***
Альфонс Пруэтт находился в лазарете. Не из-за Гермионы. Наверное. Он находился в команде по квиддичу и получил травму во время матча. Совершенно не связанную с тем, что он ударился головой после того, как она ввела его в ступор. Неудачи на Защите случались регулярно, и лазарет хорошо укомплектован на случай несчастных случаев. Конечно, Мадам смогла привести его в форму для игры. А если бы и нет, она бы его не допустила к игре. Верно? Но это сороковые годы, и медимагия прошла долгий путь за пятьдесят с лишним лет… Гермиона принесла ему шоколадные конфеты, украденные у Инквуд на кухне, и виновато улыбнулась. Пруэтт просиял. Он был красив. Хорошо сложенный, с ямочками на щеках и зелеными, как морская пена, глазами. Ужасно. — Значит, это для меня? — он закинул одну в рот здоровой рукой. Другая его рука была перевязана и вправлена. Его друг, Колдер Колибири, тоже взял одну. Когда Гермиона вошла, он как раз жаловался на домашнее задание, закинув ноги на кровать. Это был долговязый гриффиндорец с Защиты, который улыбнулся ей, когда укладывал своего друга на носилки. — Меня грызет совесть, — сказала Гермиона, — поэтому прошу прощения за то, что произошло на Защите. Я… была не в лучшей форме. — Правда? — спросил Колибири. — Тогда что у тебя лучше всего получается? Сражайся на войне, — он махнул рукой в сторону окна. Пруэтт бросил на него раздраженный взгляд. — У тебя, должно быть, есть несколько козырей в рукаве. — Он хотел сказать тебе спасибо, — Пруэтт бросил ему в голову обертку. Колибири поймал ее, закатив глаза, и бросил в мусорное ведро. Действия были хорошо отработаны. Рутина. Парни расслаблены, чувствуя себя комфортно друг с другом. Хорошие друзья, которые хорошо знали друг друга. Знали привычки, причуды и настроения друг друга. Это стало болезненным напоминанием о том, чего у нее больше не было. И оставаться здесь, у постели больного уязвимого незнакомца, казалось вторжением во что-то личное. Мерлин знал, когда ей было больно, она не хотела, чтобы кто-то рядом воспользовался этим. — Ну, я просто хотела проверить, все ли с тобой в порядке, — она отступила на шаг к дверям, — после всего. И что ты не держишь на меня зла, — она улыбнулась, словно это была шутка. — Нет, нет, нет, — быстро сказал Пруэтт, выпрямившись в постели, — не бойся его. Колдер — задница. Ты можешь остаться. Как тебе Хогвартс? Какой твой любимый урок? Тебе нравится квиддич? Тебе нужен наставник для Трансфигурации? — Ты хочешь пойти… — начал Колибири, и Пруэтт наполовину соскочил с кровати, ударив его по голове. Колибири фыркнул, потер затылок и заткнулся. Гермиона задумчиво посмотрела на них. Прошло много времени с тех пор, когда к ней применяли такую… непринужденную дружелюбность. Слизеринцы все были колючими и резкими или хорошо зажатыми и сдержанными, и это только друг с другом. Ее они просто не подпускали к себе. А с Томом Реддлом было все совсем иначе. Ничего, кроме игр разума, двуличия и отчаянного хватания за крохи. А раньше… ну, Невилл пытался убить ее, когда они разговаривали в последний раз. Луна — нет. Джинни решила остаться Возвышенной даже после… всего. Всегда гребаная и обузданная, идеальная Бледная Лошадь. Аберфорт был брюзгой. Сангвини был деловым человеком. Макгонагалл превратилась в дерево. Драко… Рон… Г… Это было совсем недавно. Эти двое вели какой-то негласный разговор. Со взглядами, проблесками и дразнящими глазами. У нее было искушение проникнуть в их разум и выяснить, что именно, но между ними не было враждебности. Или по отношению к ней. Такого рода вторжение было бы излишним. И она испытала трогательное облегчение от того, что не было никаких вопросов о войне. Она могла говорить о своих симпатиях и антипатиях. Они у нее были, верно? — Хогвартс… не то, что я ожидала, но мне нравится История, — искренне сказала Гермиона. В основном потому, что из всех ее предметов этот был самым непохожим на другие. Большая часть современной истории сосредоточена на войне Грин-де-Вальда. Здесь у них не было ретроспективы. — Нет, я не очень люблю квиддич, — сказала она. Лицо Пруэтта вытянулось. — И мне не нужен другой наставник, но спасибо, — лицо Пруэтта вытянулось еще больше. Он напомнил ей Рона. Она знала, что Пруэтты и Уизли были родственниками. Но из всех возможных вещей, которые передавались поколениями, у них было, как ни смешно, лицо разочарования. Это не разрывало ей сердце, как это происходило со многими ее воспоминаниями о нем. Это просто мило. — О… э-э-э, — Пруэтт возился со своим одеялом, — кто твой наставник? Я действительно хорош в Трансфигурации. Она знала. Почувствовала это в его магии, когда он атаковал ее. Ей не нужен был наставник по Трансфигурации, но помощь в Прорицаниях ей бы не помешала. — Том Реддл, — беспечно сказала она. Их лица застыли в шоке. — Вы его знаете? — Ох, — недовольно сказал Пруэтт. — Ох? — весело сказал Колибири. Гермиона восприняла это как «да». — Он странный, не так ли? Что ты знаешь о… — Брат! Двери в лазарет с грохотом распахнулись. Громко. Магия Гермионы взвилась, чтобы нанести удар, но она держала ее на привязи внутри себя. Она уже совершила достаточно ошибок, и ей не нужно добавлять несчастные случаи в список. Вошел высокий парень, поразительно похожий чертами лица на Альфонса Пруэтта. У него была солнечная улыбка, ямочки на щеках и мускулистые плечи. Единственная разница заключалась в том, что у новоприбывшего более рыжие волосы. Он вошел легко, мягко улыбаясь. И Лукреция Блэк. С достаточно острой враждебностью, чтобы утопить все Больничное крыло. Колдер напрягся. Альфонс напрягся. Гермиона напряглась и сунула руку в карман, слегка придерживая палочку. — Брат, — процедил Альфонс сквозь стальную улыбку. Гермиона подавила стон. Это была семейная драма, не так ли? Она задалась вопросом: как тонко она могла бы сломать защиту Хогвартса и бесшумно аппарировать отсюда. Сделать что-нибудь невозможное, чтобы избежать легкой неловкости. Реддл был бы горд. — Что-ж, было приятно поболтать с вами, — быстро сказала она и повернулась, чтобы уйти. Вновь прибывший остановил ее с такой же стальной улыбкой. — Здравствуй, я не думаю, что мы раньше встречались, — он слегка поклонился. — Вы новая ученица по обмену? Из Франции? Та, которая сражалась с самим Грин-де-Вальдом, с разной бандой неудачников и маховиком временем? — Что? Она, вероятно, на самом деле не смогла бы разрушить защиту Хогвартса, но, возможно, если бы она использовала какую-нибудь нить, немного крови, немного яда, она смогла бы сделать достаточную трещину, чтобы проскользнуть. — Я Игнатиус Пруэтт, — он протянул руку. — Рад познакомиться с вами. — Э-э-э… Аналогично, — сказала Гермиона, поздоровавшись и… Игнатиус поцеловал ей руку. По-джентльменски поднес ее слишком тонкие пальцы к своим губам и подмигнул. — Мисс Грейнджер, верно? — сказал он с ослепительной улыбкой. — Не обращайте внимания на то, что сказал мой дорогой младший брат… — Я ничего не говорил… — …у него есть привычка быть немного несносным. — Хорош-о, — медленно произнесла Гермиона. Защита от аппарации хитрая, но не самая старая. Она могла бы протиснуться между трещинами, если бы была достаточно быстрой. Может быть. Она никогда не делала этого раньше. У нее никогда не было для этого причин. Семейная драма была отличным мотиватором. — Не