***
— Я слышал, у тебя сегодня день рождения, — сказал Цукишима, ожидая, пока Ямагучи введет pin-код своей кредитной карты. — Ты «слышал» это? От кого? — спросил Ямагучи с игривой улыбкой, взглянув на блондина. Автомат сообщил, что транзакция прошла успешно, и он вынул свою карту из считывающего устройства. — Куроо. Я думаю, он нашел тебя на Facebook, — это была ложь, потому что Цукишима знал, что Куроо нашел Ямагучи на Facebook. — Что ж, он не ошибся, — сказал Ямагучи и положил бутылку дешевого вина в свою сумку, скрестив руки на груди. — Однако он не отправил мне запрос в друзья. Как грубо. — Держу пари, он был бы рад получить от тебя запрос в друзья, — сказал Цукишима, запирая кассовый аппарат. Его смена закончилась, и он слышал, как его босс шуршит в подсобке, готовый взять на себя управление магазином до конца ночи. — Ты идешь домой? — Да, а что? — Не возражаешь, если я пройдусь с тобой?***
Во время короткой прогулки от круглосуточного магазина до их жилого комплекса Цукишима обнаружил, что у Ямагучи и Бокуто есть кое-что общее — отсутствие зонта. Независимо от того, как близко они шли друг к другу, одного зонта было недостаточно, чтобы накрыть их обоих. Их плечи постоянно соприкасались, а на ресницах Ямагучи висели капли дождя, которые блестели каждый раз, когда они проходили мимо уличного фонаря. По крайней мере, дождь был не таким сильным, как днем, и они не промокли полностью после прогулки. Ямагучи отпер входную дверь здания, и они ступили на темную лестницу. Цукишима успел закрыть свой зонтик, в то время как Ямагучи нашел выключатель и включил свет. Пальцы Цукишимы замерзли, и он был уверен, что скоро выпадет первый снег, как и предсказывал ранее Ямагучи. Неужели в ноябре всегда было так холодно? Они поднялись по лестнице, не говоря ни слова, Цукишима искал свои ключи, в то время как Ямагучи напевал таинственную песню, чтобы заполнить тишину. Цукишима все еще не мог сказать, слышал ли он где-то эту мелодию или нет, и это постепенно сводило его с ума. — Итак… Спасибо, что прогулялся со мной, — блондин нарушил молчание, когда они поднялись на третий этаж. Ямагучи одарил его счастливой улыбкой и покачал головой. — Спасибо, что поделился своим зонтиком, — рассмеялся он, и от этого звука в груди Цукишимы что-то загорелось. Было уже поздно, и пальцы Ямагучи почти посинели от холода, но на его губах все еще играла счастливая улыбка. Цукишима понятия не имел, как ему удавалось быть таким… жизнерадостным все время. — Есть какие-нибудь планы на ночь? — спросил Цукишима, направляясь отпирать дверь в свою квартиру. — Что ж, теперь у меня есть вино. Мне также нужно закончить анализ, и кто-то сказал, что сегодня по телевизору показывают старые фильмы ужасов, — Ямагучи задумался, постукивая себя по подбородку. — Это звучит как план. Спокойной ночи, я пола… — Цукишима, ты любишь вино?***
Когда из окон не лился дневной свет и в углу стояли только две стопки картонных коробок, а не груды их на полу, квартира Ямагучи выглядела по-другому. Цукишима сказал Ямагучи об этом, когда они сняли обувь и включили свет. — Я рад избавиться от этих чертовых коробок. Шое приходил сегодня ранее, чтобы забрать большинство из них. Мы должны были пойти куда-нибудь выпить сегодня вечером, но им все еще нужно освободить квартиру Кагеямы и все такое. Хотя он купил мне немного модного шампанского, так что я действительно не возражаю, — сказал Ямагучи, убирая свежекупленную бутылку вина в холодильник. На столе перед диваном лежала открытка ручной работы: старая фотография двух маленьких мальчиков — одного с огненно-оранжевыми волосами, а другого с веснушками по всему лицу — приклеенная к куску картона, и поверх нее огромными розовыми буквами было написано «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ». Цукишима поднял его и чуть не рассмеялся над его безвкусицей. — Это прекрасно, — сказал он, когда Ямагучи вернулся с кухни, неся два бокала, наполненных чем-то блестящим. Он положил очки на стол и, закатив глаза, включил телевизор. — Это ужасно. Я был таким уродливым ребенком, — простонал Ямагучи и прижал открытку к себе. Он мгновение изучал фотографию, и, несмотря на то, что назвал ее ужасной, на его губах появилась