Ёрмунганд

      Реддл стоял над ней. Безумный, наполненный радостью настолько, что мог лопнуть. Его маска сломалась и показывала что-то прекрасное. Вся его энергия туго свернулась внутри, стремясь вырваться наружу и убить. Апофеоз. Жестокость — его самая истинная натура, и ох, как это хорошо на него подействовало. В его взгляде на нож, который убьет ее, была чистота. Не ослепительная белизна принятия, покоя. Но дрожь каждого из ее нервов, напрягающихся, чтобы сохранить ей жизнь. Гермиона ясно видела его лицо. Увидела ясно, как день, когда на нем вспыхнул свет. Как только заклинания, сдерживающие огонь, не выдержали, и ад вырвался наружу. Сильный грохот разорвал воздух, заложив уши. Ее нервы были на пределе, так что шум не смог напрячь их еще больше.       Она увидела, как его глаза метнулись вверх.       Гермиона ожидала, что эта мания перерастет в буйство. Это неистовое ликование в нем вспыхнуло и разлилось, когда он наблюдал за тем, как горел мир. Он мог бы разнести ее голову, убить, бросить ее тело в лесу и самодовольно оплакивать трагедию девочки, которая пробралась на улицу и была поглощена огнем. Несчастный случай. Это было бы идеально. По счастливой случайности. Судьба.       Или, может быть, его лицо исказилось бы от ярости. Ярости, что огонь приблизился, угрожая его дому. Даже страх имел бы смысл. Вечно горящее, вечно голодное пламя мчалось к мальчику, который боялся Смерти.       Но нет.       Он не был ни счастлив, ни зол, ни напуган.       Том увидел, как огонь разрушил защиту, и вся радость вытекла, как из перерезанного горла.       Уставший.       Он был таким, таким уставшим.       Его плечи поникли. Он откинулся на пятки. Глаза закрылись от жгучего света, и он с болью снова надел маску. Его пальцы ослабили хватку на палочке. Если бы было ветрено, она бы выскользнула у него из руки.       Он моргнул один раз, даже больше не глядя на нее.       Он смотрел на огонь. Измученно. Держась только на своих костях.       Гермиона вскочила, оглушив его. Горячее красное проклятие ударило его в живот, и ничего, блядь, не произошло. Оно испарилась в тот момент, когда коснулось его.       Реддл стоял неподвижно, уставившись на огонь. В полном сознании.       Она на мгновение задумалась о том, чтобы попробовать другое или просмотреть список других заклинаний, чтобы посмотреть, что сработало бы, а что нет. Но ей в шею буквально дышал огонь. Она отодвинула это в сторону, чтобы разобраться позже.       Том Реддл никуда не собирался уходить. Это она находилась в опасности.       — Реддл? — Гермиона не знала, была ли она обеспокоена, сердита или напугана, но в ее голосе что-то было.       Он не смотрел на нее. Похоже, что он даже не дышал.       — Том? — и на этот раз это было беспокойство, потому что он являлся ее целью, и если он впал в какую-то кататонию, или каким-то образом связан с пожаром, или просто достиг критической точки, ей нужно знать.       Ничего. Глаза даже не дрогнули при упоминании его имени.       — Том Марволо Реддл! — рявкнула она, вернувшись к парню, который ранее был в нескольких мгновениях от того, чтобы начать пытать ее. Или еще хуже. Который знал о камне и жаждал разрушить ее разум. Убить ее. Сломать ее. Разорвать ее на части.       Гермиона ткнула в него один раз. Сильно. В руку.       Она почувствовала его жар сквозь рубашку, сквозь мантию, даже кончиком пальца.       Он стоял неподвижно, глядя мимо нее полуприкрытыми расфокусированными глазами, словно пытаясь осмыслить что-то трудное.       Огонь двинулся дальше.       Гермиона повернулась, чтобы взглянуть, и у нее закружилась голова.       Огонь был в километре отсюда, посреди леса. Неестественно красный и возвышающийся над деревьями. На улице не ветрено, а этот октябрь был холодным и влажным. Он не должен распространяться так быстро. Но это был волшебный огонь, сделанный из чего-то. Подпитываемый чем-то. Традиционная термодинамика не обязательно применима.       — Кто создал защиту? — быстро спросила она. — Кто держал ее, когда это только началось?       Реддл, конечно, не ответил. Он смотрел на огонь, как идиот.       Гермиона стиснула зубы. Было уже поздно. Миновал комендантский час. Почти полночь. Диппет, возможно, спал. Ей нужно разбудить его. Ей нужно отправить сообщение.       Ей нужно создать патронуса.       Гермиона глубоко вдохнула. Медленно. До дна легких, и еще медленнее выдохнула. В воздухе пахло резким чистым холодом. И остротой. Она посмотрела на Реддла. Сегодня от него пахло пряностями. Значит, он снова воспользовался своим одеколоном? После того, как оставил на своих ботинках капельки крови…       Гермиона покачала головой, прогоняя ненужные мысли. На следующей неделе пойдет снег. Она снова вздохнула, закрыв глаза. Отгородись от лица немигающего Тома Реддла.       Она вспомнила маленькую девочку, только что вернувшуюся из своей первой поездки на Косую Аллею, которая практиковалась в заклинаниях под одеялом, чтобы родители не увидели, как она читает с фонариком. Взмахивая палочкой, жестко отрабатывая формы из книги. Рисуя каждую линию на бумаге, затем прослеживая ее кончиком палочки. Повторяя неуклюжую латынь во рту, пока не заболит горло. Ее первый вкус магии, такой полный удивления, благоговения, безграничной необузданной дикой возможности, которая исходила от простого люмоса в темноте. Было больно вспоминать. Горько-сладко, но, ох, так восхитительно.       — Экспекто Патронум, — четко произнесла она, чисто выполняя движения палочкой. Она использовала как можно больше магии, чтобы повысить шансы на успех. Короткие пути были бы недопустимы.       Ничего не произошло.       Конечно, ничего не произошло. Но она подумала, что, может быть… Она так хорошо поела… Но нет. Вокруг не было никаких дементоров, которые могли бы помочь преодолеть ее собственную травму и погрузиться в эти острые шипы выживания. Воспоминания не имели значения. Огонь имел еще меньшее значение. Она могла убежать, взять метлу, пролететь мимо защиты от аппарации и легко выбраться из Хогвартса. Пока существовал альтернативный путь выживания, ее разум, ее магия отказывались идти туда снова.       — Ты можешь отправить сообщение? — спросила она его.       Реддл ничего не сделал.       Может, ей следовало дать ему пощечину? Он мог сейчас немного впасть в истерику.       — Реддл! — она схватила его за плечо — слишком горячее, горячее, горячее, — и, черт возьми, встряхнула его.       Ничего.       Она схватила его палочку. Потому что он не позволил бы ей обезоружить его, находясь явно в уязвимом состоянии, и если бы что-нибудь вывело его из какой бы то ни было фуги, это было бы…       Ее кожа коснулась его.       Сначала это было похоже только на раскаленные угли. Словно она сунула голую руку в тлеющие угли камина. Жар, жар, жар с каждым ударом его бешено бьющегося сердца.       И это было не так уж плохо. Жар.       Но она сдерживалась слишком долго, держа пальцы в огне, пока они не сгорели, и снова, глядя в эти слишком темные глаза… Мысль укусить.       Его губы не имели бы такого же вкуса, как у нее — страха и слез — но она справилась бы. Заставила бы его превратиться в соль, металл и плоть. Она не укусила бы его за губы, она укусила бы его за язык. Раздвинула бы ему челюсть, пока ногти не вонзились в его щеку. Теплая влажная мышца легко прогнулась бы под ее зубами. Поцелуй и укус, и он захлебнулся бы красным в своих легких. Кричал бы он, задыхался или кусался в ответ? Его зубы — острые осколки кости, на вкус были бы как пыль. Кровь стекала бы по его подбородку грязными линиями, похожими на отпечатки пальцев. Она ощутила бы соленый вкус крови и пота на его шее, и костлявыми пальцами сжала…       Его глаза скользнули вниз, к ее глазам, и она могла поклясться, что видела, как они стали светлее, сладчайшего вишнево-красного цвета…       А потом он оттолкнул ее. Обернулся. Спустился на две ступеньки по мосту. Подальше от огня. Подальше от нее. Тыльной стороной ладони он яростно надавил на глаза. Его палочка осталась лежать на земле.       Что-ж, технически это сработало.       Какого хрена.       Позже.       Она раздавила жестокость, как паука под сапогом. Вытолкнула все, что не было выживанием за щиты окклюменции, скалу, и скормила это змее в своей голове. Она ела бесконечно.       — Ты можешь создать патронуса, Реддл? — сказала она, тяжело дыша. Ее дыхание было слишком прерывистым. Если бы она сосредоточилась, то почувствовала бы во рту медный привкус крови. Она этого не сделала. — Отправить сообщение?       — Да, — сказал он. В его голосе не было ничего. Спина крепкая, как зима. Она не видела, как он дышал. — Дай мне минутку.       Какого хрена.       — Хорошо, — ее голос прозвучал слишком высоко. Том Реддл мог создать патронуса, а она — нет. Судьба любила свою чертову иронию.       Ему потребовалось девять секунд, чтобы прийти в себя после… того, что он делал. Стоял там неподвижно, как статуя. Огонь медленно приближался к ним. Но затем он взял свою палочку, взмахнул ею, и оттуда выскочил маленький белый барсук, севший на задние лапы, а после зашипевший на него.       — Сначала Диппет, потом Амбарелла и Ирбис, — сказал он. Мускул на его челюсти напрягся, он потер лицо и, смирившись, вздохнул, — а потом Альбус. Скажи им, что огонь разрушил защитную оболочку.       Он чирикнул один раз, а затем умчался в замок.       — Хорошо, хорошо, — сказала она и проглотила тот факт, что душа Реддла решила превратиться в прославленного барсука. Позже. Она подумала бы об этом позже.       Огонь полз вперед медленно, но неотвратимо. Тихо. Без потрескивания огня, без запаха дыма. В воздухе не было даже облачка пепла.       Только приближающийся красный цвет.       — Значит, мы готовы идти? — спросила она.       — Да, — Реддл все еще не смотрел на нее, полуобернувшись, наблюдая за замком. Но его глаза снова превратились в черные дыры. И это было чем-то нормальным в данный момент, так что это хорошо.       Гермиона направилась к горящему лесу.       Она сделала четыре шага, прежде чем Реддл схватил ее за шиворот, за платье, чуть не порвав ткань. Держа ее за ошейник, как непослушного щенка.       — Черт возьми, ты хотя бы думаешь, что, блядь, делаешь? — он зашипел и потащил ее обратно к замку. Она не вырвалась из его хватки.       