Пацифизм

Ллойд набрал Айзеку с трубки-автомата. Приезжие морды с обеспеченных уголков Империи на красную будку смотрели с интересом или ностальгией. Стекло этой будки было сплошь исписано некрасивыми граффити, разбито с одной стороны и, в общем, внимание привлекало лишь этим. Рядом светились голубоватым вывески круглосуточного банка. В груди разгоралось тоскливое, ни с чем не связанное, чувство; Ллойд не знал его прежде, но не предавал значения. У него нервная работа. Нервные гудки. А оправдание можно найти для любой ситуации. Кто-то на том конце ответил. «Ллойд?» — спросил потерянным, не готовым к звонку голосом. «Ллойд, — выдохнул он тихо, будто бы за ним следили. — Где ты?» «Скажи лучше, где ты». «Я, эм, на Роуз МакГрейн? Здесь банк “вестерн-уоллет”». «Хочешь прошвырнуться?» «Да. Наверно». «Жди, я подъеду». Звонок оборвался. Ллойд постоял несколько секунд, замерев, машинально обвёл языком дырку на зубе и повесил трубку. Небо, не затянутое ни облаками, ни смогом, не скрывало звёзд, как и раньше. Вдалеке играла знакомая песня — она же звучала у таксиста, вёзшего в бар по центральному Ист-сайду. Женщина под убаюкивающую музыку со скрипкой что-то пела; что-то про трудности, в которые она старалась не вляпаться из-за войны внутри. Ллойд ничего не принимал и не мог вообразить, будто это галлюцинация. Песня действительно играла у кого-то в магазинчике, крутясь по радио наряду с сотней разных хитов этого лета. Народ вокруг гулял, смеялся и громко разговаривал, огибая плетущегося по улице Ллойда. Продавали кучи сувениров: тротуары с обоих сторон были густо заставлены вазами, фасады завешаны коврами, прилавки забиты ракушками или магнитиками. Выглядело как совершенно безумная ярмарка. По дороге мотались жёлтые такси, останавливались у тротуаров, водилы зазывали к себе. В этом цыплячьем потоке Ллойд высматривал совершенно невзрачную машину Айзека, бесцельно мотаясь туда-сюда. На что надеялся? Чего ждал? К чему шёл? У Ллойда горела война в голове. Айзек припарковался в узкий карман точно напротив банка «вестерн-уоллет». Это так по-айзековски, думал Ллойд, совершенно его не зная. Он не пристегнул себе человеческие ноги, он вообще не изменился с их последней встречи. Осоловелый взгляд, растрёпанные волосы, расслабленное лицо — опять под кайфом, что ли? Я совсем безоружен, переживал Ллойд, садясь в охуенную-тачку-из-детства снова. Теперь никакой эйфории не было. Лишь непонимание: почему я это делаю? Почему он это делает? Божества, вспомнить бы, чем они закончили той ночью. — Куда поедем? — предлагал Айзек, расположенный к разговору больше, чем когда-либо. — Давай сначала на пляж, — сморозил Ллойд, не думая. Срать ему на пляж, лишь бы не терять Айзека вновь. — Вроде прямо по дороге будет съезд. В несколько заходов Айзек вырулил из узкого пространства. Плечо уже не так болело, наверное. Съезд действительно нашёлся в конце этой нелепо длинной улицы. Пляж, уже закрытый для посещения и абсолютно пустой, выглядел заброшенным. На парковке они были чуть ли не единственные; беспокойное море облизывало берег, унося за собой мелкие ракушки — и песок ночью казался синим-синим. — И что ты предлагаешь делать? — логичный вопрос. Ллойд покрутил головой, высматривая какие-нибудь палатки, и на глаза попался магазинчик с алкоголем на углу. — Бухать, — логичный ответ. — Подожди меня тут. Самое поганое крепкое пиво продавалось с бешеной наценкой, да ещё и стояло просто на полке, не охлаждённое, но Ллойда это совершенно не смущало. На остатки украденных денег получилось купить четыре банки (обязательный минимум, чтобы затем ни о чём не жалеть). Это будет свидание, решил он. Свидание в машине, потому что Айзеку никуда нельзя выходить в таком виде. Они болтали впустую, открыв обе передние двери, впуская в салон терпкий морской воздух. Ллойд закинул ноги на торпеду, Айзек даже не был против. — Тебе не жалко денег на пиво? — обратил внимание Айзек, пусть и не сразу. — Я их всё равно украл. Не спускать, располагать к себе, приближать, держать на поводке — сознание выхватывало оправдания происходящему, как будто Ллойд не мог просто расслабиться и наслаждаться обществом. Как будто… В Айзеке до сих пор таилась скрытая опасность, а подавить её можно лишь иллюзией сотрудничества. Как будто Ллойд не был одинок. Как будто не метался между правдой, полуправдой и ложью, как старая дряхлая блядь. Не прогорел на всех грехах, не спалил свою личность. Боялся упустить пойманную на петельку птичку. Ох, блять. От этого пива сильно развезло. Они обсуждали Лео Ареса. Как к нему зайти, кто какую работу выполняет. Где могут висеть