легкая улыбка. — Ты был милым, — пробормотал Цукишима. Он сел на диван и взял один из бокалов, быстро спрятав за ним свое лицо. Легкий румянец залил щеки Ямагучи, когда он потянулся за другим. — Я даже не помню, когда была сделана эта фотография. Нам не больше десяти, — сказал веснушчатый парень после минутного молчания. Он перевернул открытку, прочитал маленькое сообщение, которое Шое написал на ней, и положил обратно на стол. — Вы знаете друг друга с детства? — спросил Цукишима, не отрывая глаз от экрана телевизора. Он вспомнил, как Хината говорил что-то вроде того, что они дружат с Ямагучи более десяти лет, но его воспоминания о встрече с Хинатой были немного расплывчатыми. — Да, мы познакомились, когда нам было шесть или около того? Моим родителям приходилось много путешествовать из-за работы, когда я был ребенком, а семья Шое жила по соседству. Его семья для меня вроде как вторая. Я, наверное, ночевал в его комнате больше, чем в собственной, — рассмеялся Ямагучи, но в его голосе не было веселья. Когда Цукишима взглянул на парня рядом с ним, он на самом деле не выглядел грустным, а… серьезным. Родители Цукишимы всегда были рядом с ним, и он ценил свою семью превыше всего; он даже представить себе не мог, как тяжело, должно быть, было расти без родителей рядом. Он хотел что-то сказать, но момент закончился в мгновение ока, и довольно скоро Ямагучи вернулся к своему обычному, улыбающемуся виду.***
Фильм ужасов по телевизору был старым: это был один из тех, с почти веселыми спецэффектами и чрезмерно драматичной игрой актеров. Цукишима не был большим поклонником фильмов ужасов, обычно они были научно невозможны и даже не страшны, но он действительно наслаждался фильмом. Может быть, это было шампанское и дешевое вино, которое они пили, или, может быть, это был комментарий Ямагучи о том, что главный актер был плохим, а сюжет нелепым, но когда пошли финальные титры, Цукишима должен был признать, что ему было весело во время просмотра. За полтора часа они выпили почти две бутылки алкоголя, и хотя Цукишима хорошо переваривал алкоголь, он начал ощущать эффект. Он не нервничал так сильно рядом с Ямагучи, как раньше, он смеялся более открыто, и у него было это странное покалывание в кончиках пальцев. На самом деле это было довольно мило, особенно потому, что Ямагучи тоже был далеко не трезв. Ямагучи был одним из тех людей, с которыми становилось еще смешнее находиться рядом, когда они были пьяны. Цукишима наслаждался обществом Ямагучи даже без алкоголя, но он ничего не мог поделать, кроме как с благоговением смотреть, когда парень рядом с ним подробно объяснил, что даже такие фильмы, как эти, никогда не могли заставить его ненавидеть фильмы ужасов, его губы растянулись в мягкой улыбке, а глаза заблестели. Пряди волос продолжали выбиваться из хвоста и в конечном итоге обрамляли лицо, независимо от того, сколько раз он заправлял их за ухо или заново собирал в хвост. Он опустошил свой бокал и снова начал напевать песню, хотя на этот раз его мелодия была немного другой. По телевизору заиграл новый фильм — более новый, как заметил Цукишима, — когда Ямагучи повернулся к нему. — Ты когда-нибудь задумывался, какой была бы твоя жизнь сейчас, если бы ты сделал что-то по-другому в прошлом? Например, если бы ты жил где-нибудь в другом месте, когда был маленьким, или решил специализироваться на психологии, или научился играть на пианино? — Я действительно знаю, как играть на пианино. — Что? Не может быть! Ладно, ладно: если бы ты каждые выходные ходил на вечеринки и занимался незаконным дерьмом в старшей школе вместо того, чтобы играть на пианино. — Как ты узнал, что я начал играть в старшей школе? — спросил Цукишима с веселой улыбкой. Было почти невероятно, как кто-то мог так опьянеть от пары бокалов дорогого шампанского и плохого вина. — Ты сказал, что в старшей школе ты не состоял в клубе, который требовал командной работы, и если бы ты играл на пианино с детства, ты был бы частью Национального оркестра или чего-то в этом роде вместо того, чтобы специализироваться на физике, — объяснил Ямагучи, махнув рукой. — Однако я не понимаю, почему кто-то вообще хочет специализироваться на физике. — Что это значит? — хотел