***
— Я справляюсь с этим гораздо лучше, чем ты. Это был Реддл, теперь его голос более четок и ясен, словно он говорил ей на ухо. — Это сопоставимо? Это был не Реддл. Грохот, глухой удар, и она почувствовала запах крови. Что-то ударило ее по ногам, выше колена. Извиваясь. Еще что-то на груди, тяжелое. Она пыталась откашляться, вздохнуть, но тяжесть удерживала ее. А когда оно отползло, на нее навалилась горсть чего-то поменьше, маленькие веревочки, словно она была кораблем, который нужно привязать к гавани. — Том, — укорил Не-Реддл, — это совершенно излишне. — Она проснулась, — сказал Реддл. Гермиона вздохнула. Том и Дамблдор сидели за чайным столиком, шахматной доски не было. Том снова в своей форме, в безупречном зеленом галстуке, с лодыжкой на колене, а перед ним стоял еще более крепкий чай. Как всегда, аккуратно отглаженный и чисто бритый. Круги под глазами были темнее, чем когда-либо. Это горькое, обугленное изнеможение нельзя скрыть заклинанием и душем. Дамблдор сидел напротив него, на том месте, которое она занимала час назад. Окна по-прежнему были зеркальными, в комнате было тепло, напряжение между ними оставалось острым. В комнате находилось около тысячи змей. Шипящих, извивающихся, ползущих к ним двоим. Ползали по ней, когда она спала. Маленькие коралловые змеи, маленькие гадюки. Огромные удавы. Пегая анаконда перемахнула через ветви дерева и оскалилась на профессора. Черная кобра обвилась вокруг плеч Реддла и вытянула шею. Злобно. Как сторожевой пес, ходящий за своим хозяином по пятам. Дамблдор поставил вокруг себя небольшую защиту, змеи останавливались в футе от него, но беспокойно извивались, ища слабое место, через которое можно было бы пробраться. Кроме того, в ногу Тома был воткнут кинжал. Глубоко в бедре, до самой рукояти, которую он обхватил бледными руками. Жирные красные капли бесшумно скатывались по его черным брюкам, падая на пол. Яркая вспышка звезд. Он крепко сжал рукоятку, смотря на Дамблдора, с напряженными плечами и крепко сцепленной челюстью. Гермиона испытывала искушение перевернуться и снова заснуть — не подползти к нему, встать на колени и слизать с пола его запятнанную кровь. Она не особенно устала — после недолгого сна она была на удивление хорошо отдохнувшей, — но драматизм Реддла доставлял ей головные боли. Змеи, скользившие по ней, не возражали. Они наслаждались теплым телом. — Ты в порядке, Реддл? — спросила она, сползая с кровати, если не по другой причине, то потому, что была голодна, осторожно маневрируя, чтобы не задеть ни одну змею. — Есть ли какая-то особая причина, по которой ты воткнул в себя сегодня нож? — Уходи, Гермиона, — прорычал Реддл, не сводя глаз с Дамблдора. — Почему бы тебе не присоединиться к нам, дорогая Гермиона? — спросил Дамблдор с веселым блеском в глазах, потягивая чай. Гермиона вздрогнула. Мерлин, она ненавидела это слово. — Она не присоединится к нам, Альбус, — прошипел Том. Змея на его плече зашипела и бросилась на Дамблдора, оскалив белые клыки. Ее пасть резко остановилась возле защиты. — Уходи, Гермиона, — повторил он. — Вообще-то чай звучит неплохо, — сказала она и потерла глаза. Дамблдор, казалось, был в разговорчивом настроении. Возможно, ей нужно было доверие Реддла, но информация не менее важна. А у Тома явно было что-то, что он хотел от нее скрыть. — Отлично! — произнес Дамблдор и махнул ей рукой. — Том просто упрям сегодня утром, мисс Грейнджер. Не стоит беспокоиться, — он взмахнул своей палочкой, и одна из змей, извивавшихся и скользивших возле него, превратилась в третий стул. Реддл вырвал нож из ноги и вонзил его в стол. Кровь брызнула на их изящные чайные чашки. Гермиона перестала дышать. — Верни мою змею, Альбус, — спокойно сказал он. Гермиона едва услышала его. Нож был воткнут в стол, густо намазанный горячей красной кровью, капающей на поверхность. Она не смотрела на его ногу, ее не волновало, насколько он был ранен, не волновало, была ли пробита плоть до кости. Маленькие капельки крови высыхали до коричневого цвета и прятались в дереве. Красные брызги ярче выделялись на белых чашках, более удачливые растворялись в черном чае, как плевок в океане. Нож был трехгранным и острым. Жестокая вещь, с которой Гермиона была близко знакома в юности. Она не чувствовала зуда в руке. Браслет был на месте, надежно запечатывая всю эту темную магию. Гермиона не чувствовала, как под ее кожей скребли когти. Проклятие надежно спрятано. Оно надежно спрятано. Она в безопасности. Браслет защищал ее. Гермиона смотрела на нож, крепко зажатый в руках Тома Реддла. Длинные пальцы лежали очень удобно. Привычно. Словно он знал, как им пользоваться. Был ли он уже проклят? Хотела ли она вообще знать? Дамблдор нахмурившись, хмыкнул и снова взмахнул палочкой, и змея превратилась обратно. Том что-то зашипел. Успокаивая змею, он ласково кивнул головой, словно успокаивая расстроенного ребенка, и она уползла обратно за книжный шкаф. Гермиона уставилась на нож. — Уходи, Гермиона. — Конечно, Том, — не протестовала она, не двигаясь. Она смотрела на нож. Это была старая рана. Она не имела значения. Не совсем. Совсем неважно. Ей не снились кошмары о Беллатрисе. Ей снились кошмары о ее друзьях. Эта старая, безумная женщина не имела для нее никакого значения на протяжении всей жизни. Проклятие, которое она оставила на ее руке, трескалось, раскалывалось и портилось, но все под контролем. Все в порядке. Все под контролем. Она в порядке. Она сглотнула один раз. Это легко. В горле совсем не было комка. Она, блядь, не собиралась плакать. Какого хрена она находилась здесь? Том посмотрел на нее, потом в сторону от Дамблдора, расправил плечи и переместился на стул. Чернота его глаз почти совпадала с отметинами под ними. Она не смотрела на него. Вы в порядке, мисс Грейнджер? Реддл все еще не научился контролировать себя. Его слова прозвучали как пощечина, которая лучше нее ударила по лицу. Гермиона вздрогнула, выходя из того состояния, в котором находилась. Возможно, она повела себя как истеричка. — Я в порядке, — сказала она, глядя куда-то в сторону, не на него, не на нож. На верхушке его шкафа сидела маленькая древесная змея, которая, казалось, готова была прыгнуть и загрызть Дамблдора до смерти. Прошу прощения, мисс Грейнджер, я все еще работаю над телепатией. Пожалуйста… Только грубый, как ласка, но сломанный, как кость. — Все в порядке… Раздался стук в дверь. — Мистер Реддл? — Голос Абраксаса был приглушенным. — Уходи, Гермиона, — мягко произнес Том, с темными глазами и чистой униформой, за исключением крови, стекающей по его ноге. Он, казалось, не заметил ее. Как и Дамблдор. Угрюмые мальчишки. — Абраксас проводит тебя. — Спасибо, — пробормотала она, уходя, — что дал мне поспать. — И вам спасибо за игру, мисс Грейнджер, — сказал он. — Мне понравилось.***