камеры, сколько персонала в доме. Сугубо рабочие моменты: наивный Айзек уже был уверен, что к Аресу пойдёт не в одиночку. Ллойд пока не понимал, хотел бы видеть его рядом или нет. Он умел сладко ссать в уши — либо выдавать чистую правду. Они обсуждали старика Кольта. Айзек рассказывал: этот мудак спонсирует ЧВК наряду с правительством и покупает оружие без номеров. «Охуенная схема», — думал Ллойд. «Вот дерьмо!» — говорил вслух с иронией. Потом они перетекли на жизнь, когда пиво уже кончалось, а гуляющий за спиной народ плавно рассасывался по домам. — Мать говорила, что моя душа похожа на компас — она меняет показатель в зависимости от направления, — Айзек произнёс это с горестным вздохом и улыбкой на лице. Что-то столь же сокровенное, как комплимент на набережной. Вся их жизнь похожа на компас, несуразная и в слепой погоне за идеалами. Сегодня это Кольт, а завтра кто-нибудь другой, и Ллойд был счастлив, что ему хотя бы обещали заплатить. — Нет чёткого определения, — продолжал Айзек, — только метания из стороны в сторону и бесконечный поиск верного пути. Айзек допил пиво одним большим глотком и, легко смяв банку металлическими пальцами, кинул её в ноги. — И куда твой компас направлен сейчас? Ллойд тоже допил пиво. Всё становилось таким невыносимым. — Сначала я хотел войны, затем бежал от неё, а теперь сею. Но сейчас я уверен, что всё делаю правильно. Жизнь состояла из войны. Она разрасталась в черепушке с каждым днём, от самого начала, зала «Гранд-плаза», и до последней точки, восточного Ист-сайда. Ллойд боялся проиграть так же сильно, как выиграть. Что будет после? После мёртвого Айзека. Будет ли Ллойду спокойно — или война всего-то сделает новый виток? — Наш бизнес война, и бизнес идёт хорошо, — повторил он фразу Эл, избегая смотреть Айзеку в лицо. — Может быть. О, он был искусен в вопросах войны, военный билет не даст соврать. Боковым зрением Ллойд увидел, как Айзек заправил волосы за визор. Они потеряли разговор; каждый порезался о сокровенные струны души. Ллойд решил переключить тему — молчание хуже споров: — Я не помню, о чём мы говорили прошлой ночью. — Мы целовались. — Серьёзно? — Абсолютно серьёзно. Не последовало ни шока, ни удивления, ни облегчения — ничего, и сил никаких на эти эмоции не осталось. Они оба были из тех, что трахаются ради кайфа, но в случае чего клянутся пристрелить друг друга. Почему-то именно с Айзеком определение «ебля ради кайфа» слабо уживалось. Ллойд списывал на их особую роль в мире. Всем же нужно снимать напряжение, верно? Айзек положил руку на шею — ледяную, неживую руку — слабо погладил, кончиками пальцев скользнул на бритый затылок, в собранные волосы. — Можем повторить, — мягко прошептал. Айзек не пьян, да и Ллойд тоже. — Можем. Ллойд прикрыл глаза и подставился, как кот к ласкающей ладони. В пизду всё. Ему хорошо. Он не видел, как Айзек вытянулся вдоль, выкидывая ноги на улицу, чтобы нагнуться и сладко поцеловать. Шум прибоя шептал совсем близко.

***

Они нашли себя в номере «комфорт» пятизвёздочного отеля, как и разные интересные штучки. Двуспальная кровать, непонятные картины на стенах — сюрреалистический бэд-трип с искажённой мордой какого-то мужика. Ллойд нашёл в минибаре маленькие бутылочки джина и рома; кажется, на какой-то из них блестела наклейка «ист-сайдский жоподёр». Нашёл на столике блистер с белыми таблетками. Он не хотел спать этой ночью, он вообще предпочёл бы не спать больше никогда, лишь бы не терять контроль. На востоке всё располагало к просёру планов, денег, жизней, мустангов на поводьях — Ллойд не понимал, что на него нашло, но чувство это давило камнем. Он нажрался за чужой счёт — фигурально и в прямом смысле. Айзек заказал в номер жратвы по отельному телефону и отправил Ллойда её забирать. Он… Помнил всё и помнил ничего. События оставались в памяти яркими вспышками, болезненными, неправильными. Работал телевизор. Сегодня там никто не танцевал, только стреляли и мычали заученные со сценария фразы про «сдохни, гнида» — и просто воинственно вскидывали руки вверх. — На войне никто не кричит «сдохни», прежде чем напасть, — комментировал Айзек с насмешливой ядовитой улыбкой, — на войне вообще так тихо, что у тебя в ушах звенит. — Умеешь воевать, красивый мальчик? Айзек сидел на крепком кожаном диване, посасывал зелёную электронную сигарету (Ллойд видел где-то на двери наклейку «не курить»). От него воняло перегаром, чем-то автомобильным, совсем немного обычным человеческим потом и этой ебучей сигаретой, приторным мятным дымом. Он рассуждал о войне. Он знал войну. Что случилось в промежутке между военным билетом и