знать Цукишима, внутри него клокотал смех. Он ненавидел то, что не мог сдержать свои эмоции после выпивки, и как бы сильно он ни пытался сделать обиженное лицо, веселье в его глазах все портило. Ямагучи посмеялся над его усилиями, положив руку на плечо Цукишимы в качестве дополнительной поддержки, когда тот пытался отдышаться. — Люди, которые понимают физику, подобны… сверхлюдям. — Я польщен. — Ты такой и есть! Ты… милый. Ямагучи больше не улыбался, вместо этого выражение его лица было… изумленным? Он не насмехался над Цукишимой, но блондин не мог точно определить выражение, которое было у него на лице. Он почувствовал, как Ямагучи сжал его плечо, его рука внезапно стала намного тяжелее, чем раньше. — Да, ты милый. Действительно милый. Тебе кто-нибудь говорил об этом? — Ямагучи медленно моргнул, его глаза встретились с глазами Цукишимы. Ямагучи внезапно оказался так близко, что блондин мог сосчитать веснушки на его лице. — Нет, — прошептал Цукишима и, прежде чем его пьяный разум догнал его тело, прижался губами к губам Ямагучи. На самом деле это был не поцелуй. Это было больше похоже на один из тех маленьких поцелуев, которые ты получаешь, когда тебе говорят поцеловать кого-то во время игры в бутылочку в старшей школе. Легкое прикосновение к губам другого человека в течение двух секунд, прежде чем вы оба сядете обратно и посмеетесь со своими друзьями. Только на этот раз никто не смеялся, они не были в старшей школе, и хотя их губы больше не соприкасались, Цукишима чувствовал теплое дыхание Ямагучи на своих губах. Его разум работал так быстро, что мысли путались друг с другом, и все, что он мог слышать, было раздражающим белым шумом. Ямагучи уставился на него, на его лице появился румянец, и на этот раз Цукишима был уверен, что его взгляд был удивленным.***
В кафе было не так много народу, как опасался Цукишима. Было уже за полдень, и дождь наконец прекратился, уступив место слепящему солнцу и ледяному ветру. Цукишима считал, что ему повезло, что у него не было похмелья после прошлой ночи. Прошлая ночь была… хорошей. Он не ложился спать до трех часов ночи, веселился, пил и смотрел фильмы ужасов. Второй фильм был намного лучше первого, не страшный, но спецэффекты были впечатляющими. Ямагучи был слишком пьян, чтобы следить за сюжетом, но это не помешало ему прокомментировать, насколько плохи брови главной актрисы. Цукишима посмеялся над его замечанием и даже присоединился к нему, хотя он даже не обратил внимания на фильм. После поцелуя (хотя Цукишима постоянно напоминал себе, что прикосновение к чьим-то губам своими в течение двух секунд нельзя назвать «поцелуем») они просто смотрели друг на друга, казалось, часами. Затем Ямагучи медленно отполз на свою сторону дивана, застенчивая улыбка сопровождала румянец на его лице. — Это было… — Неожиданно, — закончил свое предложение Цукишима, заработав небольшой смешок от другого. После ужасного, неловкого молчания Ямагучи начал свой комментарий, и остаток ночи прошел гладко, как будто ничего необычного не произошло. Цукишима не был уверен, что он чувствовал по поводу так называемого поцелуя и как они справились с ситуацией. Они были пьяны, но определенно не настолько, чтобы воспоминание исчезло на следующее утро. Что Ямагучи думал о нем? Как он поведет себя с Цукишимой, когда они встретятся в следующий раз? Будет ли он вообще с ним еще разговаривать? Цукишима налил себе кофе и оглядел кафе в поисках свободных столиков. Здесь было немноголюдно, большинство посетителей составляли либо группы друзей, либо молодые пары. Он нашел свободный столик у окна и сел, достав свой телефон. Акитеру нигде не было видно, поэтому Цукишима убивал время, просматривая социальные сети. Он не выспался прошлой ночью, и на душе у него было тяжело, он вроде как просто хотел вернуться домой и проспать весь день напролет. Правда, ему нужно было закончить кучу универных работ, но у него всегда был завтрашний день. — Я же говорил тебе, что университет — это ад, — улыбка на лице Акитеру была такой же, как всегда — широкой, счастливой и заразительной. Он сел по другую сторону стола и сделал глоток своего кофе, внимательно изучая глазами своего младшего брата. — И тебе привет. — Ты