Она вышла вслед за Малфоем из маленького укрытия в общежитии, поднялась по запутанным ступеням подземелья, а затем еще по одному переходу. Теперь путь казался другим, но она устала. Возможно, она все неправильно запомнила. Он взглянул на нее один раз, скривился с отвращением и издал насмешливый звук. Ох, он считал ее шлюхой. А она только что вышла из комнаты Реддла. Ей захотелось рассмеяться. Иногда сороковые были такими разными. — Как их звали? — спросила она. — Кого? — насмешливо ответил он. Иногда они были одинаковыми. — Твоих родителей. Малфой обернулся к ней, его плечи напряглись, а черты лица стали более резкими. Готовый шипеть и плеваться, и достаточно злобный, чтобы соперничать с любой из змей Реддла. Она подумала, не помог ли ему Том сделать такую красивую прическу. Сейчас волосы были короткими, дюйм или два, но длиннее, чем должны были вырасти за те несколько дней, за которые успели отрасти. Он, должно быть, заколдовал их. — Анна и Лютер, — сказала она. — Мои родители — Анна и Лютер. Иногда это помогает произнести их имена, вспомнить их, даже если больно… Особенно когда больно. Боль означает, что они были важны, оказали влияние на мир, на меня и не могут быть забыты. Мне жаль, — искренне сказала она. Перемена была мгновенной, но едва уловимой. Абраксас перенес вес с ноги на ногу, его плечи все еще были напряжены. Взгляд метался между ее глазами. Рука опустилась в карман, вероятно, чтобы достать палочку. Ее слова не были предложением дружбы. Ей все равно, что он думал о ней. Она рассказала это не для того, чтобы завоевать его доверие. Абраксас Малфой не имел значения. Это было не для того, чтобы завоевать доверие Реддла. Доверие — не то, что можно получить с помощью уловки сочувствия к последователю. Возможно, она сказала это ради мести. За то, что он испортил ей завтрак на днях. А может, ради духа товарищества. Война делала сиротами всех. Даже тех, кто был на самом верху. — Мою мать звали Анора. А отца… — он запнулся, отвернувшись от нее, — Улисс. — Прости, — повторила она, — это неприятно. — Я в порядке, — солгал он и снова начал идти. Возможно, она не могла расшифровать тонкую ложь Реддла, но она провела с ним достаточно времени, чтобы заметить более неуклюжую. — Нет, не в порядке. А Гермиона была львом. Никакого такта. Малфой бросил на нее взгляд. — Но это нормально, — продолжала она, догоняя его. — Мои родители умерли много лет назад, и я все еще думаю об этом. Время не лечит все раны, оно лишь заставляет тебя переживать о более серьезных ранах. Она рассеянно потерла руку. — Это удручает. — Идет война. — Ты не одна из нас, знаешь ли, — сказал он, волнуясь, как бы сообщая великую мудрость. Она закатила глаза. — Правда? Я и не знала. — Нет, я имею в виду, что он не собирается защищать тебя. Неважно, хорошо ли ты трахаешься. Реддла заботит только твое место в игре. Если он не найдет тебе применения… — Ты убил их? Лев. Никакого такта. Но иногда нужен паровой каток. Змеи умели уворачиваться от дротиков. Малфой напрягся, замедляя шаг, а потом и вовсе остановился. Стены были из холодного мокрого камня, и кто знал, который сейчас час. Он повернулся к ней, небрежно ступая на пятки. Наверное, это был не первый раз, когда кто-то задавал ему этот вопрос. В конце концов, он был слизеринцем. Абраксас провел языком по зубам. Глаза были жесткими и холодными, как железо в Арктике. — Прости? — произнес он, низко и опасно. Если Гермиона боялась Смерти, то, конечно, сейчас настало самое время дрожать. — Ради денег, — услужливо подсказала она. — Ты убил своих родителей? Через секунду он был на ней. Предплечье надавило на горло. Весь его вес, годы квиддича — на ее горле. Ее голова ударилась о камень. Лопатки уперлись в шершавую стену. Всей ее мантии не хватало материала, чтобы защитить кожу от царапин. Он быстрее Макмиллан, но Гермиона была слегка удивлена, что он не проклял ее. Слизеринцы, теряя самообладание, прибегали к животному насилию. В конце концов, у змей были только клыки. Она схватила его за руку, за запястье, но не оттащила от себя. Ее сердце было спокойнее, чем тогда, когда она увидела нож, когда ее поймали на лжи, когда Реддл поставил ее в тупик. Жестокость была для нее лучшим выбором. Она хотела ярости, огня. Это полезно. — Послушай меня, ты, гребанная грязнокровная шлюха, — Малфой плюнул ей в лицо, капля попала на щеку. Лучше, чем кровь, — то, что ты его забавляешь, не повод думать, что ты на секунду… Гермиона слегка сдвинула его запястье вверх, достаточно, чтобы выдать пару слов, пусть и задыхаясь: — Неужели Реддл? Сказано было хриплым шепотом, но Малфой все равно услышал ее. — Что? — он сузил глаза. — Ты сам сказал, что он заботится только о тех, кого может использовать, — сказала она, когда его вес уменьшился настолько, что она смогла сглотнуть. — Какая польза ему от твоих родителей? Но молодой наследник Малфоя? Очень удачно. Не имеющий никаких обязательств, кроме стремления к власти и игры с друзьями. Теперь получает предложения о браке со всей Европы. С обеих сторон войны. Вот это идеальное произведение. Его предплечье слегка ослабло на ее горле. Она почти могла говорить четко. — Итак, — спросила она, — он сделал это? — Нет, — выдавил он, надавливая на ее горло, пока она не закашлялась, — и это идиотизм — даже говорить такие вещи. Ты закончишь в канализации. — Мои извинения, — поперхнулась она, — я бы ни за что не хотела намекать, что у мистера Реддла есть амбиции. — Он бы этого не сделал. — Абраксас, — мягко сказала она, — подумай об этом. Он опустил руку, отступив от нее, и посмотрел на свои туфли. Его большой палец терся об указательный, пока он рассматривал камень. Гермиона не знала, убил ли их Реддл, но посеять семя сомнения было полезно. Если бы Малфой предал Реддла, он бы охотнее пошел на вербовку, верно? Или, что более вероятно, Абраксас рассказал бы о ней, и Реддл мог бы счесть ее лучшей змеей, чем она была на самом деле. Или Том попытался бы убить ее. — Том бы этого не сделал, — сказал Абраксас, не глядя на нее. — Я думаю, ты не знаешь, на что он способен. — Я прекрасно знаю, на что он способен, — горько усмехнулся он. — Ты не думаешь, что он способен на убийство? — Он не стал бы убивать моих родителей. — Ты думаешь, он способен на мораль? — Нет, — упрямо сказал Малфой, делая шаг в сторону. — Не думай, что ты знаешь его, потому что провела ночь, трахаясь… — Провела ночь? — перебила она. — Который час? Он посмотрел на нее так, словно она была идиоткой. Возможно, так оно и было. — Семь. Скоро начнется завтрак. — Я спала семнадцать часов? Малфой закатил глаза. — Конечно, мисс Грейнджер. Вы только и делали, что спали. Гермиона моргнула. — Я никогда не спала так долго… никогда. Спасибо.***
