Просто слушай.

      Два года назад. Двадцать пятое сентября. — Да что ты несёшь? — кричит Антон, размахивая руками. — Это ненормально, ты ненормальный! — Арсений кричит в ответ куда громче, — Ты Иру никогда не любил, а у меня дочь и жена! — Бывшая! Вы уже давно не вместе, — Антон понижает тон, говоря на слегка повышенном, потому что не может совладать с эмоциями, — А Иру я любил. Это она всё испортила, ты же знаешь. — Я не гей, в отличие от тебя, я нормальный, ясно?! — Да мне плевать, кто ты, — Антон непроизвольно дерëт кожу, — Чего ты так взъелся? Или ты наивно полагал, что это всё по приколу? — Ты не можешь меня любить! Вообще никого не можешь! — Арсений ударяет дверной косяк, — Ты маленький сопляк! — Мне почти тридцать! Эти восемь лет разницы уже не играют роли, — он старается быть спокойным, держать себя в руках, но с каждым словом становится тяжелее. С каждым словом ему хочется кричать только громче, но он держится. — Ты психопат! — не унимается Арсений, — Тебе помощь нужна, а не отношения!       Арсения покинул рассудок, оставляя жгучую усталость и боль. Ему хочется кричать во всё горло так, чтобы становилось больно. — Прекрати, — Антон трёт складку между бровей, — Хватит нести хуйню. — Да ты… Ты… — у Арсения уже болит горло, а во рту пересохло, — Ты вообще понимаешь, что сказал мне?! — Блять, а зачем ты позволял себя целовать, если ты весь такой «нормальный»? — Антона снова одолевает ярость, он подходит ближе, нервно сжимая и разжимая кулаки, — Нахера? Что у тебя было в голове, а? Нормальный, блять. — Да потому что… Пойми меня! — Арсений сдерживает поток слёз, — Я не могу, просто не могу! — Что? — Антон хватает собеседника за горло футболки, — Что ты не можешь? — Все мои отношения заканчиваются крахом. — Я не все, — почти рычит от злости, — Вбей это себе в голову. — Прости, — жалостливый, почти скулящий шёпот.       Арсений съëживается, больше не в состоянии говорить. Ему мерзко от своей личности, но всю злобу, все невысказанные слова, он произнёс Антону. Смешал его с грязью, хоть и имел в виду себя. Он не знал, что с этим делать, как теперь всё исправить. — Антон, пожалуйста, — совсем тихо, почти неслышно. — Я уйду, — отпускает, стоя почти в плотную, — Но даже не смей ко мне больше подходить, ясно?       Арсений кивнул, хотя совсем не согласен был на эти условия. Ему просто нужно было прийти в себя, осознать произошедшее, выпустить эмоции. Он был хорошим актёром, который мог показать, что угодно, но скрыть что-то — всегда очень тяжело. Невыносимо.       И Антон ушёл, специально хлопнув дверью. В нём бушевала злость, разочарование, обида и адская боль. Он был лучшего мнения об Арсении. И после всего, что произошло между ними, не ожидал такой реакции на глупое признание. Всё ведь и так очевидно, к чему эти сцены?       Спустя неделю. — Антон, хватит меня избегать, давай поговорим? — Арсений переступает с ноги на ногу, чем смахивает на ребёнка. Он ужасно устал от этой беготни. — Я не хочу с тобой разговаривать, что непонятного? — Антон сидит на диване, уперев локти в колени, держа руками голову. — Тогда зачем ты меня впустил?       Они находились в квартире Антона. Ира куда-то уехала на пару дней, так что остались только вдвоём, но не сказать, что были рады этому. — Я устал, — завывает Шаст, ложась поджав ноги, чтобы не свисали. — Давай забудем об этом… Всём… — Арсений говорит неуверенно, даже слишком, — Пусть всё будет так, как раньше…       Антон молчит, ждёт, пока Арс произнесëт ещё всего два слова: «Прости меня». И все проблемы бы ушли. Но он не продолжает. Лишь выжидающе смотрит блестящими глазами. — Ладно. Но я хочу спать. Иди к Серёже, — а на самом деле ему видеть его не хочется. Ему всё ещё обидно и неприятно. Ему хочется услышать извинения. Но Арсений кивает несколько раз и счастливый уходит. Антон кидает подушку, та попадает в телевизор, и он начинает падать, но облокачивается на стену.       