«Мы все играем в одну и ту же игру В борьбе за существование. Просто выживаем. Мы все просто пытаемся выжить, Мы все просто пытаемся свести концы с концами.» Roger Taylor «We're all just trying to get by»
Впервые за несколько недель Дэрил Диксон спал крепко всю ночь. Вечером перед этим Рик убедил мужчину выбрать себе комнату, в которой он сможет оставить вещи. Никто больше не собирался вываливать в общей прихожей походные мешки, рюкзаки и всю экипировку, бесполезную внутри стен Александрии. Рик одобрил желание группы выбрать комнаты, предложенные им самим. Мужчина выгнул бровь, выслушав убедительные на взгляд Дэрила аргументы о том, что ему стоит остаться в мастерской, — мол, там он полезнее, все, что нужно, под рукой, и все знают, где его найти. Рик понимающе кивал, заверяя, что не сомневается в его искренности, но, положив руку на плечо брата и многозначительно просверлив его взглядом, начал объяснять, что ему все еще важно, чтобы все держались рядом. Если начнутся проблемы любого рода, Рик хотел бы иметь возможность созвать всех за минуту, а не десять. Если придется сбегать, он хочет быть уверен, что выберутся все, потому что живут в ближайших к воротам домах. Мэгги и Гленн, — добавил он, — тоже хотели жить в другом доме, маленьком, но на двоих, и Рик убедил их теми же аргументами. Дэрил ворчал и негодовал, но поспорить с ним не мог. Он выбрал диван в гостиной на первом этаже дома, в котором уже обживались Абрахам и Розита в «родительской» спальне второго этажа, Юджин в комнате подростка через стенку от них, — Абрахам прыснул от смеха, когда увидел стопки комиксов, вызвавшие одинаковый восторг у Юджина и Карла, — и Кэрол в гостевой комнате по соседству с Дэрилом. Абрахам покопался в комодах хозяина и оставил несколько рубашек для Дэрила на его диване. Дэрил не отказался, — вещи были потрепанные, но не настолько, как на нем самом. Бэт самодовольно смотрела на мужчину, разлегшись на его диване и положив голову на эти самые рубашки. Дэрил, положив вещи первой необходимости на угловой столик рядом с подлокотниками, встал в полный рост и, ухмыляясь, выгнул бровь. Девушка нежно улыбнулась, поднявшись с дивана из темно-синего кретона и протягивая руку в сторону декоративных подушек с вышивкой на южный манер: — Не знаю, сработало ли это, но я попыталась согреть их. Дэрил не удержался от едва дрогнувшей, но более чем заметной для Бэт полуулыбки, ничего не ответив. Они предварительно договорились, что Дэрилу не стоит разговаривать в доме, пока его кто-то может услышать. Бэт находилась от этого в восторге: ей нравилось, что что бы она ни сказала, Дэрилу придется молчаливо выразить свое согласие — даже если оно не подразумевается. Мужчина глубоко и довольно выхрипел воздух из легких, растянувшись на подушках и положив руку под голову. Если бы он мог говорить, он бы сказал, что уж это-то — точно и бесспорно — лучшая кровать, на которой он лежал за последние годы, и что гроб, обитый подушками из нежной белоснежной ткани в молитвенной у кладбища и в подметки ему не годится. Дэрил протянул руку к светильнику на угловом столике и выключил свет. Он думал об ощущении тонкой ладони Бэт в его руке. Он не чувствовал ни само тепло кожи, ни влажность ладони от пота. Он, на самом деле, не знал, как описать, что он почувствовал. Ему показалось, будто он держал в руке резиновый шарик, наполненный теплой водой, или не что-то осязаемое, а скорее ощущение сопротивления, как если бы его рука была магнитом, и он пытался протянуть ее к чему-то с такой же полярностью. Он не сказал об этом Бэт. Посмотрев на то, насколько она счастлива хоть какому-то взаимодействию, он решил, что не так уж и важно, что именно он чувствует: она не была чем-то неприятным или