***
В кабинете директора школы все было, как всегда, аккуратно. Чисто разложенные бумаги на простом столе. Аккуратные ряды книг. Портреты в минималистских рамах висели прямо, явно из-за волшебства. Единственная вещь, которую можно выдать за безделушку, — простой телескоп, но и он был скорее функцией, чем формой. Дамблдор был там. Он стоял напротив Диппета за своим столом и о чем-то с ним спорил. Гермиона слышала сердитые голоса, поднимаясь по спиральным ступеням, и они не стихали при ее приближении. Ее обувь была мягкой, но все же… Неаккуратные мальчишки. Шла война. Им нужно быть внимательными. — Громовая Птица! — крикнул Диппет, энергично размахивая руками. — Летит над Парижем, Альбус! Французское министерство и так работает на пределе своих возможностей, а твой маленький трюк отправил Громовую Птицу над Парижем… — Это печальное последствие, — Дамблдор кивнул, выглядя скорее скучающим, чем наказанным, аккуратно сложив руки за спиной. — Но это должно было быть публичным событием. После Нурменгарда он бы не клюнул на приманку, иначе… — Уполномоченные по соблюдению Статута о секретности были придавлены Грин-де-Вальдом, бродящим по склонам, а ты практически подставил целый город… — Это можно исправить, Армандо, — наставительно произнес Дамблдор, подняв одну руку, как будто это не его ругали. — Потерянные жизни — нет. Важнее быстро закончить войну, чем… Диппет поднял на нее глаза. Она не знала, почему он не заметил ее раньше, ведь она не пыталась спрятаться. Гермиона была тихой и незаметной и часто заглушала звук своих туфель, но и не была невидимкой. Неужели он настолько ненаблюдателен? Гермиона улыбнулась так же неловко, как и все вежливые люди. Во все щеки и ни одного зуба. — Мисс Грейнджер! — Диппет помахал рукой, тепло улыбнувшись. Так же, как и все добрые люди. — Как всегда, пунктуальна. Дамблдор не был откровенно поражен. Его спина в серой мантии выпрямилась, и он повернулся в сторону, чтобы держать ее в поле зрения. Для военного времени — не самая лучшая бдительность. — Директор, — она кивнула, — вы хотели меня видеть? — Да, конечно, — сказал Диппет и пересек комнату, приглашая ее сесть за более обыденный чайный столик. Гермиона поправила юбку и села. Розмарин, корица и, возможно, что-то яблочное сегодня. Гермиона заварила чай с двумя кусочками сахара вместо дюжины. Мадам Офиор была искусным зельеваром. Ей придется как-то отблагодарить Тома и сделать еще один подарок за духи. Диппет указал рукой в сторону двери, призывая Дамблдора к уходу: — Мы продолжим этот разговор позже, Альбус. — Конечно… — Профессор Дамблдор? — перебила она его, постукивая чайной ложкой по ободку. — Что происходит между вами и Томом Реддлом? Дамблдор остановился на полпути к двери. — Мисс Грейнджер? — спросил он. Альбус Дамблдор был здесь намного моложе. Его борода, короткая и аккуратная, была столько же коричневой, сколько и седой. А мантия была по моде, украшенная таким же количеством побрякушек. Морщины на его лице едва проступали. И все же он умел так же искусно скрывать себя. Он скрывал свои истинные намерения за дружелюбной улыбкой и лукавым блеском глаз. Она подумала, не научился ли Том у него немногому. Как лучше облечь себя в очаровательный фасад, чтобы другие не проглядели то, что хотели увидеть. — Вы не являетесь главой его факультета, — откровенно говорила Гермиона, — и все же он, кажется, добивается вашей благосклонности больше, чем профессора Слизнорта. Он даже попросился к вам в ученики после окончания школы, верно? — Верно, — Дамблдор вернулся в комнату и, забавляясь, осмотрел ее. — Вы стали близки, не так ли? Он говорит о вас довольно часто. Что-то в ней сдвинулось, подпрыгнуло. Разлетелось по ветру. Ее сердце, поняла