***
Хао доставляет их на берег. Он никогда не был младенцем, однако он все еще ее ребенок. Ее сын. Кейко не знает, как ему это удается. Все, что она знала о своем предке, так это то, что он владел природными стихиями и многими другими талантами, которыми она никогда не интересовалась. И, разумеется, она никогда не думала, что когда-нибудь сможет увидеть подобную силу воочию. У нее кружится голова; мысли, одна хуже другой, бьют изнутри снова и снова, и единственное, что было реальным — теплое тельце сына в ее объятиях, которое сейчас дрожало, несмотря на то, что воздух вокруг них был подозрительно жарким. Ее одежда высохла, а под ней был купальник, поэтому Кейко без колебаний стягивает с себя сухую ткань и заворачивает в нее Хао, прижимает к себе, словно величайшую драгоценность. Он все помнил с самого начала. Каждый раз, когда она обращалась к своему маленькому мальчику, на самом деле она обращалась к своему предку, Асакуре Хао, смотрящему на нее этими темными глазами. Но это все еще был Хао, который ей дарил свои беззубые улыбки, которому она подарила плюшевого кролика, а он дал ему имя. Это был ее страшный предок, который забирал из тарелки Йо морковь, которую тот ненавидел, чтобы младший не разбрасывал ее по всей кухне; наверное он думал, что она не видит. Предок с именем Асакуры Хао всегда был чем-то абстрактным, расплывчатым, он был призраком, преследовавшим их семью на протяжении тысячелетия, его тень определяла как жить их потомкам, просто потому что все это время он продолжал угрожать миру во всем мире. Ее малыш Асакура Хао — ее маленький мальчик. Он дарил ей улыбки, скупые объятия и засыпал рядом, прижавшись пухлой щекой к ее плечу. Возможно, она ведет себя неразумно, игнорируя страшную реальность ситуации… Но Хао все еще был с ней. Угнетающий дух пропал, но Кейко была уверена, что он способен появиться в любую секунду, защищая своего хозяина. Но может, она не единственная, кто предпочитает игнорировать всю эту ситуацию? … Плот прибивает волной к их уединенному участку пляжа. Кейко сходит с него, ступая на золотистый песок, так и продолжая прижимать Хао к своей груди. Ее волосы давно высохли, и теперь низкий хвост ниспадает ей на спину. Микихиса мгновенно оказывается рядом с ней, он выглядит напуганным, но все, что волнует Кейко — это Йо. Ее младший сын пребывает в блаженном неведении, даже не догадываясь, что его мать могла пострадать. Он не понимал, что ее не было продолжительное время, не знал, что ее унесло вместе с братом в море. И в отличии от своего взволнованного отца, он, хихикая, подбежал, протягивая к ней руки, испачканные песком. — Кейко, что случилось? Вот оно. Кейко лишь надеется, что Микихиса провел с Хао достаточно времени, чтобы успеть привязаться к нему и не воспринял близко к сердцу взгляды ее родителей так же, как это делали другие члены семьи Асакура. Ведь он не воспитывался на всех этих историях об их ужасном предке, не слушал каждый день, что Хао сделает с миром, стоит ему только вновь возродиться. Собственно, именно поэтому она была единственным ребенком — ее родители не решились завести еще одного, если Хао решит прийти в этот мир, как ее младший брат. Поэтому Кейко очень надеялась, что Микихиса согласиться с ней, что несмотря на то, что их сын является реинкарнацией ее сумасшедшего предка, он должен быть немедленно предан смерти еще в младенчестве, будучи неспособным защитить себя (по крайней мере, в это верили ее родители). Ее дорогой муж обязательно согласится с ней. Но она не может так рисковать. — Нас унесло сильным течением. Мне пришлось призвать мелкого духа, чтобы он помог нам вернуться на берег. К счастью, недалеко был брошенный плот. Ложь по вкусу была как соль — сушит горло, делает неповоротливым язык и прилипает к зубам. Микихиса смотрит на нее мгновение, прежде чем облегченно выдохнуть, а потом подхватывает на руки Йо и заключает их вместе с Хао в объятия. — Больше никакого моря. — Больше никакого моря, — соглашается Кейко, чувствуя, что тает в его объятиях, даже продолжая прижимать Хао к своей груди. Ах, он ведь недолго останется ребенком, не так ли? Скоро у нее будет двое детишек, которые будут быстро расти