болезненным, чтобы пытаться это изменить. Все обжигающе-теплые воспоминания о Бэт были не о прикосновениях: не о том, как он нес ее на спине, или она его обнимала, или когда они, держась за руки, молча смотрели на могилу «любимому отцу». Они были о разговорах смотрящих прямо в глаза друг другу Дэрила и Бэт, которые выворачивали душу наизнанку и концентрировали все настоящее, что было в них, в воздухе, наэлектризованном от взаимодействия двух людей. Он грезил о невозможном: о возвращении Бэт из мертвых, и он получил это в полной мере, и Дэрил совершенно точно не заслужил того, чтобы она была реальна, но вот, она реальна. Охотник боялся быть жадным и отпугнуть удачу, нашедшую его на такой долгий срок, должно быть, впервые за четыре десятка лет. Едва он закрыл глаза, голову лавиной накрыли мысли, которые до наступления ночи скромно сохраняли порядок, не влезая куда не следует. Дэрил, стыдясь, вспоминал ощущение, которое всегда было «невовремя». Девушка предстала в его воображении с мокрыми глазами, швами на поврежденной скуле и невиданным ранее огнем в глазах. Дэрил вспомнил, насколько другой она казалась ему в их последнюю встречу. Он вспомнил, сколько ярости и боли было в ней, когда Дон потребовала отдать Ноа. Его словно окатило холодной водой от мысли о том, что ей пришлось отдать за свободу этого мальчишки. Скорбь отогнала зудящую в висках и под ребрами приятную тяжесть. Внутренняя сторона век, как часто бывает после изнеможения, закружилась одновременно во все стороны, повлекши за собой сознание мужчины, и он почувствовал, что засыпает глубоко и неостановимо.***
Бэт не нужно было спать. Она не уставала в том смысле, в котором уставала раньше — она могла вымотаться от постоянных переходов сквозь объекты и временно теряла эту способность, пока не прошло достаточно времени. И она была выжата как лимон после вечера, проведенного с Дэрилом, держащем ее за руку так долго, как не держал, казалось, никогда. Он не был слишком-то осязаем, когда они наконец коснулись друг друга. Она не могла сказать, что почувствовала его руки своими пальцами, их текстуру, грубость, тепло, исходящее от сухой кожи, но Бэт откуда-то знала, что недостаток этих чувств произошел не из-за незримой границы между мирами, которую они нарушали вопреки всем правилам и законам, а из-за ее собственной бестелесности. Она находилась в этом мире: она не была в каком-то из параллельных, не была «за границей», Дэрил был живым и Бэт была настолько настоящей, насколько она могла. Девушка знала, что значит быть мертвой, ведь, проснувшись в доме с призраками, она не чувствовала в себе ни капли жизни. Она была пугающе-пустой, плавая в холодном море тревоги, бушующем не ради спасения собственной жизни, а для того, чтобы вспомнить, кого она любила и кем была. Сейчас она понимала, почему в ее доме не было Мэгги. Но возникал другой вопрос, отчаянно бьющийся о ее сознание: почему вся ее семья, что сидела за столом кухни, не пыталась из-за него выбраться? Бэт знала ответ. Он ей не нравился. Наплывающий рассвет мягко освещал нижнюю половину тела Дэрила. Девушка подняла глаза на с прокуренным хрустом сопящего мужчину и сжала губы, светясь улыбкой, рожденной верой. Умереть, не увидев, как он спит без задних ног, с открытым ртом и неподвижными расслабленными веками, было бы недопустимо. Бэт почувствовала, как наполняется любовью к мужчине, ставшему ее единственной семьей. Она любила теплить это чувство в себе и отвернулась, решив не баловать себя, — смерть сделала ее слишком эмоциональной. Бэт тихо запела, а потом сконцентрировалась и протиснулась в пятисантиметровую щель в окне. Она все еще предпочитала передвигаться между помещениями с чьей-то помощью, но, когда не было вариантов, ей