Гермиона не знала, как она оказалась на каком-то шикарном обеде с компанией девушек из Слизерина. В один момент она выходила с урока Истории Магии — урока о трагическом происхождении убийственного проклятия — в другой Лукреция Блэк обхватила ее за локоть и потащила в Атриум библиотеки, чтобы устроить нормальное собрание тех, кто «имел значение, важность и встречался по случаю». Видите ли, Гермиона здесь новенькая, и ей нужно найти свое место в правильном месте. Чтобы быстро сблизиться с нужными людьми. Почему Лукреция Блэк решила отнести ее к категории «нужных людей», когда все остальные слизеринские девушки либо глазели на Гермиону, либо игнорировали ее, она понятия не имела. Но еда была вкусной. Суп из кабачков и бриошь. Тепло, в прохладный октябрьский день. Атриум — это крыло библиотеки, которое использовалось для того, чтобы люди могли заниматься зимой при естественном освещении. В конце концов. Сейчас он предназначался лишь для обеда светских львиц. Макмиллан обмотала свою змею вокруг плеч, как шарф, и нехотя давала Гермионе советы по уходу за птицами. Аделаида Флинт сидела тихо и мешала ложкой суп в миске. Гринграсс не была приглашена… — Нет, конечно, она была приглашена, — сказала Лукреция Блэк, — но на Зельях произошло что-то ужасное, и, естественно, Нерис отправилась с ней в лазарет, — было еще несколько девушек, префектов и других семикурсниц, с которыми Лукреция дружила. Синестра Нотт принесла на чаепитие зубы. Человеческие. Полный набор. От резцов до моляров и двузубых зубов, небрежно разложенных на столе для упорядочивания и вырезания рун. Никто не беспокоился. Нормальное поведение, похоже. По крайней мере, это были зубы взрослого человека. Они говорили о каких-то больших проблемах на факультете. Разве Макмиллан не должна выйти замуж за такого-то и такого-то? А теперь между древними Семьями возникла какая-то патовая ситуация, и на карту поставлена судьба самого Хогвартса! Они должны сговориться и вместе разгрести весь этот бардак, пока замок не пал и они не проиграли войну. Погибнет Хогвартс, падет и Британия. Или что-то в этом роде. Никого из них не волновал огонь, дышащий им в затылок. Только конфликт по ту сторону Ла-Манша, их наследие, запятнанное скандалом. Гермиона ела суп и смотрела, как Синестра вырезала зубы. Она приложила к этому руку. Кости были хрупкими. А эмаль на зубах тверже, чем обычная кость. Пробив внешний слой, нужно быть осторожным, иначе они могли рассыпаться. Корни были чистыми, должно быть, это был здоровый человек. При всем своем невежестве эти девушки очень впечатлительны. Ей было интересно, как они отреагировали, если бы Гермиона сказала им, как мало значила их игра. Не тонкости поддерживали их мир, а удача. Хогвартс смог пасть, Британия смогла пасть, а мир продолжил прекрасно вращаться. Но стоило слишком уставшему мальчишке совершить необдуманную ошибку, как мир рассыпался в бетон и пыль. Они смогли бы забраться на вершину башни, но та была сделана из соломы и перьев. Костей их предков, таких же хрупких, как у птиц. Гермиона вспомнила другую молодую девушку, в которой было слишком много огня, и которая с жадностью рвалась покорить весь мир. Пока мир не задавил ее. И она поняла, что немного жалела их. — Я лишь хочу сказать, — намекнула Лукреция, — что Спенсер-Мун ведет войну довольно легкомысленно, учитывая последние события. Дурмстранг пал. Если французское министерство падет, он получит континент. Он слишком полагается на шпионов и теневую работу. Прямое нападение на захваченные министерства дало бы нам больший импульс… — Вы ненормальная? — спросила Макмиллан. — Прямое нападение на кого? Авроры и так не справляются с защитой Британии… — Я в курсе, мисс Макмиллан, — холодно сказала Лукреция. — Я бы хотела попросить вас больше не перебивать меня. Она поворчала, но замолчала. — Однако, — продолжала Лукреция, — если люди не видят прогресса, они впадают в отчаяние. В этом и заключается истинное поражение войны, что их может поколебать просто усталость. Все это говорит о том, что мальчик Монтейл был бы лучшей парой. Он чистокровный в пятнадцатом поколении, не преданный ни Дурмстрангу, ни Грин-де-Вальду. — Ему одиннадцать, — сухо сказала Макмиллан, — и он француз. Я не выйду замуж за француза. — Не позволяйте Розье услышать это от вас, — сказала Аделаида, — а то разобьете ему сердце. — Пруэтт не подойдет, — продолжала Лукреция. — Ох! — идиотски воскликнула Гермиона, помешивая свой суп. — Мистер Реддл попросил меня называть его Томом. Все взгляды обратились к ней. — Правда? — медленно произнесла Лукреция, полностью отвлекаясь от разговора о войне на разговор о мальчиках. Некоторые вещи действительно были одинаковыми. — Разве ты не трахалась с ним прошлой ночью? — бестактно спросила Макмиллан. Возможно, в этой девушке все-таки была какая-то часть от льва, а может, она была настолько избалована, что не думала о последствиях. — Он был хорош? До меня доходили слухи. — Клаудия! — воскликнула Аделаида. — Это совершенно не твое дело. — Я спала с ним, — не солгала Гермиона. — Все прошло отлично. Лукреция нейтрально хмыкнула, Синестра закатила глаза, Аделаида покраснела. Макмиллан посмотрела на нее с жалостью. Гермиона просеивала их мысли, пока не устроилась поудобнее так, словно была змеей в песке. — Итак, — обратилась Гермиона к успокоенным девушкам, — знает ли кто-нибудь из вас что-нибудь о крестражах? Она положила медальон на стол. Он солидно звякнул, но в остальном казался безобидным. В основном, в их мыслях было замешательство. Не многие даже правильно уловили это слово. Но мысли Лукреции отступились. Старая книга в библиотеке, Альфард, меч… Аделаида Флинт похолодела и подняла стены окклюменции к ледяным утесам. Интересно. Гермиона не ожидала, что эта тихая девушка вовлечена во что-то настолько темное. И уж тем более не предполагала, что она вообще владела окклюменцией после первого же путешествия в ее голову. Лукрецию, по крайней мере, можно было понять. Крестраж ощущался совсем не так, как медальон из ее времени. Возможно, это более молодая версия его души. От нее откололся больший кусок. Возможно, он сделал это, когда был менее запятнан. Может быть, его душа, не застрявшая в приюте на все детство, сформировалась настолько иначе, что имела значение для этой специфической марки темной магии. Может быть, это был кто-то совершенно другой. Хотя она сомневалась в этом. Реддл, похоже, имел здесь такое же влияние на других, как и в ее время, на пике своего могущества. Ей даже не хотелось думать о том, что он сделает, если обнаружит, что кто-то засунул свою душу в реликвию его семьи. Без сомнения, он бы поддерживал их жизнь так долго, как только мог. Использовал все свое обучение медимагии и псевдобессмертие, которое давал крестраж, на полную катушку. Содрал бы с них кожу и оставил гнить в открытом виде. Она хранила его на дне ящика с нижним бельем, в адски закрученной коробке между трусиками и чулками. Кошмары от этого не снились. — Крестраж? — сказала Лукреция. — Что это такое? — Ох, — вздохнула Гермиона, — а я-то думала, что в поместье Блэков самая богатая библиотека в мире. Моя ошибка. — Я имела в виду, — Лукреция сузила глаза и прочистила горло, — ты намекаешь, что этот медальон — один из них? И ты так неосмотрительно принесла в Хогвартс такую грязную магию? — Нет, — Гермиона не взглянула на Аделаиду. Та расфокусировала взгляд и просто смотрела куда-то в угол. Девушка застыла на месте. — Это птица. Я пыталась спросить его имя, как вы мне советовали, мисс Макмиллан, — кивнула ей Гермиона. Та растерянно смотрела на медальон на столе, думая, что он напоминал ей герб Слизерина. Гермиона должна была догадаться, что Макмиллан неравнодушна к змеям. Она надеялась, что у девушки не было пальцев для воровства. Возможно, если бы Гермиона сделала достаточно точный рисунок, Макмиллан смогла бы рассказать ей, что Реддл сделал из ее волос. — Ворон принес его тебе? — сдавленно сказала Аделаида. Великолепно. — Да, — спокойно ответила Гермиона. — Надоедливая тварь не дает мне себя погладить, но дарит мне вещицы, напитанные темной магией. Если бы я не знала его лучше, я бы подумала, что он пытается втянуть меня в неприятности. — Что такое крестраж? — спросила Синестра, не отрываясь от вырезания зубов. — Это не то, о чем тебе стоит беспокоиться, дорогая, — сказала Лукреция и похлопала по воздуху. — Что это значит, — нахмурилась Синестра. — Это значит, что ты опасная идиотка, — сказала Макмиллан, — которая не контролирует свой нрав и попадает в неприятности чаще, чем кто-либо другой здесь. — Это говорит девочка, которая рыдала посреди урока. — По крайней мере, я не собираюсь быть приговоренной к Поцелую. Наступила пауза. А потом Синестра перемахнула через стол с разделочным ножом в руке. Слизеринцы и вправду были кучкой бешеных животных. Она не насмехалась над ними. Все были животными. Гермиона сама была львом. Львом. А не змеей. Аделаида тихонько вышла из-за стола, сказав, что собирается позвать учителя, и с трудом отошла от дерущихся девочек. Они окончательно перешли на ругательства после того, как Мак выбила нож из руки Синестры. Лукреция сидела раздраженная, досадуя на то, что ей приходилось мириться с этой ерундой, когда она пыталась обеспечить будущее волшебной Британии. Гермиона положила медальон в карман и пошла следом.***