и узнавать все, что только могут об окружающем мире. Два малыша, которых те, кто был связан с ее семьей, не смогут отличить друг от друга. Наверное, самое время обратиться к богам. … Когда они возвращаются домой, Микихиса отправляется на свою ночную смену только после того, как она несколько раз заверила его, что с ней действительно все в порядке и ей ни в коем случае не нужно, чтобы он брал отгул. Кейко прислоняется к дверному косяку, пытаясь отмахнуться от него. Однако он усложняет ситуацию, покрывая быстрыми поцелуями ее лоб и неоднократно спрашивая, уверена ли она, что не хочет, чтобы он остался. Было трудно говорить ему, что с ней все хорошо и он должен идти. Ее ждал тяжелый разговор, пока Йо спит. Черт возьми, это вполне может произойти, даже, если Йо не будет спать; несмотря на то, что ее младший сын яркий и жизнерадостный, ему был всего лишь годик, и она не позволит омрачать время, проведенное с ним, каким-либо стрессом. Таким стрессом сейчас являлся Хао. Не то, чтобы она когда-либо вымещала свои переживания на детях, но факт в том, что она непременно будет испытывать беспокойство в его присутствии. Так что единственным вариантом было устроить этот разговор, когда Йо будет спать. — Со мной все в порядке, — повторяет Кейко, делая особое ударение на последнем слове. Она смотрит в глаза Микихисе, пока он не сдается, соглашаясь с ее словами. — Я просто волнуюсь. — Я знаю. И я люблю тебя за это. Но, даю слово, у нас все хорошо. Хао жив, хотя в этом и не было ее заслуги. Во всяком случае, эта ситуация просто подчеркивает важность, что ей пора вернуться к своей роли мико, даже если она не будет работать ни в одном из храмов. Она может справиться с этим, если это обезопасит ее семью. Прежде чем вернуться в их уютную квартиру, Кейко берет лицо Микихисы в свои ладони, поднимается на цыпочки и прижимается губами к его губам в целомудренном поцелуе, как раз достаточном, чтобы усыпить любые его подозрения. Как только ее муж, наконец, уходит на работу, Кейко возвращается в гостиную и садится на пол рядом со своими детьми. Йо, конечно, в восторге от ее внезапного, почти волшебного появления; он что-то неразборчиво бормочет со скоростью тысячу слов в минуту, когда подползает к ней, крепко держа своего плюшевого кои. Кажется, Микки назвал его Кин, но поскольку Йо еще не обращался к своей игрушке по имени, она тоже не спешит называть рыбку так. — Как поживает моя маленькая солнечная капелька? Йо что-то лепечет, перекатываясь на спину. Его ноги перекинуты через ее ногу, а голова покоится на другой. Пальцы Кейко пробегаются по оранжевой рубашечке его пижамы, щекоча живот до тех пор, пока Йо не начинает весело смеяться. Он такой теплый и мягкий, прямо как весеннее солнышко, возвращающееся в мир после холодной зимы. — Хао! Хао! — Йо извивается у нее на коленях, вертясь, пока не замечает своего старшего брата и протягивает к нему обе руки. Одновременно с этим он швыряет своего кои, пытаясь попасть в свою цель. Хао ловит игрушку. В его движении нет плавности и ему приходится использовать обе руки, но это определенно превосходит любую реакцию, какая есть у малышей. Он действительно скрывался все это время, и какая-то часть Кейко разрывается из-за этого. Тебе не нужно было прятаться, по крайней мере от семьи. Последствия того, что тебе все время приходится сдерживать свою силу могут быть… — Это было необходимо. Кейко вздрагивает, наблюдая, как ее старший сын прислоняется спиной к ножке низкого столика, скрестив крошечные ручки на груди. Серьезное выражение его лица не сочетается с детским телом, ярко-красной рубашкой и пижамными штанами в тон. Хао очень показательно не смотрит в ее сторону, вместо этого уставившись на игрушечную кои, как будто собирался поджечь ее одним своим взглядом. Возможно, он мог бы это сделать, Кейко не знает наверняка. То, что она осознает совершенно точно, так это то, что у Хао была способность Рейши, иначе как он смог бы ответить ей? Сила читать мысли, видеть сердца людей… — Как долго ты обладаешь способностью Рейши? — спрашивает Кейко, стараясь, чтобы ее голос звучал мягко. Она устраивает сонного Йо удобнее на своих коленях. Его тонкие веки уже