приходилось переживать это болезненное натяжение во всем теле. Окно вытолкнуло ее, и Бэт выпрямилась и осмотрелась. Она не знала, чем хотела заняться, — возможно, стоило остаться рядом с Дэрилом, но Бэт боялась, что он услышит, как ее сердце разрывается. Она продолжила петь, и ее взгляд упал на медпункт в трех домах от нее. Едва Бэт поднялась на веранду медпункта, высматривая открытые окна, дверь тихо отворилась и из нее, воровато оглядываясь, вылезла Лу. Бэт улыбнулась: девочка выглядела куда более здорово, хоть и неопрятно. Волосы выбивались из длинной косы, на одежде все еще были следы пепла. При ней не было сумки или каких-то припасов — Бэт надеялась, что это значило, что та не убежит прочь из города. Девушка подумала о том, что им все же стоило выставить охрану у госпиталя: девочка, какого бы возраста она ни была, считалась чужачкой, и ей ничто не помешало бы забрать лекарства из госпиталя и сбежать к своей группе. Но Лу, тихо спускаясь по ступеням крыльца, широко улыбнулась и вздохнула, рассматривая Александрию. Ночью город казался меньше, не таким обжитым, чем когда во дворе трудились взрослые и играли дети, но он все еще восхищал привыкших к нетронутой человеком природе зрителей своей цивилизованностью. Лу изучила центр города с его беседками, огородами и лавками и, высмотрев что-то у забора за ближайшими домами, ускорила шаг, приближаясь туда. Бэт следовала за ней, готовая в случае чего возвращаться к Дэрилу и разрушать его крепкий сон. Бэт увидела, как по забору, к которому приблизилась девочка, лезли Карл и Энид. Бэт рассмеялась про себя: она помнила, что нравилась Карлу до того, как он начал следовать за Шейном в своей жестокости, и видеть его сейчас, возмужавшего и спокойного, воодушевляло. — Можно мне с вами? — тихо, но достаточно, чтобы Карл и Энид остановились, спросила Лу. Карл, находившийся ниже, спустился до земли и посмотрел на Лу. — Нет. У нас есть причины возвращаться сюда. А ты здесь первый день. — Я вернусь вместе с вами. Энид залезла на самый верх забора и неудобно села на него, придерживая себя обеими руками и посматривая на девочку. — Это опасно и запрещено. — Но я жила там. И вы же идете! — Настаивала Лу, и Карл снова покачал головой. — И мы за это получим, если что-то раскроется. Но если мы возьмем тебя с собой, то получим в трижды сильнее. И еще в десять раз, если ты сбежишь или поранишься. Лу задумалась, а потом кивнула: — Я понимаю. Я никому не скажу, что видела вас. Карл и Энид переглянулись. Парень протянул руку девочке, и та с радостью приняла ее. — Ты Луиза, верно? Я Карл, это Энид. Хорошо, что ты здесь. Девочка молча провожала их взглядом, и когда Карл уже добрался до вершины забора, а Энид перелезла на другую сторону, Лу, засмотревшись на ворота сбоку от ребят, спокойно добавила: — Если увидите выживших, убегайте. Карл серьезно кивнул. Бэт скрестила руки, понимая, что Лу говорила о своих людях, а не о незнакомцах, и ее это насторожило достаточно, чтобы она сделала мысленную пометку рассказать об этом Дэрилу. Лу смотрела на ребят, пока они не исчезли за ограждением, и ушла в центр Александрии, чтобы сесть в беседку, ковыряя ногтями сидения из досок. Бэт последовала за ней. Солнце медленно поднималось, и жители города стали просыпаться. Кто-то выходил из дома, замечал девочку, одиноко сидящую в беседке и рассматривающую дома, словно кукольные. Местная пожилая пара, Боб и Натали Миллер, сели с обеих сторон от Лу, заняв ее легкой беседой, не касающейся ничего конкретного. Бэт нравилась эта чета: они напоминали ей о людях, которые не были созданы для этого мира, и о силе их слепоты. О мире, который они думали, что не потеряли. О том, как Бэт старалась остаться такой же, пока ее дом не сгорел на ее