навылет

The Cinematic Orchestra, Patrick Watson - To Build A Home

      За окном поезда размытой картинкой старого синематографа проносился зелёный океан деревьев. Линии проводов взмывали вверх и опускались вниз, поселяя в душе умиротворение, которое всегда накрывает в дороге. Они двигались с такой плавностью, что скорость несущегося на другой конец страны поезда практически не ощущалась. Фермеры уже давно начали свой рабочий день, поэтому то тут, то там в полях мелькали широкие шляпы, скрывающие их от солнечных лучей. Иногда природные пейзажи сменялись стеклянно-бетонными джунглями городов. Взмывающие в небо здания уже заполнялись суетящимися сотрудниками, словно муравейники. Дорога всегда позволяла Чимину расслабиться и разложить по полочкам кучковавшиеся в голове мысли. А думал он сейчас очень о многом. Например, о мирно сопящем в его постели Чонгуке, когда он с чемоданом обернулся в дверях комнаты. Парнишка за ночь смял под себя всё одеяло и обнимал его во сне, зарывшись носом в складки ткани. Такой беззащитный и невинный ребёнок. А ещё невозможно милый.       Тихое жужжание электропоезда поселяло в душе покой и придавало всему происходящему вокруг какую-то незначительность. Но несмотря на это, Чимин скучал по умиротворяющему стуку колес старых поездов. Он напоминал ему о счастливом детстве, наполненном школьными экскурсиями, когда вырваться из Пусана было целым событием вселенского масштаба. Как бы ни был хорош технологический прогресс, традиционный вид транспорта всегда навевал какую-то ностальгическую тоску, словно говоря о том, что уже никогда ничего не будет как прежде. В дороге можно было часами сидеть, бесцельно смотря в мутное окно, размышляя обо всём и ни о чём одновременно. Словно в эти минуты мир вокруг переставал существовать. Будто были только дорога, он и несколько попутчиков, а всё остальное замирало в неизвестности. И сейчас ему были очень важны эти минуты, потому что он запутался. Окончательно запутался.       За стеклом люди привычно торопились по своим делам, не задумываясь, насколько однообразна их жизнь. Каждого из них окружала привычная ежедневная рутина: дом, работа, дорога, может быть, пара бокалов пива с друзьями в баре по выходным. Неужели никому из них не надоел этот непрекращающийся день сурка? Дни складываются в недели, недели в месяцы, а те в года. И так их жизнь проходит мимо, словно зажёванная плёнка просмотренной киноленты. Чимин встречал очень много разных людей в силу специфики своей работы, но помнил лицо лишь одного из них. Потому что в глазах того человека, заметившего снайпера в окне напротив, была вселенская усталость, будто бы он тащил на себе невообразимо тяжелую ношу. За секунду до выстрела он с благодарностью кивнул стрелку и закрыл глаза, вверяя последние секунды своей жизни ему в руки. Уже прошёл далеко не один год, но его смиренное выражение лица Чимин помнил до сих пор. А все вокруг казались ему какими-то серыми и однообразными. Их не заботило собственное будущее. Ну то есть, конечно, каждый из них трясся над своей карьерой и зарплатой, приходил домой с чувством выполненного долга, отдыхал с друзьями, покупал дома, машины, но на этом всё. Миллионы абсолютно одинаковых людей без цели и смысла существования. А была ли у него самого цель? Ради чего он сам продолжал просыпаться каждое утро? Чимин грустно усмехнулся. Ни черта у него не было. Он, как и все они, существовал на автомате, по условному рефлексу, потому что так нужно. У него не осталось в жизни никого, о ком можно было бы сказать, что он живёт ради него. И вообще, что это за идиотская мысль "жить ради кого-то"? Жить нужно для себя. Но что делать, если себя не осталось? Что если в этой серой суете будней, окрашенной чужой кровью, он потерял себя? Кто такой Пак Чимин?       Осознав, что как-то слишком ушёл в глубинные созерцания себя, парень снова вернулся к наблюдению за людьми. Они и не представляли, что за ними кто-то наблюдает. Только параноики думают о том, что за ними кто-то следит. Обычные же люди привыкли не задумываться об этом. Потому что их жизнь слишком скучна, чтобы быть кому-то интересной. А Чимин очень любил наблюдать. Отчасти в этом состояла его работа. Ведь у каждого человека, с упорством муравья пересекающего оживленные вены заполненных автомобилями дорог, была своя история. И при необходимости её можно было прочитать по его поведению или придумать от скуки. Наблюдение — это всегда первый этап его работы. Изучить цель и её привычки настолько же важно, как и выбор оружия, из-за которого её жизнь прервётся. Это только в фильмах убийцы заранее знают время и местонахождение своей жертвы. В жизни же всё намного сложнее: тебе дают имя и приблизительное место, а дальше сам. С навыками опытной ищейки или при помощи друга-хакера. Заказчику по сути плевать, как ты будешь выполнять задание, его интересует только устранение конечной цели. А ведь привычки и поведение людей говорят слишком о многом. Просто чаще всего никто не обращает на это внимания, все слишком заняты своим бессмысленным существованием.       Например, мужчина, одетый в тёмно-синий костюм и постоянно поглядывающий на часы, стоя на людном перроне, явно опаздывал на работу, возвращаясь от любовницы. О супружеской неверности говорил смазанный алый след губной помады на расстегнутом воротнике несвежей рубашки, вопреки переливающемуся в утренних лучах солнца обручальному кольцу на безымянном пальце. Работник из него такой же никчёмный, как и муж. Задерживался он, потому что его пассия устроила продолжение ночного марафона вместо завтрака. В руках — хот-дог, мужчина пытался успеть съесть его до прибытия поезда, а горчица стекала прямо в портфель на торчащую папку с грифом "Секретно". Если все секреты этой страны хранятся у таких вот мужчин, пора серьёзно переживать о безопасности государства. Он спешно засунул остатки хот-дога в рот, и поторопился сесть на поезд, чтобы плюхнуться в кресло напротив Чимина, вызывая у того раздражение одним своим присутствием.       А вот парочка страстно целуется, прежде чем расстаться. Она любит его больше, чем он её. Она с трудом оторвавшись от губ парня, нежным, полным слёз и эмоций взглядом провожает его в поезд, ищет глазами сквозь мутный стеклопакет и тепло улыбается, увидев, как он занимает своё место. А смысл её жизни устало падает в мягкое кресло через пару рядов от Чимина и даже не смотрит в сторону девушки. В большинстве своём в отношениях всегда так: один — любит, другой — позволяет себя любить. А эти истории про всепоглощающее чувство, бабочек в животе и прочую сопливо-романтическую ерунду — не более, чем сказки для доверчивых людей, пытающихся сбежать от суровой реальности. По крайней мере, Чимин в них не верил. Он любил лишь однажды, и то не был до конца уверен, что это было взаправду. Слишком быстро он смог забыть её, когда она покинула его.       Когда поезд снова тронулся, внимание Чимина привлекла женщина в самом конце перрона. Её внешний вид был слишком идеален для мрачного утра. Волосы цвета воронова крыла аккуратно обрамляли бледное лицо, чёрными водопадами колыхались от дуновения ветра. Она очень красива, но у неё стеклянный, смотрящий в пустоту, взгляд, словно она не понимает, где находится. Но самое печальное, что она прекрасно понимала, где она и, главное, зачем. В глазах столько усталости и невысказанной боли, такой громкий крик о помощи, смешанный с неуверенностью, такое дикое нежелание жить. У Чимина предательски сжалось сердце. Он знал это чувство. И слишком хорошо его помнил, чтобы равнодушно реагировать на подобное. Игнорируя заходящееся в бешеном ритме сердце, Чимин набрал номер службы спасения, как только потерял девушку из вида. — На втором перроне станции Тэгу женщина тридцати-тридцати пяти лет в кремовом брючном костюме, прямые чёрные волосы до лопаток, — Пак облизнул пересохшие от нервного напряжения губы и встретился взглядами с заинтересовавшимся его действиями попутчиком. — Она собирается броситься под поезд.