смущай ее, дорогой, — легко сказала Лукреция, нежно проведя рукой вверх и вниз по его руке. У нее были ухоженные пальцы с длинными ногтями. — Она все еще осваивается. — Конечно, конечно. Мне просто было любопытно, вот и все, — он улыбнулся Лукреции, похлопав ее по руке. — Лучше, чтобы она быстро приспособилась, хм-м? Чтобы нашла опору в нужном месте. Альфонс побагровел от злости и ярости, сжав руки так, что побелели костяшки пальцев. Он открыл рот, чтобы выплюнуть что-то, вероятно, очень невежливое… Рука Колибири опустилась на руку Альфонса. — Да. Конечно, ага. Как скажешь, Игги. Игнатиус прищурил глаза, усмехнувшись. — Да. Как я скажу, мистер Колибири. Не могли бы вы выйти на минутку? Мне нужно поговорить с братом о семейных делах. На челюсти Колибири дрогнул мускул. Его кулак сжался. У него был такой злой взгляд. — Что-ж, было приятно познакомиться со всеми вами! — раздраженно объявила Гермиона. Все повернулись к ней. Она не умела снимать напряжение, но все лучше, чем позволить вспыхнуть драке в лазарете. — Но, если вы меня извините, мне сейчас нужно идти на кухню. Чтобы научиться варить суп? Кажется. Или испечь что-нибудь. Я не так долго болтала с Инквуд. Говоря это, она не так уж незаметно попятилась. Что бы это ни было… Это не то, в чем ей нужно участвовать. Все это срабатывало раньше, в другой жизни, значит сработает и снова. Лукреция Блэк проводила ее взглядом, когда она уходила. Гермиона прошла мимо Гринграсс и Ионы Нерис по пути к выходу. Они сидели на скамейке за дверью лазарета. Обе, казалось, читали книгу, склонив головы друг к другу, но ни одна из них не двигалась. И на лице Гринграсс был отпечаток руки. Красный, с царапинами от длинных ногтей, резко контрастирующий с ее викторианской бледностью, непринужденными темными кудрями и лицом в форме сердца. Хм. Гермиона остановилась. Она так и сделала. Она остановилась и задумалась о том, что это значит. Что, черт возьми, происходит с Пруэттами, Блэками, Гринграссами и этими ужасными, чистокровными, политиканствующими детьми, играющими за власть в разгар войны. Войны, которая опалит землю и заложит основу для более темной. А потом — самой темной. А потом наступит конец света. Потому что на самом деле ничто не заканчивается, не так ли? Кем были эти люди на самом деле? Эти дети остались одни, в то время как их родители ушли сражаться и умирать. Сколько из них уехали летом, только чтобы когда-нибудь в течение года получить сову с холодным письмом, в котором будет говориться, что их миру пришел конец, и все равно им придется остаться здесь, потому что Хогвартс — самое безопасное место, где вы можете находиться прямо сейчас, похороны состоялись на прошлой неделе, и вы можете посетить могилу на каникулах. Что станет с человеком. Она знала. Это то, что случилось с Гарри. Снова и снова. Мертвые родители, мертвая семья, мертвые наставники, мертвые друзья, смерть, смерть, смерть, смерть, смерть, смерть, смерть, Сме… Она здесь не для этого. Она здесь, чтобы забрать камень. Кольцо. Тома Реддла. И какое ему до этого дело? Он питался ими. Он наслаждался ими. Он восстал над ними. Взял этих людей, этих детей, и держал их у огня, пока они не обуглились, не сгорели или не закалились. Идеальный тигель. Там были только боль и страдание. А здесь я предложу вам утешение и силу, чтобы взять все, что вы захотите. И в качестве теста, когда ваш мир порушится вокруг вас, насколько хорошо вы сможете выполнять приказы? Насколько хорошо вы сможете следовать за своим хозяином? Итак, она это поняла. Как он это делал. Как он превращал своих любимцев — тех, кто выжил, закаленных, — в оружие, в солдат, в фигуры, чтобы ловко играть ими на шахматной доске. Половина работы за него уже сделана. Людей нужно сломать, чтобы укрепить, и это то, в чем война была лучшая. В ломании людей. Марджори Гринграсс — младшая из четырех, не имела большого значения, но хотела бы, чтобы ей оказали услугу. Хулиганка и сторонница чистоты крови. Симпатичная девушка из списка Священных Двадцати Восьми. Сидела со своей подругой, скрючившись за книгой, с отпечатком руки на лице, который она не могла исцелить. Она шмыгнула носом, аккуратно вытерев его. Действительно, змеиное гнездо. Это не то, во что ей следовало ввязываться. Гермиона развернулась на каблуках и все равно направилась к ним. Гринграсс подняла голову, насмешливо посмотрев на Гермиону. Ее глаза были красными. — Чего ты хочешь, грязная гребанная грязнокровка… — Обленио, — она продемонстрировала движение палочки. — Если небольшой синяк не заживет с помощью Эпискей, попробуй это. — Мне не нужна твоя сточная магия… Нерис вытащила свою палочку. — Обленио. Красный отпечаток поблек, и кожа Гринграсс снова стала фарфоровой. Гринграсс искоса взглянула на Нерис. Та оглянулась, и не раскаиваясь, пожала плечами, а потом наклонилась, пробормотав что-то на ухо, что Гермиона не услышала, так как находилась далеко. — Ты будешь мстить? — прямо спросила Гермиона. Да, змеям нравилось скользить, но лучше всего четко расставлять цели. — Угрозы и пытки, чтобы та, кто оставила отпечаток на твоей щеке, больше так не делала? — Ты просто самая тупая гребанная грязнокровка, не так ли? — Гринграсс хлестнула ее таким ядом, что Гермиона подумала, что она могла быть здешним василиском. — Э-э… Извини? — Гермиона растерянно спросила. — Ты не будешь мстить? — Нам не нужна твоя помощь, грязнокровка, — упрямо сказала Нерис, махнув рукой в сторону коридора. — Беги дальше. Гермиона закатила глаза. Конечно. — Вам нужна была моя помощь для исцеления, — проворчала она и ушла. Она очистила свою совесть. Она помогла. Они не были целью. Это не входило в план. Ей не нужно вмешиваться во всю эту чертову чушь о политике чистокровного факультета, которая здесь происходила. Были более важные вещи, о которых стоило беспокоиться. Добыча камня, добыча мантии. Хотя Лукреция Блэк… Позже. Сегодня она занята. Нужно продолжать двигаться.***
Годрикова Впадина на самом деле была довольно маленькой для смешанной волшебной деревни. С интеграцией магглов и волшебников она могла бы поддерживать более надежные и нишевые магазины, но в ней были только почта, какая-то церковь, бакалейная лавка и магазин на углу. В конце переулка был крошечный паб под названием «Злая Ведьма», плохо зачарованный, но в остальном деревню окружала минимальная магия. Странно для места рождения Основателя. Она задалась вопросом: все ли они такие скромные? Дом Поттеров был двухэтажным, с простыми синими ставнями, красной дверью и густым темно-зеленым плющом, ползущим по боковой стороне. Перед домом был сад. Помидоры, капуста и тыквы. Баклажаны. Сезон сбора давно прошел, но они выглядели совершенно спелыми, готовыми к приготовлению и употреблению. Гермиона пообедала несколько часов назад, поздним днем и ранним вечером, но у нее заурчало в животе. Она тихо сидела на скамейке через дорогу, читая книгу о фамильярах. Птицы не так уж сильно отличались от кошек, когда дело касалось общения именно с фамильярами. Ей просто нужно предоставить ему доступ к своей магии, и он будет готов помочь. Чем больше магии она даст, чем щедрее она станет и чем сильнее, умнее, лучше сама Гермиона, тем ярче становится и фамильяр. Они должны стать партнерами. Отражениями друг друга. Они предназначены для того, чтобы расти вместе