Месяц спустя. — Он же не может не прийти на мотор, верно? — нервно говорит Серёжа, параллельно стараясь дописаться до Шаста, хоть и понимает, что это бесполезно. — Ни у кого даже предположений нет, куда он мог деться? — говорит Оксана своим ласковым голосом, уже двадцатый раз за последние пятнадцать минут, набирая знакомый номер. Но снова автоответчик. — Ты ведь не прячешь его у себя дома снова? — Дима обращается к Арсению. Он очень долго злился и до сих пор вспоминает, как Арс помог Антону спрятаться на пару недель и никому ничего не сказал. — Нет, — сухой ответ.       Всем уже просто страшно, ведь с ним могло что-то случиться. Это же травмоопасный Антон, который всегда сможет найти приключения. Который хоть и возвращается каждый раз, но никогда не уходит так надолго.       Два года спустя.       Желание посетить могилу становится острее, чем когда-либо. Арсений понимает, что это не имеет смысла, что даже внутри гроба ничего нет, что сейчас нужно заняться более важными вещами. Но не может перестать об этом думать. С красными опухшими глазами, с болью в голове и ломкой во всём теле, с мучительной усталостью он собирается и вызывает такси.       Стандартное кладбище, обычное место. Светлый памятник с именем и фамилией, с портретом и подписью ниже о том, кем был похороненный. Сын, парень, комик и лучший друг. Были целые споры о том, стоит ли что-то писать, но всё решилось, как только мама Антона вынесла свой вердикт, продиктовав эти четыре звания. Никто даже не посмел ей перечить. Она потеряла больше, чем они все.       Вокруг могилы всё ухоженно. Сюда все приходят чаще, чем следовало. Нужно отпустить, но никто не мог. Мысль о том, что он может быть жив, гложела каждого по сей день. Но теперь их надежда возрастает с каждым прожитым часом.       Арсений садится прямо на землю, рядом с надгробием. — Сколько раз я приходил сюда? — ком в горле старается помешать говорить, но у него ничего не выходит, — Слишком много. И каждый раз меня не покидает мысль, что кто-то наблюдает. Я думал, что это ты глядишь, — Арсений указывает рукой в небо, — Где-то оттуда. Но сейчас понимаю, что просто параноик. Я хочу верить в невозможное, — все пролитые слёзы, словно вернулись обратно к глазам, желая стать новым ручьём, — Как я ужасно себя повёл с тобой в тот день. Как я хочу извиниться. Прости меня, прости, прости сотни тысяч раз, пойми, что я всего навсего придурок. Ты знал, что я люблю тебя. Что хочу с тобой быть, но… Просто, — всхлип за всхлипом, слеза за слезой, — Я плакса, Боже, — он вытирает глаза, в надежде, что это прекратится, — Слабак.       Подул свистящий ветер, словно желая обратиться, что-то сказать, но он не окажется понятым. И шуршание, что исходит от ног, шагающих по листьям, будет заглушено этим воем. Поэтому Арсений никогда не узнает, что кроме него здесь есть кто-то ещё. Тот, кто не пришёл прощаться или плакаться. Он здесь, чтобы наблюдать. — Я никогда себя не прощу. Да, и ты, наверное, тоже, — усмешка через боль, — Это правильно. Послужит мне вечным уроком.       Из-за собственных мыслей Арсений не поймёт, что совсем недалеко стоит человек, что слушает и запоминает каждое слово. Что испытывает не меньше эмоций, но ни за что не позволит себе пролить и слезинки. — Я не знаю зачем здесь. Наверное, мне не с кем поговорить, — слабая улыбка, скорее похожая на жалкую попытку, — Чёрт, Антон… Я послушал уже половину твоих кассет, но не могу понять, как ты смог всё так бросить? Было же уйму вариантов, что ты мог сделать. Ты мог ни с кем не общаться вне записи или… Уйти? Хотя Стас бы был против. И все эти договора… Мне хочется сделать также, — он облокачивается головой, — Убежать. Вот только я знаю, что у тебя были ещё какие-то проблемы, о которых никто не в курсе.       