/flashback/

STARSET - My Demons

      Чимин приходит в себя, когда на него резко выливают ведро ледяной воды, и тут же закашливается. Футболка сразу неприятно липнет к торсу, а многочисленные ссадины, украшающие туловище, словно трещинки на асфальте, по которому его волокли, начинают неприятно жечь. Жгучая тупая боль мгновенно растекается по телу, впиваясь сотнями иголок. Не успевает он осмотреться по сторонам, чтобы понять, где находится, как чья-то рука требовательно вздёргивает ему голову, с силой сжимая волосы. Казалось, ещё немного и с него заживо снимут скальп, настолько хватка была сильной. В глаза сразу ударяет свет единственной лампы, уныло повисшей прямо над ним. Сфокусироваться не получается — перед глазами пляшут цветные размытые картинки как на засвеченной пленке. Чимин инстинктивно дёргается, хочет вырваться из цепкой хватки, но обнаруживает себя привязанным к стулу. Запястья и лодыжки перетянуты кабельными стяжками, а пластик до крови впивается в кожу, оставляя под собой синевато-багровые пятна. — Куда собрался, щенок? — сквозь зубы цедит мужчина над ним. Исходящий от него шлейф дорогого парфюма с мускусными нотками не в силах перебить сигаретный смрад, и Чимин невольно морщится от неприятного запаха. Незнакомец, должно быть, решает, что это из-за причиняемой им боли, потому как его губы довольно расплываются в ядовитой улыбке. Чертов садист. Откуда-то задувает прохладный ветер, и влажная кожа парня тут же покрывается мурашками, заставляя встать дыбом все волосы на теле. Чимин не боится, нет, он ещё просто абсолютно не понимает, куда попал и чего от него хочет этот мужчина. — Мы только начали.       Он ещё сильнее сжимает влажные пряди так, что шея парня начинает ныть от напряжения. Это даже немного злит Чимина. Обычно он привык знать, за что получает в морду или по рёбрам, этот же тип продолжал измываться над ним без объяснения причин. Зато он наконец-то увидел своего собеседника. На него со злостью, нет, с животной яростью и неким презрением смотрел мужчина лет тридцати. Его лицо покрыто уродливыми неровными шрамами: один — рассекает бровь в опасной близости с глазом, другой — имитирует дьявольскую ухмылку до самого уха, скрываясь в спадающих смоляных прядях. Широкую шею кроме массивной золотой цепи обвивает ещё и чернильная змея. Скромных знаний парня из школьного курса биологии хватает, чтобы распознать в ней королевскую кобру. Татуировка говорила о принадлежности шрамированного мужчины к одной авторитетной пусанской группировке "Гамадриад". Подобно давшего им имя аспиду, чей рацион состоит из тех же на порядок меньше размером пресмыкающихся, банда одного за другим поглощала своих конкурентов, расширяя территории и поднимая авторитет в преступном мире.       Что могло быть надо члену гамадриад от такого, как он? Чимин бы точно запомнил мужчину, если бы видел раньше. Но он был абсолютно уверен, что видит того впервые в жизни. И его жестокий взгляд заставляет сердце в груди бешено колотиться от сковывающего страха. Встреча с ним явно не сулит парню ничего хорошего. Не будь он привязан к стулу, то уже бы сбежал, сверкая пятками, наплевав на несгибаемые принципы стойкости и мужества, которые всегда ему пропагандировал отец. Это элементарная логика и здравый смысл. Если ты заранее уверен, что тебе не выиграть сражение, то незачем его и начинать. Да, можно философствовать о том, что по теории вероятностей призрачный шанс на успех есть всегда, но то всё — теория, а на практике есть Чимин, привязанный к стулу кабельными стяжками и четыре окруживших его отморозка с чёрт знает чем в голове. Как тебе такое, госпожа Удача? Или у богов выходной, и по случайному стечению обстоятельств у Фортуны сегодня две жопы?       Незнакомец грубо хватает Чимина за подбородок, поворачивая его голову под свет, изучая. Шершавые пальцы крепко впиваются в челюстную кость. Парню хочется вырваться из цепкой хватки и бежать подальше отсюда, не глядя по сторонам, но уже слишком поздно. Его положение описывается эпитетом "в глубокой заднице". И это ещё очень оптимистично. Он прекрасно понимает, что подняться с этого стула живым и здоровым ему может помочь разве что чудо, однако хотелось бы знать, каким образом он перешёл дорогу гамадриадам. Чимин плотно смыкает челюсти не то от страха, не то от нежелания показывать перед ублюдком слабость. Преступник — он тот же хищник. Стоит ему хоть на секунду учуять страх, и ты в психологической ловушке без шанса на спасение. Сердце стучит как бешеное, гулкой пульсацией отдаваясь в ушах. Чимин ни черта не понимает, где находится, кто этот мужик, и что от него хочет. В слабом свете лампы он замечает ещё троих парней позади шрамированного. Они словно его копии — тоже в чёрных кожаных куртках, цветастых рубашках с распахнутым воротом, с золотыми цепями на шее, но потоньше. Видимо, мужчина перед ним — главарь. — А мальчишка-то симпатичный, — бодро усмехается тот, обнажая пожелтевшие зубы. За считаные секунды улыбка превращается в хищный оскал. — Если Ёнсу не вернётся с деньгами, — не выпуская лицо Чимина из пальцев, он повернулся к парням за спиной и добавил более приглушенным тоном. — Будет кого пустить по кругу.       Последнее предложение ни разу не понравилось Чимину. Он тут же начал нелепо барахтаться под раскатывающийся эхом злорадный смех шрамированного, пытаясь выбраться — естественно, безуспешно. Какое ещё "пустить по кругу"? Что вообще тут происходит? Последнее, что он помнит, как возвращался на базу после очередной сделки. Намечалась масштабная вечеринка в студенческом общежитии, и один из его бывших одноклассников, знавший, в каких кругах вертится Чимин, попросил подогнать чего-нибудь особенного. Пальцы нервно сжимали пачку купюр в кармане ветровки. Это была его самая крупная сделка за всё время работы с Ёнсу, к тому же покупателя он нашёл сам. Он уже был неподалёку от места их сбора, оставалось только свернуть за угол, когда на голову накинули мешок, пыльный такой, из-за чего сразу стало тяжело дышать. А следом тупая боль в затылке — ударили чем-то, и он отключился. А теперь сидит здесь и не понимает вообще ничего. Шрамированный же упомянул Ёнсу. Этот парень снабжает Чимина дурью, которую они толкают на улицах, но о каких деньгах идёт речь? — Не брыкайся, принцесса, — мужчина вернул своё внимание заложнику. — А то подпорчу твоё красивое личико, — и с этими словами снова тянет Чимина за волосы, лишая возможности согнуться от удара под рёбра, выбивающего из лёгких весь воздух. Каждое слово срывается с языка мужчины словно яд душащей его змеи. От всплеска адреналина его зрачки расширяются. Он получает удовольствие, причиняя Чимину физическую боль, или его это возбуждает? Взгляд кажется мутным, может, он вообще под наркотой? Но Пак не может рассмотреть больше, потому что его снова бьют под дых, и на глаза выступают непрошеные слёзы. — Тебе лучше сидеть смирно, если не хочешь пострадать. Хотя, когда Ёнсу оставлял тебя в залог, он не говорил, что мы должны вернуть тебя целёхоньким. — Подождите, — закашливаясь, еле слышно хрипит Чимин. Начинают проясняться подробности его положения. Так это Ёнсу во всём виноват? Какого чёрта? Собраться с мыслями не получается. Всё тело нестерпимо ноет от боли, словно он всю ночь разгружал вагоны, а не получил пару ударов от бандита. Кожа под стяжками горит огнём, и даже небольшое шевеление отдаётся пляшущими перед глазами пятнами. Горло саднит от жажды, а пересохшие губы практически не двигаются. — Я не понимаю... О каких деньгах вы говорите? Что значит "оставил в залог"?       Шрамированный заливисто расхохотался, отступая в сторону и наконец убирая от парня свои руки. Теперь непроизвольных движений станет меньше. Чимин замер. Кажется, он даже дышать на некоторое время перестал, пытаясь привести пульс в норму и найти наиболее удобное для запястий положение. И хотя мысли в его голове лихорадочно метались, путаясь и натыкаясь одна на другую, он понимает, что от внимательности и наблюдательности сейчас зависит его безопасность. Хотя о какой безопасности можно говорить, будучи привязанным к стулу в окружении четырёх головорезов? Используя небольшую заминку главаря, парень, изображая растерянность, осматривается по сторонам. Они на каком-то складе: стопками вдоль стен друг на друга уложены паллеты, на них валяются мешки и коробки, из них же чуть левее стула был сооружен стол, на котором разбросаны целлофановые пакетики — пустые и с порошком — именно такие пакетики он получал от Ёнсу, когда выходил на смену. Похоже, эти парни его поставщики. Чёрт, дело дрянь. — Ты же знаешь Ёнсу? — широко улыбаясь, спрашивает шрамированый. — Конечно, знаешь, ты же его "бегунок". Так вот, этот сопляк не заплатил мне за последнюю партию товара, — он извлекает из-за пояса нож с украшенной рубином рукоятью и любовно проводит по лезвию пальцами. Начищенная сталь завораживающе блестит в свете лампы, и на секунду Чимин видит в отражении своё лицо. Всё в мелких ссадинах, на лбу тонкая струйка крови, а в глазах — ужас застигнутого врасплох зверька. Да уж, нечего строить из себя стойкого героя с таким перепуганным лицом. — А я очень не люблю, когда мне что-то должны. Поэтому всегда забираю своё, — он хищно улыбается, приближаясь к Чимину. Парень напряжённо сглатывает, когда чувствует холодное лезвие у своего горла. — Живым или мёртвым. И если Ёнсу не придёт, вместо него расплатишься ты. Своим телом. А потом я приду и за его головой.       