И вспыхнет пламя!

— Это друзья из колледжа, — вдохновенно рассказывал Циско, пока Хартли, закатывая глаза, раздумывал, по какой причине вообще на это согласился. Рамон без предупреждения вытащил его в обеденный перерыв на встречу со своими друзьями. — Барри — добрый и наивный, а Кейтлин — рыжая зазнайка. — Рэтэуэй тут же сделал в голове пометку: Барри, как Бартоломью Коттон и Кейтлин, как Кейтлин Моран*. — Вы вроде Гарри, Рона и Гермионы? — А ты не так уж и безнадёжен, — хмыкнул Циско, одобрительно улыбаясь такому сравнению. — Ещё бы. Меня столько раз дразнили Поттером из-за очков, — объяснил Рэтэуэй со скользнувшим в голосе острым как лезвие презрением. — Дураки. Очевидно же, что ты Драко, — иронично усмехнулся Циско. По губам Хартли на мгновение скользнула улыбка. — Мне бы пошёл блонд. — Циско уловил в тоне Рэтэуэя необычные нотки. — Кейтлин тебе понравится, — двусмысленно произнёс он, стараясь скрыть неожиданно подкатившее смущение. Хартли уже хотел поправить его, — «скорее уж Барри», — но не стал. Вместо этого он лишь фыркнул: — Из тебя ужасная сваха, Рамон. — Я должен был попытаться, — подняв ладони в воздух, проговорил Циско. — Мне не нравится её парень. — А я лучше? — удивился Рэтэуэй. — Ты ничего, кроме того, что высасываешь всю радость, — рассмеялся механик, тряхнув расстрепавшимися волосами. — Так теперь я не Драко, а дементор? — вскинув бровь, полюбопытствовал Хартли. — Не могу решить, — развёл руками механик. — Да и не важно. Мы пришли. Циско описывал это место не иначе, как «потрясающее». Небольшое арт-кафе, сделанное на манер европейских общественных тайм-заведений. Их встретил мелодичный перезвон музыки ветра и светлое помещение с яркими диванчиками и столиками в тон. Всюду были разложены разнообразные музыкальные инструменты для создания атмосферы, а стены были эклектично расписаны местными молодыми художниками. В углу их уже ожидала миловидная рыжая девушка. — Барри опаздывает? — подходя к ней, спросил Циско. Она встала, распахивая объятия. — А были сомнения? — с мягкой полуулыбкой ответила ему подруга. Юноша усмехнулся и присел рядом. — Я Хартли Рэтэуэй, — оставшись стоять, протянул ей руку шатен. — Кейтлин Сноу. Очень приятно, — приняла ладонь девушка, крепко пожав её. — Как Ронни? — с плохо скрываемым недружелюбием поинтересовался Циско. — Хорошо. Взял дополнительные смены. Ты же знаешь, свадьбы — дорогое мероприятие, — с лёгким волнением в голосе поделилась Кейтлин. Её немного смущали разговоры о личном в присутствии незнакомца. Хартли не сомневался, что по рассказам Рамона у девушки сложилось о нём не самое приятное впечатление. — Что я пропустил? — спросил запыхавшийся и растрёпанный парень. Барри опоздал на четырнадцать с половиной минут, но никто даже не указал ему на это. Он просто присел рядом и включился в разговор, который с его появлением сразу оживился. Они с Циско много шутили и совершенно неожиданным образом до хрипоты спорили: канон ли книги по звёздным войнам. И хотя Рэтэуэй считал спор бессмысленным, ему нравилось слушать эти дружеские дебаты. Обаяние и искренняя улыбка Аллена разряжали обстановку, пока он сам уплетал бесплатные печенья. Хартли даже подумывал включить своё очарование, но через пять минут разговора понял, что парень — искренний и неутомимый обожатель Айрис Уэст. И пусть Рэтэуэй понятия не имел, кто она такая и что из себя представляет — Барри заботливо делился с ним всем, что сам о ней знает. Хартли издал едва заметный вздох сожаления, но сохранил маску заинтересованности, продолжая слушать парня. — Прости нас, Хартли. Мы не даём тебе и слова сказать, — тактично произнесла Кейтлин, прерывая тем самым поток откровений Аллена. — Ничего, — также вежливо ответил шатен. — Игра: самое сложное название направления, — прервал их