Арсений сидел ещё недолго, не больше получаса, прежде, чем достал кассетник. Хотел убедиться, что не сошёл с ума и то «послание» действительно существует. Он ещё раз переслушивает кассету. Но ничего не изменилось, эти слова реальны. Головная боль уже такая сильная, что отдаёт в глаза, но Арсений не собирается отступать. Он потерял много времени из-за глупого желания приехать на кладбище. Пора вернуться в ту квартиру.       Уже в дороге Арсений почувствовал себя намного увереннее. Попасть в подъезд оказалось настоящей проблемой, никто из соседей не соглашался открывать. И только добрая маленькая девочка, что возвращалась домой, помогла войти внутрь.       Третий этаж и знакомая дверь. Закрыта, но не заперта на замок. Тихими шагами Арсений проходит в коридор, прислушиваясь, нет ли кого-то ещё. Вроде пусто.       Арсений осматривает всё несколько раз, но не видит ничего, что могло бы подсказать нахождение того, что он должен найти. Зато был немало напуган увиденными пятнами крови, что были почти в каждой комнате, кучами окурков лежащих повсюду. Заметил металлическую зажигалку с изображением какой-то группы. Она выглядела потрëпанной, но не старой. В холодильнике пусто. Нет никаких признаков того, что кто-то здесь живёт, однако это ощущение не покидает.       И понимает, что вещь не находится на поверхности. Нужно искать глубже. Поэтому решается на неприятное. Рыться в чужих вещах.       Он проводит не меньше двух часов, изучая каждый предмет. И нашёл. Кассета, которая находилась в коробке, что была в ящике письменного стола. Без номера. Не факт, что на ней есть запись, но почему-то Арсений уверен. Он забирает её себе и собирается уходить, но что-то заставляет посмотреть на улицу через окно. Снизу глядел человек, одетый во всё чёрное, скрывающий каждую частичку своего тела. На нем были солнцезащитные очки, но Арсений знал, что под ними находятся два зелёных, любимых глаза. Сердце ушло в пол, а ноги стали двигаться с невероятной скоростью, перепрыгивая по несколько ступенек за шаг.       Арсений оказывается на улице быстро, успев застать убегающую от него знакомую фигуру. Антон. Мозг отказывался верить, но тело продолжало действовать наперёд, следовать за ним. — Стой, пожалуйста! — кричит в догонку, зная, что бессмысленно, — Прошу тебя!       Арсений бежал и бежал, пока наконец не потерял его из виду. Он снова будто испарился. Всё тело бросило в неистовый жар, а голова закружилась. Этот человек хоть и пытался скрыть лицо, но стоило кому-то из близких посмотреть, всё сразу станет ясно. Его узнают.       Все «А что если» и «А вдруг» — превратились в реальность. Любая неуверенность и слепые надежды испарились. Это была правда. Все подсказки, истории, сообщения, всё, что было получено за последние месяцы, прислал Антон. И продолжал это делать. Только зачем?       Арсений с трудом дошёл до бордюра, прежде, чем упал на землю. Ноги не держали. Мысли путались, желая найти случившемуся другое объяснение. Может, он всё же ошибся и это совсем не Антон? Но тогда зачем он смотрел и убегал?       Арсений трёт виски, стараясь унять боль и головокружение. Глаза бегали по улице, изучая каждый сантиметр, в надежде снова увидеть того человека. Но они совсем не оправдались.       Сердце почти разрывало. Это казалось бредом или помутнением рассудка, но он видел, видел Антона! Того самого. Их Антона.       Арсений боролся с желанием покурить, но оно взяло вверх. Благо удалось остановиться на двух несчастных сигаретах.       Немного придя в себя, Арсений вызвал очередное такси, после чего сразу стал набирать Диме и Серёже, но никто из них не ответил. Поэтому пришлось ограничиться сообщением в группу.