с ведьмой или волшебником. Некоторые даже получали более длительную продолжительность жизни с особенно щедрыми ведьмами. И чем дольше они жили, тем умнее становились… Из дома выбежал мальчик. Похожий на Гарри. Гермиона вздрогнула. Он был похож на того Гарри, которого она впервые встретила. Яркоглазый, со спутанными темными волосами и большим количеством беспокойной энергии, бурлящей прямо под кожей. Гермиона закрыла глаза от боли. Закрыла глаза, чтобы не захлебнуться. Закрыла ту часть себя, испытывающую пустоту от этого зрелища. За стеной утеса и окклюменцией, выкованной и закаленной. Она дышала медленно, тихо и спокойно. Это было намного хуже, чем встреча с Дамблдором. По крайней мере, он был убит в бою. По крайней мере, у него хватило порядочности умереть за свои мечты. Это было ошибкой. Она окликнула его. Взмахнула рукой и: — Мальчик! Он дернул головой, зубасто улыбнувшись, и быстро направился к ней. — Здравствуйте, мисс! — сказал он. — Вы новая соседка? — Нет, я просто здесь в гостях у старого друга… — Чарлус Теренс Поттер! Немедленно возвращайся сюда! Он пригнулся, юркнув в кусты рядом с ней. Из дома Поттеров вышла дама. Краснолицая и пыхтящая, с белыми от муки руками на темно-зеленом фартуке, дико озираясь по сторонам. — Это ты? — Гермиона уже знала ответ, но все равно посчитала вежливым спросить. — Э-э… нет! — прошептал он. — Я… Ч… Честер! — Конечно, — сказала Гермиона. Женщина достала свою палочку и начала произносить заклинание. — Она тебя поймает. С таким же успехом ты мог бы встретиться лицом к лицу со своей мамой. — Это не моя мама! Это мама Кэтти. — Конечно, — вздохнула она. Это еще одна семейная драма? Гермиона не думала, что с Поттерами будет так же утомительно иметь дело, как с чистокровными. О них почти не было информации. Ныне здравствующий глава рода Генри Поттер был уволен из Визенгамота. Флимонту сейчас должно быть около тридцати, и он уже начал строить свою компанию. Чарлус был его младшим сводным братом. Она не помнила никакую Кэтти… Волшебная палочка леди засветилась, и она повернула голову к Гермионе. Гермиона добродушно помахала рукой и кивнула на куст, и дама на мгновение расслабилась, благодарно, слегка смущенно улыбнулась Гермионе, а после направилась к ней. Как бы она ни ненавидела быть маленькой крысой, Чарлус не собирался помогать ей попасть в дом Поттеров. — Спасибо, дорогая, — сказала она, вытаскивая мальчика из куста. — Надеюсь, он тебя не побеспокоил. Чарлус! О чем ты только думал? Чарлус надул губы. — Он в порядке, — сказала Гермиона. — Будь осторожен с палочкой, хорошо? — Гермиона указала: — Вокруг есть магглы. — Ну, не беспокойтесь, — махнула рукой дама. — Министерство сейчас слишком занято, чтобы беспокоиться о штрафе отставному члену, — она мягко оглядела Гермиону с ног до головы, окидывая взглядом ее простое платье и худощавое лицо. — Значит, вы новая соседка? Приятно наконец-то познакомиться с вами. Юфимия Поттер, — она протянула руку. Гермиона пожала ее. Она была очень благодарна, что обошлось без реверансов. — Она не новая соседка, — услужливо подсказал Чарлус. Юфимия закатила глаза. — О, ты еще и разговариваешь, маленький вор? Чарлус захлопнул рот. — Спасибо, что поймали его…? — Гермиона, — она убрала свою книгу, — Гермиона Грейнджер. Я пришла, чтобы встретиться с одним старым другом на… м-м… ужине. Ах, мы… немного поссорились, — Гермиона оглядела квартал, словно размышляя о воображаемой ссоре, затем вернулась к Чарлусу и мягко улыбнулась. Она не умела лгать, но умела достаточно хорошо манипулировать ситуацией, человеком, другом. Это было уже даже не так больно. — Я просто рада, что он… вышвырнул меня вовремя, чтобы поймать тебя. Не уходи без присмотра, — Гермиона погрозила пальцем. Чарлус скрестил руки на груди и каким-то образом умудрился надуться еще больше. Талантливый мальчик. Юфимия слегка нахмурилась, озабоченно нахмурив брови. — Не обращай внимания на старину Бенни, — сказала она. Гермиона кивнула, успокоенная, как будто знала, кто это был. Во всех маленьких городках существовали ворчуны. Просто нужно вложить эту идею в голову человека. Тогда Юфимия тепло и широко улыбнулась, с яркими глазами, выглядя настоящим членом семьи Поттеров. Гермиона не заплакала. — Он — жалкое зрелище, и не знает хорошей компании. Значит, вы не поужинали? Я только что закончила готовить курицу. Ее более чем достаточно для еще одной тарелки. — Все в порядке. Я… э-э… не… э-э… голодна. Спасибо, — Гермиона натянуто улыбнулась. Ложь оказалась плохой. Юфимия была матерью. Гермиона выглядела голодным человеком. И это все, что потребовалось. Снисходительная улыбка и вежливый знак Гермионе присоединиться к ним, — и Гермиона оказалась на территории, а после — в доме Поттеров. На мгновение Гермиона обиделась на нее. На ее легкое доверие, приглашение незнакомки на ужин в разгар войны. Даже если Гермиона выглядела голодной, замерзшей и одинокой, ей нельзя доверять. Но это вскоре прошло. Даже не переросло в жестокость. Знакомство состоялось быстро. Сначала с ее мужем Флимонтом, а затем с тестем Генри и его женой Лайлой — женщиной, которая выглядела вдвое моложе его, но весело улыбнулась, когда Чарлус прибежал, раздраженный тем, как несправедлива тетя Юфимия, и почему он не мог перекусить перед ужином, и во всем была виновата Кэтти, потому что она посмела предложить ему деньги, а он, конечно, не собирался отказываться, и как он должен был знать, что кошка была там, и… Все это было очень просто. Кэтти оказалась Кэтрин — девочкой такого же возраста, что и Чарлус. Дочь Флимонта и Юфимии, которой не больше одиннадцати. Тихая и прячущаяся за юбкой своей матери. Сначала Гермиона была удивлена. Из того, что она знала, у Поттеров не было детей до Джеймса, но иногда записи терялись… и существовали другие причины, по которым ребенок мог не захотеть, чтобы его помнили… Шла война… Гермиона перестала думать об этом. Она здесь не просто так. Если она получит Мантию, то потом сможет попытаться спасти жизнь Кэтрин Поттер. Это было немного кривое семейное древо, но их улыбки были теплыми, а позы расслабленными, и в этом доме витала магия любви, такая же сильная, как и в Норе. От этого у Гермионы зачесалась кожа. Это было давно. Но Гермиона улыбнулась, поблагодарив их, и довольно быстро освоила рутину вежливой гостьи. Попросила провести экскурсию. Она знала, что Мантия находилась здесь. От Певереллов до Поттеров, от Джеймса до Гарри. И так далее, и тому подобное. Если бы она принадлежала ей, она бы хранила его в Гринготтсе под тысячей тонн земли и гоблинской стали. Но Поттеры были другими. Они хранили ее у себя дома. Защита вокруг дома хороша, но не настолько. Фиделиус не будет создан еще в течение десятилетий. Любой, у кого хватило бы ума и умения, мог взломать защиту, убить семью и украсть один из самых мощных артефактов в мире. Здесь шла кровавая война! Против одержимого Дарами! Конечно, теперь они могли знать, что их мантия-невидимка являлась Мантией-Невидимкой, но это не означало, что они находились в безопасности. И они просто… блядь, пропустили ее через дверь! Гермионе хотелось закричать. Вместо этого она улыбнулась, украдкой оглядев дом. Два этажа. Три спальни. Две ванны. Подвал. Кухня. Нелепое количество мягкой мебели. Смехотворное количество подушек. Столы, покрытые