она. Не обращай внимание. Это была вопиющая манипуляция. Неудивительно, что он являлся гриффиндорцем. Стыдливая неуловимость. Она не спросила, что Том говорил о ней. Это была ловушка. Отвлекающий маневр. Но не то, чего Гермиона хотела. Она желала информацию. О том, что делал Реддл, о Дамблдоре, об их отношениях. Более четкое представление о совете. Не то, что он думал о ней; об этом она уже и так знала. Том Реддл намерен, зациклен, сосредоточен на ней. И это нормально. Нормальный Реддл. Раскрасневшееся лицо, красные губы и беспорядочная форма в свете огня, ее руки, прикасавшись к нему, горели, когда он покусывал ее кожу. Он издал небольшой звук. Так низко, на задней стенке горла, что она услышала его только потому, что он дышал на нее. — Я уверена, что да, — сказала она спокойно. — Это потому, что вы привлекли его к военным действиям, профессор? Это немного жестоко — заставлять ребенка доказывать свою ценность, отправляя его на бойню. Дамблдор нахмурился. Словно его встревожила эта мысль. Словно он очень заботился о безопасности детей. Диппет вежливо кашлянул. Она проигнорировала его. — Том не вовлечен ни во что, чего он не желает, — Дамблдор засунул руки в карманы. Он был больше заинтересован в продолжении разговора, чем в уходе. Диппет прихлебывал свой чай. — Армандо сказал мне, что Миллисент вовлекала вас в некоторые из ее более… интересных занятий. Я удивлен, что вы придерживаетесь таких лицемерных стандартов. — Я удивлена, что вы вообще участвуете в войне, профессор, — ответила она, — а Том говорит, что у вас была чреватая история с Грин-де-Вальдом, — глаза Дамблдора сузились. — Разве ваш брат тоже не замешан в этом? — неопределенно продолжила она. Разыгрывание карты Аберфорта могло очень быстро все испортить. Но на данный момент они уже давно не разговаривали друг с другом. Они все еще горько переживали смерть сестры. Не это должно подтолкнуть их к воссоединению. Аберфорт сказал ей, что они не разговаривали на протяжении всей войны. — Я подумала, что если вы больше не заинтересованы в обучении студентов, то должны уйти, — сказала она. — Если вы хотите вести войну, почему бы вам не присоединиться к Министерству? Неужели их правила действительно так отвратительны для вас? Вы предпочитаете рисковать жизнью детей, чем разбираться с бюрократией? Она вовсе не была острой, нет. Но Дамблдор не вздрогнул и не выглядел подавленным. Он рассмеялся. Легко. Как будто она рассказала особенно ироничную шутку. С мягкими глазами. Гермиона стиснула зубы. — Том — очень способный молодой человек, мисс Грейнджер, — сказал он и разгладил мантию, — но я ценю вашу заботу о его благополучии. Будьте уверены, я не использую его в своих интересах, — он посмотрел вдаль, в окно, на пасмурное небо и древний замок. — Он полностью осознает последствия того, что делает. — Да, — прошептала она. Слишком коротко, слишком твердо. Том назвал бы ее грубой. — Я уверена, что шестнадцатилетний подросток способен принимать отличные решения. Дамблдор усмехнулся, глаза блеснули. — Некоторые мальчики очень зрелые для своего возраста. Гермиона собиралась убить его. Медленно. Пробила бы ему голову телескопом, чтобы горячая кровь, кости и мозг украсили гладкий, холодный металл, осыпались на пол, на ее пальцы и лицо. Затем сбросила бы его труп с башни. И он упал бы в разбитую кучу у основания. С неловко согнутыми конечностями и забрызганными красными мантиями. Было бы справедливо, чтобы эта смерть была такой же, как и предыдущая. Угощением для ворон. Гермиона вгрызлась в маленькое печенье, насилие прошло. И сказала что-то жестокое: — А некоторые дети никогда не взрослеют после четырнадцати. Дамблдор заметно вздрогнул. Вздрогнул, как будто она ударила его по позвоночнику. Больше она ничего не сказала. Гермиона прикусила язык, чтобы не проронить ни слова. Если бы она прямо упомянула его сестру, он был бы гораздо больше, чем слегка позабавлен. Но он больше не мог смотреть ей в глаза, и это должно удовлетворить. — Альбус, будьте добры, — сказал Диппет и снова пригласил его выйти за дверь, — мне нужно поговорить с мисс Грейнджер. Дамблдор ушел со слабым кивком и тупой улыбкой, которую Гермиона не хотела жалеть. Он был манипулирующим старым ублюдком, и она не стала бы его жалеть.***