Циско. — Биотехнологии и аналитическая химия, — отозвался Барри. — Системная биохимия, — бросая недовольный взгляд на Рамона, произнесла Кейтлин. — Прикладная и инженерная физика, — поддержал их Хартли. Компания тут же одобрительно кивнула. — Обычно мы играем в неё после алкогольного вечера, — пояснил Циско, не став уточнять своё. — Отличный тест на трезвость, — усмехнулся Аллен. Хартли поморщился — он ненавидел алкоголь. Употреблять его — терять ясность ума, — а он всегда держал себя под контролем: тон голоса, мышцы лица, манеры, внешний вид. — Кто-нибудь может сходить с нами на «Отверженных»? — сменил тему Барри, получив смс. Рэтэуэй не сомневался, что оно было от Айрис. — Мы с Ронни можем составить вам компанию, — произнесла Кейтлин и получила от него благодарную улыбку. Парень определённо рассчитывал на её согласие. — Я больше люблю «Богему», — неожиданно вставил Рэтэуэй в образовавшейся тишине. Шатен уже ждал какую-нибудь неуместную шутку, связанную с тем, что он гей, любящий мюзиклы, но потом вспомнил, что никто из собравшихся не знает о его ориентации. — Мне он тоже нравится, — поддержал его Аллен, хотя и сдержанно. Хартли чуть не фыркнул, ведь для него произведение Джонатана Ларсона было практически единственным окном в мир массовой культуры. — Помнишь, как мы вместе ходили на «Бриолин»? — спросила у него Сноу. Он кивнул и обратился к Рамону: — У нас в колледже был преподаватель, который тоже любил мюзиклы. — Палмер? — зачем-то уточнил Циско, хотя отлично помнил, как тот исполнял на занятиях арии из постановок Роджерса и Хаммерстайна. — Да, — подтвердил Барри, довольно улыбаясь. — Он обожал «Оклахому!». В этот момент Хартли незаметно оставил компанию. Он подошёл к стоящему чуть позади пианино, и с видом знатока проверил звучание. Оставшись удовлетворённым, шатен быстро перебрал клавиши. Едва слышно прокашлявшись, он бесстеснительно начал петь. Ему часто приходилось музицировать на неловких семейных вечерах. «Каждый божий день, Идя вниз по улице, Я слышу, как люди вздыхают вслед «Такой милашка» С тех пор, как я стал подростком Все пялится на меня; Парни, девушки, и я ничего не могу с этим сделать. Будь терпелив и не сходи с ума. Просто помни, что я твой милашка. Прими меня тем, Кем я должен был стать. И если тебе это важно, Прими меня, детка, или оставь. Прими меня, детка, или оставь». Спев отрывок, Хартли осторожно захлопнул крышку инструмента. Раздались шумные аплодисменты троицы, и едва он вернулся, они принялись собирать состав мечты для «Богемы». Кейтлин и Барри сошлись, что солист «Panic! At the the disco» был бы отличным Роджером. — Брендон — харизматичный, — поддержал их Хартли, — и мне кажется Джонатан Грофф был бы неплохим Марком. Циско почувствовал себя выброшенным из разговора, но это не мешало внимательно следить за постепенно внедряющимся в социум Рэтэуэем. — Простите, мне пора, — виновато, проговорил Аллен, получив очередное сообщение. Не нужно быть экстрасенсом, чтобы понять — дело было в Айрис. — Всё нормально. Иди, — успокаивающе произнесла Сноу, обнимая друга на прощание. После неё в его объятиях оказался Циско. Хартли не рассчитывал оказаться следующим, но уже через минуту он из-за разницы в росте был прижат лицом к худощавой с выпирающими рёбрами груди. На долю секунды в голове промелькнула мысль, что приятнее, а соответственно, и предпочтительнее обнимать кого-то более мягкого. Помахав ещё раз у двери, Барри ушёл, а за следом за ним и Кейтлин. — Я думал, ты предпочитаешь покрытую плесенью и пылью музыку, написанную разве что на нотных листах, — вдруг произнёс Циско. Он всё ещё не мог полностью отойти от импровизации Рэтэуэя. Хартли хмыкнул, но не ответил колкостью, лишь повёл плечами и сказал: — Да, классическая музыка мне тоже нравится. Его пальцы