скатертями. И ковер, ковер, ковер. Ни единого кусочка твердой древесины не было видно. Она хотела снять туфли, но Поттеры не сняли своих, поэтому она осталась в обуви. Гермиона чувствовала себя не в своей тарелке. Пятно на совершенно дружелюбной семье. Резко выступающая аберрация, которой здесь не место. Казалось, никто больше не замечал, как натянута ее улыбка, как порывисто она двигалась. Не было ни долгих взглядов, ни жалости, ни неловких взглядов. Никто здесь не был таким проницательным, как Реддл. Было только тепло и немного дерзкие насмешки в ее сторону, чтобы она съела больше. Это похоже на Нору. Это похоже на ночи в Гриммо. Она чувствовала себя как дома. Гермионе хотелось вырвать. Она этого не сделала. Не хотела, чтобы хорошая еда пропала даром. Она ела, и ела еще. Потому что ей действительно нужно больше есть. Если она когда-нибудь будет в бегах, ей понадобится что-нибудь припасенное. Она не слышала, о чем говорили люди. Вокруг нее шел разговор, в котором участвовала Гермиона. Но ей казалось, что она смотрела пьесу на сцене. Или на актеров со сценарием. Строки прочитывались с усердием и энергией, но без понимания. Это то, за чем она наблюдала, а не участвовала. Она сидела на стуле, на публике, наблюдая за игрой Гермионы Грейнджер. Где-то далеко Гермиона поняла, что отделялась. Скольжение за отвесной скалой окклюменции и выполнение отряхивающих движений «семьи». Она хороша в этих движениях, так же практична, как и в любом движении палочкой. Она знала, как должна выглядеть семья и как должна себя чувствовать. Каким должен быть мир. Не исказившимся и не превратившимся во что-то болезненно ослепляющее. У нее это хорошо получалось. Шутка, подмигивание, смех и кивок. Она в порядке. Ужин закончился. Десерт съеден. Она не почувствовала его вкуса. Десерт закончился. Чай выпит. Она не почувствовала его вкуса. Она предложила помочь прибраться, как и положено любому семейному гостю. Это была ее ошибка. Ей следовало уйти до того, как она предложила свою помощь. Юфимия хмыкнула, сказав «нет», и заставила еду исчезнуть. Совершенно хорошую еду, которую можно было оставить на потом, или компостировать, или сохранить как чертовы объедки. Но они были волшебниками, и что хорошего они могли сделать для подготовки к будущему. Магия была легкой и легкодоступной. Если бы они хотели есть одну и ту же еду два дня подряд, для этого не потребовалось бы ничего, кроме щелчка пальцев. Вместо этого совершенно съедобная пища превратилась в ничто, в небытие, исчезла. И Гермиона поняла, в чем была ее проблема. Почему она не могла остаться в этой очень милой семье. Она ненавидела их. Она. Ненавидела. Их. Ненависть. Вязкая. Черная. И липкая, как смола. Она ненавидела. И даже не могла винить в этом какую-либо темную магию, заражающую ее, или какое-либо существо внутри нее. Эта ненависть родилась исключительно от Гермионы Грейнджер. Рожденная от слишком многих ночей голода. Рожденная от человека, который слишком много знал о войне, и от этих людей, которые знали слишком мало. От маленькой девочки, полной надежды, которая танцевала по мелким ступенькам, шаг за шагом, теряя себя, пока не добралась до дна, и единственное, что осталось, — это темная пустая комната. В подвале… Ее звали Гермиона Грейнджер. С ней не все в порядке. Она собиралась кого-нибудь убить. Ее руки дрожали. Ее чайная кружка звякнула о блюдце. У нее потекли слюнки. Она хотела вернуться к жестоким играм во власть чистокровных и слизеринцев. К Тому Реддлу. По крайней мере, там ее беспокойство оправданно. По крайней мере, там, ее желание связано с тем, что они были такими же мерзкими, как и она. По крайней мере, здесь она не собиралась, блядь, убивать кого-то в их собственном прекрасном доме. Что, черт возьми, с ней не так. Она ушла с натянутой улыбкой и шумом в ушах, не зная, попрощались ли они вообще. Она ничего не слышала. Она вышла через задний двор, через лужайку с их ужасным несезонным садом. Потому что они волшебники и им плевать на все, верно? Если ты мог согнуть, сломать и сжечь законы реальности, тогда ты должен это сделать, иначе это — не магия. Ей хотелось разорвать каждого из них на куски. Взять растения и посмотреть, как им нравится тратить пищу впустую. На самом деле она не стала бы тратить еду впустую. Она бы просто запугала. Что-то не так. С ней не все в порядке. Слишком много трещин. Это не имело смысла. В прошлый раз она так хорошо переделала себя. У нее должны были быть месяцы, прежде чем все стало бы настолько плохо. Это из-за того, что ее так назвали? Из-за имени? В том, что она оказалась в доме Поттеров? Из-за того, что она рядом с его семьей? Может, она просто слишком много играла с Томом Реддлом и теперь не могла справиться с тем, кто в дюйме от того, чтобы убить ее? Он был ближе всего к тому, чтобы она смогла прикоснуться к апокалипсису. Существовало нехорошее ощущение, что она находила в нем утешение. Или с ней просто что-то не так. Принципиально. Темная до мозга костей. И именно такой была сейчас жизнь. Ей нужна змея в голове или вспышка жестокости, чтобы успокоиться, но в ее голове спокойно, и в ее голове кричали, и ее голова была скорее разбита на осколки, чем цела. Длинный белый шрам поперек ее груди начал болеть. Скоро он начнет кровоточить. Испортив ей платье. Какой позор. Оно стало бы очень красивым. Самый темный оттенок красного, как гнилое яблоко, которое испортило бы все остальное. Гермиона споткнулась о дверь подвала. Она спохватилась, прежде чем чуть не выбила себе зубы. Щепка дерева задела ее ладонь, и она почувствовала магию под своими руками. Ох. И с хлопком звук вернулся в мир. — Ох! С тобой все в порядке, Гермиона, дорогая? — произнесла Юфимия, подходя к ней. Верно, Гермиону выводили после того, как она подавила приступ паники. Дерево гудело, и эти нити ее магии потянулись к нему. Поймали что-то, зацепляясь. А потом вытащили. Это не больно. Это был всего лишь лёгкий ветерок. Легкая струйка пробежала по плечам, другая пересекла линию груди, когда ее магия откликнулась… — Не называй меня так, — огрызнулась она. Брови Юфимии поползли вверх. Гермиона вздохнула. Проглотила. Это сороковые годы. Помни о манерах. Реддл был бы горд. — Я… я в порядке. Спасибо. Должно быть, споткнулась, — она посмотрела на дверь в подвал. Ох. Вот почему она так не в духе. Мантия здесь. И она тоже. И их тянуло друг к другу. Что-ж, это тяготило ее. Мантия цела, а она — нет. В перетягивании каната она разматывалась быстрее, чем вязаный свитер с натянутой нитью. Блядь. Это может быть проблемой. — Извини за это, — сказала Юфимия и помогла ей подняться, отряхнув платье и поправив чулки. По ним пробежала стрелка. Снова. — Старый подвал заколдован и спрятан. — Верно. Гермиона не думала, что Мантия так отреагирует на нее, попробовав расколоть ее по швам. Она даже распознала магию, заключенную в Гермионе. Но, конечно, это было бы так. Судьба любила свою иронию. Последняя, кого уничтожили, первая, кого нашли, и все равно всегда, всегда вне досягаемости. Мантия-невидимка. Она прямо там, черт возьми. Под ее туфлями. И если она открыла бы дверь, Гермиона почти уверена, что она убила бы ее. Ей нужно уйти. Прежде чем она полностью размотает ее. Даже сейчас, зная, что происходит, она чувствовала, что снова начинала тонуть. Мягко и уверенно отодвинулась, а затем скрылась за окклюменцией, чтобы защитить самые жизненно важные части ее разума. Ей нужно уйти. — Генри случайно проклял его давным-давно и забыл контрзаклятие, и это было либо иллюзией, либо маггловским… — Спасибо, миссис Поттер! Было приятно познакомиться с вами и вашей семьей. Увидимся позже. Гермиона покинула Годрикову Впадину.***