свидетельством о смерти? Ллойду, впрочем, было глубоко срать. Ллойд сел рядом. — Да, — довольно выдохнул Айзек вместе с тонкой струйкой дыма. — Но мы здесь не ради войны. Они целовались. Сначала губами, затем Айзек открыл рот, выставляя язык, и Ллойд его облизал. Стало горячо, ударило приходняком по башке. У Айзека живой человеческий рот, тёплый и с кисловатым привкусом. Накладка на подбородке задевала лицо, мазала холодным металлом. Ллойд старался не прикасаться к его искусственному телу, как будто оно могло ранить или убить; даже целуясь, они держали достаточное друг от друга расстояние. Словно установленная граница негласно соблюдалась до сих пор. Айзек, человек войны, границы чтил и чётко видел. Он научен дисциплине, выживать без еды и воды, не ломаться под самыми убийственными обстоятельствами — что заставляло его лизаться с едва знакомым наёмником? Исключительное обстоятельство? План? Желание просто с кем-то переспать? Не стало бы легче, если бы причины лежали на поверхности. Ллойд не понимал, какое дерьмо принуждало Айзека к этому. Легче вообще бы нихуя не стало, это всё решительно вышло из-под контроля, а Ллойд измерял вещи в мерах «прибыль» и «убыток». Хорошая идея трахнуть киборга. Прикольная. Прибыль. Думать о последствиях, думать о себе, ввязываться в новую войну. Убыток. Золотой середины не существовало. Ллойда всю жизнь тянуло к деньгам. Айзек сместился: полулёг, откинувшись на подлокотник, и ноги его оказались бесстыдно раздвинуты. Ллойд отобрал сигарету — курил глубокими затяжками, ощущая першение в горле и ничего больше — этим вообще можно накуриться? Накуриться б не помешало. Практически перед глазами раскрывалась… Кибер-щель. Кибер-дырка. Нелепая поломка. Ллойд не находил более точных определений — и о них не думал. — Это силикон? — Потрогай, если хочешь, — Айзек грязно хохотнул. На ощупь дырка оказалась довольно упругой — должно быть, под оплёткой нановолокна тела киборгов и состояли из подобного материала, имитируя плоть. Два пальца легко прошли внутрь, сдавливаемые силиконовыми стенками. Ллойд ощущал, как прилипла к потному телу майка, мысли стали плотнее, а в паху потянуло возбуждением. Он действительно захотел трахать… Это? Он даже не мог представить, что эта пластиковая вагина — продолжение Айзека. Даже сам Айзек не считал экзоскелет продолжением себя, иначе он бы относился к телу более трепетно. — Блять, почему бы им не поставить на эту дырку какой-нибудь сенсор? — А? — Ллойд тут же поднял голову, услышав недовольный бубнёж. — Ты бы хотел со мной переспать? Или чего? — Смотрю, как увлечённо ты ковыряешься между моих ног, — язвил Айзек, — скорее, я бы хотел чувствовать что-нибудь. Ллойд выпрямился и, заржав, ответил: — Я вот иногда чувствую свою правую руку. Она болит. — Кое-что другое у тебя болит. На самом деле, мир бы стал проще и понятнее, если бы Айзек оказался хастлером с улицы. — Ну, я бы трахнул тебя, — он без стеснения посмотрел на стояк, натянувший ткань шорт, и затем на Айзека. — Фактически это не секс. Он покрутил головой, словно размышлял о чём-то. Потом вытянулся, чтобы вырвать сигарету из рук Ллойда. Передразнил, присасываясь к мундштуку: — Мастурбация? Ну, поищи смазку. Дерзай. Айзек перетёк по дивану, вытягиваясь в полный рост и вытесняя Ллойда. Ллойд не стал отказываться от предложенного. Люди придумали искусственные вагины из силикона. И члены придумали. И всё, что душе угодно — секс-игрушки охотно покупали. А здесь практически то же самое; может, немного жёстче. Может, так Айзек точно больше не растворится в пустынных южных пейзажах. Может, всё ради благих целей, а не из-за недоёба. Думать вредно. Он не хотел знать. Конкурентам не суждено иметь отношений, кроме рыночных. Смазка нашлась в сумке Айзека, в которой Ллойд хорошенько порылся, стараясь оттянуть момент. Были там и обычные, человеческие вещи, и какой-то бумажный пакет с резким запахом антисептика. Ллойд использовал достаточно смазки, чтобы техническая недоработка Айзека походила на секс-игрушку, скользкую и приятную. И прежде, чем приступить к делу, Ллойд нагнулся, глубоко поцеловав Айзека. Это какое-то правило из хорошего секса, лобызаться при каждом удобном случае и, вообще-то, любить человека, которого собрался трахать. Но они не могли влюбиться друг в друга, так не бывает. — Ты из тех мужиков, что суют свой хер в любые подходящие отверстия? — красивое лицо Айзека исказила грубая, некрасивая усмешка. В полумраке смотрелось чересчур злобно. — Если тебе так будет удобнее, то да. Конечно, он ничего не чувствовал снизу, такой секс бесполезен. Смесь синтетики и алкоголя в их телах