Гермиона почувствовала жар его пальцев на своей ключице. Его запястье было в трех дюймах от ее рта. Боже, ей так хотелось сломать его. Оно выглядело таким хрупким. Она бы протянула руку вверх и размяла эти маленькие косточки запястья до состояния гравия.       — Собираюсь помочь с огнем, — сказала она так, словно это было очевидно. Послала жестокость к своей скале. Чтобы она была съедена змеей. Змея пировала.       Он протопал вперед. Назад, к замку. Даже не оглянувшись, он потащил ее за собой.       — И как ты собираешься это сделать?       — Провести диагностику, подготовить защиту, воду…       — Какие заклинания ты знаешь, чего не знают профессора? Тебе не кажется, что они уже пытались это сделать? Ты думаешь, что ты лучше них?       Да.       — Я не… Я не знаю, Реддл, но я не собираюсь просто стоять здесь и ничего не делать.       Реддл отпустил ее воротник. Уставившись в небо, он опустил руку. И пробормотал что-то о том, чтобы научиться какой-то гребанной дисциплине, прежде чем развернуться и рявкнуть на нее:       — Это твоя миссия?       Его глаза были черными, побуждающими ее открыть то, чего она не должна.       — Что?       — Огонь, — кивнул он ей за спину. — Ты для этого здесь, солдат? Чтобы потушить его и спасти положение?       — Нет, Реддл. О чем ты говоришь. Что ты имеешь в виду…       — Значит, это не то, с чем тебе, блядь, нужно иметь дело, верно? — Реддл рывком поставил ее перед собой, подтолкнув к замку. Он прикасался к ней меньше секунды. Один раз она споткнулась. — Давай вернемся. Я уверен, что у профессоров все получится.       — Перестань толкать меня.       — Иди быстрее.       — Почему ты вдруг так заботишься о моей безопасности, — они переступили порог дверей замка. Кирпич не спас бы их от магического огня, но в этом было утешение: не видеть этот ослепительный красный свет. Быть в темноте. — Ты как раз собирался убить меня. Что…       Появился призрачный феникс.       — Том! — произнес голос Дамблдора. — Спасибо за быстрое сообщение. Диппет закрывает школу. Амбарелла и я здесь, внизу, готовимся. Все готово. На этот раз все должно пройти гораздо более гладко. Возможно. Я принес сладости на случай, если этого не произойдет.       Феникс погас.       Гермиона моргнула.       — Старый идиот, — выдохнул Том и потер глаза.       Гермиона медленно повернулась к нему с пластиковой улыбкой, полностью забыв о попытке убийства Реддла.       — Что такое?       Реддл слабо подтолкнул ее по коридору к подземельям Слизерина.       — Иди. Ты знаешь, где находятся общежития.       Она не сдвинулась, крепко приросшая к полу.       — Что. Такое.       — Общежитие, — он снова толкнул ее. Пять горячих пальцев на ее руке. — Иди.       Гермионе захотелось укусить его. По причинам, которые не имели ничего общего с темной магией, кровью или жестокостью, и связанным с тем, насколько… бессмысленным, расстроенным он был.       Вместо этого она полностью повернулась к Тому Марволо Реддлу. Он все еще был уставшим, она это видела. Вся эта усталость не ушла, а только завуалировалась. Его пальцы беспокойно перебирали волосы, играли в карманах. Он не смотрел на нее. Оглянувшись на дверь, сосредоточился на невидимом огне за ней.       Его спина не была прямой.       Реддл был таким, таким уставшим       Уязвимым.       — Реддл, — медленно произнесла она со всем состраданием, на какое способна, когда речь шла об убийстве. Этого оказалось очень много. Она подружилась со многими, — что происходит между тобой и Дамблдором?       — Ох? — сказал он беспечно. — Вы хотели бы посидеть и поболтать, мисс Грейнджер? Мне, конечно, больше некуда идти в настоящее время, не так ли? Да, давайте продолжим долгую дискуссию о моем прошлом, настоящем и будущем. Я знаю, вам любопытно. Я родился в канун Нового года, в девятнадцать двадцать…       — Реддл, — прорычала она, — не будь придурком. Я просто… предложила помощь. Дамблдору нужна помощь с огнем. И в данный момент ты немного сдулся, — она оглядела его с ног до головы.       Он выпрямился и заложил руки за спину, злобно возвращая себя на место. Спрятал всю свою усталость за окклюменцией и колючей проволокой в своей голове.       — У меня больше опыта, чем у тебя, — напомнила она ему. — Позволь мне помочь. Вот и все.       Он рассмеялся. Похоже, ему было больно.       — Нет, малышка. Я думаю, тебе следует вернуться в свою постель и хорошенько выспаться.       — Разве ты не хочешь оценить мои навыки? Проверить меня немного? Понаблюдать за моей работой и посмотреть, сможешь ли ты забраться в мою голову, пока я отвлекаюсь. Пока я уязвима.       Он все еще не смотрел на нее. Значит, это не та приманка, которую нужно использовать. Он находился не в любопытном настроении. Заинтересованном.       — Нет.       Она не стиснула зубы. По крайней мере, это говорило о том, что что бы он ни делал с Дамблдором и пожаром, это было более приоритетной задачей, чем разбирательство с ней. Если бы его это не волновало, он бы принял ее предложение. Она отложила эту информацию на потом.       