глазах. Миллеры покинули Лу, и Бэт, провожая их взглядом, заметила курящую на крыльце Кэрол. Бэт понадеялась, что женщина не разбудила Дэрила. Если бы девушка не знала, что Кэрол пришлось потерять и сделать, чтобы выжить, Бэт бы поверила ее идеальному образу домохозяйки. И именно из-за того, что Александрия кишела такими же женщинами, не знавшими жизни за стенами, Кэрол отлично вписалась в их незащищенную и не желавшую быть осторожной компанию. Тень ее ледяных глаз, светящихся, пока та подходила к беседке, выдавала силу в ней. Когда Кэрол добралась до девочки, она смягчила лицо и, сев рядом с ней, слащавым голосом сказала: — Привет. Я Кэрол. Хочешь помочь мне испечь печенье? У Лу не было особого выбора: Кэрол взяла ее за руку и встала, увлекая за собой. Бэт следовала за ними, чувствуя надвигающуюся тревогу. Не то чтобы она не доверяла Кэрол. На самом деле Бэт будто постоянно ожидала, что после следующего препятствия женщина вновь сорвется и произойдет что-то страшное. Между ними, казалось, вечно пробегала атмосфера враждебности: Бэт порой ловила на себе не дающий пощады взгляд женщины, когда баюкала Джудит, наворачивая сотни кругов в комнате отдыха в тюрьме; Бэт смотрела на нее не менее насторожено в месяцы скитания после фермы, когда Кэрол порой с остервенением лезла в бой, стремясь убить как можно больше ходячих. Но они обе — как чувствовала девушка — не подозревали друг друга в чем-то плохом и также, как и в отношении остальных, доверяли друг другу свои жизни. Тем более, Кэрол была подругой Дэрила, а Бэт доверяла ему, и она полагала, что, если бы женщина и оказалась опасно сломлена, Дэрил бы узнал об этом первым. Бэт протиснулась в дверь сразу за Лу и постаралась отогнать неприятные мысли. Вначале все и правда шло хорошо: девочки готовили тесто и общались. Порой Кэрол уводила диалог в сторону настоящего Лу: спрашивала, где они путешествовали, сколько у нее было друзей в группе, что они видели. Девочка, осознанно или нет, отмахивалась от этих вопросов, стопорилась и не отвечала, пока, когда Кэрол спросила, кто главный в их группе, Лу не сжала кулаки, повернувшись к женщине: — Я не хочу говорить о них. Я не хочу охоты и преследования. — А чего ты хочешь? — серьезно спросила Кэрол, — Остаться здесь, бросить семью? Или вернуться к ним, все рассказать отцу и прийти к нам? — Мистер Дэрил сказал, — Кэрол и Бэт одновременно прыснули, вновь услышав нелепое обращение, — что попробует их найти. Но чего бы мне ни хотелось, решать папе. Кэрол, крепко задумавшись, поставила печенье в духовку и не оборачиваясь спросила, почти не скрывая раздражения: — И что, твой папа всегда решал все за тебя? Лу неуверенно ответила: — Он заботится обо мне. Папа не хочет, чтобы мы были в опасности. Он так защищает нас. А что? — Он бы одобрил, если бы узнал, что ты оказалась здесь, в городе, из которых, я так понимаю, вы бежите? Что бы он сказал? Как бы он попытался тебя обезопасить? Лу замолчала. Диалог сошел на нет; следующие несколько часов Кэрол чесала языки с девушкой, которая контролировала ресурсы Александрии, а Лу, вернувшись в госпиталь, дождалась возвращения Дениз, — ее врача, — и осталась в госпитале до ее дальнейших указаний. Через тонкие занавески в медпункт Бэт разглядела, как к ней подошла Энид и, ничего не сказав, оставила пустой блокнот с карандашами и ручками. Лу, подключенная к капельнице, продолжавшей питать ее до сих пор истощенное тело, начала что-то рисовать.***