Гермиона заглушила звук туфель, изобразив разочарованный взгляд, и замолчала, следуя за ней по коридору. Аделаида один раз проверила, кто за ней шел. Неосторожно. Даже не произнесла заклинание, просто оглянулась, как будто они находились не в магической школе, полной волшебников. Она спустилась на первый этаж, громко ступая. Прошла мимо рядов окон, где постоянно бушевал огонь, окрашивая осеннее полуденное небо в горький красный цвет. Гермиона спустилась за ней по лестнице, вышла на улицу, прошла через все еще упрямо зеленый двор, свернула за угол… Встретила стену. Известно, что Хогвартс иногда перестраивался в соответствии с различными прихотями. Но переставлялся он незаметно, скрыто от студентов. Гермиона никогда не слышала, чтобы стена появлялась из… — Почему вы преследуете нашу дорогую мисс Флинт? Гермиона не подпрыгнула. Она передернула плечами и приняла более расслабленную позу, готовая к бою, но сердце осталось спокойным. Это был Реддл, говоривший откуда-то со двора. Она задумчиво обернулась, но никого не увидела. — Сегодня за обедом произошла драка. Мисс Флинт ведет себя подозрительно, — сказала она в воздух. — Мисс Флинт всегда ведет себя подозрительно, — сказал он, его голос был заколдованным. Тихим. Она не смогла разобрать откуда он говорил. — Я удивлен, что вам понадобилось столько времени, чтобы заметить это. — Она казалась мне совершенно тихой девушкой. — Да, совершенно тихая девушка в логове отъявленных негодяев. Даже не рассказала мне о вашей лжи насчет блуждающих огоньков. Мне пришлось заглянуть ей в голову. Это не вызвало у вас интереса? Она очень замкнута. — проворчал он. — Она осведомитель директора на факультете. Без сомнения, доложит о ваших проступках. Не-обращай-на-меня-внимание начало привлекать внимание. Дезиллюминационные заклинания колыхались от слишком большого движения. Чары размытия были полезны только в бою. Если бы она не знала его лучше, то подумала бы, что он был под мантией-невидимкой. — Я не сделала ничего плохого, — Гермиона медленно повернулась, ища размытые края его силуэта. Двор был не очень большим, заросшим кустарником и травой. Фонтан и каменные перекрестья. Где-то она должна увидеть искривление линий. — Иногда вы врете так непостижимо, что мне кажется, вы и сами в это верите. Сюда, охотница, — сказал Том и махнул рукой из-за дерева. Совершенно обычное укрытие. — Ступайте осторожно, или я отрежу вам ноги. Гермиона деликатно переступила порог, обувь была идеально приглушена. Том лежал на животе и, оперевшись на локти, смотрел на небольшое отверстие в земле. Его мантия расстелилась под ним и защищала от грязи. В пыльной нише двора, наполовину прикрытой кустарником и деревом. Потрескавшаяся каменная кладка и ползучие лианы. Рукава закатаны, черный галстук затянут. Однажды она спросит, почему он выбрал этот цвет. — Том? Что ты делаешь? — Устраняю ваш беспорядок, мисс Грейнджер. Садитесь. Гермиона села. Скрестив ноги рядом с ним на траве, словно это было нормально. Аделаида Флинт не имела никакого значения. Крестраж — не главный приоритет. Она здесь ради Реддла. И если она ему зачем-то нужна, если он считал ее ценной, то все остальное не имело значения. Он мог ставить другие вещи в приоритет перед ней, но она — нет. Каким бы ни был заговор, единственное, что имело значение — это Камень. — Теперь мы вернулись к формальностям? — спросила она. Прищуренные и темные глаза Реддла встретились с ее глазами. — Не хочешь ли ты сделать наше знакомство более близким? — спросил он непринужденно. — Почему ты не разбудил меня? — спросила она, не обращая внимание на его слова. — Я собиралась поспать всего час или два. — Я пытался, — сказал он. — Ты была мертва для всего мира. — Ты так легко сдался? На диване было неудобно спать. — Я не спал. Я читал твои книги. — Читал?! — засияла она и наклонилась, положив руку на траву. — Какую? Как далеко ты продвинулся? Ты читал Шумпетера? Я думаю, он тебе больше всего понравился. Ты похож на него. Ты раньше изучал философию? Она широко пересекается с социологией, до того, как клиническая психология начнет развиваться, но я думаю, что есть еще… — Тише, девочка, — вздохнул он. — Мне не нужно, чтобы они вылупились из-за твоего голоса. — Хм? Реддл сказал что-то на парселтанге, мягко и раскачивающе, как будто убаюкивая детей. Или мягко пробуждая их. Из отверстия высунулась крошечная змеиная голова. Белая на подбородке, но до хвоста — сплошная блестящая чернота. За ней последовала дюжина других. Очень, очень маленьких. — Ох, — прошептала Гермиона, — это гнездо? — Да, — сказал Реддл между парселтангом. Слова скользили друг по другу, и Гермиона точно увидела где-то там черный вилообразный язык. Такой же ловкий, как и розовый. — Дай мне еще один локон твоих волос. — Зачем? — спросила она, но все равно вырвала несколько прядей и протянула их. — Что за змею ты сделал из меня в прошлый раз? — Возмутительница спокойствия. Было не очень хорошей идеей позволять чему-то подобному бродить по замку. Кто-то мог умереть. Но она несет в себе немного твоего запаха. Не так уж трудно найти, если ты знаешь, что делаешь. — И ты все еще не хочешь сказать мне вид? — В библиотеке есть несколько книг по идентификации змей, если тебе так не хватает знаний. — Ох, ты снова уклоняешься от ответов и уходишь от вопросов? — Я — открытая книга. У тебя плохое понимание прочитанного. — Это… это шутка? — засмеялась она. — Ты теперь шутишь, Том? — Да, — сказал он, взглянув на нее один раз, показывая ее волосы детенышам змей и позволяя им потрогать их языком и понюхать. — Похоже, ты не в состоянии отличить флирт, угрозу и шутку. Что мне делать? — Потому что ты добрый и благожелательный, зрелый префект, который хочет помочь новому ученику освоиться, — сказала она. Том разразился смехом. С прямыми зубами и красными от холода губами. — Что это за змеи? — Южные черные полозы, родом из восточной части Соединенных Штатов, — сказал он так охотно, как ребенок, показывающий игрушку, ясноглазый и гордый. — Не венозные, но быстрые. Конечно, это хищники из засады, не обязательно охотники, но они хорошие пловцы и не прочь заглянуть в трубу. Я выменивал их на яйца. — Ох? — Довольно хитро, — он улыбнулся ей острыми резцами, немного самодовольно, немного скромно и ужасающе