Но он не выглядел… хорошо. Вежливый, собранный префект. Острый, как нож, психопат. Он измотан. Пытаясь скрыть это за своими обычно пустыми черными глазами, но это все равно потопило его. Он был уставшим, беспокойным и смирившимся с чем-то. С чем-то опасным. Она уже видела этот взгляд раньше. До того, как Гарри сделал что-то по усталой, хрупкой прихоти и начал апокалипсис. Взгляд человека, которого слишком сильно выжали, и единственное, что в нем осталось, — это иголки и зубочистки, вынужденные все равно продолжать.       Он выглядел так, словно мог умереть, и ему было все равно.       Или то, что он бессмертен и разрушит мир, не имело значения.       Или Реддл собирался сделать что-то действительно чертовски глупое.       — Хорошо, — Гермиона просто заглушила свои туфли, бросила разочарованный взгляд и последовала за ним. — У тебя были видения?       — Что? — он раздраженно моргнул, сбитый с толку ее отвлекающей сменой темы.       — Ты видел себя в будущем, — пояснила она. — И думаешь, что с тобой все будет в порядке. Что бы ты сейчас ни делал, это не будет иметь значения. На какой риск бы ты ни пошел, или темную магию ни использовал. Что бы ты ни делал с огнем. Ты думаешь, что переживешь это, потому что ты «видел».       — Да, я… что?       — Время работает не так, Реддл. Это не линия. Или ниточка. Или список событий, которые происходят…       — Что? — его голова резко повернулась к ней. Посмотрел на нее впервые с тех пор, как лес отвлек его.       — … это гобелен, — или, мантия, — ткань, сотканная из бесконечных нитей. Просто потому, что ты «видел» что-то, не означает, что это сбудется. Беглый взгляд на какое-то место в другом месте не обязательно означает, что ты туда попадешь. Или, что ты даже находишься на пути к этому. Это означает, что оно существует. Где-то. Во всем пространстве времени. Вот и все. Никаких гарантий.       Гермиона должна прикоснуться к нему сейчас. К груди. К руке. К плечу. Он был достаточно близко. Она должна прикоснуться к нему, чтобы въехать в точку. Чтобы сделать его более восприимчивым к тому, что она говорила. Это классическая обусловленность. Простая манипуляция. Прикосновение заставило бы ее слова лучше осмыслиться и заставило ее казаться более заботливой.       Она этого не сделала. Его глаза были слишком темными, а кожа слишком горячей.       — Тебе нужно быть осторожным, — сказала она вместо этого.       Он уставился на нее совершенно сбитый с толку.       — Что у тебя с Прорицаниями?       — Ты понял это в течение часа после встречи со мной, — мягко поддразнила она. — В магазине, помнишь? Только не говори мне, что ты совершил ошибку.       Мускул на его челюсти дрогнул.       — Будь осторожен, Том, — искренне сказала она. Его глаза метнулись к ее губам при произнесении имени. Она нуждалась в нем, независимо от того, что он знал о ней. Независимо от того, подумал ли он о том, чтобы в конце концов убить ее. Мертвый Том Реддл был бы так же бесполезен, как звездный свет. — Не думай, что ты бессмертен только потому, что умен.       Тогда он посмотрел на нее, действительно посмотрел. Черные глаза в темноте были беспощадны. Словно он безуспешно пытался разгадать загадку Гермионы Грейнджер и просто не мог до нее добраться. Слишком много несогласованных, разбросанных, разбитых кусочков.       — Мне очень жаль, — внезапно сказал он.       Гермиона склонила голову набок. Ему было за что извиниться.       — Ох?       — Я подумал, что ты банальна, когда мы впервые встретились, — тихо сказал он, глядя на свои руки. Она закатила глаза. Конечно, он так и подумал. Зачем он…       Он коснулся ее волос.       Накрутил локон на палец.       Гермиона поняла, что они были слишком близко. Совсем не вежливо.       — Из-за того, что ты спросила о моих волосах, — он уставился на завиток вокруг своего пальца. Медленно провел по нему большим пальцем, словно изучая текстуру каждой отдельной нити. Словно они могли дать ему ответы, которые он искал. — Я подумал, что это грубо. Непристойно. Досадный способ сбить меня с толку, который говорит о плохой подготовке и предвещает действительно неприятную пару предстоящих недель.       — Но у тебя прекрасные волосы, — он сжал еще крепче. Намотал локон на свой палец, пока она не почувствовала мягкое прикосновение к своей шее, притягивая ее ближе и не глядя ей в глаза, а только на то, что поймал своей рукой.       Пока жар его пальца не коснулся ее горла. Пока большой палец не оказался на пульсе.       Его слишком горячая кожа касалась ее, и ей совсем не хотелось его кусать. Она хотела сделать что-то совершенно другое со своим ртом. Так же всепоглощающе и бесконечно хуже. Она хотела, чтобы жестокость вернулась. Она хотела убить его. Она хотела заполучить кольцо и быстро избавиться от него. Она хотела, чтобы все это уже закончилось.       Она хотела знать, каков он на вкус. Каково было бы почувствовать его губы на своих. Может он был из тех, кто кусал или дразнил. Может он поглощающий или тщательный. Или и то, и другое. Впивался бы он ногтями в ее шею, отчаянно пытаясь притянуть ее ближе, или проводил бы ими по мягкой, как ветер, коже. Грубо прижимал бы к стене или безжалостно прижимал к себе. Острота его зубов. Мягкость его губ. Он бы кусал ее слишком сильно, и она бы истекала кровью прямо ему в рот, и он выпил бы ее, захлебываясь амброзией, ядом и песком.       