать медовому голосу и запаху. Чарующий, с отзвуками хитрости. Потому, что ей очень нужно получить что-то для Пятого. Или самого Пятого. Он не уверен. Он вообще уже ни в чем не уверен. Её слова, обращенные совсем не к нему, пробиваются сквозь толщу воды в ушах. — Конечно я знаю, что они спасли нас от вымирания, — Фрея, глядя Пятому в глаза, приподнимает бокал, салютуя. — Да, кажется, Луна должна была рухнуть на Землю, Маршал. И рухнет еще раз, если ты вдруг не понял цель моего звонка. Пятый вскидывает бровь, но Фрея качает головой, отмахиваясь. — Давай обсудим все детали за обедом, — она флиртует, но под тоном Пятый отчетливо слышит настоятельную рекомендацию. — Скажем, в пятницу. Ты же любишь пятницы, Маршал? Какой сегодня день недели, придурок? Зачем ты её привел? — Обожаю пятницы, — Фрея закатывает глаза, хихикая. — Я выберу ресторан и пришлю смс. А ты пока поразмысли о цене вопроса, человеческой жизни и том, что до конца недели ваша газетенка… ох, прости, твоё издание пишет о садово-огородных достижениях фермерского хозяйства на юге страны. Она говорит что-то еще. Кажется, закрепляет на подкорке несчастного Маршала страх смерти или мечты о её юбке. Пятый не слушает. Только отводит взгляд в сторону, совершая большой глоток бренди. — Скука, — вдруг роняет Фрея, бросив мобильник в раскрытую пасть своей сумки. — Скука? — переспрашивает Пятый. И гортань жжет не только чистый алкоголь, а и желание высказаться по этому поводу. Тут же. — Луна – скука. Ему хочется рассмеяться. Или заехать стаканом ей в висок. Не может решить, пока взгляд медленно обращается к бледному лицу. — Совсем недавно, — Пятый смотрит на неё в упор, словно хочет пристыдить. Заткнись. Потому, что если бы не мы (я), ты бы сгорела в живом пламени. — Вы были в шаге от того, чтобы скучная Луна разнесла Землю в щепки. — Говорят, на Марсе классно, — тянет Фрея, улыбаясь, подталкивая и его к улыбке тоже. Назидательно расслабляя одним лишь взмахом ресниц. — До туда ваш лазерный луч смерти долетит? Будет шоу, а ты спасешь всех нас за три секунды до конца? Если бы я знал, что всё обернется такой пустотой, я бы никогда никого не спасал. Пятый знает – он подумал об этом. Не сказал. Не мог сказать. Капли дождя отсчитывают несколько секунд. Кап. Кап. Кап. Она ухмыляется. Почти, как он. Так знакомо и так близко, что впору фыркнуть еще раз. Громко стукнуть стаканом об стол. Вытолкать её за дверь. Но она все еще приподнимает уголок губ. А затем справляется о колоде карт в этом захудалом домишке. И Пятый не может отказать.***
— Дурак. Фрея выкладывает на стол пиковый туз. Козырный и победный. Сиротливая четверка червей в пальцах Пятого расстроенно вздыхает. Пятый тупо всматривается в черное сердце на ламинированном куске бумаги. Фрея, улыбаясь, потягивает третий стакан бренди. Пятый вскидывает брови, глядя ей в глаза. — Старый дурак, — поправляет она сама себя, ухмыльнувшись. А вот это уже перебор. Какая-то невиданная наглость. Пятый отбрасывает четверку в кучку карт. Не успевает открыть рта, потому что Фрея встает из-за стола, слегка качнувшись. — То, что я не задаю тысячи вопросов, не значит, что я ничего не знаю о тебе, Пятый Харгривз. Или об Академии. — Что бы это значило, — он провожает её силуэт помутневшим взглядом. — Что самое время быстро сунуть нос в каждую комнатушку этой Красной Розы, — Фрея замирает на пороге, кутается в своё пальто. — Лютый холод, господи. Ты что, не знаешь, как пользоваться камином? И Пятый вдруг становится ведомым. Никогда им не был (ха-ха, расскажи!), а тут вдруг оступился, как третьекурсник на экзамене. И он идет за ней. В своем же доме. И демоны идут. Следом. Как дрессированные волчата. И это странно. Пятому кажется, что Фрея не боится вообще ничего. И как можно вообще?.. Темные углы, узкие коридоры. Тяжелые портьеры, бездонные шкафы, скрипучие полки. Она вежливо