не могла сильно изменить ситуацию. Ллойд неаккуратно, рывками, расстегнул ширинку, приспустил шорты с бельём. Вздрочнул пару раз; просто убедиться, что хер твёрдый и всё наяву, пристроился и вошёл. Сплетения волокон (псевдо-кожи? Мышц? Похоже на оплётку для шлангов, Ллойд не понимал ощущения) под собственными ладонями как обычный металл, а член сдавливало со всех сторон. Крепко. Жёстко. Жестоко. Айзек сжал бока своими бёдрами. — Блять, — зашипел Ллойд, — ты в курсе, какое твоё тело тяжёлое? И тяжёлое, и холодное, и непонятное совершенно — как кусок резины ебать. — Я могу встать раком. Давай? Накидаться перед этим было отличным решением. Ллойд позволил ему перевернуться и встать в позу, выставить свою охуенную искусственную задницу. Выгнуться, открыть вид на рельеф плотных мышц. На спине вдоль позвоночника шла гибкая трубка, этот самый позвоночник имитирующая. Заканчивалась треугольной накладкой — что-то вроде копчика — и расходились ягодичные мышцы. Красивая конструкция, хвала дизайнеру. Ллойд положил ладони на бёдра, на пластины сбоку, и вновь толкнулся внутрь. — Постонать тебе? — Айзек положил голову набок, насколько ему позволяли импланты на ушах и части визора, и откровенно смеялся. — Иди нахуй. Но он всё-таки это сделал: надрывно, по-шлюшьи застонал, прикрывая глаза и облизывая губы. Ллойд не считал себя ни извращенцем, ни пацифистом. Он трахал своего кибер-врага в некое место, которое конструкцией никак не предусмотрено. Целовал его губы, сочные ухоженные губы, трогал волосы, лицо, шею и кости. Он понимал, какой это пиздец, но отказаться уже не мог. Ист-сайд научил самой важной вещи — не терять самоконтроль. Самоконтроль, который Ллойду будто изначально не записан в голову. У него всегда были проблемы с наркотиками, эмоциями и разумными решениями. Улица не могла воспитать достойного человека, клан Файка не мог воспитать честного и благородного. Дэвон даже не смотрел его досье. Дэвон идиот. Или Дэвон заранее знал, чем всё закончится. Тогда Ллойд хотел бы пожать ему руку. Крепко, блять, пожать — и потрясти. Бёдра при каждом движении упирались в границы металлических накладок на ногах Айзека; это не больно, но как минимум неприятно. От соприкосновения шли мурашки. Передёргивало — вот и весь секс с киборгом. — Отсоси мне, — попросил Ллойд внезапно, задумавшись о киборгах. Туловище у Айзека осталось родное. — Отпусти меня, — тихим голосом отозвался Айзек. О, словно его мог сдержать человек. Но Ллойд отпустил. Вынул член, сел на диван. Головка прижалась к майке, оставляя влажное пятно собственной и дополнительной смазки на серой ткани. Он горел, прогорал, испепелял. Какое же дерьмо. Айзек сел на пятки, поднял вверх голову: пустые глаза, расширенные зрачки, яркие красные сосуды на белках. Это охуенная внешность бывшей модели с подиума, которую списали из-за возраста. Ллойд никогда не спал с такими мужчинами. Ллойд никогда не спал с кем-то, кому за тридцатник — и всё-таки. Ллойд помнил слова про компас и предположить не мог, что заставляло Айзека быть таким. Открытым, красивым, легкомысленным. Сначала он облизал головку, не вбирая в рот: просто прижал языком к животу и собрал смазку. Свою башку Ллойд положил на спинку дивана, ладони на голову Айзеку, пропустил жёсткие волосы сквозь пальцы: левой рукой ощущал, какие они неприятные, правой механически гладил у кромки шейного каркаса. Айзек упирался руками по обе стороны от Ллойда, работая исключительно ртом. Обслюнявил весь хер, насадился, умело пропустил в горло. Прямо в глотку, целиком, длинный тонкий член. Ллойд вдохнул и выдохнул. Но продержался на месте недолго. — Божества, я хочу трахнуть тебя в рот, — сказал, не давая ответить, и поднялся. Кажется, Айзек что-то промурчал в полубреду, улыбаясь, выпустив член изо рта и прижавшись щекой к бедру. Что-то сладкое, тягучее, важное — Ллойд предпочёл слушать телевизор, фокусируясь на плывущей картинке. Кажется, он всё-таки потрогал своими ублюдскими руками яйца, немного сжал и заставил громко выругаться. Кажется, Ллойду было хуёво и охуенно в один момент. Он крепко удерживал Айзека, задавая нужный, медленный темп, и подмахивал бёдрами. Горячий, упругий рот. Это не самый лучший отсос в жизни, но точно особенный. Когда Ллойд больше не смог сдерживаться, решил: ему нужно кончить здесь и сейчас. На милое лицо Айзека, лицо в металлических клещах. Он оттянул его за волосы, направил голову вверх — и в последнюю секунду у Айзека сложился визор, а сперма неаккуратными каплями упала прямо на защиту. После оргазма было пусто. Айзек прополоскал себе рот остатками алкоголя и сплюнул в чашку.