очаровательно. — Обычно я скармливаю зелье крысам. Но в этот раз я решил попробовать дать им впитать зелье, пока они развиваются. Одно для того, чтобы сделать их более приспособленными к климату, а другое для защиты. Я… — он запнулся и внезапно нахмурился. Между его глазами образовалась складка беспокойства. — Я пытался оплодотворить последнюю кладку, ввести зелье в яйца, но… — он оглянулся на только что вылупившихся змеенышей, длиной едва ли с ладонь, — это не прошло… успешно. Надеюсь, этот способ сработает. — Конечно, сработает, Том, — Гермиона прекрасно понимала, что эта его версия делала с ней. Как она не могла устоять перед Реддлом, пока он носил эту маску? Если бы она встретила этого амбициозного, голодного мальчика, когда была более невинной, более доброй, она бы потерялась так же легко, как реликвия. — Ты — самый яркий волшебник своего возраста. Что-то мелькнуло на его лице. Что-то странное. Возможно, это был румянец. Но был прохладный октябрьский день. Его щеки уже обветрились. — Что они едят? — спросила она. — Они такие маленькие, наверняка не смогут поймать мышей. — Насекомых, — прочистил он горло и провел пальцем по травинке. — Сверчков, тараканов и тому подобных. Крошечные черные змейки выскользнули из норы к его открытым рукам, сплелись между длинными пальцами, и Том вернулся к инструктажу, как выследить его беспорядок. А не ее, придурок. Они, казалось, охотно кивали. Она вспомнила, что он хотел стать профессором. Она подумала, не предпочитал бы он тогда змей студентам. Одна из змей укусила его за большой палец, слишком маленькая и слишком юная, чтобы вонзить клык. Том зашипел. Черный вилообразный язык быстро высунулся, чтобы наказать глупую змею. Он взглянул на нее, чтобы увидеть ее реакцию. Гермиона наблюдала за его ртом без выражения. В ее глазах не было ни малейшего проблеска. Это успокаивало. В каком-то смысле. Низкий гул странных слогов, перетекающих из одного в другой. Совершенно уникальный язык магии. Каждое слово несло в себе отголосок заклинания. Оно щекотало ей ухо. На шее у него грязь, а на пальцах — следы, оставленные детенышами змей. Его глаза все еще были темными, похожими на лепестки орхидеи, и черная магия все еще прилипала к нему. Но в том, как он держал себя, разговаривая со своими змеями, была какая-то… легкость. Как он выгибал шею, как шипел и мурлыкал, как кривились его губы. Наклонял голову в такт покачиваниям малышей в его пальцах. Не домашние животные. Ей было интересно, считал ли он их детьми. Она задалась вопросом: выпотрошил бы он Дамблдора тогда и там, если бы тот не вернул его змею обратно. — Ты не спал всю ночь, читая? — спросила она, когда его лекция была закончена, и они уползли охотиться на ее большую зверюгу. — Тебе понравилось что-то конкретное? Что-то привлекло твое внимание? Ты читал Мангейма? — Я не дошел так далеко, — сказал он, переворачиваясь и непринужденно садясь на траву рядом с ней, вытирая руки и бросая какое-то заклинание, чтобы смыть грязь. Его волосы не пушились. Они по-прежнему легко завивались. А глаза все еще были темными. Он не спал бог знает сколько времени. Она не думала о Викторе и о себе на лужайке. О траве между их пальцами в прохладный полдень. Это было не свидание. Был октябрь, а не ноябрь. Реддл беззастенчиво убрал ее волосы в карман. Как сумасшедший. — Что же ты читал? — спросила она, терпеливо вынося его глупости. — Платона, кажется. Что-то о душах, — сказал он, опираясь рукой на траву, сгорбив плечи. — Разум, ярость и голод. Интересная теория для того времени, полагаю, но сейчас она неактуальна. Мы знаем, что у души есть семь аспектов. Его теория о реинкарнации была бессмыслицей. Божественное наказание — жить змеей или женщиной. Нелепо. Я говорил тебе, что маггловская философия не выдержит столкновения со знаниями волшебников. — Ох, — произнесла она, искренне удивленная. — Да, — сказал он самодовольно, — очень красноречиво, мисс Грейнджер, но я дам вам преимущество сомнения… — Ты действительно читал его, не так ли? Часть себя, которую она не понимала, была странно смущена. — Да? Я только что сказал это, — медленно произнес он и наклонил голову, изучая ее лицо. — Ты в порядке, Гермиона? Иногда ты настолько уходишь в свои мысли, что я даже не могу почувствовать твой разум. — Я в порядке, Том, — Гермиона потерла щеку. — Что? Нет, я просто удивлена, что ты это прочитал. Я подумала, что ты лжешь. — Зачем мне врать об этом? Ты бы спросила меня об этом, и я бы сразу попался. Она засмеялась, посмотрев на облака. Окрашенные в вишневый цвет, словно солнце садилось в час дня. — Да, но легче быть пойманным на лжи, чем тратить часы на чтение книги, — она снова повернулась к нему. К его темным глазам и темным кудрям. Такой любопытный мальчик. — И магглы ничего не теряют. Платону более двух тысяч лет. Он был современником Герпия Злостного. Магглы продвинулись в своем понимании не меньше, чем волшебники. Современная наука не обязательно даже верит в душу. — Это похоже на регресс, Гермиона, — категорично сказал Том, приподняв бровь. — Разве? — спросила она, наклонившись вперед. — Что такое душа, разум, кроме искр в твоем мозгу. Если магия — это просто другая форма энергии, сила, на которую мы можем влиять, чтобы изменить мир в соответствии с нашими прихотями. Почему душа не может быть… — Пожалуйста, — он закатил глаза, — магия — это энергия в той же мере, что и сознание. В этом она совершенно другая. Ты же не можешь всерьез верить, что ты, ты сам, твой разум, душа и память состоят исключительно из маленьких электрических импульсов твоего мозга. Когда мы знаем, что есть нечто большее. Что такое омут памяти? Непреложный обет? Призраки? Другие привязки души? Крестраж, он его не упомянул, но они оба подумали о нем. — А мы знаем, что есть нечто большее? — сказала она. — Что такое омут памяти, кроме катушки с магическими инструкциями, которые показывают мозгу определенный образ? Если я могу создать освещение с помощью своей палочки, почему я не могу извлечь из своего мозга электрическую схему, которая кодирует воспоминание? Не является ли Непреложный Обет просто другой версией той же магии, которая используется в Империусе? Что-то, что контролирует твои мышцы. Останавливает сердце. Не являются ли призраки просто эрозией, отпечатками на сплетении магии так же, как русло реки? Душа может быть так же проста, как срабатывание синапсов. — Есть ли у солнца сознание? Душа? — спросил Реддл, раздражаясь. — Оно содержит гораздо больше энергии, чем твой или мой мозг. А гроза? Нет, это обыденное явление, порожденное простой физикой. Естественная реакция между атомами. Это мощнее, чем то, что может произвести волшебник, но солнце не волшебное. У него нет разума. Душа уникальным образом отличается от «энергии». Так же, как и магия. Ты не можешь утверждать полностью физическую интерпретацию вселенной, когда… — Я не утверждаю полностью физическую интерпретацию вселенной, Том, — укорила она. — Не вкладывай мои слова в свои уста. Том надулся. Закатил глаза и сдул прядь волос с лица. Он обезоруживал ее, как мальчишка, и ей захотелось покраснеть. — Я говорю, что у магглов совершенно физическая интерпретация вселенной… — продолжала она. — … Ты педантична… — … это ценно для изучения! — склонилась она над ним. — Как