SMS

Нужно встретиться. Перезвоните. Это важно. Очень.

      Когда Арсений оказался дома, Кьяра уже тоже вернулась. Выглядела она чудовищно плохо, но ничего не хотела говорить. Отвечала односложно и каждый раз просила не мешать делать уроки. Ничего не оставалось, как оставить её одну.       Уже поздним вечером Кьяра приходит в комнату к Арсению, вставая посреди неё, и начинает плакать. Так сильно, что не получается даже вдохнуть, слёзы льются непроизвольно, не желая останавливаться. — Я скучаю, — объясняет она где-то между всхлипами и непонятными звуками. Арсений свою принцессу обнимает, гладит, говорит множество хороших слов, но не заставляет успокаиваться. Ей нужно выплакаться, чтобы стало легче.       Кьяра пыталась что-то произнести ещё несколько раз, но выходили неразличимые звуки, не складывающиеся в слова. Слишком тяжело было говорить.       Они обнимались ещё долго, даже когда слёзы перестали идти. Не хотелось делать что-то другое. Обоим необходимо было умиротворение.       Арсений уже давно никак не относился к Алёне. Её смерть очень потрясла и изменила всё вокруг, но не ранила слишком сильно. Оставила осадок и вечный след, от которого не избавиться, мысли с которыми придётся жить. И он уже привык к этому.       Но для Кьяры это непоправимый удар. Она слишком сильная девочка, взрослая не по годам, но для неё это тяжёлая трагедия. Сначала нужно принять, затем привыкнуть, понять и научиться с этим жить. Станет легче.       У Арсения была другая проблема. Он ежедневно чувствовал, как скатывается в яму безумия. Что эмоции его становятся нездоровыми, что тяга к Антону превратилась в зависимость, что загнанная в угол боль возвращается, имея новую, сокрушительную силу. И после сегодняшнего он стал ближе ко дну этой пропасти. — А можно нам уехать, пожалуйста, — тихо, тихо произносит Кьяра, — Не хочу здесь быть. — Тебе же вроде понравилась квартира? — Арсений проводит рукой по её маленькой голове, расчесывая волосы пальцами. — Не хочу в Москве жить, не хочу, — с наигранным недовольством мычит Кьяра, шмыгая носом. — Я тоже. Но у меня есть здесь дела. И документы нужно из твоей школы забрать. Потерпи, мы уедем, — улыбается, прижимая дочь к себе ещё сильнее, — Мне тоже не хочется здесь жить.       Кьяра выдохнула. Каждый закоулок в Москве напоминает ей о маме, заставляет вспомнить об утрате. В Питере будет чуточку проще. Она не помнит ничего, кроме папиной квартиры и некоторых мест, где они гуляли вдвоём. Ни одного воспоминания в этом городе с Алёной.       До самой ночи они сидели вместе, не делая ничего конкретного. Просто болтали, обнимались и улыбались друг другу. Но с утра Кьяре нужно в школу. Пора спать.       Арсения сон совсем не берёт. Сейчас его разум терзает новая, неизвестная кассета. Если к другим записям он уже готов, понимая, чего примерно может ожидать, то сейчас не имеет предположений.       Стандартный сценарий запуска. Дверь заперта на замок, нервы успокоить невозможно, поэтому он не старается. «Play».

А-а-арс.

      Палец сам решает выключить запись. Глаза раскрываются, будто сейчас выпадут.       Протянутая буква «А», сладкая манера и плохо узнаваемый голос. Хрипящий, как будто выдавливали намерено, но Арсений знает, что это не так.       Эта кассета совсем другая. Она от нового Антона, которого Арсений уже не знает. От того, что скрывается уже больше года. От тридцатиоднолетнего. Сомнения терзают.       Долго, возможно, даже слишком, пришлось собираться с мыслями, прежде чем убедить самого себя, что оно того стоит.

Я рад, что ты нашёл её.

      Слёзы не наворачиваются, но ком в горле мешает дышать. Лёгкие словно осушаются. Этот голос заставляет мучиться куда больше, чем знакомый. Он манит и пугает.

Рад, что в тебе есть силы меня слушать. Тогда я ещё не знал, что за подарок оставлю в квартире. Но решил, что ещё одна Кассета будет символично. Правда?

      Настолько правда, что болеть уже начинает сердце. А в голове крутится один вопрос: «Кто ты такой?».

Мой милый А-арс…

      Снова это сладкое растягивание гласных. Мурашки по коже.

Не показывай эту запись никому. Она наша.

      Арсений был уверен, что если Антон решит вернуться, то его примут. Но сейчас стал сомневаться в собственных мыслях, потому что это уже другой человек. Неизвестно, что он прожил за эти полтора года, помог ему побег или сделал хуже.

Твоя тайна и моя слабость. Я не должен всего этого говорить. Но мне так тяжело.

      Арсений пытается понять. Зачем было так поступать, если самому плохо? Почему нельзя было воротиться, как всегда и забыть о случившемся? Зачем, если он страдал? Или даже так было лучше?       Арсений думал, что его кассета была худшей. Потом думал, что после встречи ничего так не выбьет его из колеи. Но сейчас вслушиваясь в этот голос, который всё же не так отличается от того родного, становилось так плохо, что создавалось ощущение, будто ты тонешь. Его накрывает волна чужого тембра, заставляет забывать дышать, но если вспомнишь, то не позволяет этого делать.       А всё потому, что то было когда-то. Год назад. Мысли хоть и ранили, но уже не ломали изнутри так сильно, как это происходит сейчас, в настоящем. Но когда именно была сделана и спрятана эта запись?

И тебе, я знаю. Знаю, как ты страдаешь, как тебе плохо, когда слушаешь меня. Я там такой эмоциональный, иногда несущий глупости в порыве эмоций, но ни капли лжи.

      Антон говорит спокойно и размеренно, что ни в какое сравнение не идёт с теми скачками и разнообразием эмоций в других записях. Это новый Антон. Очень сильно повзрослевший за короткий срок. Он мог пережить многое в полном одиночестве. Это его изменило, сломало.

Как думаешь, мы увидимся? Хотя я сейчас самому себе противоречу. К чему тогда побег, м?