трепещут, ресницы касаются щек, но он часто моргает и резко распахивает глаза, демонстрируя, что вовсе не хочет спать. Но ему это нужно: это был долгий день, даже не смотря на то, что он успел вздремнуть на обратном пути. — Достаточно. — Хао слегка откидывается назад и теперь смотрит на нее исподлобья. — Ты ведь не хочешь, чтобы я уходил. — Конечно! — несмотря на то, что ей хочется прокричать это, Кейко лишь возмущенно шипит. Она пытается понять, с какой стати Хао думает, будто она хочет, чтобы он ушел. Боги, да какая разница, что он реинкарнация ее предка? Он все еще ее сын. И она хорошо помнит, как прижимала его крошечное, новорожденное тельце к своей груди сразу после его рождения. Сейчас она буквально находится в бегах, потому что решилась сохранить ему жизнь; решила поставить жизни обоих своих детей вышей наследия всей семьи. — Ты мой сын, — тихо произносит Кейко, проводя рукой по волосам Йо и наблюдая, как его рот приоткрывается, и забавная улыбка озаряет его лицо в тот момент, когда он, наконец, засыпает. — Я понимаю, что это ненормально хотеть, чтобы ты остался. Но я верю в связь матери с ее детьми. Я бы сделала все для тебя и Йо. Не смотря на то, что Микихиса был светом ее жизни, она могла бы прожить без него. Ведь оказавшись в полной темноте, можно суметь выжить, хоть это будет и трудно. Йо и Хао были ее водой, а без воды ты всего лишь высохшая оболочка. Она бы не выжила без них. Хао первым отводит взгляд, смотрит куда-то в сторону. И Кейко кажется, что она бы очень хотела узнать, что происходит у него в голове. Но для этого понадобилась бы способность Рейши, а Кейко прекрасно знает, какие условия необходимы для ее пробуждения. От этих мыслей сердце начинает болеть. — Мне не нужна твоя жалость! — огрызается Хао, поворачиваясь к ней с хмурым видом. Гнев в его голосе плохо сочетается с детской шепелявостью. — Знаю. Ты — Асакура Хао, и тебе ничего не нужно. Кейко осторожно укладывает Йо на одну их больших плюшевых подушек, окружающих низкий столик, и оставляет его пускать слюни на ней, вместо своей ноги. Теперь, когда она снова может свободно двигаться, она приближается к Хао, но дает ему время отойти, если он захочет. Но он этого не делает, он все так же неподвижен, словно статуя в храме, и Кейко поднимает его на руки, прижимая к себе и опуская подбородок ему на макушку. — Просто потому, что тебе ничего не нужно, это вовсе не значит, что ты не можешь чего-то хотеть. Если хочешь остаться — пожалуйста. Если ты хочешь возвращаться время от времени — прекрасно. Если ты захочешь уйти навсегда — я ничего не смогу сделать, чтобы остановить тебя. Но я всегда буду искать тебя. Нравится тебе это или нет, в этой жизни ты — мой сын. И больше всего я хочу, чтобы вы оба выросли здоровыми и счастливыми. Хао ничего не говорит в ответ. Он просто дышит, выдыхает ей в ключицу. Но через мгновение он вцепляется в ее рубашку одной рукой, крепко сжимая ткань, и еще сильнее прижимается к ней. Возможно, это тело заставляет его остаться; какой-то коктейль из эмоций, который толкает ребенка искать поддержки и безопасности. Кейко так и не удается вспомнить ничего из того, что она когда-то прочитала о младенцах. Но когда она просыпается на следующее утро с болью в шее от того, что заснула, прислонившись к деревянному столу, Хао все еще с ней.***
Три месяца спустя Кейко выходит из автобуса и улыбается водителю, который помог ей спустить коляску по ступенькам. Они приехали в ближайший буддийский храм. На Кейко старенькое пальто, которое она купила в местном секонд-хенде; Хао и Йо щеголяют в вязаных шапочках и шарфах, которые соседка, живущая через три дома, связала специально для них. За это время Йо немного увеличил свой словарный запас и теперь с присущей ему жизнерадостностью, отважно пытался поддержать разговор с братом. Хотя все сводилось к обычным командам: «Хао, смотри!». Сам Хао агрессивно игнорировал своего близнеца. Прошло три месяца с тех пор, как те двое шаманов нашли ее. Других не было. Пока. И эта мысль не дает Кейко покоя, она не может позволить себе ни на минуту выпустить своих мальчиков из виду, даже несмотря на то, что Хао вполне способен защитить себя. Что, если