Она не начала плакать, пока не оказалась на полпути по скрытому туннелю обратно в Хогвартс. Одинокая и холодная в черном подземелье. Пахло землей, сыростью и корнями. Это не самое худшее место для ее нервного срыва. Рыдала бы в темноте, похороненная заживо и захлебывающаяся собственной слюной. Могла бы кричать так громко, как захотела бы, чтобы ее легкие покраснели, а горло начало кровоточить. Никто не услышал бы ее под землей. Под грязью. Это было бы не в первый раз. Она этого не сделала. Она продолжала идти, держа рот на замке. Она тихо плакала в темноте, опираясь одной рукой о земляную стену, чтобы направлять себя. Другую плотно прижала ко рту, заставляя себя молчать. И когда она вышла, слава одноглазой ведьме, гребанным звездам, солнцу и Богам вверху и внизу, Тома Реддла там не оказалось. Гермиона вышла на улицу, потому что если ей придется идти в общежитие Слизерина под этой водой, она сама разобьет стекло и утопит всех в их чертовых постелях. Она вышла на подвесной мост, свесила ноги над воздухом, над пропастью, над озером. Она не под землей. Она на воздухе. От этого ей не стало легче. Но и хуже ей от этого не стало. И иногда этого достаточно. Лесной пожар не изменился. Столб огня непрерывно извергался из леса, не расширяясь и не сокращаясь. Вечное, бесконечное, неугасимо пламя. Это действительно был приличный ночник. Он окрашивал темноту в оттенки красного вместо оттенков черного. Она могла различить рябь кальмара в воде внизу. Ей хотелось, чтобы огонь не затмевал звезды. Она предпочла бы увидеть их вместо этого. Они бы не изменились. Она задалась вопросом: что стало причиной этого? Что удерживало его внутри? Что делало его больше красным, чем оранжевым? Обычный огонь так не выглядел. Но обычный огонь и выгорал сам по себе. Она перевернула головоломку в своей голове, немного успокоившись. Перестала плакать. Ее шрамы перестали угрожать кровоточить. Рядом с ее коленом лежал небольшой камень. Вероятно, от обуви кого-то, идущего из леса. Он выглядел острым, и вполне мог разорвать ее пищевод, желудок, кишечник, если она его съела бы. Она перекатила его между пальцами, отделала мрамором с помощью магии, чтобы он превратился в камешек. Он все еще был шершавым на ее большом пальце. Снова свернула его. И еще раз. Пока он не стал гладким, как стекло. Она обладала невероятной ловкостью. Могла полировать и разглаживать что-то, пока не увидит свое искаженное отражение в черном мраморе. Огонь уничтожал мир, все было залито красным светом. Ее волосы, лицо. Ее глаза. Она не голодная. Она съела теплую курицу, картофельное пюре с чесноком, цветную капусту, лук и зеленую фасоль. Острый салат с уксусом и хрустящие гренки. Она не голодная. Гермиона не стала есть камень. Она бросила его обратно и вместо этого подумала о камине. А потом раздался стук ботинок по дереву, и Том Реддл оказался рядом, потому что он никогда не смягчал свои ботинки. По какой причине он должен это делать? И как, черт возьми, он продолжал ее находить? Заклинание из пустого класса не было заклинанием слежения. Оно не задержалось на ней, а испарилось через секунду после отвержения. Что это было? — Мисс Грейнджер, — странно сказал Реддл. В его голосе прозвучало легкое раздражение. В его голосе никогда не было резкости. Его холодность под контролем, даже когда она сняла маску. Но это не так. Он, должно быть, близок к истерике, — уже прошел комендантский час. Это… — Я не в настроении играть, Реддл, — Гермионе было все равно. Она смотрела на огонь. С каждым язычком пламени охранные щиты меняли цвет с морского на черно-синий. — Я тоже, — огрызнулся он на нее. Он в настроении, не так ли? — Но комендантский час — это не игра, мисс Грейнджер. Идет война и… — Всегда идет гребанная война. По крайней мере, огонь новый. — Прервите меня еще раз, мисс Грейнджер, и я… Три фразы. Три прерывания сломали его достаточно, чтобы этот ледяной, топящий голос вернулся. И ее лицо ударилось о лед, треснуло, и она почувствовала, как холодные железные руки начали тащить ее под воду зимой. Это освежало. Она попыталась в четвертый раз. — Пожалуйста, скажи мне, что ты будешь делать, — как ни в чем не бывало пробормотала она и повернулась, чтобы посмотреть на него снизу вверх. Его форма безупречно опрятна, а галстук сегодня был черным. Заложив руки за спину, он смотрел на нее сверху вниз, как на насекомое. — Мне всегда не терпится услышать твой голос. Это была ошибка. Реддл медленно моргнул. Черные глаза в темноте, не отражающие ничего, кроме огня. Гермиону однажды подстрелили. Маггловской пулей. Когда магия непредсказуема, иногда приходилось прибегать к более грубому оружию. Выстрел пришелся на предплечье. Как повелитель времени, заставляющий ее притормозить, чтобы залечить рану, вместо того, чтобы продолжить гоняться за ним. Это сработало. Черт возьми, Драко. Он задел кость, расколов ее изнутри, и Гермиона на мгновение ослепла от боли. Ее рот обмяк, и легкие не могли вдохнуть воздух, душа ее, и она кричала, и рыдала, и дрожала, пока не прикусила язык, пока ей не пришлось засунуть ткань в рот, чтобы не убить себя своей собственной глупостью. Затем она почувствовала жар пули и потеряла сознание. Проснулась от дерьмовой записки, в которой говорилось, что он знал, как все исправить. Том Реддл, пытавшийся влезть в ее голову, словно выстрелил ей в глаз. И она поняла, почему ему трудно мягко посылать мысли. Он просто намного лучше умел причинять боль людям. Внезапно ее утес показался ей очень маленьким. Сначала непреодолимой стеной и большим хранилищем, потом сейфом, а затем просто маленьким черным ящиком. Он сжимал ее разум вместо того, чтобы вонзать в него нож. Сжимал ее со всех сторон, надеясь, что она лопнет. Она чувствовала жар его разума и эти скользкие чешуйки, сковывающие ее. Гладкие и фарфоровые, и, может быть, вовсе не чешуйки, а зубы зверя. А потом — сильный укус клыками. Разрывающая, пронзающая ее разум боль. Сильный скрип, разрыв, и она задохнулась. Не могла дышать. Не могла вдохнуть. Фрукты гнили у нее во рту. Не могла открыть рот настолько, чтобы закричать. Проглотила зубы и язык, давясь ими. Ее легкие сжались, и она падала, падала, падала в мягкую темноту. Гермиона, задыхаясь, пришла в себя на земле, не чувствуя ничего, кроме запаха дерева и грязи, глядя на блестящие туфли Реддла. На них была кровь. Только на краю. Пара капель засохла коркой. Должно быть, он не увидел их. Гермиона вспомнила, что сегодня был «неофициальный дуэльный клуб». Ей стало интересно, повеселился ли он. Не должен. Учитывая, в каком он настроении. Она повернулась на спину, чтобы посмотреть на него снизу вверх. Как ни в чем не бывало прислонившись к ограждению, Реддл читал книгу, словно это был просто легкий воскресный вечер. Переплет был зеленого цвета. — Наслаждаетесь, мисс Грейнджер? — он не отрывал взгляда от книги. — У вас грязь в волосах. Подходит вам… — Это лучшее, что ты можешь, Реддл? — Гермиона