***

Каждую встречу с Эл Ллойд бессознательно ожидал услышать всего несколько слов: уезжаем в Арнаму. Арнама — старый город. Он хранил таинства глубоко под землёй и на земле в лице полуразрушенных древних дворцов. Арнама виделась на горизонте, куда убегал беспечный мустанг, и Ллойд даже не думал когда-либо нагнать его. Но поводья стукнулись об руку, едва пришла мысль — Айзека надо ловить в обычном теле. В экзоскелете легко свернуть шею: это Ллойд понял, когда утром нашёл на своих бёдрах разлившиеся желтоватым синяки, а на боках такие же яркие следы от колен. Человеческое тело слабое и бесполезное, податливое и живое. Оно хрупкое, оно ломается. Ллойд много курил, сидя на балконе с видом на голубой бассейн, и раскладывал закрутившийся вокруг тайфун по полочкам. Он придёт к Айзеку с пистолетом, приложит ко лбу и спросит: это ты убил Джефферсона? Ты устроил бойню? Ты забрал у меня руку? Это не доброта случайного незнакомца, это хладнокровная жестокость мстителя. Он выглядел жалко и смешно, когда пиздел что-то про доброту. Доброте не место на войне, она делает слабым и зависимым. Он придёт к Айзеку с пистолетом. В непроглядной темноте, наполненной жуткими стонами умирающих — и не побоится выстрелить. А сегодня — надо разобраться с Лео Аресом. Ллойд отказался от огнестрела, потому что нёс свой меч как орудие мести. Не правосудие, не защита, не ярость — месть, изысканное холодное блюдо. То значение, которое он вложил. Разглядел отражение в обманчивых огнях центрального Ист-сайда, протащил себя через ад южных трущоб, приехал на восток с осязаемым желанием закончить. Они подкатили к отдыхающей ночью резиденции на своих машинах. Арендованный старый пикап, шикарная спортивная лошадка. Эта машина к лицу Айзеку, как и всё, что он делал. Делал с безграничной страстью и детской наивностью, словно эта миссия должна стать последней перед уходом на покой. В этом была правда. Ллойд разблокировал кейс и достал меч в ножнах. Айзек с интересом рассмотрел его, чтобы после сказать, что у него такой же, только старой модели. «У меня прототип, — объяснял, — сейчас, наверное, в массы пустили именно такие». Военные разработки всегда на два шага впереди гражданских. Ллойд заранее знал, каким образом Дэвон достал этот меч: Айзек показал местоположение серийного номера под накладкой на рукоять. Номера, конечно же, давно там не было. Лишь затёртая светлая полоска. Затёртая кровь на тёмных тактических штанах Ллойда, кровь на светлых волосах Айзека, кровь на их оружии. Затёртый блистер с весёлыми таблетками. Осталось две — на двоих. Мир поплыл красным арбузным соком. Они смеялись на адреналине и целовались под шикарной статуей ангела, стоявшей в коридоре особняка. Ангел всё видел, и никому ничего не сказал, и будто бы салютовал Ллойду вскинутой в знаке «мир» рукой, благословляя на последнее дело. Адреналин, жажда опасности, скорость. Ллойд грезил ощущениями — не физическим присутствием рядом. Ллойд никогда не мечтал об Айзеке — Айзеке в этой точке, на этом пути. В нём есть нечто, заставляющее растекаться ссунявой лужей соплей. Нечто, из-за чего люди влюбляются. Но чувства грубо размазывались, будто художник случайно задел идеальный холст — и он смешался из десятка ярких красок в грязное месиво. Это правда. Готовый огранённый кристаллик правды. Дальше — ложь. Айзек целовал жадно, наваливаясь сверху, упираясь по обе стороны от головы. Он тяжёлый и неповоротливый, но Ллойду было насрать. Насрать, что они остановились на обочине. Насрать, какие они грязные и вонючие. Насрать на всё — нет правды, только ложь. Ложь в этих прикосновениях к лицу, ложь в поцелуях, горьких, страстных, пошлых. Пошлость и адреналин, неоправданное безрассудство. Точка невозврата ещё никогда не ощущалась столь остро. Ллойд закрывал глаза, представляя себя не здесь. Не здесь, но с ним, с досадой понимал — и понимал, что всё пора закончить. Каждую встречу с Эл Ллойд говорил одно и то же: какой-то очередной мудак мёртв, и Эл всегда ожидала слышать именно это. Он не знал, куда Эл сливала получаемую информацию; учесть, передать, забыть. Ллойд же ощущал всё на своей шкуре, медленно и верно нагоняя воображаемого мустанга. Ллойд так устал. От этой безумной гонки без конца и финального приза, от непродажной войны в собственной башке, от пустыни, песков, жаркого ветра и сухости на коже. Бесконечных трущоб, грязных доходяг, южного диалекта с каждой трубы, знакомой из детства нищеты, продающих любое дерьмо бизнесменов, богатых отелей, бедных тараканников — так устал, и это доводило его до точки, о которой даже невозможно говорить. Моя душа