обходит комнату за комнатой. Почти не притрагивается к вещам, лишь изредка зависает над тем или иным предметом, пылая праведным интересом. Пятый непременно следует за ней. Изучая. И не забывая щелкать выключателями. Хотя вечерний сумрак абсолютно не страшит Фрею. Он бредет за ней. Волочит за собой бутылку с бренди. Старается не смотреть туда, куда она смотрит. Фиксирует взгляд на шелестящем подоле пальто. И ковры под её ногами кажутся ему бесконечными. Фрея почти ничего не спрашивает. Лишь изредка забирает у него бутылку, чтобы сделать небольшой глоток, и спрашивает о дате постройки. Или о происхождении дряхлого шкафа в столовой. — …съемок здесь, конечно, можно сделать нереальное количество, — пальцы оглаживают резные поручни лестницы, ведущей на второй этаж. — Что-то мрачное и сказочное так и вовсе бы отлично легло в канву… Обход первого этажа кончается для Пятого внезапно. Он слишком был увлечен её плавной походкой. Короткими локонами, что то и дело заправлялись за аккуратные уши. Голосом, который в какой-то момент начал пересказывать ему сказки и легенды. Какие-то байки. Такие же темные, как и он сам. Совсем не те, что читают детям на ночь. Что-то про неприступные замки, хижины в самой чаще леса. Всегда в чаще. На болотах. Во тьме. Демоны урчат в нём, а потом, подавившись воздухом, орут Пятому в затылок. И он давится воздухом тоже. Моментально трезвеет. Прикипает к полу. С налипшим на языке словом. Или криком. В полумраке бледная ладонь, отливающая призрачным светом, обнимает дверную ручку со сколом. — И она превратила их в безе в своём пряничном домике… — Фрея распахивает деревянные створки. Открывает портал в персональный ад Пятого и простую гостиную с бездонными сводами. У него в ней сердце вырвали. И бросили трепыхаться на журнальном столике. Она с восхищением пробегает взглядом по резным балкам. А он вдруг понимает, что вообще смог забыть о существовании этих квадратных метров. Будто их и не было никогда. Как и сердца. И Куратора. И всей его жизни. Дрянной и пьяной. — Что? — Пятый, как вкопанный, замирает на пороге, окончательно сбросив с себя гипнотическую пелену. — Не знала, что ты настолько самовлюбленный, — Фрея переключает внимание на его копию в рамке. — Догадывалась, конечно, но… Но, пока ты во мне, я не то, чтобы способна на диалог или анализ. Я кажется вообще перестаю думать. Вот только не могу вспомнить впервые это или просто фокус моих же мозгов. Отвлекающий маневр. Зачем ты позвал меня? — Что? — Каждый день смотреть на свое лицо — ужас. Я зеркал-то стараюсь избегать, — Фрея небрежно бросает важную для неё правду через плечо. Пятый же забудет об этом через пару минут. Если вообще услышит. — А ты, помимо свидания со своим лицом над умывальником, каждое утро еще и на это смотришь? — Почему ты думаешь, что я смотрю на него? — Пятый звучит глухо, но она не обращает на это внимания, всматриваясь в угловатые черты лица на картине. Пятый безоружен. И вдруг ему становится очень-очень страшно. По-детски. Словно ему снова три, гром хлопнул в ладоши прямо над его ухом, и он, дернувшись, перематывает время на семь секунд назад, чтобы теперь уж точно испуганно всхлипнуть от повторного грохота в небе. — Потому что, — Фрея пожимает плечами, — спальни, очевидно, на втором этаже, а путь к холодильнику практически пересекает гостиную. Боже, ты же не завтракаешь в его компании? Она похихикивает. Всё еще одурманенная бренди и атмосферой. Но Пятый молчит. Просто стоит в проходе, впившись взглядом в её затылок. Тот самый, который он хотел раскрошить об столешницу. Старательно игнорируя свой собственный взгляд сверху. Как обычно снисходительный, наглый. И маслянисто пустой. Фрея оборачивается. То ли улавливает тяжёлую тишину, которую можно физически вспороть ножом, то ли просто собирается продолжить разговор. Пятый не может отвести, отодрать прилипший