— Мисс Грейнджер, я понимаю, что вы теряете довольно много очков для Слизерина, — начал Диппет, и Гермиона поняла, что теперь у нее был совершенно оправданный повод убить Тома Реддла. Гораздо более объяснимое, чем «я знаю, каким чудовищем он станет». Она не думала, что Визенгамот позволил бы гипотетическим будущим злодеяниям засчитаться ему. Только прошлым. А если он был достаточно богат, то даже не эти. Но несправедливо отнятые баллы факультета? Все бы поняли. — И что вы пропускаете занятия. Прорицания, Травология, Уход за магическими… — Я не могу вызвать Патронуса, директор. Лучше покончить с этим побыстрее, лучше смело встретить это лицом к лицу. Она отказывалась думать о Гарри. Отказывалась думать о нем в своей голове, смягчая белое, тихое, простое, да, вот так мы можем победить. Это не будет больно. Обещаю. Это будет похоже на мир… — Я не чувствую себя комфортно рядом с Дементорами. Она, вероятно, убьет его, и это будет просто неловко для всех. — Да, — сказал Диппет, в его тоне промелькнула легкая нотка раздражения, — это то, что Кеттлберн преподает в этой группе. Он попросил специального разрешения привести настоящего Дементора, чтобы лучше продемонстрировать эффективность Патронуса и важность владения чарами. — Я понимаю, директор… — Гермиона не позволила нотке раздражения закрасться в свой тон. Том похвалил бы ее за такие манеры, — но я не могу вызвать Патронуса, — повторила она. — Это не то, что можно преодолеть дополнительным уроком или эссе по произношению. Вероятно, это не то, что она смогла бы преодолеть когда-либо. И это прекрасно. Патронус в любом случае не был правильным заклинанием, даже если проще учить его как такового. Она не могла винить профессора за то, что он упростил его. Даже в девяностые годы Люпин относил это заклинание к сложным чарам. Она полагала, что проще обозначить это так, а не пытаться преподавать подросткам теорию магии души. Диппет поджал губы. Нервно повертел чашку с чаем. — Обычно… — начал он, глядя в окно, — только те, кто вовлечен в… темные искусства, не могут вызвать Патронуса. Гермиона отдала бы ему должное, он сказал это очень дипломатично. Словно эта незнакомка, которую он подозревал в том, что она может быть шпионкой, не просто призналась, что она злая. — Как вы и сказали, — она отпила чай, — Карелл вовлекала меня в некоторые дополнительные занятия. — Если я правильно помню, ее Патронусом была Носатая Змея. — Война напрягла всех нас. — Я писал ей на днях, — сказал он и нервно постучал пальцами по столу. — Ее ковен ответил, что о ней ничего не слышно уже некоторое время. — Последнее, что я слышала, это то, что она расследовала какую-то зацепку в Австрии, — произнесла она, не отрывая от него взгляда. Формально это был ее последний контакт перед исчезновением. Диппет хмыкнул. — Я не буду посещать Уход за магическими существами, пока Кеттлберн все еще работает с дементорами, — сказала она и отставила чашку. — Спасибо, что дали мне возможность прояснить ситуацию. Это все, что вам от меня нужно? У меня есть и другие школьные дела. Диппет вздохнул. Закрыл глаза и почесал висок. Директор с огненным дыханием на затылке, готовым поглотить школу. Война