похожа на компас, Ллойд. Она меняется в зависимости от направления. — Можно я задам тебе вопрос, Эл? Они сидели в очередной арендованной машине Эл. Она не новая и не старая, не красивая и не уродливая — просто популярная модель, нацеленная на семейное использование. — Можно, — ответила Эл невыразительно. — Когда ты говорила про бизнес и войну, что ты имела в виду? Удивительно, что встретились они на том же месте, где открылся Айзек. Пляж в районе МакГрейн, днём очень наполненный и шумный. Ночью же он напоминал прекрасное умиротворяющее место. От ярких пляжных зонтиков рябило в глазах. Визжали дети совсем рядом, мимо машины один за другим проходили отдыхающие с нелепыми надувными утками. Неистово пекло солнце, две открытые двери никак не меняли ситуацию. — Не то, что ты мог подумать. Скорее, вещи, которые происходят внутри. Её тон не изменился ни в сторону раздражения, ни в сторону радости. Ровный и чёткий. — Война с самим собой, — несмело добавил Ллойд. — Что-то вроде, — Эл подвинулась в кресле, повела плечами, расслабила спину. — Да, я продаю оружие, да, я работаю под прикрытием, но главная война остаётся не на земле, а в голове, — она постучала себя пальцем по виску, — и здесь важно не потеряться, вовремя отделить гражданку от горячей точки. Море выглядело блестящим шёлковым полотном. — И ты терялась? — Я до сих пор потеряна, Ллойд. Её голос зазвучал неожиданно трагично, и Ллойд повернулся. — В смысле? На самом деле, он всё понимал. — Я совершила ошибку, за которую расплачиваюсь до сих пор, — она вздохнула; вздох этот послышался громче, чем музыка с пляжа. — Никогда не влюбляйся в того, кто идёт с тобой по одному пути: вы будете друг другу должны до самого гроба. Эл была никем — и Эл была собой одновременно. У неё были тысячи легенд, образов и мест на каждый случай, но она умело между ними лавировала и никогда не забывала, что стоит за всем этим. Какой человек создал её оболочки. Сегодня она в пляжном платье и широкополой шляпе, позавчера в порванных шортах и растянутой футболке — обёртка для местных. И её слова — от самой души. Ллойд это ценил. Ллойд не нашёл это у себя. — Ты про своего мужа? — Да, я про своего мужа. Она повернулась назад, чтобы взять с сидений сумку и достать оттуда сигареты. — А вообще, скоро поедем в Арнаму.

***

Курт Валентайн был мёртв. Джейд Бриз был мёртв. Лео Арес был мёртв. Сложился ебучий треугольник, который заставил Кольта занервничать и умотать куда-нибудь к арнамским горам. Впереди рисовались спокойные, солнечные дни. Ровная дорога до Арнамы, шепчущее радио, солнце, яркое небо. Ллойд резво запрыгнул на вырвавшегося мустанга, шлёпнул его шпорами и понёсся навстречу красному закату. Ллойд лежал в номере, смотрел фильмы по платному каналу — он потратил вечер на воровство кошельков у туристов, смог хорошо поесть, купить себе пару дней интернета и кино, чтобы бездельничать после неспокойной недели. Теперь вся работа лежала на Эл: выследить Кольта, найти место, дать команду. Идиллию прервал звонок. Не на мобильник, на отельный телефон. Ллойд насторожился, понимая, что причины беспокоить его нет; встал и ответил. Девушка с рецепции сказала, что его ждут внизу. Варианта было три: Эл, верхушки из семьи и Айзек. Только они могли знать, где Ллойд жил — и, божества, как он себя ненавидел — Айзеку он спалился банально после Ареса. Просто вырвалось, просто не удержался — назвал отель, пожаловался на хуёвый вид из окна. И если Айзек появился на рецепции лично, значило оно одно. Ллойд быстро накинул на себя рубашку, вышел из номера, на автомате запрыгнул в уезжающий лифт. Вылез в едва раскрывшиеся дверцы, обогнул узкий коридор, выскочил в замороженный кондиционерами холл рецепции. В чёрном кресле сидел Айзек. С ногами, мать его, Айзек. В шортах и вьетнамках, покачивал закинутой на колено ногой. — О, — только и смог сказать Ллойд. — Выпиши мне пропуск, — ехидно попросил Айзек. Сразу же. Автомат второй раз подряд выдавал джекпот — так не могло быть. Это нельзя проебать. Уже в номере Айзек скривился: — Ну и свинарник же тут у тебя. Ллойд приходил в номер, валился на кровать и просто спал: не раздеваясь, не убираясь, не утруждая себя приёмом душа. Всё это он делал с утра, в спешке и неидеально — а свинарником в понимании Айзека оказалось валяющееся на полу покрывало, да коробка из-под пиццы у стола. Ну, возможно, воняло сигаретами или грязной одеждой; привычка есть привычка, а шмотьё стирать времени нет. Или, ладно, выброшенная на диван куча вещей и лежащий там же кейс подходили под определение «свинарник». — Что есть то есть, — раздражённо оправдался