Она не могла пошевелиться, не могла сглотнуть. Он наклонился ближе, и она беспомощно приоткрыла рот.       Его губы были такими красными, и он так тихо сказал ей:       — Я понимаю, почему ты хотела привлечь мое внимание.       Она почувствовала его дыхание на своем языке, как огонь и волшебство, и ей никогда больше не хотелось утонуть в чем-то большем. Она почувствовала, как ее язык пытался что-то сказать. Нужно что-то делать. Не наклониться вперед и…       Реддл вырвал у нее волосы.       Быстрым движением. И резко отступил назад. Ее палочка оказалась у него перед лицом и пошел он к черту. Мерлин. Черт возьми, это было больно.       — Что, блядь, с тобой не так?! — она взвизгнула, схватившись за шею. Там оказался участок сырой, пустой кожи.       — Не выражайтесь, мисс Грейнджер, — упрекнул он, наматывая ее волосы на ладонь. — Где ваши манеры? — он тупо кивнул в сторону ее палочки. — Как думаете, что вы можете с ней сделать? В прошлый раз она сработала не так хорошо, не так ли?       — Ты понятия не имеешь, на что я способна, Реддл, — выплюнула она.       Это была самая правдивая вещь, которую она когда-либо говорила. Без малейшей недосказанности. Ей не нужны заклинания, чтобы убить его. Вырвать сердце и раздавить его. Или еще хуже.       Реддл улыбнулся. Только с острыми белыми зубами и жестокими черными глазами.       — Думаете, я не думал об этом? — мрачно сказал он. — Маленькая девочка, оказавшаяся на войне, вырванная из безвестности и решившая, что она особенная. Тренировалась хорошо, может быть, слишком усердно, но, конечно, оно того стоило. Вся эта боль того стоила. Вы бы сделали для них все, что угодно. Они — ваша семья. Не имело значения, как часто они пытались вас убить. Не имело значения, скольких из них вы убили.       Реддл превратил ее волосы в змею, посмотрев на нее пожирающими глазами.       Гермиона стиснула зубы. Она не заплачет. Она не опустит палочку.       — Скажите мне, мисс Грейнджер, — медленно произнес он, смакуя каждый слог, — кто был вашим любимым. Убийством какого друга вы упивались…       Реддл взглянул на змею в своих руках. Легким движением своих глаз.       У него перехватило дыхание.       — Ох…       В его голосе звучало благоговение.       Преклонение. Словно он только что встретил Бога.       Змея была приметной, ярко-зеленой, меньше метра, длиной с ее волосы, с небольшими выступами на шее. Наверное, гадюка. Она с любопытством обвилась вокруг его рук, обнюхивая одежду.       Он резко заговорил с ней. С меньшим количеством мурлыканья, а с большим количеством приказов. Змея кивнула и устроилась у него на запястье.       — Ох, — повторил он тверже.       Нервно.       Реддл облизнул губы и посмотрел на нее горящим, обжигающим взглядом. Никаких поглощающих черных дыр, только поглощающее тепло. Ничем не отличающееся от бесконечного огня, сжигающего его до черноты и истощения.       — Может быть… — тихо сказал он, — я совершил ошибку.       Гермиона не опустила палочку. Она убила бы его только за его гребанные перепады настроения.       И он поднес змею ко рту, что-то прошептал ей, а затем поднес к ее палочке. Подношение. Она перешла из его руки в ее, словно по ветвям. Обвиваясь вокруг палочки, запястья, руки. Она почувствовала тяжесть. Ее палочка не дрогнула. Она даже не взглянула на змею. Она наблюдала за Томом Реддлом и его черными глазами в темноте.       — Может быть, — сказал он, когда хвост змеи скользнул из его руки в ее, — я вообще не знаю, на что ты способна.       Его рука на мгновение замерла, а затем, очень осторожно, он провел ею по ее запястью…       И раскаленные докрасна угли вернулись.       И ей захотелось изрезать его до крови и зацеловать до бесчувствия, и то и другое, и его глаза были такими темными, что она не смогла увидеть зрачки…       Ее звали Гермиона Грейнджер. Она пережила войну, разруху, Смерть и кое-что похуже. Она была гребанным мастером окклюменции. Она не потеряла бы себя из-за этого… мальчика. Она погрузилась в свои мысли и отключила жестокость, жар, обрушившийся на нее.       Она опустошила свой разум до белизны.       Никакого обрыва. Никакой змеи. Пустота. Ничего.       Не мир. Никогда не мир. Но что-то достаточно близкое для того, чтобы причинить боль.       Змея поползла вниз по ее руке, по плечам и обвилась вокруг шеи. Ее палочка оставалась неподвижной перед его лицом. Хватка Реддла усилилась. На том же самом месте, где несколько дней назад у нее был синяк. Словно он хотел сжечь другие отпечатки своими собственными.       Змея дважды обвилась вокруг шеи и улеглась.       — Это Ашехза, — он вывернул имя языком, и, как бы сильно он ни ранил ее, она не могла смотреть куда-либо еще. — Она сопроводит тебя обратно в общежитие. Ты не пойдешь за мной. Если тебя не будет там через десять минут, она укусит тебя, и ты умрешь в одиночестве, замерзшая и забытая где-нибудь в коридоре, пока смотритель не наткнется на тебя.       — Я могу убить ее, — сказала она напряженно, когда змея тяжело легла ей на шею. — Разорвать эту тварь или сотворить нож и заколоть ее до смерти. Раздавить мозг. Превратить ее в железо. Взять факел и сжечь ее.       — Сделаешь ей больно, — как ни в чем не бывало сказал он, — и следующая попадет тебе в горло, чтобы жить под кожей.       Она стиснула зубы, с трудом сглотнув. Змея напряглась.       — Экспериментируешь с новой темной магией, Реддл? Что бы подумал профессор Дамблдор?       — Он не в том положении, чтобы беспокоиться, — и Реддл шагнул ближе к ней, не проявляя ни малейшей вежливости. Если бы кто-то проходил мимо, он бы подумал, что они крали мгновения, а не обменивались угрозами.       Реддл крепче сжал ее запястье и опустил голову, заговорив с ней так, словно делился секретом:       — Ты прекрасна, когда напугана и отчаянно пытаешься выжить.       — Держу пари, ты прекраснее.       Его пальцы сжались еще сильнее. Словно он пытался прорваться сквозь ее плоть, кровь, кости. И, наклонившись, поднял запястье, его дыхание оказалось на ее слишком быстром, слишком сильном, слишком тяжелом пульсе.       — Пожалуйста, — вздохнул он, согнув запястье так, что оно чуть не сломалось.       Поцеловал ее пульс.       Гермиона почувствовала, как огонь солнца пронзил ее сердце. Она не понимала, как такие черные глаза могли обжигать.       — Заставь меня бояться тебя.       И отпустил ее.       Позволил ей ускользнуть сквозь его пальцы, как океанской воде.       Потому что она убрала руку и, конечно, дрогнула, вздрогнула, отступила. Она дернула запястьем за спину. Гермиона была всего лишь человеком, а Реддл смотрел на нее так, словно она им не была. Как она могла не спрятаться от этого.       — А теперь бегите, мисс Грейнджер, — он кивнул в сторону коридора. — Змеи не лучшие оценщики времени. Она может сбиться со счета и укусить вас раньше времени.       Гермиона чувствовала себя так, словно ее заклеймили. Словно его тепло никогда больше не покинет ее запястье. Она почти не чувствовала змею на своей шее. Только огонь. Только жар. Ее разум был белым, и все отброшено на потом, и все же она не могла полностью заглушить его пульс. Она чувствовала онемение.       — Ты будешь осторожен? — спросила она немного отстраненно.       — Всегда, мисс Грейнджер, — ответил он немного устало.       — Серьезно, не умирай.       — Никогда, Гермиона.       Она не закатила глаза. Это потребовало огромных усилий, дерзкий мальчишка, но она справилась. Она повернулась. Гермиона пошла по коридору прочь от мальчика. Подальше от огня. Потому что, очевидно, умный, умный Том Реддл понял, что она последовала бы за ним, и принял меры против этого. Ашехза. Довольно симпатичная змея. Она потрогала гладкие чешуйки на шее. Ей стало интересно: для скольких других он делал змей. Чтобы держать их в узде. Повиноваться его приказам. Возможно так он поступал с Пожирателями Смерти до того, как сделал им татуировки.       Гермиона обернулась, чтобы посмотреть на него, прежде чем он скрылся бы из виду, потому что, конечно, она это сделала. Она проводила большую часть своего времени, глядя на Тома Реддла. Он прислонился к стене, не глядя на нее, не глядя на дверь, ведущую к огню. Он смотрел на свои руки.       И был таким, таким уставшим.

***

      Это было позже.       В общих комнатах Слизерина дети нервно жались друг к другу. Некоторые дерзкие и самоуверенные нервно посмеивались, некоторые просто молчали и смотрели на своих друзей. Гнездо испуганных детей, надеющихся, что они не сгорят заживо.       Конечно, они не сгорят. В худшем случае, в достаточном количестве кабинетов было достаточно волшебного пороха, чтобы эвакуировать всех за полчаса. Старшекурсники пытались успокоить всех, играя в шарики или карты, или показывая фокусы. Подавая чай. Привыкли отвлекаться от стресса войны. Большинство проснулись, когда прозвучало объявление о закрытии замка, и искали утешения, но никто не мог покинуть общежития. Гермиона сидела в кресле рядом с камином, наблюдая, как горело пламя, лаская дерево оранжевыми пальцами и легкими потрескивающими поцелуями.       Это было позже. Больше ничего не оставалось делать, кроме как ждать, пока судьба решит, сгорит ли замок.       Гринграсс пыталась отвлечь ее руганью и заклятием головной боли, но Гермиона превратила ее в ленивца, и после этого ее больше никто не беспокоил. Зеленая змея соскользнула с шеи, как только она переступила порог. Сползла на пол и уползла прочь. Лукреция Блэк и Абраксас Малфой смотрели на нее, перешептываясь не так тихо, как думали. Ужасные шпионы.       Было бы лучше начать с наименее странного события этой ночи, верно? А потом уже работать дальше.       Реддл последовал за ней, зная, где она находилась. Просто.       На ней не было ни одного следящего заклинания. Она знала, как они ощущались, знала их пределы. Она могла распознать наложенные на нее чары. Он мог найти ее, если бы имел доступ к капельке ее крови. Но эти заклинания заняли бы по меньшей мере час, и было гораздо более простое объяснение.       У него в замке много змей.       