Спустя почти десять часов сна мужчина разлепил глаза и увидел Бэт, стоявшую у окна на передний двор. Она светилась и будто парила, отражая свет из окна; мир оживал, когда Бэт наблюдала за ним. Дэрил ожил, когда Бэт повернулась, чтобы посмотреть на него. — Ты храпел на весь дом, — весело объявила она. Дэрил вопросительно заворчал, облизывая засохшие губы и вытягивая ноги. Одно из коленей приятно хрустнуло. — Ты даже Абрахама переплюнул, — Бэт подошла к охотнику и бесцеремонно уселась в его ноги. — Надейся, чтобы сам Абрахам этого не слышал, а то не будет тебе оправданий. Мужчина ответил недовольным хрипом и, неподвижно пролежав еще три десятка секунд, сел на диване, потирая лицо и вспоминая, есть ли что-то срочное, чем ему нужно было бы заняться. В окне было видно марево над асфальтом и людей на огороде, стирающих пот со лба. Дэрил не поверил глазам. Оторвав взгляд от синего неба без единого облачка, он покрутил головой, высматривая часы на стенах. Они показывали десять утра. — Уже восемь… Стоило разбудить меня, — проговорил он. — Ты заслуженно отдыхал, — ответила Бэт, не вкладывая в это никакой оценки, но Дэрил все равно почувствовал, будто он проспал все, что могло быть важно для группы. Проснись он раньше, он бы мог и уехать раньше, но скоро снаружи будет слишком жарко. Дэрил, обдумав перспективы, решил прождать до наступления предвечерней прохлады, а до того проведать Лу и поговорить с Аароном и Риком о следах группы и принадлежности Лу к ней. Но, отказавшись еще хоть минуту этого дня провести на диване, Дэрил решим первым делом сделать то, в чем он почувствовал необходимость вчера, в момент, когда зашел в стерильный медпункт к ребенку, который месяцы проводил в лесу. Дэрил порылся в комодах в коридоре между входной дверью и гостиной и нашел подобие тонкого полотенца. Он взял рубашку, предложенную Абрахамом прошлой ночью, и неуверенно шагнул в ванную комнату. Не до конца убежденный в том, что душ работает, мужчина тихо повернул замок в комнату и попытался включить воду в душе. Вопреки любым из его ожиданий, из душевой лейки уверенно брызнула прохладная вода. Дэрил простоял с десяток секунд с протянутой под воду рукой, удивленно смотря на работающий душ и, внезапно опомнившись, поторопился раздеться, беспорядочно разбрасывая одежду на полу. Он, должно быть, провел там рекордные двадцать минут, пока не выскреб со своего тела, волос и лица всю прилипшую кровь и грязь. Он даже воспользовался куском мыла, скомканным в углу полки. Он убедился, что темная грязная вода, тяжело спадающая с него большими каплями, сменилась на прозрачную. Когда Дэрил опускал голову, осматривая себя, чистое обнаженное тело казалось чужим и непривычным, горящим и уязвимым, но отвратительные выпуклые шрамы, выглядящие более яркими на фоне чистой кожи живота и рук, не могли принадлежать никому еще, поэтому он поднял голову и решил больше ее не опускать. Дэрил отвык от чистой одежды. Но ощущение было приятным. Бэт, сидевшая на диване, обернулась к нему, когда он вышел из ванны и ошарашенно осмотрела его с ног до головы. — О господи. Ты выспался и вымылся, — девушка встала, но решила не подходить ближе, чувствуя его дискомфорт. Небритое, хоть и чистое лицо Дэрила повеселило ее: — Но Рик Граймс в тебя, к счастью, не вселился. Дэрил задержал взгляд на девушке и кусал губы. Ее слова о Рике были жестом вежливости и принятия: «Ты остался прежним, ты не был приручен. Ты не стал им папочкой — ты просто привел самого себя в порядок», и Дэрил ценил ее посыл. Он пробежался внимательными глазами по комнате, не крутя головой, и Бэт поспешила его уверить: — Здесь уже часа три как никого нет. Ты можешь говорить, — и, едва Дэрил раскрыл рот, Бэт добавила: — Кстати, возможно, ты захочешь поговорить с Кэрол о том, что она сказала Лу. Дэрил недовольно вздохнул и ответил: — Всем сегодня нужен кусок Диксона. Поговорю с Кэрол и Аароном, подождем, пока жара не спадет и посмотрим, что осталось от группы Лу. Ты со мной? Бэт расплылась в улыбке: — Спрашиваешь.