Золотые деньки

Ахерон сидел на разваливающейся, поросшей мхом скамье и перекладывал травы и коренья из одной кучки в другую. Ярко светило солнце, лучи с трудом просачивались через ветки деревьев, нежно защищающих Ахерона от полуденного зноя. Заскрипели ставни. Из окна, зевая, высунулся растрёпанный Флегетон. Только встал — поэтому и такой растрёпанный, не успел еще привести себя в порядок. Ахерон закончил перебирать кучку с пыреем, очищая корни от сухой грязи, и сложил растения в корзину, покоящуюся под скамьей. — Скоро придут, — с ухмылкой проворковал еще не до конца проснувшийся Флегетон. — Знаю, — прохрипел Ахерон, прокашлялся и уже своим обычным, похожим на мед голосом повторил: — Знаю. — Ты рад? — Флегетон, стоя на цыпочках, ногами едва касаясь холодного пола избы, почти целиком вылез из окна. — Конечно, — лаконично пробухтел Ахерон и после короткой паузы заключил: — Еще как рад. — И я тоже, — губы Флегетона вытянулись в тонкую линию и поползли вверх. Он всегда, когда радовался, улыбался как-то не по-человечески, в переносном значении. — Самовар иди поставь, — кинул в сторону окна Ахерон и продолжил теребить корни. — Жарко! — отрицательно покачал головой Флегетон и улегся на подоконник. — Поставь-поставь. Хуже не будет. Флегетон вздохнул и исчез внутри избы. Там было темно и прохладно, неторопливо тикали часы с кукушкой — он сам пару лет назад притащил эту диковинку в дом. Никто из них вовсе не нуждался в напоминании о том, сколько сейчас времени — они обладали никогда не ошибающимися внутренними часами — но Флегетону нравилось то как они мерно постукивали и то как из них периодически выпрыгивала кукушка. Забавно. Что бы ни происходил на улице, маленькие, почти миниатюрные часики тикали себе и тикали, не замечая ничего вокруг. Флегетон поставил самовар, прошелся гребнем по волосам и снова высунулся в окно. Ему не хотелось выходить на улицу — там ему будет докучать палящий зной, совсем недавно сменивший ночную прохладу. — Слушай, душа моя, — Ахерон, не поднимая головы, обстругивал какую-то веточку — Ночью опять какая-то тварь пожаловала жрать мои травы? — Ну, может и пожаловала, — с плутовской улыбкой отозвался Флегетон. — Большая, косматая, вся в листьях. На тебя похожа. Из лесу видно кто-то. — И как же ты с ней изволил поступить? — Ахерон, не отрываясь от своего занятия, усмехнулся. Флегетон вместо ответа провел большим пальцем вдоль шеи и высунул язык. — Ничего, скоро уйдем, — Ахерон бросил обструганную веточку в корзину. — И никто ничего жрать не будет. Кроме нас, конечно. — Уйдем? — поднял бровь Флегетон. — Нечего здесь больше делать. Только этих дождемся, а там уж… — Надо тогда к боярину наведаться. — Да не надо, — Ахерон примял содержимое корзины смуглой, погрубевшей от постоянной работы рукой. — Обойдется. Хорош был боярин, на вид простак, а в душе хитряк. Сколько их уже нет? Месяц? — Не знаю, — честно признался Флегетон и задумался: — Не меньше. — Разделить нас удумал, а? Испужался боярин наш. Тебе так не кажется? Флегетон положил локти на подоконник и снова улегся. — Теперь кажется. Тебе помочь? — Нет, касатик. Ахерон любил возиться с кореньями, листочками и цветочками, очищать их от грязи и раскладывать потом по кучкам. Ему нравилось щупать еще теплые растения. Корни ему больше всего были по душе — они вчетвером сами как корни. Живут под землей, а на поверхности распустились чудными цветами. Ахерон слез со скамьи и приложил к земле широкую ладонь: — Лошадь идет. Близко-близко. Скоро будут. Ахерон оказался прав: спустя час послышалось громкое фырканье уставшей, приноровившейся к своим новым хозяевам лошади. Кобыла величаво вышла из-за деревьев и остановилась возле столба с нанизанным на него черепом. Коцит с ухмылкой свесился с лошади и постучал череп по лбу, будто проверял, жив тот или нет. Череп оказался мертвее мертвых. — Бедный Ярило! Где теперь твои шутки, твои ужимки? Где песни, молнии острот, от которых все пирующие хохотали до упаду? Кто сострит теперь над твоею же костяной улыбкой? — череп ничего не ответил, а Стикс бросил косой взгляд сначала на молчаливого собеседника, а потом на Коцита. Впрочем, череп совсем ненадолго отвлек их внимание — из избы выскочил Флегетон и бросился Коциту в объятия. От удара Стикс свалился с лошади, но его подхватил подоспевший Ахерон, сгребая длинные конечности в охапку и целуя в лоб. Кобыла, оторопев, взбрыкнула и сбросила Коцита с Флегетоном на сухую теплую траву. Осознав, что теперь она свободна и вольна идти, куда душе вздумается, лошадь тут же рванула в лес. Стикс вздохнул. Под громкий смех, доносящийся с травы, Ахерон утешающе погладил Стикса по волосам и понес в избу.