      У Арсения не было ответа. Даже идей. У него вообще в голове властвовала пустота от не уходящего шока и непонимания.

В какой-то степени он помог. Я многое осмыслил, исправил некоторые чужие и собственные ошибки. Но это так сложно.

      Арсений не может понять, что на самом деле Антон испытывает. Его эмоциональный мальчик, который может и скрывал все свои переживания в жизни, но на записях можно прочитать каждую его эмоцию и движение. Потому что он хотел открыться. А этот новый, неизвестный парень был другим. Не хотел показывать, не мог или это и было всё. Отсутствие эмоций.

Вернусь ли я к вам? Это то, о чём вы все постоянно думаете, я уверен. И у меня есть ответ, но ты его не получишь. Это маленький секретик, который я так жажду раскрыть, но скорее отрежу собственный язык.

      Раньше бы Арсений подумал, что у Антона дёрнулся уголок губ, но сейчас даже не готов это предположить. Потому что не уверен ни в чём.

Во мне было столько сомнений. Я надеялся, что ты опомнишься, что во мне найдутся силы полностью оставить Иру, разобраться с демонами в голове и…

      Антон резко прервался.

Я тебе снился? Ты мне да.

      И перевёл тему.       Арсения это напрягало. И что? Что он хотел сказать, о чём думал и почему остановился? Непонимание заставляло рисовать странные и страшные картины в голове. Составлять сотни глупых и ненормальных вариантов. Но есть ли где-то среди них верный?

Многие ночи. В хороших и плохих снах. Даже в ужасающих кошмарах, после которых холодело сердце.

      И сейчас Арсений понимает его, как никогда. Эти чёртовы ночи, когда ты просыпаешься в холодном поту, потому что эти сны были такими настоящими, что ты верил, даже когда уже проснулся. Не понимал, что произошло, как оказался снова в собственной постели? Понимал, что сердце колотится, будто вот-вот выпрыгнет.

Однажды, я даже тебя убил. Во время теракта на детской площадке, представляешь?

      Арсений выключает воспроизведение. Потому что представляет лучше некуда. Ему тоже это снилось. Странное совпадение.       Антон ведь не мог знать, что Арсению снится, потому никто этого не знал. Ведь ни разу и слова про кошмары из его уст не было, даже намёка. Ни Серёжа, ни Кьяра понятия не имеют, а другие тем более. Тогда как?

А ещё тот, что мне запомнился каждой деталью. Почему-то мы оба оказались в одном гробу. Ты бился в истерике, драл крышку, пока я молча наблюдал за тобой.

      У Арсения голова готова пойти кругом. Он надеется, что продолжение ему неизвестно, что будет другим. Потому что иначе и быть не может.

А потом ты повернулся ко мне. И я проснулся.

      У Арсения этот кошмар занимает почётное место в списке. Он самый жуткий и въевшийся в память. Как он полз по земле, думая, что это может его спасти, когда на самом деле давно был в губительной ловушке гроба и собственных галлюцинаций. Когда давно лежал с бледным и худым телом Антона.

А ещё, что ты Алёну убивал. Врезался в их машину. Ну, это уже после её настоящей смерти. Соболезную.

      Снова выключил.       Арсений понимал, что запись новая. Но чтобы ей было меньше месяца, не мог и представить. Выходит он не сошёл с ума и та высокая худая фигура принадлежала Антону? Он действительно его увидел?       Плотина самообладания была пробита. От злости и разочарования Арсений ударил по постели, хотя так хотелось по стене. Но нельзя, недалеко спит Кьяра, её может разбудить сильный шум. А плач? Десятки льющихся слёз, множество всхлипов и невозможность дышать.       Арсений утыкается в подушку от желания кричать и понимает, что не может дослушать это в квартире, ему сил сдержаться не хватит.       Он быстро поднимается с постели, прикусив руку, чтобы не издать лишний звук, проверяет, спит ли Кьяра, затем одевается, пишет записку на всякий случай, что если проснётся, то пусть звонит, и наконец уходит.       Оказавшись на улице, Арсений доходит до детской площадки, что находится не очень далеко. Время чуть позже двух часов. Никого нет.       Эмоции вновь берут вверх. Арсений несколько раз пинает дерево и трижды бьёт кулаком, пока руку не начинает жечь и кровь не покрывает кисть. Чертовски больно, зато стало легче. С пеленой перед глазами садится на качелю и пару минут готовится. Старается немного успокоиться, хоть и понимает, что вряд ли долго протянет.       Решает покурить. Он делает это не слишком часто, стараясь полностью отказаться от этой зависимости, но сейчас обстоятельства вынуждают. Заставляют за раз скурить три штуки. Но приходит только поверхностное успокоение, которое рушится, стоит только голосу вновь зазвучать.