Чимин ещё раз гулко сглатывает, но страх, сковавший его, никуда не девается. Он ведь просто толкал дурь на улицах, чтобы оплатить больничные счета матери. Перед глазами вдруг всплыл её образ: осунувшаяся, бледная женщина, ведущая борьбу с раковыми клетками в своём организме. Она ведь даже не говорила ему, что больна, чтобы он лишний раз не переживал. А когда по увольнении из армии его встретила похудевшая почти вполовину мать, с коротким ёжиком на голове вместо прекрасной шевелюры, он всё понял сразу. И тут же взялся за её лечение. Только вот где ему брать деньги? Один из парней с района, слушая его историю за бокалом пива вечером в баре, рассказал, что его знакомый может помочь. Так Чимин и познакомился с Ёнсу и начал на него работать. Да, незаконно, но на нормальную работу его не брали из-за недостатка опыта, да и она всё равно бы не приносила столько денег.       Первое время по ночам он долго не мог уснуть, из-за размышлений о моральных аспектах своей новой должности. "Продавец смерти". Так их обычно любят называть журналисты в своих репортажах об очередном сторчавшемся пареньке, которому пророчили звёздное будущее в спорте, а тут одна дорога, и звёзды теперь светят лишь над его могилой. Или о студентке, которая под действием препаратов протаранила на мосту машину, унеся с собой на тот свет ещё несколько невинных людей. Случаев в газетах описывалось множество, но в каждом из них всегда призывали граждан и полицию очистить улицы города от искусственного удовольствия, обвиняя дилеров во всех смертных грехах. А так ли на самом деле они виновны? Согласно главному закону экономики, предложение появляется только благодаря спросу. И неважно, какого качества товар, на него всегда найдётся покупатель. Если людям не хватает мозгов признать, что это запретное развлечение способно их убить и не несёт в себе ничего положительного, кроме кратковременного кайфа, то причём здесь люди, которые готовы дать им то, что нужно? Но ведь запретный плод сладок, верно? По крайней мере, именно так утешал себя Чимин. Спасая собственную мать, он постепенно губил несколько жизней, но они ведь сами этого хотели, он никогда и никого не принуждал. Максимум, он понимал, что может загреметь за решётку за такие сделки, но стать жертвой настоящих бандитов в его планы не входило. Честно говоря, это не входило бы ни в чьи планы. Но, видимо, жизнь решила, что он недостаточно опустился на дно, или что его никчёмное бесцельное существование давно пора прекратить. Но, ради всего святого, почему именно так? Почему именно на пыльном, заброшенном складе среди бандитов? — Эй, Квандже, — окликает кого-то один из "клонов", поглядывая на реплику ролекса на запястье. Шрамированный тут же оборачивается. Стало быть, его зовут Квандже. Эта информация никак не поможет Чимину выбраться, но сейчас важна абсолютно каждая деталь. Вдруг чудо всё-таки произойдёт, или Фортуна смилуется над ним. Главарь тем временем вопросительно дёргает головой в сторону обратившегося к нему парня, как бы спрашивая, что ему надо. Он тут вообще-то с заложником развлекается, играет на очень сложно настраиваемом инструменте под названием нервы. — Прошло уже два часа! Ёнсу не придёт. — Слышишь, принцесса? — Квандже снова поворачивается к Чимину, хищно облизываясь, будто бы парень перед ним — вкуснейший ужин из сочного стейка. Должно быть, он предпочитает мясо с кровью. — Твой друг не спешит спасать тебя из змеиного гнезда, — он расхохотался от собственной шутки, высоко задрав голову; от содрогания его кадыка змея на шее словно пришла в движение. Её чешуйки колыхались в такт со смехом, и было непонятно то ли она сильнее его душит, то ли готовится напасть на обидчика. — Теперь ты наша принцесса.       На последних словах голос Квандже удовлетворённо понизился, ведь неявка Ёнсу фактически развязала ему руки. В предвкушении веселья он жадно облизывал пересохшие губы. Своих денег он не получил, а значит залог автоматически переходит к нему. Даже если это живой человек, теперь он — его собственность. От осознания происходящего Чимина резко бросает в пот. Тело покрывается мелкой дрожью. Подонку Ёнсу хватило совести заложить его как вещь и оставить на растерзание пусанским головорезам. Да чтоб тебя! Но теперь пути назад нет. Его изначально не было. Была только призрачная надежда, что горе-работодатель не бросит его. Но он бросил. Прямо в пасти королевским кобрам. Что Чимин должен делать? Ползать на коленях и умолять пощадить его, потому что о больной матери больше некому позаботиться? Да им же срать с Сеульской башни на его проблемы. Дать им всё, что они хотят, лишь бы оставили в живых? Какими бы ни были их требования, он сможет выдержать всё ради матери. Даже если цена свободы необычайно высока. Жизнь родного человека нельзя измерить в боли, обиде и унижении. Он сможет. Он должен. Из размышлений его выдергивает рука, снова грубо схватившая русые волосы. — Постойте...Послушайте, я не знаю, сколько денег вам должен Ёнсу, но я здесь ни при чём, — голос Чимина срывается от накрывающей истерики, а по щекам тонкими струйками текут слёзы. — Я просто курьер. Я даже не знал, где он берёт товар. Ну, давайте, — глаза лихорадочно мечутся из стороны в сторону, отражая весь мыслительный процесс в голове парня. — Давайте, я отработаю эти деньги. — Ты слышал, Чан? — насмешливо бросает Квандже куда-то себе за спину. — Красавчик хочет отработать! О да, принцесса, ты отработаешь, — с этими словами бандит проводит шершавым языком по щеке Чимина, слизывая солёные слёзы и заставляя отшатнуться. Запястья в очередной раз пронзает резкая вспышка боли, но это ничего по сравнению с тем, что творится сейчас в его душе. Мерзко. Противно. Едва сдерживаясь от отвращения, парень замирает в ожидании приговора. — Сначала ты отработаешь моё потраченное впустую время, а затем деньги, которые мне должен Ёнсу, — мужчина отпускает его волосы, но вдогонку одаривает подзатыльником, да таким, что возникают искры перед глазами. Чимин уже не сдерживает слёз. Он буквально скулит, как побитый школьниками в подворотне щенок. По сути именно таким он и был: беззащитным, неспособным постоять за себя, потому что силы неравны, и преимущество явно не на его стороне. Ему остаётся только тихо скулить, поджав хвост, и, собрав остатки гордости, выстоять, чего бы ему это не стоило. Главарь достаёт из кармана куртки телефон и, прислонив его к уху, обращается к парню с палёным ролексом. — Чан, убери из-под него этот ёбаный стул, пока я решаю проблемы с неоплаченным товаром, а то так мне никогда не добраться до его задницы!       Чимин в тот же миг замолкает и непонимающе смотрит вслед уходящему куда-то в темноту Квандже. Он же шутит, да? Он же не собирается... Нет, нет! Только не это! Парень в панике ёрзает на стуле, пытаясь освободиться, а к нему уже приближается тот самый Чан. Уже плевать на пластик, режущий кожу, Пак даже чувствует, как по ладоням начинает течь тёплая кровь, а кончики пальцев покалывает от онемения. Даже если бы он и смог избавиться от стяжек, как сбежать от головорезов с оружием? Это конец. Он обречён. Лучше пусть сразу убьют, чем это. Чимин мечется, прикованный к месту, не в силах спокойно принять уготованную ему участь. Как там в фильмах роняют и разбивают стулья? Чушь полнейшая! В суровой действительности он не мог даже немного привстать, не говоря уже от том, чтобы поднять еще и стул за собой. Но его метания дали свои плоды. Стул под ним начал раскачиваться. Сначала совсем немного, а затем постепенно усиливая амплитуду. До тех пор, пока под действием силы притяжения Чимин не опрокинулся на бок, по инерции приложившись виском о каменный пол. В глазах сразу помутнело. Теперь он стал похож на рыбу, выброшенную на берег. Рот беззвучно открывался, лишь глотая пыль, а расфокусированный взгляд бесцельно бродил в пространстве. — Нет! — едва слышно прохрипел парень. — Послушайте! Остановитесь! — но подошедшему уже вплотную Чану было всё равно на его мольбы. Недолго думая, он достаёт из-за пояса пистолет и бьёт рукоятью Чимина в висок. Мир перед его глазами гаснет.