Приятно знать. Рассуждая дальше, Гермиона предположила, что в дальнейшем ее положение всегда будет под угрозой. По крайней мере, теперь у нее было представление о том, как попасть в Тайную Комнату.       Затем — патронус.       Патронусы были странными. Они не обязательно требовали счастливых воспоминаний и не делали различий, основанных на чем-то столь субъективном, как «тьма». Скорее, они определяли то, как сильно ты ценил жизнь. Как понятие. Как сильно ты хотел жить. Как сильно ты хотел, чтобы жили другие. Как сильно ты уважал сохранение, продолжение жизни. Не было ничего странного в том, что Реддл смог приспособить свой разум к этим условиям. Он был тем, кто отчаянно желал жить. Магия была гибкой, а не умной.       Но барсук? Это странно. Хотя барсуки часто лакомились змеями в округе. Может быть, так Реддл самовыражался.       Все равно странно. Умеренно неубедительно.       А потом — пожар.       Реддл, очевидно, имел к этому какое-то отношение. Он старательно обходил эту тему, когда они впервые встретились. И истощился, когда защита, сдерживающая огонь, пала. Он отреагировал на это сильнее, чем на все, что она видела от него до сих пор. Эта хрупкая усталость, сочащаяся из его костей. Дамблдор думал… попросить его помочь с этим?       Его прикосновение было похоже на чертово солнце. Его губы…       Огонь.       Пожар был странным. Она не знала, как он начался. Она не знала, какие барьеры его сдерживали. Она не знала, как они сломались. В ее время об этом не было никаких записей. Кентавры защищали лес и все же позволили огню выйти из-под их контроля, затмив звезды, которым они так поклонялись.       Может быть, ей стоило поговорить с ними? Найти их в лесу и спросить, что случилось.       Она здесь не для этого. Она здесь из-за Тома Реддла, но, очевидно, они связаны больше, чем она думала. Он был почти в панике, когда огонь прорвался. Усталость ощущалась в каждом его дюйме. Его магия успокоилась, но не ослабла. Он буквально не был истощен этим, по крайней мере, магически. И все еще обжигал, когда она прикасалась к нему. Весь этот жар застрял у него во рту…       Она поговорит с кентаврами. С Ирбисом и Амбареллой. С Дамблдором. И как только защита будет восстановлена, она пойдет и исследует ее.       Было много способов пройти через барьер, не нарушая его.       Затем, Дамблдор.       Очевидно, здесь они вели себя вежливо. Работали вместе. «Он не в том положении, чтобы беспокоиться». Неужели Реддл шантажировал его? Каким образом? Чем? Реддл назвал его «Альбусом» в сообщении. Они были в меру знакомы. Неужели Дамблдор отчаянно нуждался в том, чтобы Реддл помог ему с огнем? Что, черт возьми, происходит между ними? Когда они встретились в коридоре, они были достаточно дружелюбны, но все еще чувствовалось напряжение. Какая-то измученная напряженность. Может быть, не от жалкой враждебности, а от чего-то еще.       Какого хрена.       Предполагалось, что они были озлобленными врагами. Почему они не…       — Мисс Грейнджер?       — Да, мисс Флинт?       — Не хотите ли чаю?       — Конечно, мисс Флинт.       — Вы можете называть меня Аделаидой или Адди, если хотите.       — Взаимно, Аделаида.       Гермиона добавила слишком много молока и сахара и выпила его, не морщась.       Затем, ее магия.       Ее чары не подействовали на него. Дважды. Она никогда раньше не накладывала на него заклинания. Какая ошибка. Эту информацию следовало собрать гораздо раньше. Ей и в голову не пришло попробовать. Может быть, Реддл был прав, может быть, она ужасна в этом?       Почему, черт возьми, ее заклинание не сработало?       Она прекрасно побеждала всех в Хогвартсе в сороковых годах. Дело не в ней. Дело в нем. У него была какая-то защита? Беспалочковый и невербальный способ отразить заклинание? Защитные чары на его одежде? Что-то совсем другое? Она никогда раньше не сталкивалась ни с чем подобным. Защита, чары, артефакты, которые могли отклонить концентрированную, направленную магию, пришедшуюся на палочку, были мощными. Все это можно было бы обнаружить. Она провела несколько часов рядом с этим парнем. На нем ничего подобного не было.       Самым логичным выводом было то, что он просто без палочки, без слов, тонко использовал контрзаклинание. Один раз, когда был застигнут врасплох ловушкой, и один раз, когда был почти в панике. Такого она никогда не видела за все свои годы дуэлей. И это требовало большой ловкости.       Либо он более опытен, чем показывал, либо дело было в чем-то другом.       И то и другое равновероятно. Неубедительно.       Затем — жестокость. Желание укусить. Желание уби…       Вспышки жестокости были обычным побочным эффектом Крестража. Расколом в ее душе. Но обычно это вызывалось гневом, а не… просто чьим-то прикосновением. Что заставило его прикосновение поглотить, затмить ее силой? Переходя от гнева к жажде крови. У Реддла тоже был Крестраж, но и у Драко тоже — и какое-то время они довольно часто прикасались друг к другу, — но она никогда не хотела откусить ему язык.       Это тоже как-то связано с пожаром? То, как горели его прикосновения? Его губы…       С Гермионой Грейнджер много чего не так. С Томом Реддлом много чего не так. Это просто коктейль из всего этого вместе взятого.       