Ллойд. Впрочем, Айзек мог приходить как с желанием убить, так и с благими намерениями — в противном же случае на засратость комнаты ему было бы всё равно. — Нахрена ты вообще здесь? — и поинтересовался, когда Айзек в наглую сгрёб барахло на диване в противоположный угол. — Поговорить о наших отношениях. Он выглядел серьёзно. Он говорил серьёзно, таким же сухим официальным тоном, какой был у Эл. Ллойд всё ещё стоял в точке между коридором и комнатой, и лишь развёл руками: — Говори. — Ты не употреблял? — Нет, у меня всё закончилось. С этого стоило начинать все их встречи. Простого и понятного вопроса: всё ли в порядке с твоей башкой? — Я понимаю, что вместе закидываться таблетками это высшая степень доверия, но всё-таки: кто мы? Мы конкуренты, Айзек. Враги. Нас не должно быть в этом номере, вместе. Ллойд сел на кровать. На кровати валялась дорожная сумка. На дне лежал пистолет. Исключительное обстоятельство, сигнал к действию, важное напоминание. Он пожал плечами, раздражаясь сильнее: — Смотря чего бы ты хотел. Просто секса, отношений? Я не твой напарник. Айзек нахмурился, уставившись на Ллойда — если бы мог прожигать взглядом, оставил бы дырку. — Мы очень разные, я тебе повторяю, — Ллойд вздохнул, шлёпая себя по бёдрам, словно объяснял очевидные вещи уже сотни миллионов раз. — Я не пацифист, не спаситель душ бедных, не национальный герой. Я работаю на картель. — Ты так молод. Зачем тебе это? — Что — «это»? — спросил он твёрдо. — Работа на картель. Красивый мальчик нанимался в ЧВК, но не понимал, почему люди до сих пор хотят воевать. Ллойду и смешно, и хотелось закончить всё прямо сейчас. Его обожгло волной гнева. Пыхнуло взорвавшейся бензоколонкой: — Ну извини, не все рождаются на севере с золотой ложкой в жопе. — Ты же не плохой и не хороший, Ллойд, ты просто натаскан на нужные устои. — Не экс-наёмнику меня судить. Попадание три из трёх в каждом ряду, блестящий джекпот, весёлая музыка, фанфары. Айзек поплыл прямо на глазах: от удивления до зелёного лица, от разочарования до ярости. ЧВК, на которую Айзек работал, носила старое название, и переводилась примерно как «Стервятники» или "Могильщики" - с намёком на войну и бесчисленные смерти. У Ллойда была фотография его военного билета, и этого более чем достаточно, чтобы свернуть чужой мир. Это болезненная тема. Это выводило стрелку компаса на беспорядочный круг. — Откуда ты знаешь? — Айзек постарался сделать свой голос наигранно спокойным, но просачивалась едва заметная дрожь. Это было человеческое тело. Слабое и беспомощное. — Мы в Ист-сайде, Айзек. Твой военник мне продал старый жирдяй из ближайшей рыгаловки. — Зачем тебе всё это? — А зачем тебе смерть Файка? В глазах Айзека что-то вспыхнуло и тут же погасло — как металлическая броня, мимолётно облизанная фонариком. — Файк спонсировал Стервятников, Кольт спонсирует Стервятников. Как будто ты не знаешь, на кого работаешь, — он дёрнулся от гнева, когда это говорил, и Ллойд не упускал его из вида ни на секунду. — Как будто не понимаешь, почему я пошёл по головам. — Тебе не нравится, чем они занимаются? — Мне не нравится, что они со мной сделали. — О, и что же? Пришили тебе новое тело? Дали возможность выбрать путь? Оставили в этом мире, подарили шанс мстить? Ллойд думал, что вот-вот сгорит в собственных эмоциях, невероятно острых и натуральных. Что будет стрелять, чёрт возьми. Прямо в загруженном отеле, прямо в лоб Айзеку. Они были такими разными — и такими одинаковыми — и это вызывало ебучий гнев. Настоящий праведный гнев, ни с чем не сравнимый. Всё очень хорошо начиналось, но прикатилось к закономерному концу. Законы бандитской жизни, несправедливые к влюблённым дуракам. — Я не знаю твою историю, но я знаю, почему ты можешь так считать, — зашипел Айзек. Рвало на ошмётки, как перекачанный шарик. — В новостях никогда не покажут, как проводятся тесты новых экзоскелетов. Как проверяют искусственные органы. Как натаскивают на войну детей. Детей, блять! Он нажимал на каждое слово. Блядский пацифист. Он делал это потому, что большие дяди когда-то превратили его в киборга. Потому что большие дяди продолжили делать киборгов, а одному из них не понравилось таким быть. Потому что другие большие дяди спонсировали всё это. Потому что все эти дяди заслуживали смерти в чужой картине мира — и не всегда лишь они становились жертвами. Мы за гуманизм и добро ценой чужих жизней. Джонни Кольт никогда не нанимал Айзека. Всё это было бессмысленной резнёй двух кланов. — А хочешь узнать, какова моя история? Ллойд не прикрывался благими намерениями: ему насрать на подлых политиков, жестоких