взгляд от своего лица. Несколько секунд лицо Фреи не выражает ничего. Ровным холстом без единого мазка, ноль эмоций. А затем она улыбается. Грустно и устало. Фон, стоящий без движения, разрушается, потому что уголки губ расходятся в стороны, обнажая ряд ровных зубов. Пятый, не мигая, обращает свой взгляд на неё. — Никогда не хотел сжечь его? — спрашивает Фрея прямо. Страх, охнув в Пятом, прижимает чернеющую руку к открывшемуся в немом крике рту. Тут же сгорает в волне клокочущем гневе. В потоке лавы, которая топит все вокруг. Фрея в голове Пятого не в состоянии удержать баланс. Наступает на поверхность под наклоном всей подошвой узкой ступни, переносит вес тела на опорную ногу и тут же слетает полой статуэткой в кипящую злость в Пятом. Он почему-то не слышит звона осколков. Пятый появляется прямо перед её носом. Синие языки его силы даже успевают лизнуть её плечи, прежде чем исчезнуть. Фрея удивленно моргает, поднимая на него взгляд. Пятый не дает себе воли. Старается не дать. Не оттолкнуть от себя, прямо спиной в каминную полку. Умри. Умри. Умри. За то, что ты сделала. За то, что сделал я. — Лезла бы ты с этим философствованием к кому-нибудь другому, — шипит он змеей ей в лицо. Фрея вскидывает брови. Словно действительно не понимает, чего он так взбесился. Лгунья. Пятый тычет острым указательным пальцем между девичьих ключиц. Пропускает через себя тепло кожи Фреи. Почти давится им, но злость всё равно сильнее. — Мне эта промывка мозгов нахуй не нужна. — Пятый слегка отталкивает Фрею от себя. — Там без тебя все поколупались. И это почти крик. Грубый. Отчаянный. Совсем не для нее. Фрея теряется. Твердо стоит на ногах, тогда как удивление вперемешку с обидой выплескиваются на её лицо недоумением. — Такси ждет, — режет Пятый. Игнорируя горячее дыхание в нескольких сантиметрах от своих губ. Так близко и так рьяно он кинулся к ней в своем порыве. Она не может заплакать. Пятый уверен. Это же такая глупость. Плакать в чужом доме. В доме незнакомца. Прохожего, который заманил её конфетами с ликером, а потом передумал душить ремнем, потому что она слишком красиво смеялась. Или напоминала ему о детстве. Нормальной жизни. Матери. Сестре. Он просто передумал. Она свободна. Чего реветь? О несостоявшейся смерти? Какая дура. — Фрея, — Пятый взывает к ней. Стоящей перед ним совсем обнаженной. Кривящейся будто от зубной боли. Это всё алкоголь. Чертов алкоголь, который делает нас слишком чувствительными. Нужно было трахнуть тебя на кухне, а не вести по лабиринтам этого ебаного дома. Это выглядит немного странно. Потому, что подступающие слезы больше копятся в её левом глазу, чем в правом. От этого лицо выглядит немного непропорционально. Призывает обратить внимание на левую половину, ведь правая в порядке. Не смей. Ты же не заплакала, когда он тебя ударил. Так что же сейчас? — Мне показать тебе, где выход? — Пятый задирает подбородок. Придурок.***
Она исчезает так быстро, что он даже моргнуть не успевает. Минута, наверное. Пятый так медленно моргает в последнее время. Вечная борьба с усталостью и сном. Но там ничего хорошего. Он не может спать без приступов и атак, так зачем вообще забираться в кровать? Мне нужно было трахнуть тебя. И всё бы прошло. Всё бы закончилось. Всегда заканчивалось. Всегда же? В голове отбивается звук её шагов. Умирающий хлопок двери. Не хлопок даже. Скрипучий шорох. Пятый боится закрыть глаза. Потому, что если прикрыть веки, его протеже с портрета обязательно спрыгнет с каминной полки и закончит начатое Куратором. Воздух пахнет бренди. И медом. И Фреей. Почему ты оставляешь следы? Пятый смотрит на портрет. Молча поднимает опустевшую наполовину бутылку ко рту. Несколько больших глотков. Пей до дна. Не думай. Ни о смерти. Ни о ней. Ни о себе. Пей. Портрет смотрит на Пятого. Укоризненно. Насмешливо. Разочарованно. Слепой-слепой. Я-то вижу.