на волосок от гибели, а он учил студентов сражаться с ней. Ей стало интересно, сколько детей выросло здесь, в его маленьком пузыре безопасности, поступили в министерство, чтобы изменить мир, а затем погибли, как только началась война. От одиннадцати до семнадцати — и все мертвы. А теперь даже школа перестала быть безопасной. — Вы хлопотная. Бедный старик, он тоже устал. — Так мне говорили, — сказала она и бросила ему метафорическую веревку. — Я могу работать в библиотеке во время уроков… — так далеко от поля Ухода за магическими существами, как только позволяла территория, — самостоятельно исследовать. Более… теоретические эссе о Патронусе. Есть предположение, что это не настоящее заклинание, а проявление магии души. — И как бы вы это узнали, если бы не умели колдовать? Она провела десятилетия своей жизни, занимаясь только тем, что накладывала эти чары, пока ее душа не раскололась и не истекла кровью. Хотя, если быть честной, предыдущие крестражи не помогли. Ей стало интересно, были ли у Драко когда-нибудь проблемы с этим. Нет, Гарри никогда его так не раскручивал. Драко был слишком важен для него. Важнее, чем она, Рон или Джинни. Она не жалела, что убила его. — Я прекрасно учусь, — жестко улыбнулась она, а затем сказала более скромно: — И я… много работала с экспертами по этому вопросу. Если мои исследования не удовлетворят ни вас, ни профессора Кеттлберна, я возьму Тролля на себя. У нее сжался живот даже от одной мысли о подобном, но Гермиона знала с уверенностью, которая исходила от того, что она буквально из будущего, что это было просто невозможно. Ее работа безупречна и, возможно, ей придется немного упростить ее, чтобы сделать понятной для присутствующих здесь, но она не потерпела бы неудачу. Не в этом. — Хорошо. Вы можете заниматься самостоятельно. Я поговорю с Сильванусом, — сказал он, покачав головой в знак покорности. Она улыбнулась. Гермиона была слегка удивлена, что он так легко согласился… — И вы прекратите преследовать Тома Реддла. Сурово произнес Диппет. Как будто она могла повлиять на действия Тома Реддла. Как будто он не преследовал ее по всему замку. Как будто единственный раз, когда Гермиона действительно «пре-черт возьми-следовала» его, был на ее первом уроке зелий, когда она демонстрировала продвинутую легилименцию, а он прилип к ней, как бродячая собака. Повезло ей. Гермиона сузила глаза. — На самом деле, это он нацелился на меня… — Мне все равно. У него впереди большое будущее. И как бы вы ни были опытны, я уверен, вы понимаете, что не стоит его срывать, ясно? Как она может сказать этому бедному, усталому, глупому старику, что его будущее уже очень сильно подпорчено. И при этом не показаться сумасшедшей или убийцей. — Понятно, директор, — сказала она вместо этого. — Я не буду… преследовать его, — Гермиона не стала закатывать глаза, — но я не могу контролировать Тома Реддла. Он будет делать все, что захочет. Если он захочет беспокоить меня до самой тепловой смерти вселенной, он найдет способ сделать это.***
— Том сказал, что вчера он собирался на лекцию в Париж, — сказала Гермиона Розье, когда после обеда загнала мальчика в угол. — Вы ведь близки, верно? Вы часто работаете друг с другом на занятиях. Ты сопровождал его? Розье поднял на нее глаза, не привыкший к такой прямоте, прожив со змеями большую часть своей жизни. Они снова были в курительной комнате, благословенно свободной от бьющихся детских сердец, но кабинет вырисовывался все отчетливее. Вычурный, барочный, богатый темным деревом, набитый безделушками, драгоценностями и чашами со старой, черной гнилой кровью. Сегодня днем было светлее. Комната находилась не так глубоко в озере, чтобы в нее не проникал свет. Едва заметные лучи падали