разочарованно вздохнула. — Асфиксия и удушение. Конечно, ты мог бы быть немного более изобретательным. Два из пяти. Мне было почти до слез скучно, но вкус гнилых яблок был приятным штрихом. Я, наверное, отступлю в следующий раз. — Вы бы хотели снова погрузиться под воду? — с любопытством спросил он, захлопывая книгу. — Да. А потом он действительно посмотрел на нее сверху вниз. Со всего своего роста, когда она просто лежала на земле. С черными глазами, пожирающими все, даже свет, даже звезды. И часть ее расслабилась под его взглядом. Та ее часть, которой трудно вписаться в очень хорошую семью. Она лучше подходила для взгляда хищника, потому что больше привыкла бегать, выживать, чем к семейным обедам и пирам. Совершенно другая часть ее напряглась, когда он так посмотрел на нее. — Что случилось? — тихо спросил он. Его голос терял резкость в считанные секунды. — Я тебя несколько раз перебила. Оскорбила твои нежные чувства. Ты решил… Он мгновенно склонился над ней. Реддл был быстрым змеем, не так ли? С локтями на коленях с ее стороны он был причудливо перевернут вверх ногами. Изучая ее лицо, глаза. — Вы плакали. Что случилось? — Как насчет того, чтобы вернуться к времени, когда ты пытал меня. Выруби меня на всю оставшуюся ночь. — Я пытал вас, — он слегка усмехнулся. Вверх ногами это выглядело нечеловечески. — Скажите мне, что сломало вас, мисс Грейнджер. Расскажите мне, что случилось. — Я скорее умру, чем скажу тебе, почему я сейчас расстроена. Его глаза были такими темными. Они бы прекрасно смотрелись при свете звезд. Захватывающе. Ей пришлось бы пойти и потушить огонь хотя бы для этого. — Это настолько унизительно? — Ты даже не представляешь насколько. — Что? — он приподнял бровь. Это выглядело нелепо вверх ногами. — Кто-то говорил по-мандарински? Произнесли заклинание, которого вы не знали? Вы протекли на коленях у какого-то парня? Гермиона расхохоталась. Громко, непристойно и буйно. Она смеялась до тех пор, пока не закашлялась на спине, и ей не пришлось перевернуться и сесть, иначе она подавилась бы собственной слюной. А потом еще немного посмеялась. Он едва отодвинулся в сторону от ее резких движений, и это было в полудюйме от того, чтобы они ударились головами. Это было восхитительно. Она могла бы поцеловать его за это. Когда она успокоилась, Реддл сидел напротив нее на грязном дереве. Наклонив голову, он изучал ее так, как делал всегда. Ей интересно, что произойдет, когда он ее раскусит. Когда он перестанет так на нее смотреть. Словно она была ответом на вопрос, до которого он еще не добрался, и что ему нужно реконструировать, кроме полуобрывков информации, которые даны сумасшедшей, голодающей девочкой-сиротой, знающей магию, которой он не знал. Оставалось надеяться, что к тому времени он уже будет мертв. И она уйдет. Она задалась вопросом: будет ли она скучать по нему? — Ты был… — Гермиона облизнула губы. Она знала ответ. Она не знала, зачем спрашивала. Может быть, просто хотела услышать подтверждение из его уст. — Ты был в Лондоне во время Войны? Его лицо не изменилось. Не оставив изучающую маску для пустоты или ярости. — Да. И это все, что нужно было сказать. — Ты когда-нибудь обижался…на них? — спросила она, вытерев слезы от смеха с глаз. — На кого? — На тех, кто изолирован от него, — она указала на… мир. На замок. На волшебников, защищенных магией. Которым, даже в разгар их собственной войны, никогда не приходилось беспокоиться о еде. — Тех, кто не знают. Реддл моргнул один раз. Затем откинул голову назад и вздохнул, глядя в пустое небо. Провел рукой по волосам. Это было самым большим, что он когда-либо показывал своим телом. Гермиона задумалась, было ли все, что он делал сейчас фальшивым или ночь сделала его маску тоньше. Он посмотрел на небо, откинувшись руками на дерево, покрывая их грязью и получая занозы. Ему следовало надеть перчатки. — Нет. Его голос в темноте прозвучал тихо. Если бы был ветер, она бы его не услышала. — Их изоляция — это не то, чего я хочу. Неведение — это, так сказать, не блаженство. Это не привилегия, которой можно воспользоваться. Использовать как пешки в чужой игре. — Даже если ты в конечном итоге будешь счастлив? — она старалась говорить спокойно, чтобы ее голос не прозвучал как мольба девушки из темной комнаты. — Я не хочу быть счастливым, мисс Грейнджер, — сказал он как ни в чем не бывало. Реддл не смотрел на нее. Он смотрел на небо, на луну. Еще не полную. — Я хочу победить. Затем он действительно посмотрел на нее. И в его глазах отразился огонь, и она не смогла заметить разницы. Подпитываемые бесконечной магией и неугасимым теплом. Черные дыры и горящие леса, заслоняющие звезды. Гермиона не отвела взгляд. — Я хочу все, — пробормотал Реддл. — Бесконечно. Навсегда. И вот она здесь, маленькая девочка, играющая с огнем. — Ты когда-нибудь делаешь хорошие вещи? — Всякий раз, когда боль становится худшим выбором, — его губы дрогнули, но он не улыбнулся. — Господи Иисусе, Реддл, — у нее мелькнула мысль швырнуть в него камнем, — ты бы не стал из кожи вон лезть, чтобы просто сделать что-то приятное для другого. — Нет, а вы бы стали? Сегодня она не надела свои ботинки. Она надела маленькие туфли на плоской подошве. Они лучше подошли к платью. И от ведьмы этого времени больше ожидали, что она надела бы что-то подобное. Предполагалось, что будет легко проникнуть в дом Поттеров, найти Мантию. Это стало проблемой. Ей нужен другой способ в следующий раз, когда она отправится туда. — Мисс Грейнджер? — он окликнул ее. Она не хотела отвечать. — Не знаю, смогу ли я так дальше, — во рту у нее была какая-то гадость. Грязь и потрескавшаяся, засохшая кровь. Секрет, который могла раскрыть только убийце в темноте: — Я стараюсь изо всех сил ради вещи, которая мне не принесет пользы. Даже… проводила время с кем-то, когда не было никакой цели. Слишком много мыслей в моей голове. Почему они улыбаются? Почему они вздрагивают? Почему они так на меня смотрят? Когда ты так долго погружен в выживание, что даже не можешь дышать, не взвесив стоимость кислорода, и звук, который издает твое горло. Потому что вдруг они тебя услышат? Гермиона не подняла на него глаз. Она смотрела на свои туфли. Не хотела снова видеть, как он ее жалел. И она несла чушь. Вещи, о которых он не знал, не мог знать. В любом случае, было приятно произнести их вслух. Словно вскрываешь ожог. Все равно что вытащить пулю. — С тобой случилось что-то хорошее, и ты ненавидишь это, потому что это неправильно. Ты этого не заслуживаешь. Это напрасно тратится на тебя. Доброта, тепло и лучшие человеческие качества, дарованные просто так, и ты знаешь, что это никогда даже не пробьет брешь в той пустой дыре, которой ты являешься. — Мисс Грейнджер… — Как капля воды, пытающаяся утопить тебя. Они жалкие. И ты их ненавидишь. Потому что они не знают. И ты ненавидишь себя за то, что ненавидишь их. Потому что, конечно, они не знают. Если бы они знали, они не были бы добры к тебе. И потом, ты ненавидишь их еще больше за то, что они заставляют тебя ненавидеть их. И бесконечная гребанная петля ненависти, голодная змея, пожирающая свой собственный ненавистный хвост. И это в конце концов… чертовски унизительно. — Мисс Грейнджер… — И ты действительно ничего не можешь с этим поделать, потому что застрял в чертовом