А ещё я был повелителем странного леса. Звал тебя, чтобы убить. Глупости. И одна смерть в них.

      По коже бегут мурашки. Это уже четвёртый их общий, одинаковый кошмар. Такое вообще возможно? Звучит, как вымысел и нелепица. Напряжение и нервные вздохи усиливаются.

Но было и иначе. Ты пытал меня, пока делал вид, что тоже не знаешь, где я. Такая некая другая реальность.

      Арсений надеется и верит, что ему это тоже не приснится. Иначе посчитает себя сумасшедшим. Но если это случится, то так могла просто повлиять кассета.       Но Антон не может знать о том, что снится Арсению, это невозможно. Тогда как?

А ещё ты убивал Кьяру, а после того, как я собрался звонить в полицию, накинулся на меня. Ужасные кошмары.

      В своём сне он выкинул из окна дочь, а потом бывшую жену. Но сюжета из рассказа Антона у него не было. Пока что.

Как она, кстати? Ну, Кьяра. Ей, наверное, тяжело.

      Невероятно тяжело. Больше, чем кажется, хуже, чем она показывает. Маленькая скрытная девочка с огромной болью в душе.

Чëрт, иногда я так скучаю по вам всем. И по Оксане, и Ире, и Диме. По всем.

      Знал бы он, как скучают они. Арсений не уверен, переживала ли Оксана за Антона. Со всеми она была совершенно не искренна, но с ним другая, поэтому вполне могла иметь тёплые чувства и волноваться.       Ира, несмотря на их странные отношения, искала, как могла. Постоянно говорила с полицией, созванивалась со всеми ребятами, желая узнать, есть ли новости. И выглядела действительно подавлено.       А о Диме нечего и говорить. Он не соглашался с фактом похорон и только под Новый год, когда тревогу о его состоянии подняла Катя, перестал искать. Не смирился до сих пор, поэтому, увидев маленькую веточку надежды, старается копать и искать, просит делиться даже крупинками. Как он отреагирует, когда узнает, что Арсений видел Антона?       Серёжа, что совершил и правда плохую вещь, помогал как мог. Делал всё, что в его силах. И на вид действительно переживал.

Скажи Окс, что я перегнул в её кассете, хорошо? Сейчас я её понимаю больше, чем тогда.

      По шее проходит холодок. И не ясно, что тому причина. Слова или уличный ветер.       Арсений Оксану не понимал, как не старался. Такой предвзятой и двуличной быть нельзя. И надеялся, что Антон отыскал к ней понимание в чём-то другом и сам таким же не стал.

Ох, Арсений. Всё так странно. Раньше я был в той расхлябанной квартире, писал кассеты, убегая от реальности, высказывая всё, что не мог произнести вслух.

      Раньше Антон жил в той стрëмной квартире, в которой прятал кассеты. Возможно, он там до сих пор. Тогда чувство, что кто-то там живёт окажется верным.       Но откуда она взялась? Документально, кроме их квартиры с Ирой, недвижимости у Антона больше не было. Только, если она на самом деле не его, просто он там находится. Или купил под другим именем, но это незаконно, ведь в настоящем паспорте он Шастун Андреевич.

Но сейчас… Это моё особенное успокоение. Потому что это только для тебя. И даже наговорив много лишнего, я не получу осуждения.

      И он был прав. Даже начав нести чушь о ком угодно, Арсений бы ни за что его не упрекнул, не разрешила бы совесть. Пусть он будет оскорблять его до самого конца, даже это бы ничего не изменило.       Руки начали замерзать, а глаза жечь от слёз и холода. Возможно, такое поспешное решение выбраться на улицу было ошибкой. Раны на костяшках отдают болью. Самочувствие только ухудшается, но отступать Арсений не намерен. Пусть он весь покроется льдом, но останется сидеть, пока кассета не будет дослушана.

Je t'aime, ma putain de faiblesse.