с поверхности и мягко светились через окна, придавая комнате нежно-зеленый цвет, несмотря на более жесткие лампы из зеленого стекла. Обманчиво успокаивающе. Как будто это стекло было достаточно прочным, чтобы не разбиться и не раздавить их всех в небытие. Мальчики сидели за столом и играли… в какую-то карточную игру. С галеонами и крошечными драконами, бегающими по столу в поисках золота. Какая-то игра чистокровных, которую она не узнала. Ей стало интересно, узнал бы ее Драко. У Эфраима Эйвери была самая большая куча галеонов, у Абраксаса Малфоя — самая маленькая. Похоже, он не умел играть в азартные игры. Двойняшки Нотт делили одну кучу и, похоже, сложили ее из круга. Синестра надела шляпу. По какой-то причине. — Что? — нервно сказал Розье. — Париж. Вчера, — продолжила она и неловко придвинула стул рядом с ним, бестактно вклиниваясь в их пространство. — Я не играю с грязнокровками, — усмехнулся Эйвери. — Это прекрасно, — сказала Гермиона, даже не взглянув в его сторону. — Карты — это скучно. Гермионе нужно лишь погрузиться в воспоминания Розье о том, что произошло вчера на мероприятии. Услышать, что сказал Реддл. Что случилось с женщиной после. Кем она была. Почему они вообще там оказались. Что заставило Реддла принести кольцо. Что заставило его так смотреть на нее. Нет, кольцо. Это все, что имело значение. — Он сказал, что ему нужен сопровождающий, но я была занята другим. Ты пошел? Абраксас имел некоторую природную склонность к окклюменции, но другие — нет. В их мысли было легко проникнуть. Эйвери думал о жульничестве в картах, и о том, как Абраксас прикусил внутреннюю сторону щеки. Его губы поджимались, все еще раскрасневшиеся от виски, которое они украли из кабинета Слизнорта. И нервно облизывал их, делая их влажными. Длинные, тонкие пальцы держали карты слишком крепко, когда ему не везло. Трепетные, мягкие, хрустящие белые ресницы опускались на щеку, когда он блефовал. Как только Эфраим избавится от него, Абраксас начнет оказывать услуги. И тогда… Почему Эйвери все время так возбужден. Чертовы подавленные манеры чистокровных. Синестра думала о том, как содрать кожу со своей матери, когда та в следующий раз будет настаивать, чтобы она надела платье на вечеринку. Декстер думал о том, как лучше помешать сестре содрать кожу с их матери, когда та в следующий раз будет настаивать на том, чтобы Синестра надела платье на вечеринку. Розье был в забвении. Мысли его блуждали вокруг того, как он говорил с мистером Реддлом о планах на субботу — про лекции на обеде. Про конференцию по яйцам. Как скучно. Но мистеру Реддлу нужен был секундант, на случай, если что-то случится, а Айзек знал горстку французских волшебников, которые будут присутствовать на конференции. Айзек собирался отказаться, у него были планы с Мак, но у Реддла было такое выражение лица, как у отца, и Айзек… Снова этот безжалостный удар гильотины. Никакого изящества, только нож, режущий его, как мясо. Искусная расправа, но все же расправа. — Я… не… — начал Розье, перебирая пальцами свои карты, — Я не ходил с ним, — его лицо скривилось в замешательстве, и он провел темной рукой по копне белых волос. — Конечно, нет, — сказала она, — моя ошибка. — Мистер Реддл попросил тебя сопровождать его? — спросила Синестра, не поднимая глаз от звона своих галеонов. — Да, но я была занята, — поспешно ответила Гермиона, все еще наблюдая за лицом Розье, ожидая вспышки узнавания. — Что ты делал вчера, Айзек? В его мыслях мелькнуло легкое раздражение от того, что она использовала его имя так непринужденно. Он заслуживал большего уважения, чем если бы его именем пользовалась маленькая грязнокровка. А вчера он… он… Ну, он занимался всю ночь. Историей магии. Происхождением