бы ты интерпретировал мир, если бы у тебя не было доступа к магии. Фундаментальные законы физики не меняются только потому, что волшебники могут влиять на них. — Возможно. Но это не имеет никакого отношения к изучению магии, Гермиона, — настаивал он. — Если магглы не хотят изучать душу, когда мы знаем, что она является фундаментальным фактором магии, то это бесполезно. — Тогда у магглов нет души? Если объединить эти два понятия, и учесть, что у них нет магии. — Конечно, есть. Только в меньшей степени. Как у собаки. — Или змеи? Гермиона невинно улыбнулась. — А у змей души меньше, Реддл? Том нахмурился. Затем открыл рот. И закрыл его. Он выглядел очень мило, когда его ловили. — Это другое, — вот и все, что он сказал. — Конечно, это так, дорогой. — Не называй меня так, — надулся он. Она захотела поцеловать его. Это была невинная мысль: просто быстро прижаться губами к его губам. Его вкус был бы похож на октябрьский воздух, а потом они продолжили бы свой разговор. Он мог бы странно посмотреть на нее, но никто из них не стал бы это комментировать. Ни больше, ни меньше. Она задрожала. — Если ты веришь в души, — сказала Гермиона вместо этого, — веришь ли ты в загробную жизнь? В Бога? Реддл улыбнулся, обнажив резцы. Темноглазый и жестокий. Ей все еще хотелось поцеловать его. — Я хороший маленький католик. Гермиона закатила глаза. — Я говорю серьезно. Ты веришь в бессмертную душу? В рай, ад, суд или что-то еще? — Я полагаю, что нет. — Не совсем, нет, — сказала она. — Тело отправляется к червям. Разум гаснет как свет. — А твоя магия? — спросил он. — Как ты думаешь, что случится с твоей магией, когда ты умрешь? — Наверное, отправится к тем, кому она понадобится в следующий раз, — она улыбнулась с тоской. — В конце концов, магия — это сила. Она будет существовать и без меня. Как свет, идущий от давно умерших звезд. — Как поэтично. А я-то считал тебя прагматиком, — сказал он, глядя на ее дрожащие плечи. — Тебе холодно? — Сейчас октябрь, — ответила она как можно спокойнее, думая о том, как он ее обжигал. Реддл взмахнул рукой, словно зажигая свет, и во дворе потеплело. Она не разочарована. Она не зависела от его прикосновений. Гермиона подняла бровь. Он так непринужденно делал невозможные вещи. — Замок любит… — начал он. — Это ты поставил там эту стену? — спросила она спокойно. — Ты не хотел, чтобы я пошла за мисс Флинт. — Мне нужно было немного твоих волос, — сказал он и согнул колено, положив на него локоть, а руку на подбородок. — И я не хочу, чтобы у тебя были неприятности, нет. — И что же ты сделал? — спросила она напряженно и посмотрела на кирпичи, появившиеся из ниоткуда. — Запер ее там? В коробке? Она задыхалась, захлебывалась, кричала, даже сейчас, пытаясь не утонуть в темноте? Гермиона была в тридцати футах от нее, вполне способная спасти девочку. Но если Реддл хотел, чтобы она умерла… Гермиона позволила бы ей. В конце концов, она здесь ради него. Аделаида Флинт не имела значения. Том мог ставить перед ней другие приоритеты, но Гермиона — нет. — Ты действительно думаешь обо мне самое плохое, — вздохнул он. Закрыл глаза и разочарованно наклонил голову. — Нет, она просто потеряется на некоторое время. В конце концов, найдет дорогу ко мне, и я поговорю с ней. Тебе не о чем беспокоиться. — Значит, она окажется только в лабиринте коридоров? — Гермиона нахмурилась. Он лгал? … Нет. Том хотел получить информацию от девушки. Было полезнее прочитать ее мысли, чем убивать ее. Ей стало интересно, как он отреагировал бы на то, что у нее был его медальон. Скорее всего, он вежливо попросил бы его, как подобало джентльмену, а если она замешкалась бы хоть на долю секунды, Реддл перерезал бы ей горло до самой кости. — Петля по пятому этажу, если она умна, — сказал он как ни в чем не бывало, как будто пытать одноклассников — это нормально. — Подземелья, если нет. — Ты пошлешь своих змей преследовать ее? Гнать ее часами, в ужасе, пока она не выдохнется и не сможет продолжать. Глаза Реддла расширились и потемнели. Он разразился злобным смехом. Острые зубы магии щелкнули в дюйме от того, чтобы сожрать ее. Он дико захохотал, откинув голову назад, протяжно смеясь. Безумно и высоко, как тогда, на мосту. В тот момент, когда он решил убить ее. Маска сорвана. Он откинул волосы назад, позволив пальцам задержаться на шее, подбородке, горле. Улыбка была достаточно острой, чтобы вырезать ее, пометить, уничтожить более деликатно, чем любой проклятый нож. На одно истерическое мгновение Гермиона подумала, что он достоин. Что во тьме могла быть чистота. В том, чтобы отпустить все, и стать его. Красота настолько призрачна, что за нее можно умереть. — Ох, — восхитительно улыбнулся он, смакуя ее, — у тебя такой жестокий ум, Гермиона… Мне придется украсть его. — Нет, не жестокий, — пробормотала она. Она не отводила от него взгляда, застыв, как заяц под взглядом волка. Пытаясь съежиться. — Просто ум. — И в чем, — Реддл наклонился ближе, стремительно, как змея, в ее дыхание, в легкие, и она могла бы поцеловать его, качаясь на нем и чувствуя вкус воздуха и темноты, совсем не невинная, — именно, разница. — Я не хочу причинять ей боль. Его глаза были темнее, чем пустота между звездами. Бесконечный миг тишины, предшествующий хаосу творения. Это ужасно — быть никем. Но ей это нравилось. Ее сердце билось, как грохот волн; она была бы не прочь утонуть в нем. Его губы — влажные. Красные, как лепестки роз. — Правда? — он наклонил голову, быстро, как любопытный ворон. — Ты не пошевелилась, чтобы помочь ей. Она не могла. Это означало бы, что она отдалится от него. — Если ты отпустишь ее, я открою тебе секрет. — Я бы солгал, девочка, — усмехнулся он. Разочарованно и снисходительно. — Я бы говорил: «да, конечно», пока не получил то, что хочу, потом отбросил бы тебя, а затем сделал бы с мисс Аделаидой Флинт все, что захотел бы. — Может быть, в конце, но сейчас я могу рассказать тебе кое-что ради Аделаиды. У меня довольно много секретов. — Правду, — его глаза блуждали по ее лицу, поймав губы. И остановились там. — Что бы ты мне рассказала? Простая сделка с темным магом должна закончиться хорошо. Никогда не ошибешься. — Свое любимое блюдо. — Нет. — Свое любимое заклинание. — Нет. — Кто поставил мне синяк на шее. — Это был Малфой. Он признался. — Ты наказал его? — Он признался, — сказал Том просто, как будто это был ответ на вопрос. — Кстати, твоя игра не сработала. Это было умно, но даже в самых темных уголках своего сознания он не думает, что я убил его родителей. Что-то хитрое и самодовольное проскользнуло в ней. Иногда она очень хороша. — Правда? — Нет. — Ты отпустишь Аделаиду, если я тебя поцелую? — Да. Это вышло на градус грубее. Он покачнулся вместе с ней. Вплел свои длинные пальцы в траву, как бы не давая себе запустить их в ее волосы. — Ты лжешь, — сказала она просто. — Да, — он улыбнулся. Пойман. — Как насчет медальона? — Нет. Гермиона не стала сопротивляться своей улыбке. Она позволила ей расплыться по лицу до боли в зубах. Ясноглазая и гордая. Радостная. Она надеялась, что он запомнит это. Она надеялась, что он будет радоваться своей ошибке. Реддл сузил глаза. Эта пустота была заточена как скальпель. Достаточно хорошо отточенный, чтобы порез даже не болел. Он будет жечь. — Как долго, по-твоему, ты сможешь