бизнесменов, огромные дымящие корпорации и ужасные военные разработки. Он не делал работу ради развлечения, а уж тем более на благо общества. Он не герой — он антагонист всех романов, кровожадный злодей, идущий за своими целями. Он делал это потому, что вырос в среде, где всё решала власть, шуршащие купюры, рынок валют, пакеты с белым порошком и дядька на верхушке. Дядька на верхушке, который поднял оборванца из трущоб на ноги, натаскал, как бойцовскую псину, подарил дом, уважение, значение в обществе. С Ллойдом общались на равных такие же пешки, оборачивались со страхом на улице простые люди, угощали хорошими сигаретами капитаны. Ллойду открыли мир, который он ни за что не променяет на чужие идеалы. Который облизывал шершавым языком за верность и бил наотмашь за предательство. Айзек не знал жизни, кроме своей, сытой северной жизни. Айзек ничего не знал о Ллойде, и почему он здесь оказался. Айзек не знал, кого он оставил полуживым калекой в зале «Гранд-плаза». И не знал, до этого дня, кому открылся на самом деле. Это обида, это боль, это страх, это ненависть. Разбитое вдребезги чёрствое сердце. Он больше не хотел ни лжи, ни правды. Просто сделать то, ради чего дополз до точки, скинутый с резвой кобылы в пыль. Ллойд рванул к сумке, вытряхнул из футболки пистолет, перещёлкнул его и направил Айзеку в лоб. — «Гранд-плаза», седьмое апреля, одиннадцать вечера. Ты там был. Голос был ровный, громкий и твёрдый. Больше не страшно. Больше нет догадок, кроме истины. Айзек прикрыл глаза, сделал глубокий вдох и выдох. От него можно ожидать всё, что угодно. Драку, перестрелку. Чью-то смерть. Кому-то, кого учили воевать, не требуется много усилий, чтобы выбить пистолет из рук самоучки. Но Айзек тихо и, будто бы разочарованно, проговорил под нос: — Ты. Ты со мной разговаривал. Блять, я должен был догадаться. Ллойд не собирался стрелять в таком месте; всё это время держал палец на затворе. Вместо этого он переложил пистолет в левую руку. Вскочил с кровати, спотыкаясь, поддался вперёд, вдарил Айзеку кулаком по морде со всей силы и стащил с дивана на пол. За волосы, копну ебаных белых волос — совершенно унизительно, как на войне. Он мечтал об этом с самой «Гранд-плазы», лёжа в беспамятстве, в собственной крови, умирая и не надеясь больше увидеть свет. Размазать гордость и пафос по лицу. Айзек шипел и цеплялся за запястья, тянул за волосы и вырывал их, пытался подняться и удариться лбами, рисовал кровавые полосы отросшими ногтями. Свинячий замес, драка двух молочных поросят — так не дерутся военные, так выясняют отношения животные. Ллойд крепко держал его за чёлку, болезненно выворачивая собственную руку. Бил башкой об пол, остервенело и злобно. Айзек шипел и всхлипывал. В глазах холод и жалость, неразличимые за гневом. Ллойд прижал пистолет ровно под подбородок, облизав грязным дулом. Это заставило Айзека остановиться. — Ну давай, убей меня, — оскалился он. — Прямо в номере! Где нас замечательно слышно! В ответ Ллойд притёр пистолет ближе, буквально вжимая в мякоть. Ещё одно блядское слово — и его точно ничего не сдержит. — Я избавлюсь от тебя по дороге в Арнаму, — Ллойд нагнулся так, чтобы их носы соприкоснулись, и цедил прямо в губы. — Сейчас мы поедем к твоему отелю, и всё будет выглядеть так, будто ты просто съезжаешь. Человеческое тело очень хрупкое. Его легко можно разбить. И голова у Айзека не такая уж и крепкая — кровь из разбитого виска текла настоящая, живая и красная. Ллойд вышел из номера с ковром на плече, полностью собранный и невозмутимый. Ковёр дико тяжёлый, давил даже на искусственную руку; его постоянно приходилось поправлять, он норовил сползти вниз и шлёпнуться об пол. В левой Ллойд нёс сумку и лежащий между ручек чёрный футляр. Всё как обычно. К парковке можно выйти минуя рецепцию. Для этого существовал второй лифт с выходом на территорию отеля, к бассейнам и ресторанам. Ллойд тащился со сраным ковром, постоянно его поправляя, среди ровных рядов кустов, поющих цикад и круглых фонариков. Затем, дойдя до машины, запихнул назад, на пол, а остальной багаж положил вперёд. Приоткрыл задние окна, оставил две едва заметные щели. Закрыл машину и ушёл. Он врал администратору, что вылет перенесли, и им с другом надо срочно сваливать. Она вспомнила про ковёр и шутила, оформляя возврат неиспользованных средств. Он поддакивал. Да, охуенный ковёр. Да, багаж уже вынес. Ночь была тихая и спокойная, как тысячи других южных ночей. Ллойд вышел с деньгами в кармане и зудящим предвкушением. Всё встало на свои места. Мустанг уносил их навстречу арнамским закатам, конечной цели и долгожданной расплате.