выглядишь так, словно целую вечность плохо спал. — Может, так и есть, — сказал Цукишима и убрал телефон, счастливый, что наконец-то есть о чем подумать, кроме как о прошлой ночи. Акитеру рассмеялся, качая головой. Под его глазами тоже были круги, но в целом он определенно выглядел более живым, чем тот человек, которого Цукишима видел в зеркале ранее этим утром. — Как у тебя дела, Кей? — Хорошо. Универ сказывается на мне, мне нужно закончить около десяти миллионов заданий и проектов и… — Нет, я спросил, как у тебя дела. Ты не слишком суров к себе, не так ли? — самодовольного выражения на лице Акитеру было достаточно, чтобы сказать, что он все еще мог видеть своего брата насквозь. — Наверное, да. Я просто устал, беспокоиться не о чем, — вздохнул Цукишима, надеясь, что его слова прозвучали убедительно. — Но как насчет тебя? Ты сказал, что тебе нужно мне что-то сказать. Акитеру кивнул, и внезапно он стал крайне взволнованным. Он глубоко вздохнул, потянулся к карману своей куртки и вытащил маленькую черную коробочку. Он положил ее на стол между ними и уставился на нее. Цукишима последовал его примеру, не уверенный, что он должен был делать. Он взглянул на своего брата и медленно потянулся к коробке, поднял ее и открыл. — Боже, — он, очевидно, знал, что в коробочке было кольцо, но все равно был удивлен. Кольцо было простым, тонким ободком с драгоценным камнем, но тем не менее красивым. — Что ты об этом думаешь? — голос Акитеру был напряженным, и он грыз ногти — привычка, к которой он возвращался каждый раз, когда нервничал. — Это… ты собираешься сделать предложение Саки? — Таков план, да. Думаешь, это плохая идея? — Что? Нет! Это отличная новость, — удивленно сказал Цукишима. Он закрыл коробку и передал ее Акитеру, который быстро положил ее обратно в карман. На его губах появилась улыбка облегчения, когда он потянулся за своим кофе. — Через две недели у нее день рождения, и тогда я сделаю это. Она всегда мечтала о летней свадьбе, я надеюсь, мы найдем хорошее место для приема… если она скажет «да», конечно. — Ты о чем, конечно, она скажет «да». Вы были вместе, сколько, шесть лет? Я слышал о людях, которые обручались через месяц, — сказал Цукишима, все еще не совсем способный осознать тот факт, что его брат собирался жениться. — Ты рассказал маме и папе? — Нет. И я не буду, я думаю, я просто позвоню им, когда узнаю, что она скажет. — Но ты сказал мне. — Мне нужно было мнение кого-то, кто, как я знаю, скажет то, что думает, а не то, что я хочу услышать, — сказал Акитеру, смеясь над поднятыми бровями своего брата. — Ты всегда до боли честен, Кей, как в хорошем, так и в плохом. Я уважаю это. Между ними воцарилось уютное молчание, Цукишима обдумывал слова брата. У него была дурная привычка говорить именно то, что было у него на уме, но это не означало, что он сначала говорил, а думал потом. Акитеру, конечно, знал это и бесстыдно воспользовался этим. Акитеру знал его лучше, чем кто-либо, возможно, даже он сам, и Цукишима не был уверен, что ему комфортно с этим фактом. — Свадьба, хах, — Цукишима нарушил тишину шепотом. Он допил остатки кофе и негромко рассмеялся. — Знаешь, я действительно рад за тебя. — Она состоится, когда начнутся твои каникулы, так что мы посмотрим, как ты будешь счастлив, когда мама заставит тебя помогать со всеми приготовлениями, — ухмыльнулся Акитеру. Цукишима закатил глаза. — Я просто рад, что у тебя все начинает налаживаться, — сказал он. Они оба точно знали, что он имел в виду: Акитеру подал заявление в университет после окончания старшей школы только для того, чтобы через два года понять, что ненавидит свою специальность, на первом курсе университета он травмировался и был вынужден бросить волейбол, а год назад его лучший друг детства переехал из страны в поисках лучшей работы. Тем не менее Акитеру удалось получить работу, которая ему нравилась, он собирался жениться на любви всей своей жизни и никогда не переставал улыбаться. — Тогда как у тебя на личном? — Ты о чем? — О, ты знаешь, что-то происходит?.. — самодовольная улыбка, тон его голоса и то, как он подпер подбородок рукой, не были чем-то новым для Цукишимы — он сразу понял, на какую тему Акитеру хотел поговорить. — Пожалуйста, остановись