по ошибке нападут на Йо? Эти переживания не отпускают ее, и она не знает, что делать. Поэтому, как всегда, когда она сомневалась в чем-либо, она обращается к богам за ответами. Храм, в который они приехали, был в хорошем состоянии: вход был покрыт свежей красной краской, а монах приветствовал ее поклоном, на который Кейко быстро ответила. Она моет руки водой из фонтанчика и помогает это сделать и Хао, когда он молча протягивает руки. Всегда стремясь подражать брату, Йо тоже быстро протягивает свои короткие пальчики. Кейко тщательно моет его ладошки, проверяя не осталось ли липкости на коже, оставшийся от джема. Когда они, наконец, входят в храм, Йо прекращает попытки вовлечь своего брата в разговор, вместо этого он внимательно осматривает все вокруг своими большими карими глазами. Кейко направляется к хайдену, останавливает коляску и встает рядом со своими сыновьями. Кажется, прошло слишком много времени с тех пор, как она была здесь, выражая свое почтение богам и слушая их слова, когда те окутывали ее с головы до ног. Она склоняет голову, роясь в карманах в поисках подношения. Повезло, что святилище Каннона находилось так близко к дому. Аккуратно опустив «счастливые пять йен» в сайсен-бако, Кейко звонит в колокольчик и закрывает глаза. Сначала два глубоких поклона, чтобы поприветствовать Ками-саму. Два хлопка в знак ее признательности. В ней действительно много благодарности этому Ками — Богине Милосердия и материнства. Она молится богине сначала о прощении за то, что пренебрегла своими обязанностями, затем о пощаде — нет, не для нее — для ее детей. Ей нужна уверенность в том, что они смогут расти, что смогут пережить все удары судьбы, которые обрушатся на них, она надеется, что с годами они станут сильнее. Ее третья и последняя молитва: она просит наставления на своем нелегком пути материнства, она просит помочь ей поступить правильно в отношении своих детей. Кейко извиняется с последним поклоном, чувствуя, как энергия Ками бурлит в ней. Это ощущение куда более мощное, чем она помнит, хоть общение происходило без каких-либо четких слов, но она чувствует себя куда более уверенней и это чувство наполняет ее, проникая глубоко в кости. Что-то витает в воздухе, что-то обнадеживающее, смотрящее с нежностью на Хао и Йо. У Кейко перехватывает дыхание, и в уголках глаз собираются слезы. Она позволяет им сорваться с ресниц, потому что не дать выхода благословенным эмоциям Ками было бы святотатством. Когда она открывает глаза, то видит Хао. Он вылез из коляски и теперь стоит перед ней, разглядывая святилище и поджимая губы. — Почему пять йен? — интересуется он, все еще осматривая хайден. — Считается удачей. Хочешь попробовать? — у нее в кармане еще есть монеты и их хватит и для Хао, и для Йо, хотя вероятность того, что ее младший захочет помолиться ничтожна. Ведь он еще маленький и не поймет смысла того, что делает. Но, конечно же, не Хао. Кейко не дает ему времени поразмышлять над ответом, вместо этого быстро сует ему в ручку монеты. Он уже достаточно высок, чтобы встать на носочки и бросить монеты. Кейко отворачивается, создавая иллюзию уединения. Она берет Йо на руки. Даже не смотря на то, что он не поймет истинного значения того, что они делают, он вполне может просто посмотреть, а Кейко сможет начать учить его основам храмового этикета. Она помогает ему сделать подношение, объясняя, что это нужно делать мягко и медленно. Может, ей следовало бы помолиться еще и за свой брак? Она лжет Микихисе, пусть она делает это только для того, чтобы защитить своих детей. Это все равно ложь. Ее муж — хороший человек. Когда-то он нашел время, чтобы скрасить день плачущей молоденькой девушки, хотя понятия не имел, что с ней случилось. Он слышал все эти ужасные истории о том, что собирался сделать их старший сын в будущем, но все равно остался с ними. Он работает, чтобы обеспечить их. И все же, Кейко не чувствует, что должна просить и этой милости у богов. Это ее беда, ее проблемы, которые нужно решать. Просить милости богов означало бы, что она не в состоянии разобраться со всем сама. Нет. Микихиса заслуживает того, чтобы знать правду, и Кейко скажет ему. Просто… не сейчас.