продержаться, Гермиона? — мрачно спросил он, наклоняясь так близко, что дыхание стало горячим на ее шее, рассказывая ей секрет, и говоря так, словно пытка была сладкой. Он поднял большой палец, проследив за ее пульсом на шее. Вверх, вниз и вверх, оставляя следы ожогов. — Сколько времени прошло, пока ты не устала и не захотела отдохнуть? Пока у тебя не осталось выбора, кроме как смотреть, как змея скользит по твоей груди и кусает твое сердце. — Я только что проспала семнадцать часов, — сказала она. — Я бы протянула века. Она захотела съесть его зубы. Чтобы он поглотил ее изнутри. — Ах, неутомимая охотница, — Реддл наблюдал, как его палец двигался по ее шее. Должно быть, он был поглощен ею так же, как и она им. — Никогда не отдыхаешь. Всегда в движении. Гермиона сглотнула. Его палец затвердел. Он заставил ее горло работать вокруг него, иначе она бы захлебнулась собственной слюной. Закашлялась и утонула бы в огне. — Именно, — она отдернула его руку от своей шеи. Не в силах выдержать ожог. Реддл позволил ей. Иногда жары было слишком много. Она медленно дышала октябрьским холодом. Этого было недостаточно. — Кстати, как твоя нога? Я заходила в лазарет за питательным зельем. Мадам Офиор сказала, что тебя не было. — Я в порядке, — легкомысленно ответил он, посмотрев на свои пальцы, и потер их друг о друга. — Мои извинения, что тебе пришлось это увидеть. Я не хочу причинять тебе лишнего беспокойства. Но я же говорил, я обучен медимагии. Она не стала спрашивать, почему. Была более насущная проблема, чем его склонность к саморазрушению. — Знаю, — осторожно сказала она, — я просто… Ты вмешиваешься в темную магию. Я не знала, может… Нож, может быть, проклят. Он смотрел на нее внимательно, не препарируя, а просто любопытствуя. Мания внутри него была направлена на что-то другое, а не на то, чтобы расчленить ее на части. Что-то внутри него. — Так и есть, — сказал он через мгновение. Гермиона стиснула зубы. — Только не для меня. Он мой. Я ему нравлюсь. — И скольким вещам вы «нравитесь», мистер Реддл? Она не собирается думать о ноже, о своей руке, все в порядке, ей просто нужно было знать. Все в порядке. Приоритеты. Реддл. — Я вам нравлюсь, мисс Грейнджер? — Я не вещь, Том. — Нет? — он приподнял бровь, улыбнулся, словно поймал ее. — Если вы считаете, что для вас не существует ничего, кроме электричества, то не являетесь ли вы очень сложным радиоприемником? Идиот. Гермиона рассмеялась. Свет. Прищурила глаза. Иногда она действительно, действительно ненавидела то, что он с ней делал. Как сильно она чувствовала себя… человеком рядом с ним. — Но если вы так беспокоитесь… Реддл схватил ее руку и положил себе на бедро, прямо на ножевую рану. — … могу заверить вас, что я в порядке, — он слегка наклонил голову. С темными, мягкими локонами и еще более темными, мягкими ресницами. — Вы чувствуете проклятие? Какую-нибудь травму? Нет, она чувствовала жар, голод и бесконечное желание разрушить его внутренности, съесть его язык, пока она не замолчала бы и не подавилась им, проникая своими ногтями в его кожу головы, прорываясь к мягким костям, которые ничего не делали, чтобы защитить его, уже испорченные, приправленные горем, навсегда, а душа почернела, сгорела до угольков, но такая вкусная, что она могла бы выцеловать из него душу, и он бы отблагодарил ее, бездумный хищный зверь… — Нет. Она сказала это как нормальный человек. Хотя его глаза потемнели, так что, возможно, это было не так. Он накрыл ее руки своими, сплетая свои пальцы с ее, обдавая своим жаром. Заставляя ее прижаться к нему сильнее. Ее рука горела, сильнее, чем уголь, и ей хотелось вырваться. Дикая змея, брошенная в костер, пыталась вырваться. Она подумала, как сильно ей пришлось бы сдавить его ногу, чтобы заставить его снова истекать кровью. Насколько глубокой была рана. Ее ногти бы впивались в ткань, разрывая ее, более мягкую, чем плоть. Смогла бы она наклониться и прокусить его штаны, чтобы высосать проклятие. Насколько остры у нее были зубы, сколько было клыков. Если бы его кости были так же испорчены, как ее. Его кровь, конечно, краснее. Она провела бы языком по его ноге до члена, заглатывая его целиком. Он бы застонал, закрывая глаза, и начал бы биться в конвульсиях до конца света. — Но я не обучена медицине. Ее голос был прозрачным. Она попыталась отдернуть руку. Он не позволил ей. — Жаль. Тогда мне придется научить вас еще одной вещи, — его голос казался таким же странным, но она не могла понять, она не могла дышать. Его рука протянулась и провела по ее щеке. Его глаза были настолько темными, что притяжение повернуло ее, оторвало от земли и притянуло к себе. Запустив пальцы в ее волосы, обняв за шею, он вдохнул огонь и магию, горячий шепот на ее губы. Она должна знать, каков он на вкус. Без фантазий о крови и насилии. Она узнает. Насыщение. Гермиона хмыкнула, застонала. Ожидание, стремление. Желание. — Ты до сих пор не научил меня ни капельки Прорицаниям, — сказала она, облизывая губы. Ее дыхание было его. Ей стало интересно, какова она на вкус, какова она на ощупь. Как он мог не сгорать от желания обладать ею. — Мне все равно. Это было ошибкой. И она будет пировать. — Мистер Реддл! — раздался голос Диппета с другого конца двора. Обратная тяга возникала, когда в замкнутое перегретое помещение быстро попадал воздух, богатый кислородом. Открывалась дверь, разбивалось окно, рушилась стена. Огонь, будучи сдержанным, взрывался и пожирал все доступное ему топливо. Если здание горело, а вы пытались спастись, открыв не ту дверь, вы могли погибнуть. Самая большая забота в ситуации спасения — убедиться, что попытка помочь кому-то не обречет его на гибель. Том Реддл был очень близок. Она почувствовала, как его магия прорвалась сквозь тьму, которой он защищался. Его глаза превратились в огненный туннель, вспыхнув ярче сигарет и красных гигантских звезд. Миллион литров крови хлынул в него и окрасил в яркий, вишневый малиновый цвет… Реддл уронил ее. Закрыл глаза, сильно сжал их большим и указательным пальцами. Откинулся назад настолько, насколько мог, не выглядя так, будто его поймали. — Добрый день, директор, — ярко отозвался он. — Добрый день, мистер Реддл. У вас там все в порядке? — спросил Диппет, приближаясь к ним. Реддл моргнул. Посмотрел на нее. Его глаза были красными. Гермиона едва заметно покачала головой. Он тяжело вздохнул, словно она выстрелила в него, вопиюще предала его доверие, как она могла, и снова лег на траву, сжав кулаки. Как мелодраматичный ребенок. — Я в порядке, директор Диппет, — сказал он с земли. — Гермиона рассказала мне такую душещипательную историю о своих умерших родителях, а вы понимаете, каким чувствительным я могу быть. Ей стало интересно, держал ли он при себе этот проклятый кинжал. Был бы он по-прежнему «как он», если бы она проткнула и раскроила все его ребра. Насколько он действительно обучен медимагии. — Я… понимаю, Том, конечно, — сказал Диппет, подойдя к ним на лужайке. Ни разу не взглянув на нее. — Я просто не хочу, чтобы ты отвлекался на всяких… личностей. У тебя впереди большое будущее, и было бы… разумнее общаться с другими людьми, твоего уровня, — сказал он услужливо. Ох. Вот ведь гад. Реддл прикрыл глаза, будто его мучило солнце, причем в том же направлении, что и Диппет. Он