до того, как начнешь, — сказал он со вздохом. Он определенно не собирался вести разговор о своей несуществующей личной жизни со своим братом на публике. — Ничего нет. Или есть? Цукишима не мог перестать мысленно возвращаться к прошлой ночи. Он все еще не знал, почему именно он подумал, что поцеловать Ямагучи было хорошей идеей — или почему это вообще было идеей с самого начала. Целоваться со своими друзьями в пьяном состоянии — это то, что некоторые люди делали, но Цукишима был не таким. Он не был по-настоящему импульсивным. Но в Ямагучи было что-то такое, что заставляло его чувствовать себя странно и вести себя по-другому. Когда Цукишима действительно размышлял об этом, он пришел к выводу, что у него были чувства к Ямагучи с самого первого дня. Тогда он этого не осознавал, но когда он впервые увидел другого парня в прачечной, что-то в Ямагучи привлекло его внимание. Он не был стереотипно хорош собой, но что-то в нем завораживало — может быть, это была его улыбка, или то, как он всегда расслаблял Цукишиму, или то, как длинные волосы, проколотые уши и веснушки выгодно выделяли его. Ямагучи заставлял его чувствовать себя хорошо, просто улыбнувшись и рассказав, как прошел его день. Цукишима знал, что именно по этой причине он сдерживал свои резкие возражения и порождал плохие, пьяные мысли о Ямагучи. Он также знал, что если он расскажет кому-нибудь об этих чувствах и причинах, они скажут ему, что они плохие. Акитеру поднял брови, изучая своего брата поверх края своей чашки. — Ты выглядишь так, будто тебе очень больно. — Я… Есть… Я думаю, кто-то есть. — Думаешь? — Это… сложно, — сказал Цукишима, беря пустую чашку, стоявшую перед ним, просто чтобы чем-то занять руки. — Почему? — Цукишима мог сказать, что Акитеру слишком наслаждался разговором, но он решил проигнорировать его. Акитеру любил подшучивать над ним, но в конце концов он был единственным человеком в жизни Цукишимы, которому он мог полностью доверять. — Мы просто… тусуемся, — брови Акитеру взлетели еще выше, заявление, что кто-то «просто тусуется» с Цукишимой Кеем, определенно, не был ежедневным явлением. — Это странно, потому что мы даже не знаем друг друга слишком долго. — Значит, она не посещает с тобой никаких занятий? Цукишима хотел закончить разговор здесь и сейчас. Он понятия не имел, как Акитеру отреагирует на тот факт, что его младший брат может увлечься другим парнем. Это было то, что они никогда не обсуждали, в основном потому, что в этом не было необходимости. Лично ему было все равно, кто с кем встречается и какого они пола, кроме Акитеру и остальных членов его семьи… это было просто то, что никогда не всплывало, и в тот момент Цукишима мог только желать этого. — Он. — А? — Я сказал «он». Он не посещает со мной никаких занятий, — Акитеру долго молча смотрел на него, а затем улыбнулся. — Расскажи мне что-нибудь о нем. — Значит, у тебя с этим нет проблем? — С чем? С твоей влюбленностью в парня? — Цукишима хотел сказать, что он бы не назвал это «влюбленностью» в Ямагучи, но промолчал, слегка кивнув. — Ну, это… не то, чего я ожидал. Но для меня это не имеет значения, на самом деле нет. Итак, какой он? — Акитеру ухмыльнулся, в его глазах появился возбужденный огонек. Цукишима закатил глаза, но на его губах появилась улыбка облегчения. — Он… милый. Он ничего не ждет от меня, как все остальные. С ним легко сосуществовать, и я не уверен, хочу ли я, чтобы наши отношения были чем-то иным, кроме дружеских, я просто хочу, чтобы он был рядом, — сказал Цукишима, удивленный тем, как много он выдал. Акитеру, однако, все еще улыбался. — Сосуществовать? Только ты мог использовать такое слово, — засмеялся он. — Хорошо, хочешь услышать, что я думаю? — Конечно. — Если он делает тебя счастливым, ты должен пойти на это, — сказал Акитеру с серьезным лицом. Цукишима нахмурился, не совсем уверенный, как ему следует воспринимать слова своего брата. Хотел ли он «пойти на это» и, возможно, разрушить великую дружбу? Он даже не знал, как Ямагучи относится к нему, и не был уверен, что хочет спрашивать. Будет ли достаточно просто находиться рядом с Ямагучи? И, вдобавок ко всему, сделал бы Ямагучи его счастливым и мог ли он сделать Ямагучи счастливым?