/flashback ends/

SYML — Where's My Love

      Чимин устало потер глаза, возвращаясь в реальность душного вагона поезда. Картинки из отголосков его прошлого всё ещё стояли перед глазами. Фантомные вспышки боли предательски сдавливали горло, лишая кислорода и способности трезво мыслить. По телу пронеслась волна леденящего холода, оставив после себя сосущую пустоту и неконтролируемое чувство тревоги. Этот кошмар пробудил внутри что-то тёмное, давно скрытое от посторонних и самого себя. Он напомнил о потерянной человечности, об утрате веры в справедливость. Самые мрачные эпизоды его жизни, покрытые кровью, слезами и потом. Ему даже на секунду показалось, что он почувствовал тот тяжелый запах влажной пыли в помещении тускло освещенного склада, а запястья снова перетянуло несуществующими стяжками. Почему он вспомнил об этом именно сейчас? Наверное, всё-таки не стоило принимать заказ, будучи пьяным. За пять лет работы на Кардинала он ни разу не соглашался на устранение целей в родном городе. И тому была причина. Чимин не был готов туда вернуться. Или только думал, что не готов? Нет, прошлое определённо тяготило, и он не хотел встречаться с его призраками на улицах давно забытого им Пусана.       Но не в его правилах отказываться от заказов. Тем более, он уже почти добрался до места, а это всего лишь пережиток прошлого, что дал о себе знать в очередном кошмаре. Говорят, человеческая память создаёт себе определённые маркеры, по которым можно легко спустя годы воспроизвести, как на выцветшей плёнке, похороненные в её глубине воспоминания. Должно быть, его сознание ощущало приближение к родным землям, навсегда окрасившимся красками боли и отчаяния. И снова, по собственной глупости, Чимин стал заложником ситуации. Хотя, казалось бы, какая разница? Это всего лишь заказ. Всего лишь очередной человек, которому суждено погибнуть от его руки. Так ли на самом деле важно, в каком городе это произойдёт? PJ всегда исправно выполнял свою работу, и сейчас ему было важно, напомнить себе, кто он такой. Вытащить всю тьму из глубин своей души, снова стать расчётливым и хладнокровным убийцей, лишившим жизни десятки людей. Возможно, Пусан действительно лучшее место для этого. Столкнуться с прошлым лицом к лицу, окунуться в самые мрачные глубины, вспомнить, почему оказался там, где он есть сейчас, и в полной мере осознать, что Чонгук — тоже всего лишь заказ..       Несмотря на все диалоги с самим собой, внутри оставалось скребущее чувство беспокойства, что вот-вот должно что-то произойти. Словно Чимин упускает из виду что-то очень важное, только вот не может понять, что именно. Но у него нет ни сил, ни желания сейчас думать об этом. Чимин жутко не выспался. Когда он, отрезвевший, вернулся из душа, Чонгук уже развалился звездой на кровати, по которой потом, постанывая, беспокойно метался всю ночь, словно ему снился кошмар. Пак пытался сначала его разбудить, но стоило старшему начать трясти его за плечи, как Чон обвивал его руки своими, прижимался всем телом, словно маленький ребёнок и начинал сладко сопеть. В итоге Чимин мумией пролежал почти до самого утра, боясь пошевелиться, и анализировал происходящее.       Ну какого чёрта этот пацан не может перестать занимать его мысли? Надо покончить с этим. Разобраться раз и навсегда, и в конце концов, выполнить работу, ради которой его наняли. Он должен убить Чонгука. Избавиться от парня, и забыть его лицо, как и лица предыдущих своих целей. Хотя раньше ему никогда не приходилось убивать ровесников и детей, Чимин всегда был против того, чтобы страдали невиновные. Киллер всегда внимательно изучал биографию потенциальной цели, взвешивал все "за" и "против". Но в этот раз план менялся на ходу. Какого чёрта эти ублюдки Чон и Ким так перестраховывались насчёт его легенды, если в последний момент перевернули все фигуры она шахматной доске? Убить отца или убить сына — разница колоссальна. Если насчет Чона старшего Чимин успел узнать много грязных секретов о нелегальных операциях, отмывании денег, торговле чужими секретами и разработками, то в чём был виноват Чонгук? В том, что он — сын и племянник двух зажравшихся обмудков? За такое не убивают.       Но заказать киллера — это вам не домработницу вызвать. Нет никаких письменных договоров и соглашений о неустойке за отмену операции или смену цели. Да и если откажется Чимин, они пришлют другого — только вот уже и за Чонгуком, и за ним самим. Ким Сокджин вышел на него через каких-то старых клиентов времён, когда Чимин ещё не работал с Кардиналом, так что для того он был в небольшом полугодовалом отпуске — отдыхал от крови, бандитов и холодного металла под пальцами. Даже если бы Кардинал решил пробить его, то не нашёл ничего, кроме профессорства Сеульского национального университета, пусть и по поддельным документам, но как-то же нужно было устроиться туда на работу. Чимин всё ещё не понимал, зачем понадобилось устраиваться в университет настолько заранее, и откуда Ким Сокджин знал, что Чонгук с отцом вернутся в Корею. В этом пазле явно не хватало многих кусочков, но кто он такой, чтобы собирать эту головоломку? Лишь убийца, которого наняли устранить цель. И для этого надо вспомнить, кем он был до знакомства с Чонгуком, до того, как привязался к нему, к шрамику на левой щеке, к родинке под губой, к жизнерадостной улыбке с выпирающими передними зубками. Черт, мать твою, Чимин, соберись!       Пак устало потёр виски, откинувшись на спинку кресла. Голова болела то ли от недосыпа, то ли от бурлящего внутри океана мыслей. Этот шквал грозил превратиться в цунами и разрушающей волной снести всё на своём пути, оставив после себя лишь пустынные руины. Неудачливый хранитель секретов в лице пассажира напротив сочувствующе покосился на мужчину. — Тяжёлая ночка, да? — дружелюбно поинтересовался он у Чимина. Как оказалось, его вообще не волновало, собирался Пак ему отвечать или нет. Он просто нашёл свободные уши и решил скоротать оставшийся путь за разговором. — Понимаю, у меня тоже. Меня, кстати, Ли Минсок зовут, а ты? Да в принципе можешь не отвечать, вижу тебе хреново, — вот именно, Чимину хреново, и вместо того, чтобы отдохнуть в тишине, он вынужден был слушать бубнящего соседа. Надо признать, поток его ничего не значащих слов помог отвлечься от мыслей о Чонгуке, но с каждой минутой желание профессора достать из дорожной сумки свой Вальтер П99 и засунуть ствол болтуну в рот, царапая нёбо холодным цевьём, увеличивалось в геометрической прогрессии. — И в общем, эта цыпочка вместо омлета из яиц подала мне на завтрак омлет другого рода. Ну, ты понимаешь. Вот бы моя Суён устраивала так же.       По суровому взгляду Чимина, брошенному из-под опущенной чёлки, Минсок понял, что ему следует заткнуться, пока не получил в морду за чрезмерную откровенность с незнакомым попутчиком. В возникшей тишине Чимин быстро задремал, упёршись лбом в прохладное стекло. Образы прошлого леденящим потоком хлынули в его беспокойный сон.