сами нашли на полке рядом флейту. Хартли играл вдохновенно, не обращая своего внимания на любопытный взгляд Рамона. В отличие от Циско, который не мог отвести взгляда от чуть влажных пухлых губ, припавших к флейте. Одновременно с этим, ему хотелось встать и пойти за дудочником, куда бы тот не отправился. Завораживающая мелодия окутывала, обволакивала, при этом будто звуча внутри головы. Рамон не знал, что это за мелодия, но был готов признать, что это самый прекрасный звук, что он мог услышать. Тёмная чёлка упала на лоб, закрывая стёкла очков, грудь вздымалась в такт музыке. — Ты ещё скажи, что у тебя абсолютный слух. — попытался подколоть его Циско, когда Рэтэуэй опустил флейту, но музыка, всё ещё звучавшая в его голове, мешала думать. Хартли в ответ самодовольно кивнул, но с явной дрожью в голосе добавил: — Рэтэуэй не может быть неидеален. — От его горького тона по коже Циско пробежали мурашки. — Думаю, мне тоже пора. — Я с тобой, — быстро поднялся брюнет. Хартли пожал плечами, не выказывая протеста. На улице было душно. Самая жаркая часть дня уже миновала, но нагретый воздух будто плыл перед глазами. — Ты потрясающе музыкален, — слабо скрывая оживление, проговорил Циско. — Обязательная часть домашнего обучения, — равнодушно произнёс Хартли. — То, что ты сказал в кафе. о неидеальном Рэтэуэе… Что ты имел ввиду? — осторожно поинтересовался Рамон, не слишком рассчитывая на ответ. — Всё, что кажется моей семье недостатком, подвергается санкциям. — Хартли вдруг замолк и сделал глубокий вдох прежде, чем продолжить. Ему хотелось поделиться этим хоть с кем-то настолько, что даже Рамон не казался таким уж плохим вариантом. — Я — гей, и мои родители это не принимают. Ты заметил, что они ни разу не обратились ко мне не за ужином? — Циско кивнул. — А я ведь пришёл в футболке. — Рэтэуэй замолчал, погрузившись в мрачные мысли. — Черт, как неловко вышло, — прошептал по-испански Рамон, отводя взгляд. — Мои родители — хорошие. Они с пониманием отнеслись к тому, что я бисексуал. — Он поделился этой мыслью скорее из смущения, не зная, что ещё сказать, но Хартли уже едва содерживал усмешку. «Ну конечно, с пониманием. У них-то ещё остаётся шанс получить внуков и женатого на девушке сына. Моим родителям с этим не повезло». — Бисексуал — не тоже самое, что гей, — твёрдо заявил Хартли. Несмотря на то, что он искал терпимости и понимания к себе, его мир чётко делился на чёрное и белое — натуралы и геи. Бисексуалы были для него синонимом непостоянства и вечного поиска. Для него признание в гомосексуальности несло за собой ответственность, от которой уже не сбежать, — и люди относятся к этому по-разному. — Каждый человек имеет право сам решать, что ему делать со своей жизнью. И телом, — с пропитанным детской наивностью жаром ответил ему Циско. — Ты же понимаешь, что в реальном мире это работает не так? — жёстко спросил Хартли. Ведь он понимал. И знал, что у него нет права на ошибку. Это должна быть партия, где шах — это сразу мат. Иначе пропадёт его единственный призрачный шанс быть принятым. В чём искать опору, если тебя выгоняют даже из церкви? Ответ был очевиден — лишь в себе, — а его определяла и делала собой его ориентация. Она была его константой, чем-то неотъемлемым. Он знал это о себе с самого детства, ещё не оперируя понятием гендер, даже до обретения вторичных половых признаков. Циско молча посмотрел на плотно сжимающего челюсти Рэтэуэя. — Я не хочу переходить такую личную черту, — чётко, почти по слогам проговорил брюнет. Обычно эта фраза помогала не переводить ситуацию в открытый конфликт. — Тогда не говори о том, о чём не имеешь понятия, — ледяным тоном сказал Хартли. — Окей, чувак. Каждый остаётся при своём мнении. — По расслабленным желвакам шатена Циско понял, что тот успокоился.