      Кнопка «Stop».       Все мысли вышибает одним предложением. Перематывание и манера сказанного выдаёт французский. И только с третьего прослушивания доходит смысл.       Причём фраза сказана так идеально, будто Антон всю жизнь прожил во Франции. Это невероятно было похоже на носителя, акцент совершенно не заметен.       Всё самообладание, как рукой сняло. Мир заиграл новыми красками боли. Прошло чёртовых полтора года с его ухода. Два года с первого признания. И это уже четвёртое. А Арсений не произнёс этого ни разу для него.       Кассетник отброшен на землю. Раздражение заполняет до краёв. — Какого хрена, Антон? — удар всё по тому же бедному дереву, — Какого хрена ты так поступаешь? — всё та же рука взвывает от боли, просит остановиться, но Арсений почти ничего не чувствует, — Почему ты до сих пор меня любишь? — слёзы душат, голосовые связки отказываются работать, — Как? — последний сиплый звук перед падением на землю. Кисть горит пламенем боли, кровь сочится большим потоком. Пострадали не только костяшки, но и тыльная сторона ладони. Любое движение вызывает адские чувства.       Когда эмоции не останавливаются, а возможность издавать звуки возвращается, Арсений кричит. Просто вопит, деря горло, потому что в нём столько всего, что невозможно выпустить наружу иным способом. Все чувства смешались в настоящую истерику. Арсений дважды ударяется затылком по дереву и его охватывает дежавю сна.       Опустошение приходит через достаточно длительное время. Заставляя себя подняться и передвигать ноги, Арсений возвращается к качели, поднимает кассетник и садится обратно, но наушники остаются безхозно висеть. Силы иссякли. Нужно ещё пару минут.       Арсению было так плохо, что он не замечал ничего вокруг. И человека, что находился неподалёку всё это время, тоже. Не видел, как тот подходил, брал кассетник, пока Арсений вымещал свою боль, прослушал немного записи, перемотал обратно и ушёл. Он не узнает, что этот человек чуть не заплакал, когда услышал истошные крики.

Ты бы вернулся в прошлое, чтобы что-то исправить? Я бы да.

      Арсений бы вернулся даже не на два года назад, когда всё закончилось, не на два с половиной, когда всё только началось. А ещё раньше. Когда понял, что Алёна ему уже давно не интересна, как и он ей. Заставил бы прошлого себя понять, что не просто разлюбил, а нашёл нового человека, которому готов отдать всего себя. В те детские переглядки, прикосновения, которые казались нужными в импровизации, но на деле, им просто самим этого хотелось. Арсений бы вернулся, чтобы раньше принять факт, что сходит с ума по Антону.

Постарался сгладить многие углы и изменить взаимоотношения.

      За всю запись Антон лишь немного менял интонации, чем выдавал, что не очерствел совсем. Но прежних эмоций не было совсем, даже капли. Лишь спокойствие, что казалось каким-то тусклым, что совсем не передавалось слушателю, а напротив раздражало.

Но если спросишь, ушёл бы я, если бы мог вернуться в прошлое, но не менять. Только решить бежать ли мне. То ответ бы был — да, ушёл. Даже зная, что будет впереди, я не остался бы в этой яме самоуничтожения.

      Арсений закусывает губу. Мысленно он задавал себе этот вопрос десятки раз, но не думал, что когда-то получит ответ. И что он будет таким неприятным.       Почему-то казалось, что если бы была возможность, то Антон бы остался. Несмотря на всю боль и разочарование, что ему принесли, хотелось верить. Но смысла больше нет. Теперь есть холодный и честный ответ.

Тебе же почти сорок. Ещё чуть-чуть и!

      Очередной скачок на другую тему заставляет потеряться.       Только он думал о возвращении Антона, как теперь нужно переключиться на собственный день рождения. Внезапно.       Зато впервые за всю запись Антон выдал более сильную эмоцию. «Ещё чуть-чуть и!» — звучало по-настоящему весело. Не дикий восторг, но хотя бы лёгкая радость. По телу разошлось тепло от этого осознания. Он остался человеком, а не превратился в машину.

Включи эту кассету в свой праздник. Потому что я хочу, чтобы ты услышал поздравление. Если не лично, то хоть так.

      Арсений не был уверен, что даже через полгода сможет ещё раз осилить эту кассету. Он вероятно не будет её переслушивать для записи в блокнот. Слишком давит, очень тяжело. Потому что она другая.       Есть шанс, что на самом деле, желание услышать новый голос, пересилит все страхи, что поздравление от него будет необходимо, хотя бы в таком виде.

С днём рождения тебя, Арс! Надеюсь, твоя жизнь наладится, если до сих пор этого не сделала. Пусть Кьяра будет самым счастливым ребёнком, а этот год последней проблемой. Я хочу, чтобы ты был в порядке. С юбилеем.

      «Арс» — без протяжной первой буквы. Что радует и огорчает одновременно. Потому что она звучала странно и расслабленно, с интонацией схожей на флирт. А в этот раз излучала спокойствие и слабый позитив.       Арсений понимает, что если его эмоциональный настрой не придёт в норму ко дню рождения, то услышав это поздравление, он опять разревëтся. Оно короткое, в нём нет ничего такого, но какие-то слова хватают за душу. Мысли дописывают несуществующее продолжение.