/flashback/

      Он ощущает происходящее, словно из-под толщи воды. Едва слышит звуки вокруг, не в силах пошевелиться, просто выныривает на поверхность сознания на пару секунд и снова отключается. Его куда-то несут, тело падает на что-то мягкое. Пахнет залежавшимся сырым бельём и пылью. Он больше не связан, и в голове словно табличка выхода над дверью эвакуационного выхода вовсю мигает "Спасайся". Но Чимин даже не может пошевелиться, он балансирует где-то на грани сознания, и даже не понимая, что происходит на самом деле, а какие картинки додумывает его мозг самостоятельно. Всё ещё хочется пить. А ещё тут так холодно, нужно было согреться. Почему здесь так холодно? Ноги покрываются мурашками от носящегося по складу сквозняка. Парень даже не понимает, когда с него стягивают шорты. Это всё сон. Он просто очень сильно устал и отрубился без сил в своей постели дома, наверняка, забыв закрыть окно на ночь. Мать вечно ворчит на него за это. Ему просто нужно немного поспать, и всё закончится.       Первое, что чувствует Чимин, окончательно придя в сознание, — адская, тянущая боль в заднице. Словно..нет, нет, блять, нет! Он пытается вывернуться, но его ноги крепко привязаны к чему-то над головой. Он пытается осмотреться, но на глаза натянута промокшая от крови тряпка. Руки вытянуты вдоль тела и снова перетянуты верёвками. Потерянный в пространстве, Чимин начинает задыхаться от приступа паники. Скованный собственным страхом, он прислушивается к окружающей обстановке. По телу катится волна мурашек от лёгкого дуновения ветра. Он понимает, что абсолютно обнажён, связан и не в состоянии пошевелиться, застрял в жутко неудобной позе, выставив задницу. Мышцы адски ноют, просто горят огнём. Почему-то парень вспоминает выражение, которое всегда считал идиотским: анус от страха сжался так, что не пройдёт и иголка. И от каждого напряжения сфинктера тело пронзает новая волна боли, из-за чего Чимин неожиданно для себя скулит. — Что, принцесса, очнулась? — раздаётся откуда-то сверху голос Квандже. Пака будто парализует. Он искренне надеется, что всё уже закончилось, и его бросили одного. Но, кажется, ошибается. — Странно, что ты был в отключке всё то время, что я тебя растягивал, — Растягивал? То есть ещё ничего не было? Черт побери, почему же тогда так больно? — Я ж не совсем больной, некрофилия меня не привлекает, малыш. Если я собираюсь тебя выебать, то хочу, чтобы ты, как минимум, был в сознании. — Чимин в панике мечется, связанный по рукам и ногам, словно вырывающаяся из хватки палача овца, которую привели на заклание. Бесполезно. — Да что ты так брыкаешься? Не обещаю быть нежным, но тебе понравится, — Чимин буквально слышит, как облизывается мужчина, обходя его сбоку.