замке! Ты можешь двигаться вперед, пока все это не закончится, но не можешь приступить к исправлению самого себя, потому что слишком занят тем, чтобы сломать себя. Ее пальцы сжали тугие складки на платье. Если она не была бы осторожна, то порвала бы его. У нее перехватило дыхание, и она почувствовала, что снова начала задыхаться. Она взглянула на Реддла, но он ничего не сделал. Гермиона наклонилась вперед, пока ее ребра не соприкоснулись с бедрами, и рухнула на себя, пока не стало больно. Ее глаза впивались в колени до тех пор, пока не появились пятна. А потом еще дальше, пока не стали красными. Разгоряченными, жестокими и безжалостно полными. Боже, нет, у нее не будет здесь нервного срыва. Перед целью. Она прикусила щеку изнутри, пока та не превратилась в медный прилив. — Эй, Реддл? — ее голос предательски дрогнул. — Ты хочешь снова вырубить меня? — Не совсем. Я мог бы дать вам пощечину, если хотите. Вы немного впали в истерику. — Ты такой ублюдок. — Вовсе нет. Мои родители поженились зимой. Под омелой и остролистом. — Ядовитые растения для ядовитого мальчика, — выплюнула она в него, пытаясь подавить гнев в голосе, чтобы он не сорвался. Это не сработало. Ее голос был грубым, тяжелым и чертовски надломленным. — Гермиона. Он сказал это расстроенно, усугубляя, словно ее проблемы были такими же раздражающими и несущественными, как забыть вернуть в библиотеку книгу. Словно они были друзьями. Словно он говорил это часто. Но он никогда раньше не произносил ее имени. И она почувствовала, как под тяжестью этого что-то сдвинулось между ними. Ничего особенного. В нем было всего восемь букв, на полвдоха меньше, чем нужно, чтобы выдуть одуванчик. И ее имя даже легче, чем семя на ветру, и от этого наверняка не было никаких последствий. — Да, Том? — ответила она, уткнувшись в колени. Его имя перекатилось железом на ее языке. Нет, это оказалась просто кровь у нее во рту. Она задалась вопросом: почувствовал ли он тоже сдвиг, была ли сила в именах? — Дышите. Здесь вы в безопасности. — Нет, это не так, — честность никогда еще не казалась ей такой гнилой во рту. Эта миссия была жалким гамбитом отчаявшегося выжившего. В конце концов она потерпит неудачу, как и во всем остальном, что делала, и умрет холодной, одинокой и голодной. И все равно наступит конец света. — Да, это так, — сказал он с безмятежной уверенностью, — Грин-де-Вальд сюда не сунется. Он скорее сразится с Россией, чем встретится с Дамблдором. У них… история, мягко говоря, насыщенная. Война никогда не коснется Хогвартса. Она пронзительно рассмеялась. Ее широкий рот впился в колено. — Ты такой милый, когда лжешь. Сироп и мед. Я бы утонула в них и сказала тебе спасибо. Скажи еще. — Тогда чего же вы хотите? — раздраженно спросил он. Уставший от мягких слов, которые явно не успокаивали ее. — Я не знаю… Я… Я так устала, и это место заставляет меня чувствовать сломленной до неузнаваемости. Я думала, что смогу вернуться после, но там я буду такой же разбитой. Я больше никогда не буду соответствовать. Пятно в собственной семье. Блядь, Реддл! Что… — она замолчала, затаив дыхание, и зажмурила глаза. Она — самая яркая ведьма своего возраста, потому что все остальные были чертовски мертвы. Или еще хуже. Она всхлипнула один раз. Слишком громкий сдавленный рывок, который пронзил все ее тело, вызвав у нее тошноту. Она запустила пальцы в волосы. Вонзила ногти между корнями, зарываясь, пока не почувствовала, как полумесяцы пронзили череп. Это так чертовски унизительно. Ей нужно встать, уйти от Реддла и пережить свой нервный срыв в чертовом покое… — Когда в первый раз кто-то пытался вас убить? — спросил он наугад. Какой нездоровый ублюдок. — Мне было двенадцать, — Гермиона выдохнула. Медленно, мягко, безопасно опустилась на колени. Тихо. Хотел ли он сравнить истории о смерти? У нее определенно была такая колода. — Пошла в уборную, чтобы хорошенько поплакать, и один мужчина послал тролля, чтобы разрушить ее. Мне чуть не проломили голову дубинкой рядом с сиденьем унитаза. Он рассмеялся. — Но на самом деле это предназначалось не для меня, — продолжала она. — Я была просто залогом. Я думаю, что в первый раз «Гермиона Грейнджер» стала мишенью несколько месяцев спустя. Несколько зелий на выбор: большинство убьет тебя, одно вытащит. Сможешь ли ты решить головоломку? Это казалось целью. «Хочешь быть умной ведьмой? Ты думаешь, что заслуживаешь быть здесь с остальными из нас? С нашей вековой блестящей, чистой кровью? Хорошо, давай посмотрим, как ты выберешься из этого», — она вздохнула, обхватив себя руками за грудь, поддавшись желанию утешить себя. — Я, конечно, вытащила себя оттуда… — Вы уверены? — он размышлял. — Может быть, все это просто сон в вашей голове, и вы все еще застряли там, с пеной у рта, умирая от яда. — Ты думаешь, я бы грезила о тебе? — пробормотала она. — Я интересный, помните? И вы совершенно одержимы, — он встал. Она услышала шелест одежды. Шерсть на хлопке и скольжение кожаных ботинок по дереву. — Похоже, это хорошая головоломка для вас, когда вы умрете. Его голос был теперь ближе, ниже. Он придвинулся к ней. — Справедливо, — она повернулась и, положив голову на колени, посмотрела на него снизу вверх. Он прислонился спиной к стене моста так же, как и она. Расслабились, словно говорили о школьных заданиях. Не о смерти. Может быть, именно так проходили воскресенья Тома Реддла. — А ты? Когда в первый раз кто-то пытался тебя убить? Реддл наклонил голову, посмотрев на нее сверху вниз, как будто никто никогда раньше не задавал ему этого вопроса. — Я не думаю, что вы хотите услышать эту историю, — осторожно сказал он. — Но я спросила, не так ли? Он покачал головой, закрыв глаза. — Тогда солги мне. Он издал легкий смешок, улыбнувшись ей сверху вниз. — Я хорошо натренирован в этом, не так ли? — Ага. — Мне было десять, — сказал он легкомысленно. Гермиона напряглась. Какая ужасная ложь. Реддл продолжил: — Я взял то, чего не должен был. Мужчина с ножом погнался за мной. Пытался ударить им меня в голову, и чуть не отрезал мне ухо, — он повернул голову и, конечно же, там показался шрам за ухом, спускающийся чуть ниже линии волос. Значит, это была не совсем ложь. Наверное, ложь — это возраст. Она надеялась, что возраст. Кто мог попытаться убить ребенка? И неважно, что он взял. — Что с ним случилось? — Больше беспокоитесь о нем, чем обо мне? — он приподнял бровь. — Ты сейчас здесь, не так ли? Я знаю, что с тобой происходит. Он провел пальцем по губам, задумчиво вытянув нижнюю. — Я зажег лицо маггла огнем. Он ждал ее реакций. Она не показала ни одну. Он невинно поднял руку. — Стихийной магией, конечно. Когда у тебя рана на голове, все, как правило, просто выходит наружу. — Я знаю. — Я очень высокий, — ухмыльнулся он. — Убей меня, — пробормотала она и покраснела. — Не сегодня. Вы чувствуете себя лучше? — Да. Спасибо. — Что случилось? — он снова спросил спокойно, словно ему было все равно, ответила бы она. Он хорошо умел уходить, не так ли? Успокаивал ее, чтобы получить ответы. Лучше, чем она. Лучше, чем кто-либо другой. Она вздохнула. Некоторые из них не слишком драгоценны, чтобы их можно рассказать. Это было бы просто неловко. Они не сделали бы его менее доверчивым к ней. Во всяком случае, это было бы хорошим поводом для давления. Зная слабое место, он