Неубедительно.       Затем…       «Это говорит мне о том, что либо она действительно послала тебя сюда умирать, либо никто из вас, блядь, понятия не имеет, что делать с камнями.»       Здесь было много чего интересного, но самым важным для нее было не «что», а «когда».       Он позволил своей маске сломаться, позволил информации проскользнуть, когда ее заклинание не сработало. Когда он попал в ловушку.       Это сделало его радостным. Счастливым.       Странный, блядь, парень.       Это было бы полезно. Она просто еще не знала, как это использовать.       Более того, похоже, он считал, что Гермиону послал сюда кто-то другой. Послана сюда, чтобы, возможно, умереть… Потому что Реддл знал, почему ее магия не подействовала на него, и «она» тоже должна знать.       Что… вероятно, означало, что он, отклоняющий ее заклинания, попал в категорию «что-то еще».       Что-то, что, вероятно, имело отношение к «камням». Он говорил так, словно они были связаны. «Либо никто из вас, блядь, понятия не имеет, что делать с камнями». Он считал, что она работала с кем-то другим. Возможно, с несколько людьми. Одной из которых была женщина, пославшая ее. Которая также имела доступ к «камням». Реддл тоже знал о «камнях». Возможно, из-за этого ее заклинание не сработало. Возможно, это то, что защищало его от нее. Он правильно работал с «камнями». А Гермиона и та женщина — нет.       Он говорил о Воскрешающем камне?       Неясно.       Но он говорил о камнях.       Могло ли их быть больше одного? Это физически возможно? Если бы Гермиона посмотрела на это объективно, твердым взглядом и широкой перспективой, могло ли быть больше одного?       Технически, да.       Это магический артефакт, который был сделан Смертью, да, но Реддл мог создать другой.       Но сомнительно.       Дары были сделаны в триумвирате*. Каждый держал другого в узде. Священная Тройка. Магия действовала на троих. Слова, движения, источник. Ментальное, физическое, магическое. Даже простые заклинания с помощью палочек связаны с этим.       Но возможно.       Камни.       Может быть, он говорил о речных камнях и камнях в почках. Бриллианты, рубины и сапфиры. Магия, вложенная в камень, металл и породу, сохранялась дольше, чем в других материалы. Может быть, он думал, что у нее был какой-то странный магический артефакт. Может быть, он подумал, что она пыталась сделать ещё один. Может быть…       Неубедительно.       В конце концов, было очень много вещей, на которые у Гермионы не оказалось ответов. И она предположила, что, возможно, оказалась в измененной версии 1943 года. Не в той, к которой стремилась. Существовало достаточно странностей, которые заставляли ее в это верить. Конечно, это не имело особого значения. У этой версии все еще были Дары. Она ощутила мантию. Видела символ Даров смерти Грин-де-Вальда, нарисованный в каждой газете. Это просто сделало ее немного более осторожной. Ее информацию — чуть менее достоверной. Нужно сосредоточиться сильнее на установлении контактов, сборе разведданных, чем на том, чтобы броситься в бой с головой. Было только одно, что действительно имело значение.       Изменит это план?       Нет.       Ей все еще нужно достать камень. Реддл являлся ее ближайшим контактом. Если бы он был замешан в чем-то другом, в чем-то неприятном, что неизмеримо усложнило бы ситуацию, тогда ей просто прийдется смириться. Ей нужны Дары. Ей нужно избавиться от них. Ей нужно спасти мир. Любые трудности на ее пути будут преодолены. Она завоюет доверие Реддла. Может быть, помочь ему с огнем. Может быть, помочь ему с этой женщиной. Может быть…       «Заставь меня бояться тебя.»       Значит, худшее было напоследок?       Том Реддл симпатичный. Ее влекло к нему. Просто.       Он попытался использовать это против нее. Очевидно.       Но она предвидела, что это произойдет. Издалека.       Он не позволит ей манипулировать собой.       На этом все и закончится.       Окончательно.       Гермиона думала о поцелуе еще несколько часов после этого. Его жар давно угас. Не так надолго, как она надеялась. Время от времени она терла большим пальцем запястье достаточно сильно, чтобы нагреть его, но это было совсем другое. Никогда не нагревалось достаточно сильно. Она задалась вопросом: вызывала ли у Реддла те же ощущения ее кожа? Чувствовал ли он, как огонь лизал его ладонь. Кончики его пальцев. Губы.       Неужели он тоже хотел причинить ей боль? Хотел ли он поглотить ее?       Он был так же озадачен этим или он знал в чем дело?       Неужели ее дыхание тоже было волшебным на вкус?       Она думала об этом до тех пор, пока не истекли часы, и Диппет не объявил, что пожар локализован, и изоляция прекращена. Пока дети не вернулись спать в свои кровати. Пока в камине не догорели угли. До тех пор, пока время снова не пошло кругом, и внезапно дети не начали возвращаться, только что приняв душ и жалуясь на то, что им нужно идти на занятия после бессонной ночи.       Она не спала. Она сидела в кресле в общей комнате и смотрела на огонь.       Наблюдая за лестницей. Прислушиваясь к стуку ботинок.       Том Реддл не вернулся.