/flashback ends/

      Парень дёрнулся и резко проснулся, то ли пытаясь скинуть с себя склизкие призраки прошлого, то ли от остановки поезда. Он на месте. Родной Пусан встречал монолитно возвышающимися высотками и тёплым ветром. Не самый плохой вариант, надо признаться.       На парковке, как Кардинал и обещал, его действительно ждала машина. Не задумываясь, Чимин прыгнул на водительское сидение и попытался успокоить колотящееся в груди сердце под мерное урчание двигателя. Он понимал, что отголоски прошлого дадут о себе знать, но не думал, что это наступит ещё по дороге. Придётся заново прожить тот кошмар, раз он вступил на родную пусанскую землю. Каждое воспоминание формирует личность, Чимин стал тем, кто он есть благодаря своему прошлому, а не вопреки ему. Но всё то же сосущее чувство необъяснимого беспокойства продолжало щекотать черепную коробку изнутри. Нужно было добраться до квартиры, хорошо поспать и внимательно изучить дело. Что-то явно не в порядке, и шестое чувство буквально кричало ему об этом.       Однако, игнорируя свои же планы, вместо квартиры Чимин направился к своему старому дому. Там уже наверняка давным-давно жила другая семья, но ему почему-то отчаянно хотелось посмотреть на разрушающиеся от времени стены. Хотелось впервые за семь долгих лет вдохнуть запах отсыревшей штукатурки, услышать противный, но такой родной скрип калитки, увидеть место, где он вырос. Действительно, если он вернулся в Пусан, в том числе, чтобы вспомнить, кто он такой, то начинать стоило именно оттуда. Дом, где он жил с матерью двадцать лет своей жизни. Дом, из которого будучи взбалмошным подростком он сбегал по ночам, но всегда возвращался, потому что его там ждал самый родной и близкий человек. Дом, из которого он трусливо сбежал, бросив всё, оставил позади, сжёг все мосты и свернул на криминальную дорожку после той злополучной ночи. Место, события в котором изменили всё.       В Пусане всё веяло ностальгией, хотя многое изменилось. Каждая улочка на пути к дому была связана с какими-то воспоминаниями из прошлого. Первая драка с Ли Хансоком из-за случайно порванной куртки. Чимин тогда знатно вспылил, потому что мама только нашла вторую работу, чтобы платить за дом и обеспечивать сына после ухода неверного мужа. Пуховик был совсем новым, и парень даже не столько боялся получить от матери взбучку, как увидеть слёзы в её глазах из-за испорченной вещи. Поэтому разукрасил Хансоку лицо во все мрачно-багровые оттенки, известные человечеству. По глупому стечению обстоятельств первое свидание Чимина состоялось через пару дней после этого, и его спутницей была Ли Ханмин — старшая сестра Хансока, пришедшая в школу разбираться с обидчиком её брата. Она училась уже в старших классах, но её тогда покорили сияющие глаза парнишки, что так отчаянно отстаивал свою позицию. А Чимин решил, что девушка придаст ему авторитета в глазах сверстников. Наивные детские глупости, чтобы казаться тем, кем ты на самом деле не являешься. Наверное, поэтому их отношения продлились всего пару месяцев. А вот за этим магазинчиком Пак выкурил свою первую сигарету, жутко закашлявшись от табачного дыма, но опять-таки, нужно было показать свою крутость и влиться в тусовку старшеклассников, куда его привела Ханмин. Знал бы он тогда, что спустя десять лет всё ещё будет зависим от этой дряни и что никаких очков авторитета помимо одышки и частого кашля ему это не даст, сроду бы не начал. Но тогда ему это казалось чем-то невообразимо крутым, что помогало почувствовать себя взрослым. Подростки вообще часто торопятся рано повзрослеть. Казаться кем-то другим, нежели на самом деле. Так забавно наблюдать за этим со стороны или вспоминать свои ошибки юности. Понимать, какими глупостями занимался, чтобы выглядеть круче и важнее.       Его район был почти таким же, каким он его помнил. Словно прошло не семь лет, а максимум семь дней. Казалось, спустись он ниже по улице, и вечно чем-то недовольная госпожа Сим отругает его за то, что так долго где-то пропадал и совсем позабыл родные края. А на детской площадке сразу за её домом, как обычно, на качелях собрались его школьные друзья. Они часто по окончании школы встречались там вечерами, чтобы вместе пойти в какой-нибудь бар неподалёку. Всё это было словно вчера. Но сейчас площадка была заполнена играющими детьми и мамашами с колясками. Кто знает, может среди них есть и его старые знакомые. Однако у Чимина было не так много времени, чтобы предаваться воспоминаниям, поэтому уверенным шагом он миновал скопление людей и направился к своему старому дому. Каково же было его удивление, когда на месте старенького домика, перекосившегося от времени и морских ветров, перед ним предстал высокий каменный забор с коваными воротами, за которыми в пышной копне растительности едва можно было разглядеть мрачный особняк.       А вот это уже интересно. Он прекрасно помнил облезший светло-зеленый заборчик с металлической калиткой, из-за которого тут и там настойчиво рвались через прутья ветки кустарника. Однако сейчас на его месте возвышалась глухая стена из серого кирпича, на лужайке вдоль которой ровным строем расположились аккуратно подстриженные шарики кустов. Парень инстинктивно осмотрелся и заметил несколько камер видеонаблюдения. Натянув пониже кепку, чтобы скрыть лицо, он сделал вид, что ему интересен дом чуть дальше по улице. Правдоподобно рассматривая список жильцов на дверных звонках, парень исподтишка поглядывал сквозь кованые ворота вглубь территории особняка. Ничего не видно — слишком длинная подъездная дорожка. Его дом никогда не имел такого большого участка. Что за чёрт? Зачем какой-то богач выкупил здесь землю и построил непреступный замок в столь неблагополучном районе? Несколько раз озадаченно моргнув, Пак остановил проходившую мимо пожилую женщину. Местные старушки всегда знали обо всём на свете. — Извините, вы случайно не знаете, кто здесь живёт? — спросил он, кивнув головой в сторону неизвестного особняка. — Как ж не знаю? Знаю, конечно, — она презрительно сплюнула. — Бандюган местный, Чан Квансу. Лет шесть назад перебрался в этот район, как померла госпожа Пак, да упокой Господь её душу, а сынишка её пропал без вести. Снёс их облезшую от времени конуру и вон какой замок себе отгрохал. На кой чёрт ему здесь жить понадобилось, кто ж его теперь разберёт, но у нас вроде как преступность в районе снизилась. Боятся соваться сюда теперь всякие воришки. Но всё равно человек отвратительный, — старушка подозрительно уставилась на парня. — А тебе чагой надо от него? — Я знал когда-то того парня, что жил здесь, — ушёл от ответа Чимин. Он не собирался делиться с пожилой незнакомкой своими соображениями. Тем более, что он сам ничего не понимал. Какого хрена его новая цель живёт в его доме? Точнее, в том месте, что раньше было его домом. Теперь неприятное ощущение беспокойства сверлившее парня изнутри обретало реальные причины. — Спасибо.       Он запустил пальцы в волосы, перебирая светлые пряди. Всё это начинало его нервировать. Слишком много подозрительных совпадений для одного незначительного дела о бандитских разборках. Чимин ещё раз бросил взгляд на особняк, что возвышался на месте прежнего семейного гнезда, и вернулся к машине. С гудящей головой он вбил в навигатор адрес съёмной квартиры. Ему нужно было собраться с мыслями, изучить все подробности и разобраться в этом бардаке. Чимин нервно сжимал пальцами кожаную обмотку руля. Чонгук, Пусан, теперь ещё этот Квансу. Всё навалилось на него так внезапно. Действительно, его импровизированный отпуск слишком затянулся.       Из-за обеденного перерыва движение на дороге было слегка затруднённым. Вместо обещанных приятным женским голосом навигатора двадцати минут он добирался до квартиры почти целый час. Когда автомобиль наконец-то остановился возле нужного дома, Чимин был готов отключиться от окружающей монотонности. Еле держась на ногах, он подхватил сумку с вещами и направился в квартиру. Даже не включая свет, он бросил её в коридоре и сразу упал на мягкую кровать. Он чертовски устал. Сил не было даже на то, чтобы снять с себя куртку. Но вместо дарящего успокоение сна Пак очутился в своём самом страшном кошмаре.