Я заболтался. Слишком много, долго, возможно, нудно. Извини, я не специально. Просто меня порой сжирает одиночество и желание вернуться к вам.

      Арсения ломает каждое слово про возвращение. Потому что он хочет этого, чертовски, но не знает случится ли это когда-то. Останется фантазией или превратится в реальность. И Антон не помогал. Только заставлял больше думать, что он выбрал. Их или другую жизнь.

Ты на меня обижен?

      У Арсения округляются глаза. Он бы мог злиться, но в нём нет ни капли сил. Он мечтает о нормальной встрече и объятьях, чтобы полностью убедиться, что тот жив. Арсений простит что угодно.

Простишь ли мой уход? Простят ли его другие?

      Арсений не уверен, что все разделяют его точку зрения полностью, но знает, что они схожи. Ребята простят ему побег. А кассеты? Даже если они их не смутят, то сможет ли все остаться так же, как сейчас? Точно нет. Общение изменится, этого не избежать.

Что вы вообще думаете по этому поводу?

      Много времени прошло за размышлениями. Они обсуждали это, хоть и не очень подробно. Но все точно желают одного.

Напиши мне в сообщениях. Как-нибудь кратко и понятно, мне интересно.

      Арсений напишет прямо сейчас, несмотря на то, что почти не чувствует пальцы. Набирает очень медленно, потому что быстрее не выходит.

SMS

Мы все скучаем по тебе. Хотим вернуть, узнать, что с тобой. Понять, почему всё так произошло.

Они почти не сердятся, я уверен. Возможно, немного обижены, но всё равно поймут тебя, если ты вернёшься.

А ты вернёшься?

      Арсений только сейчас понимает, что пишет осознанно Антону, а не в никуда с надеждой, что до адресата дойдёт сообщение. Потому что теперь оно точно будет доставлено и прочитано.

SMS

Это же был ты? Почему ты убежал?

Вернись, прошу.

Я не хочу извиняться, потому что по сей день считаю свой поступок правильным. Но это лишь моё мнение.

      Правильным. У сердца оторвался очередной кусочек.

И я помню, как ждал твоих извинений и как был зол, когда не получил их.

      Слёзы возвращаются обратно. Снова за больное. За те невысказанные слова, что действительно могли всё исправить.

Потому прости меня за всю доставленную боль. Прости за то, что объявился, когда ты уже забыл обо мне. Прости за то, что вскрываю старые раны.

      Снова ком в горле и пустота в лёгких. Дышать тяжело.

Aber ich bitte dich. Wenn du mir nicht vergeben kannst, vergiss mich wenigstens nicht.

      Снова вставка на иностранном языке. Снова идеальное произношение, но это уже совсем не французский. И Арсений не понимает, как Антон так хорошо удаётся говорить на двух разных языках.       По звукам можно понять, что это немецкий. С ним у Арсения всё не так хорошо, он понимает, только некоторые произнесенные слова, поэтому решает воспользоваться переводчиком и надеется, что голосовой ввод его не обманул. Потому что это удар в сердце оказывается таким же болезненным, как французское предложение.       Сил уже нет. Слёзы продолжают идти. Хочется домой. Хочется выкинуть этот кассетник и убиться. Слушать Антона становится тяжелее и легче одновременно. Арсений постоянно страдает, но не может остановиться и почти без проблем решается на новые кассеты.       Арсений слезает с качелей, чтобы сесть на землю, облокотившись о дерево, и обнять колени. Так почему-то комфортнее.

Мы все изменились. Прошлые собственные и чужие ошибки кажутся глупыми. Ты понимаешь, что многое бы не совершал. И часто сожалеешь, что не существует машины времени.

      Антон озвучивает мысли Арсения. Они часто думали очень схоже.

До встречи, Арс. Или прощай.

      Глубокий вдох, вытирание слёз и удар по земле. Арсений сходит с ума всё больше и больше. И чувствует себя только хуже и хуже.

Amor meus.

      Латыни Арсений не знал совсем, даже самой малой капли. Но эти два слова от Антона уже слышать приходилось, очень давно. И почему-то думалось, что тот просто дурачится. А вдруг он действительно хорошо её знает?       Фраза сказана лёгким, будто согревающим шёпотом, обволакивающим вокруг. Казалось, что от неё будет плохо, но воспоминания помогают согреться.       Арсений проплачет ещё долго.       Арсений вернётся домой после пяти часов.       Арсений готов клясться в любви к Антону каждому.       Арсению хочется увидеться ещё раз.