чувствовал бы себя более уверенно, используя ее. — Я пошла… Они… — начала она неловко, разочарованно забеспокоив ногти. — Я пошла домой к подруге. Мы поужинали. Они… Блядь! И все же это так чертовски неловко, что она едва могла сказать это своим туфлям. — Всяихеда… простоисчезла, — поспешно сказала она, глупо всплеснув руками. — И это не имеет значения. Но и расточительно, верно? И это не… Сейчас военное время. Здесь и там. Я не знаю. Это глупо. Она не смотрела на него. Ей не хотелось видеть, как он смеялся над ней. В интеллектуальном плане это был правильный шаг, чтобы поставить себя в неловкое положение, дать ему что-то, во что он смог бы вонзить зубы, использовав против нее позже. Но, черт возьми, это унизительно. — Вы… совершенно очевидно, долгое время не имели доступа к постоянному питанию, — осторожно сказал он. Какой вежливый способ сказать, что она похожа на высохшую мумию. — Это не глупо… беспокоиться о таких вещах. Им следовало бы быть более чувствительными к вашим обстоятельствам. Она медленно взглянула на него краем глаза. Реддл не смотрел на нее. Он уставился на лес, на огонь, его глаза были расфокусированы и видели что-то еще. — Вы сегодня убежали, чтобы повидаться с очень грубыми людьми, — тихо сказал он, бездумно погрозив ей пальцем. Она усмехнулась, наполовину грустно, наполовину весело, наполовину горько. — Они не были грубы. Они просто не помнят о чем-то столь незначительном. — Ох, так они идиоты? Вы правы, гораздо лучше. Реддл не смотрел на нее. Но она смотрела на него. Ей это нравилось. Возможность лениво разглядывать его. Не отвлекаясь на то, как он смотрел на нее, пытаясь разорвать на части. Бледная кожа, темные волосы, высокие скулы и челюсть, достаточно острая, чтобы порезать ладонь. Розовые губы и быстрый язык. Он был чертовски красивым. Даже уши у него были красивыми. У кого вообще могут быть красивые уши? В чем смысл. — Почему ты продолжаешь находить меня? Чего ты хочешь? — Разве это не очевидно? Чтобы вы рассказали мне о войне. Как Спенсер-Мун и компания на самом деле справляются с этим. Более точная версия линии фронта будет полезнее, чем то, что мы читаем в газетах, — лениво ответил он в воздух. Уже было достаточно холодно и его дыхание перед светом огня затуманилось. — Это важная информация, которую нужно знать. Как ведутся и выигрываются войны. Как игроки и фигуры двигаются и падают. — Лжец, — тихо сказала она. И захлопнула ловушку. Реддл взглянул на нее краем глаза. Он не хотел, чтобы она строила империю. У него в кармане уже почти весь правящий класс. Он умел читать мысли. Он знал все, что знали все здесь присутствующие. Эти истерзанные войной дети играли в политику с родителями, которые сражались и погибли за них. Каждый ребенок Аврора, каждая тайна дома, каждый заключенный союз, сделка и партнерство — все это у него было из головы. Или из уст его рыцарей. Реддлу не нужно, чтобы она знала о войне. Он знал войну лучше, чем кто-либо здесь, кроме Дамблдора. — Так вот почему ты добр ко мне? Пятница, вчера, Сейчас. Ты сказал, что бываешь милым только тогда, когда это усугубляет дело. Ты думаешь, что я одержима тобой? Ты находишь меня на каждом шагу. Последние три дня ты был достаточно мил, чтобы соблазнить меня на какую-нибудь глупость. Заговариваешь зубы. Теперь осторожнее, чем в первый раз, но не менее блестяще. По крайней мере, твоя маска не ломается и не соскальзывает. И есть много более эффективных способов заставить меня говорить о войне. Я рассказала тебе о своих мертвых друзьях после того, как ты мне угрожал, не так ли? С твоей точки зрения, это кажется жизнеспособной стратегией. И все же ты изменил ее. Чтобы дать мне такой красивый длинный поводок. Ты хочешь, чтобы я повесилась на нем. Не для того, чтобы удовлетворить свое любопытство по поводу войны, а для чего-то совершенно другого. Что-то другое. Что это? Что ты пытаешься со мной сделать? — с любопытством закончила Гермиона. Его рот был слегка приоткрыт, розовый язык пробежал по нижней губе. Гермиона сомневалась, что он часто удивлялся. Она наслаждалась этим выражением. — Да, Реддл, я могу заставить тебя попасть в ловушку. Не смотри так потрясенно. Ты не непогрешим. Чего ты хочешь… А потом все произошло очень быстро. Том Реддл дико расхохотался, обезумев от радости. Не легким, непринужденным смехом, которым он ее одаривал. Даже не похожим на удивленный, когда она разговаривала с ним в лазарете. Но нечто совершенно иным, пугающим. Словно он только что спрыгнул с подвесного моста и свободно падал на дно Черного озера, отчего воздух вырвался из его легких в порыве восторга. Дикий принц фейри, одаренный запретной наградой. С беспокойным краем острых зубов и еще более красивый в своей бесчеловечности. И, вздрогнув, Гермиона поняла, что его маска действительно сломалась. Что в любое время, когда ей казалось, что она видела за ней, были только края других. Заглянула за занавеску как раз в тот момент, когда появилась вторая. Он дернул бледной рукой в ее сторону… Асфиксия в ее сознании. Топит холодной зимой, душа ее с черными глазами на дне замерзшей реки и бледными руками на шее с окоченением трупа. Мягкие, как тень, перья и ее падение, падение… Гермиона поспешила прочь, туфли заскользили по дереву, а ладони наполнились щепками, когда она подняла палочку. Вспыхни. Проклятие ударило его прямо в грудь и испарилось. В пыль, пепел и ничто, словно это был песок, пропущенный через сито. Словно он исчез до того, как загорелся. Он удивленно посмотрел вниз на то место, где ее магия потерпела неудачу, и снова рассмеялся. — Да, это раздражает, не так ли? Но! Это говорит мне о том, что либо она действительно послала тебя сюда умирать, либо никто из вас, черт возьми, понятия не имеет, что делать с камнями. Ее сердце подскочило к горлу. Реддл небрежно встал, опираясь одной рукой о перила. — Что, честно говоря, немного разочаровывает. Ты действительно и наполовину не так умна, как думаешь, — Реддл расправил плечи, вытащив палочку, и улыбнулся так, словно кто-то порезал ему щеки сбоку, и он не мог не показать зубы. — Что ты делаешь, Реддл? — Гермиона медленно отстранилась, не обращая внимания на занозы в ладони, не обращая внимания на свое бьющееся сердце. — Мне не нравится, когда со мной играют, мисс Грейнджер. Сегодня черный галстук. Белая рубашка и темная одежда. Волосы такие черные, что исчезали в ночи. Единственным цветом на нем было стеклянно-красное отражение огня в его глазах. — Да, не нравится. Он снова засмеялся, запрокинув голову и вытянув горло. Ужасающе безумный. Гарри когда-то описывал это как холодность? Как? Гермиона чувствовала это, как тепловую волну на своей коже. — Ты права! Я никто иной как лжец, — он покрутил палочку в пальцах и двинулся на нее во весь рост. — Давай посмотрим, как быстро я смогу расколоть твою голову. Теперь я понимаю тебя лучше. Меньше трещин посередине и восстановления с помощью слюны и запекшейся крови, больше сгоревших до углей и плохо обточенных в хрупкий нож. Боже, я надеюсь, что ты, блядь, будешь кричать для меня. А потом ворон подлетел и расцарапал его лицо. Когтями, а не лапами, и всем весом, на который была способна птица. Реддл, зарычав, наклонил голову и выстрелил чем-то стеклянным в эту прекрасную птицу. Заклинание отскочило… А потом лес вспыхнул.