/flashback/

NF — Paralyzed

      Сердце заходится в бешеном приступе тахикардии, норовя выпрыгнуть из грудной клетки. Он ничего не может разглядеть из-за противно липнущей к коже повязки. Пропитавшийся его кровью кусок ткани небрежно наброшен на глаза и завязан узлом где-то на затылке. Эти ублюдки связали его по рукам и ногам. Чимин абсолютно потерян в пространстве, лишь знает, что Квандже где-то неподалёку, и в его планах жёстко трахнуть парня, несмотря на его нежелание и сопротивление. В воздухе стоит противный запах прибитой сыростью пыли. Это всё нереально. Он никогда не был на заброшенном складе, никогда не видел импровизированный стол из паллетов, никогда не знакомился с Квандже и его бандитами, никогда не толкал дурь под опекой Ёнсу. Это всё просто страшный сон. Кошмар, который закончится стоит ему очнуться. Скоро мама разбудит его, потому что им пора в больницу на процедуры. Всё тело Чимина напрягается словно перетянутая струна. Он не понимает, где именно сейчас Квандже и чего ждать в следующую секунду. Парень прислушивается и принюхивается, желая понять, что происходит вокруг. Но из-за гулкой пульсации в ушах и накрывающего приступа паники не может разобрать ни звука.       Когда чужие пальцы хватают его за бёдра, Чимин вздрагивает от неожиданности. В действиях Квандже нет нежности, как он и обещал. Он по-хозяйски изучает ладонями чужие бёдра, опускаясь к половинкам натянутых ягодиц, шагает пальцами по сжимавшим верёвки напряжённым рукам, обводя каждый изгиб бицепса, откровенно лапает вздымающуюся от прерывистого дыхания грудь. Чимин под ним ощущает себя грязной шлюхой, зажатой в темноте подворотни. Кожа от прикосновений шрамированного горит огнём, и вовсе не от жара страсти, как это обычно бывает с девушками. Сейчас на неё словно выливают кислоту в тех местах, где Квандже прикасается к нему. А наглый бандит не отказывает себе в удовольствии исследовать все линии и изгибы молодого парня перед ним. Чимин стонет, нет, скорее, жалобно скулит, но не от наслаждения и предвкушения, а от боли из-за впивающихся в запястья и щиколотки верёвок, постыдно выпятив зад навстречу своему насильнику. Это конец. Слёзы отчаяния без всяких всхлипов катятся по щекам. Он не просит остановиться, не умоляет о пощаде, потому что прекрасно понимает, что это бесполезно. Это всё лишь больше раззадорит мужчину, расположившегося между его ног. Когда Квандже пресытился изучением его тела и ввел в него сразу два пальца, Чимин превратился в один сплошной комок напряжения.       Происходящее вызывает в нём отвращение. Он ненавидит Квандже, ненавидит Ёнсу, ненавидит себя. От одной только мысли о том, что происходит, ему хочется блевать. Тошнит от мыслей, от ситуации, от ощущений, от осознания, от всего вокруг. А вкупе с металлическим запахом собственной крови, некомфортным положением и чужими руками на своих бёдрах — все внутренности натурально выворачивает наизнанку. Внутри Чимин бьётся в истерике и кричит, что есть сил, снаружи же оставаясь неподвижной безвольной куклой. Зачем лишний раз напрягать голосовые связки, если это всё равно ничем не поможет и никого не остановит? Его судьба уже решена, и ему осталось просто принять и пережить происходящее с ним. Возможно, ему захочется покончить с собой после такого, но это будет потом, когда его отпустят. А отпустят ли? Чимин думает об оставшейся дома матери. Он вообще связался со всей этой историей с наркотой, только чтобы оплачивать её больничные счета. Женщина так радовалась, когда сын рассказал, что нашёл работу, и сможет наконец-то о ней позаботиться. Ей не нужно было знать, что это за работа и чем на самом деле занимается её сын, с улыбкой сообщающий ей по вечерам, что сегодня он осчастливил несколько людей, продав им именно то, что они хотели. Абсолютно не важно, что он являлся при этом продавцом смерти. Ради жизни своей матери он был готов на это. А вот оказаться на заброшенном складе под владельцем этой самой "смерти" он был не готов. К такому нельзя подготовиться. Такие ситуации не присылают заранее приглашение на мероприятие, от них нельзя отказаться, они просто происходят. И ты либо проходишь через них, сломав всё внутри себя, либо ломаешься в процессе и уже никогда не возвращаешься к жизни. Но у Чимина дома больная мать. Он не может сломаться. Иначе о ней некому будет позаботиться.       А Квандже, казалось, наслаждается происходящим. С энтузиазмом охотника, загнавшего свою добычу, он изучает каждый миллиметр кожи Чимина, вдыхая запах его страха. Пока парень в панике пытается хоть как-то свести ноги, Квандже наглаживает заднюю поверхность его бедра и, кажется, даже облизывается в предвкушении. Он положил глаз на этого светловолосого мальчишку, ещё когда его парни натянули ему на голову мешок. Даже если бы Ёнсу успел вовремя отдать деньги, хотя такой расклад навряд ли был возможен, он всё равно собирался поразвлечься с парнишкой. Его возбуждает его паника и то, в каком отчаянии он едва трепыхается перед ним, словно только что вылупившийся птенец. — Расслабься, принцесса, — шепчет он, припадая губами к впадине под коленкой. Чимин от его действий снова испуганно вздрагивает. — Иначе тебе будет больно.       Вот это открытие! А сейчас Чимину, наверное, безумно приятно, и он наслаждается процессом. Что несёт этот кретин? Как можно расслабиться, когда тебя берут против твоей воли, да ещё и человек твоего пола? Чимин что было сил сжимает зубы, чтобы не сморозить ему в ответ какую-нибудь саркастичную колкость и не получить в очередной раз по лицу или рёбрам. Паника под выбросом адреналина уступает место бесстрашию. — Если собираешься развлекаться со мной, как с последней шлюхой, дай хотя бы посмотреть тебе в глаза, — бормочет Чимин на выдохе, когда в него снова входят пальцы Квандже. — Я не собираюсь как слепой котёнок толкаться в твою ладонь, так что сними эту гребную повязку.       Очередной всплеск адреналина придаёт парню уверенности, и страх перед татуированным отступает на задний план. Пусть даже он убьёт его после секса, но он не позволит ему сломать себя. Самое идиотское до чего додумывается Чимин в такой ситуации, так это вспомнить фразочку "если бунт нельзя остановить, его нужно возглавить". Он твердо решает не показывать свою слабость перед Квандже сейчас. И тот, к удивлению, слушается его. Стягивает пропитанную кровью тряпку и с хитрым прищуром смотрит прямо ему в глаза. — Хочешь видеть меня, малыш? — похотливо облизывается Квандже, расстегивая ремень. — Тогда смотри.       Позволив брюкам упасть с пояса и собраться гармошкой где-то в районе колен, он приспускает резинку семейников и достаёт ещё вялый, сморщенный член. Одной рукой шрамированный начинает активно себе надрачивать, пытаясь поднять половой орган в рабочее положение, а другой продолжает грязно лапать Чимина, надеясь возбудиться от этого быстрее. В какой-то момент его пальцы мажут по животу и задевают член парня. Пак непроизвольно вздрагивает всем телом. Его тошнит от происходящего, и он уже начинает жалеть, что попросил снять повязку. От картинки перед глазами и осознания того, что будет дальше, в горле першит, а на языке оседает противная горечь.       Квандже, тем временем, активно ублажает их обоих синхронными движениями. И хотя мозг Чимина отказывается воспринимать процесс в сексуальном плане, тело предательски реагирует на усилия шрамированного, и член постепенно твердеет в его руке, наливаясь от поступательных фрикций. Бандит грубо сжимает его в кулаке, толкается, натягивая чувствительную кожу, и похабно стонет, откидывая голову назад. Изо рта у него вырываются едва заметные клубы пара. – Нет, так не пойдёт, принцесса, – кряхтит Квандже, отпуская член парня из цепкого кольца пальцев. – А ну-ка, помоги мне, – он встаёт с импровизированного лежбища и, придерживая брюки, обходит Чимина сбоку. Оказавшись у него над головой мужчина легко, словно тот ничего не весит, подхватывает его под мышки и тянет на себя. Из-за этого ноги парня, утратив прежнее натяжение, наконец, немного расслабились, но, резко потеряв опору, голова безвольно свешивается с паллета. Стяжки с новой силой впиваются в и без того окровавленные запястья, оставляя ещё больше порезов. От яркой вспышки боли Чимин громко вскрикивает, чем пользуется Квандже, вставляя член ему в рот до самого горла. — Вот так, да, будь послушным мальчиком. Обхвати его губами, да, принцесса.       