моргнул один раз. Его глаза все еще были красными. — У тебя красные глаза, — сказала она, обеспокоенная и достаточно маленькая, чтобы быть убедительной. — Прости, я не хотела заставлять тебя плакать. Гермиона не понимала, почему Реддл пытался скрыть это от Диппета, но она могла подыграть ему, завоевать его доверие. — У меня семейная травма, — сказал он беззаботно, ничего не делая, чтобы сыграть свою роль, — и я не отвлекаюсь, директор Диппет, уверяю вас. Я доброжелательный, зрелый префект, который хочет лишь помочь новой ученице освоиться. Пойдем, Гермиона, я полагаю, у нас будет совместная Защита. Он поднял свою мантию и встал, затем грациозно протянул руку. Вернемся к Диппету. Она приняла это так, словно это были сороковые годы, и она знала, как быть леди. Ей хотелось слизать ожог с пальцев. — Я… понимаю, — осторожно сказал Диппет. — Вы восходящая звезда, Томас, — рука Реддла впилась в ее руку, пока его аккуратно подстриженные ногти не порезали ее так глубоко, что пошла кровь. — Я не хочу, чтобы тебя сдерживало… неуместное увлечение. — Спасибо за заботу, директор, — ответил Том совершенно спокойно, улыбка не сходила с его лица. Но он вернул руку за спину и начал идти к классу. — Пойдем, Гермиона. — Директор Диппет? — спросила Гермиона, прежде чем уйти. — Почему вы определили меня во все классы Реддла? — Я просто следовал рекомендациям Каррел в ее письме, дорогая, — сказал Диппет, кивнув. — Из того, что ты изучала раньше. Это письмо написала Гермиона. В нем не было никаких рекомендаций. — Я никогда раньше не изучала Прорицания, директор. Реддл взглянул на нее, моргнул и ушел. — Ну что-ж, сейчас самое время начать! — весело сказал Диппет, искренняя ухмылка расплылась по его лицу. — Идет война. Никогда не может быть слишком много прорицателей, — он помахал пальцем, словно в знак победы. — Совершенно верно, директор, — дипломатично кивнул Реддл, махнув ей рукой, чтобы она присоединилась к нему. — Пойдем, Гермиона. Они оставили Диппета во дворе. И пошли на Защиту, воспользовавшись черным ходом. Окруженный камнем, без окон, без огня. Без студентов. Его глаза все еще были красными. На этот раз потребовалось почти пять минут, чтобы все прошло. Она хотела спросить его об этом. Почему у него, казалось, два ядра магии, что-то темное и что-то горящее. Имело ли это какое-то отношение к гиперпространственной… штуке, застрявшей внутри него. Она должна спросить его, почему он воткнул в себя нож, вместо того чтобы поговорить с ней сегодня утром, а после обеда чуть не поцеловал ее. Она должна спросить, где Аделаида. Все ли с ней в порядке. Заключить сделку, чтобы освободить ее из лабиринта, в котором она находилась. Ей следовало убить его и поторговаться с крестражем, чтобы он рассказал ей, где находилось кольцо. По крайней мере, тогда у нее было бы несколько дней покоя. Вот только покой ей был не нужен, не так ли? — Покажи-ка мне руку, — сказал Реддл наугад, когда они проходили мимо статуи, мимо которой они точно уже проходили. По крайней мере, дважды. Он нравился замку, и он решил ходить по кругу. — Я уже все исправила. Или, может быть, замок это делал. По какой-то причине он мешал им попасть в класс. — Ты хорошо поела за обедом? — Да. — Я никогда не спрашивал, как ты находишь Чудеса Мисси… — Обычно ты увереннее, чем сейчас, — Гермиона остановилась в коридоре. — Просто скажи мне все, что хочешь сказать. — Завтра мне нужно посетить одно мероприятие в Париже, — нейтрально ответил он. Гермиона замерла. — Если ты хочешь сопровождать меня, — сказал он с еще большим безразличием, глядя на нее сверху вниз, как будто все, что она могла сказать, не имело для него ни малейшего значения. Ох. Хм. — Что? Том пожал плечами, провел рукой по волосам. — Лекция в обеденном зале. Альбус попросил меня присутствовать вместо него. Это не формально. Повседневная одежда будет в самый раз. — Реддл, — предупреждающе сказала она. — Грейнджер. Гермиона вздрогнула. — Не называй меня так, — пробурчала она. — Господи, я бы предпочла, чтобы ты называл меня дорогой. — Прошу прощения, дорогая, — весело сказал он. Гермиона закатила глаза. Черт, сама себе вырыла могилу. — Нет, Том, — сказала она и потерла лоб. На самом деле Том не был приоритетом. Это были Дары. А на завтра у нее запланирована встреча с Долоховым. В середине утра. И, судя по тому, что она знала о нем, встреча будет длиться дольше, чем хватит терпения. Возможно, до самого вечера. Том Реддл не имел значения. — У меня… — тайная встреча с контрабандистом, — завтра свидание. — Ты лжешь, — тут же сказал он. — Возможно, да, — она пожала плечами. — Ты лжешь о свидании, чтобы заставить меня ревновать, когда я как раз приглашаю тебя в Париж, — сказал он, озадаченный, или раздраженный, или с каким-то недоверием. — Почему ты думаешь, что я хочу заставить тебя ревновать, Том? — ухмыльнулась она. — Потому что ты очень хорошая маленькая змея, которая здесь только для того, чтобы поиздеваться надо мной, — сказал он с раздражением. — Ошибаешься по обоим пунктам. Диппету было бы стыдно за то, как тщательно я тебя испортила. Том напрягся. — Не обращай на него внимания, — он наклонился, поймав ее на уровне глаз, в кои-то веки не глядя на нее со всего своего роста. Потянулся, чтобы поймать ее руку. Обжигая ее. Успокаивая ее. Черные глаза делали все возможное, чтобы собрать ее обратно, а не разорвать на части. Ему это не удалось. — Он идиот. — Я в курсе. — Это политика, ты же понимаешь, — сказал он. — Скучно, да, но необходимо. Самый многообещающий студент века, нарушивший правила в замке. Диппет не видит ничего, кроме собственного лица. — Я думала, он был пуффендуйцем, любил заводить друзей. Он не отпускал ее. Его большой палец провел по ее костяшкам, как восход солнца по вершинам холмов. — Да, и чрезвычайно территориальный с теми, кого подбирает. — И я — злоумышленница? — она скрестила руки, убегая от жары. Ей не нравилось, когда Реддл так на нее смотрел. И Гермиона не могла винить Диппета. Она была удивлена, когда он так легко впустил ее в дом, может быть, это было его усиление бдительности. Друзья близко, враги — еще ближе. — Ты новенькая. Идет война. — Он думает, что я шпионка? — насмешливо спросила она. — А кто не думает? Он пожал плечами, как будто это было очевидно. Никто не думал. Она была в голове у большинства своих одноклассников. Они не думали, что она шпионка. Они считали ее жалкой магглорожденной, слишком умной наполовину и получившей несправедливое преимущество от пребывания на фронте, как они могли конкурировать с кем-то, кто уже был в поле, это было совершенно нелепо, почему они позволили студентке сражаться на войне, как она могла быть такой опытной, над чем она там работала. Почему она здесь? Сейчас? Если она так важна, какова ее миссия? О Боже, может быть, они действительно считали ее шпионом. — Ты? — спросила Гермиона, искренне удивленная. По какой-то причине ей было больно. Может быть, потому, что она знала только детей-солдат и не имела возможности ассоциировать мастерство с уловками. Либо ты был хорошим, либо умирал, ничего двуличного в этом не было. — Нет, я думаю, все гораздо хуже, — усмехнулся Реддл, с острыми белыми зубами и мягкими темными волосами, вновь убрав руки за спину. — И что это значит? — Я думаю, это не имеет значения.