Пак давится чужим органом, тошнота накрывает всё больше, а из глаз предательски брызжут слёзы, смешиваясь с потом, стекают по вискам и теряются где-то в зарослях пшеничных волос. Ему противно. Ему тошно от самого себя, но он не в силах ничего исправить. Он просто принимает в себя чужой член, продолжая скулить и тихо плакать, потеряв всякую надежду на спасение. Мужчина грубо толкается в глотку, с каждым разом проникая в рот парня всё глубже, а тот лежит, не шевелится, как податливая надувная кукла. Головка давит на корень языка, Чимин думает, что ещё чуть-чуть и его действительно стошнит. Квандже, должно быть, тоже это понимает, потому что делает ещё пару толчков и с пошлым чмоком достает член, любуясь блестящей ниточкой слюны, повисшей между ними. Парень закашливается и хочет вытереть рот, но запястья саднит от боли, он не может даже пошевелиться. — Молодец, принцесса, — хвалит его Квандже, продолжая себе надрачивать. Он аккуратно проводит пальцем по пухлым губам, размазывая слюну и смазку, смешивая с кровью, потом и слезами на лице парня. — Мне нравится, когда ты такой, — он даже целует Чимина, нагло проникая языком в чужой рот. Пак, не ожидавший этого, сначала инстинктивно отвечает на поцелуй, а затем, когда его накрывает осознание, впивается зубами. Мужчина, отстраняясь, вскрикивает от боли, наотмашь бьёт Чимина по лицу. — Ах ты, сучонок! — разражается ругательствами шрамированный, вытирая кровь тыльной стороной ладони. — Я хотел быть осторожным, но ты сам дал понять, что тебе это не нужно!       На громкие крики в помещение вбегает Чан в сопровождении ещё пары бандитов с пистолетами на изготовке. — Идиоты! — брызжа слюной, орёт на них Квандже, прикрывая своё достоинство болтающимися на нём брюками. — Чан, ты что, куколдом заделался? Пошёл вон, пока не вспорол тебе кишки! Я дам тебе с ним поиграть позже, — лидер гамадриад хищно облизывается, встречаясь взглядом с напуганным до смерти парнем. Он снова обходит Чимина, пока верные цепные псы уходят со склада, устраивается у него между ног, не церемонясь, хватает за ноющую задницу и притягивает ближе. Парень опять кричит от боли. Он бьётся затылком о деревянное основание, его бёдра ноют от напряжения, а сознание бьёт в набат от неотвратимости происходящего. Он не должен быть здесь. Это всё кошмар, страшный сон, из которого он не может вырваться. Страх липкими щупальцами вместе с пальцами Квандже хаотично бродит по телу, заставляя забыть, как дышать. — Не вынуждай меня причинять тебе боль, принцесса.       Сознание Чимина взрывается множеством ярких вспышек, когда мужчина, не заморачиваясь о смазке, просто плюет в ладонь, растирает слюну по члену и с трудом проталкивает в него головку. Он уже не скулит, он полноценно кричит от боли, а металлические стены эхом отражают истошные вопли беспомощного парня, звеня в голове всё громче. Его не волнуют следующие за этим в наказание хлёсткие удары по лицу и по задней поверхности бедра, по сравнению с болью разрывающихся мышц — это полная ерунда. Ему плевать на стоящих за дверью бандитов, плевать на Квандже, наслаждающегося криками и ускоряющего темп. Весь его мир взорвался на мелкие кусочки и за несколько секунд был уничтожен. Он сам был уничтожен, разбит на части, как развалившийся пазл, который уже не собрать. Внутри всё словно плавилось, реки вен и сосудов горели огнём, словно по ним текла кислота. Чимин кричит всё громче и громче, но Квандже это не останавливает. Он грубо толкается в него, держа за бёдра и оставляя под пальцами красные отметины. Ему не в новинку лишать парня анальной девственности, но Чимин был очень узким, что распаляло его ещё больше.       Постепенно отчаянные крики заменяются тихими всхлипами. Змеиный яд сделал своё дело — выжег всё дотла, стерев в порошок прежнего Чимина. Он бездушно лежит под бандитом, уставившись пустым взглядом в стену. Он уже не чувствует боли, он вообще ничего не чувствует. Кажется, он умер, а его сознанию просто забыли дать верную команду отключиться. В противном случае, почему он ощущает только леденящую пустоту? Квандже стонет, вдалбливаясь в него с размеренными хлопками потных тел, усердно пыхтит, иногда наклоняясь, чтобы оставить смазанный поцелуй на пухлых губах, или до крови прикусить бугорок соска. А Чимину плевать. Его здесь нет. Это всё сон, жутко реалистичный кошмар, это не на самом деле, ведь он ничего не чувствует. Так бывает только во сне, правда? Квандже снова и снова его целует, словно, обхватывая в плен и вылизывая чужие губы, сможет вернуть их владельцу вырванную с корнями душу. Чимин беспристрастно отвечает на его поцелуи. Не то, чтобы хочет, в его действиях нет и намёка на страсть, ему просто всё равно.       Шрамированный начинает ворчать и жаловаться на впивающиеся в колени деревяшки. Он несколько раз пытается сменить позу, но связанный Чимин ограничивает свободу действий, а полёт его фантазии можно сравнить с безуспешными попытками курицы взмыть в небо. Понимая, что процесс перестаёт приносить ему удовольствие, он решается на отчаянный шаг. Квандже отходит в сторону, окончательно избавляется от одежды, аккуратно повесив её на стул, на котором ранее сидел Пак, достает нож с рубиновой рукоятью и возвращается к Чимину. В глазах парня больше нет страха, только безразличие. Ему плевать, если он прикончит его прямо сейчас. Даже мысли об оставшейся в одиночестве больной матери не в силах вернуть ему былую решимость. Квандже льнёт к нему, наваливается на гудящие бёдра и перерезает удерживающие их стяжки. Чимин со стоном облегчения выпрямляет ноги и только сейчас по множественным покалываниям понимает, как они затекли. Бандит прижимается к нему ближе, словно хочет слиться в единый организм, рисует языком узоры на ляжках, массирует их пальцами, разгоняя застоявшуюся кровь. Поднимается выше, припадая губами к набухшему соску, с силой выкручивая пальцами второй, и впервые за всё время Чимин не кричит, а стонет. Он мычит прямо в жадный поцелуй, с которым набрасывается на него Квандже, и уже не боится. Его силой втянули в эту игру, и теперь он готов принять её правила. — Да, сладкий, — бормочет неразборчиво мужчина, растягивая губы в уродливой улыбке. — Наконец-то ты понял, что нужно быть послушным мальчиком. За это я тоже могу сделать тебе приятно, — продолжая целовать парня, он опускается рукой к его промежности и начинает поглаживать реагирующий на прикосновения член. — Нужно просто слушаться меня, и я смогу дать тебе всё, что ты только пожелаешь, принцесса, — на его лице вдруг показывается игривая мальчишеская улыбка. Она уже даже не пугающая, наоборот, светится какой-то ранее невиданной нежностью. Он прижимается к нему так близко, что их губы разделяет расстояние не больше волоска, Чимин уже ощущает его дыхание на своей коже, и шепчет: — Хочу, чтобы ты был моим. Чтобы твоё сердце принадлежало мне. Чтобы твоё тело принадлежало мне. Но тебе придётся совершить прыжок веры и положиться на меня, Чимин.       Квандже впервые за весь вечер называет его по имени. Чимин зажмуривается. Мужчина думает, что с закрытыми глазами он похож на ангела. Угольно-чёрные ресницы на смуглой коже. Его волосы, золотистая спутанная копна, вызывает у него такой прилив нежности, что сложно дышать. Ему хочется запустить пальцы в эти локоны, играть с ними, зарыться носом и вдыхать приятный аромат. Квандже смахивает у него со лба один локон, гладит Чимина пальцем по виску, очерчивая скулу и щеку, и останавливается на подбородке, который зажимает между указательным и большим пальцами. Он приподнимает его голову, заставляя открыть глаза. — Ты прекрасен, Чимин. Поверь, что я делаю то, что должен сделать.       Он снова припадает к пухлым губам парня, медленно входя в него, но уже не с остервенелой жадностью, а с аккуратностью, как бы извиняясь за последний час издевательств. Чимин не отвечает ему, но и не пытается высвободиться. Тогда Квандже обнимает его за шею и вырывает так необходимый ему сейчас поцелуй, разрезая стяжки на запястьях и прижимая к себе горячее тело парня. Он целует его так яростно, исчезает былая нежность, исчезает всё, кроме жажды соития. Он покрывает его щёки влажными поцелуями, покусывает и тянет губу, обсасывает мочку уха до тех пор, пока Чимин не обнимает в ответ. Весь его мир сжался до размеров этой комнаты, той её части, где сооружена кровать из паллет. А затем, как в момент рождения сверхновой, из пустоты червоточины возникает что-то новое, мрачное и бурлящее ненавистью.

/to be continued.../