Убивающего проклятия. Жена искала способ безболезненно упокоить своего мужа после того, как он был поражен ужасным ядом… — Чем ты была так занята… — кисло спросил Малфой, складывая руку. Эйвери улыбнулся и взял свои деньги, — что не смогла принять приглашение мистера Реддла? — У меня было свидание, — рассеянно сказала она, перебирая мысли Розье и пытаясь найти что-нибудь о том, что они делали в Париже. Что-нибудь о Томе. У Розье был мягкий разум, а у нее — мягкое прикосновение; он ничего не почувствовал. Все взгляды обратились к ней. Маленький дракон украл кусочек золота Эйвери и отдал его Синестре. — С кем? — спросил Эйвери. — С пуффендуйцем? — С русским темным волшебником, — отмахнулась от него Гермиона. — Мы неплохо выпили в пабе, — а потом они разрушили здание, и она ужасно искалечила его операцию. Абраксас поднял брови. — Русский темный волшебник, — засмеялся он. Широко улыбаясь. Легко. Как будто у него не было проблем в этом мире. Гермиона не могла не смотреть на него. Иногда он был так сильно похож на Драко. — Дай угадаю, — поддразнил он, глядя на нее светлыми глазами, — ты познакомилась с ним летом. Мы его не знаем. Он учится в другой школе. Что ж… Когда он так сказал, это действительно прозвучало как ложь. Но никто из них не знал ее так, как знал ее Реддл. Она не умела лгать, чтобы спасти свою жизнь. — Дурмстранга больше нет, не так ли? — Декстер милосердно добавил: — С ним нельзя связаться. Не самая худшая ложь из когда-либо сказанных. — Но не самая лучшая, — сказала Синестра, — я бы пошла с парнем из Гриффиндора. Это было бы достаточно неловко, чтобы ты не хотела называть его имя, но не настолько надуманно. Гермиона потерла глаза. Выдохнула горячий воздух. Мерлин, иногда эти дети были такими… такими старательными. Как у Реддла хватало на них терпения? — Я учту это в будущем, — вздохнула Гермиона. — Розье! — она вернула свое внимание к нему, проволочные тонкие иглы зарывались в его сознание, достаточно осторожно, чтобы остаться незамеченными. — Ты когда-нибудь видел, чтобы Реддл носил кольцо? В его голове прошла пульсация. Мерцание в потоке его мыслей. — Собираетесь выйти замуж, мисс Грейнджер? — Эйвери ехидно сказал: — Он немного выше вашего положения, вам так не кажется? Кольцо? Айзек подумал, что однажды он видел на мистере Реддле кольцо… Оно выделялось… В нем было что-то неправильное… что-то, что приковывало взгляд, заставляло смотреть на него… заставляло вспоминать его… — Синестра, ты бы хорошо подошла, — усмехнулся Малфой. — Наверное, это единственный мужчина, который мог бы держать тебя в узде. Мистер Реддл осторожно повертел его на пальце, но потом остановился. Драгоценный камень в центре был таким темным… злая, старая магия… — У меня уже есть один властный отец, Абраксас, — усмехнулась Синестра, — мне не нужен еще один. Нет… подождите… Он ведь совсем не видел кольца? Он изучал убивающие проклятия… ночью? Что он делал в тот день? — Он не так уж и плох, — ворчал Декстер. — Я бы поменял отца на мистера Реддла в одно мгновение. Гермиона очистила разум Розье, как яблоко, позволив кожуре намотаться на нож и не разломив ее. — Правда? — Эйвери рассмеялся. — Разве ты не помнишь второй курс? Он чуть не убил тебя, отправив в больницу Святого Мунго на неделю. Мистер Реддл был бы ужасным отцом… Айзек не мог вспомнить… как говорил мистер Реддл. Быстрая вспышка низкого французского языка у него над ухом: «Похоже, у нас гость. Пожалуйста, отведите мисс Флокс на станцию в Сорбонне, а затем в Гринготтс. Ждите Пернелла там». Нет. Он изучал убивающее проклятие. Женщины, которые слишком сильно любили своего мужа, чтобы позволить ему страдать. Первое Убивающее проклятие вовсе не было проклятием, это был акт… — Ну, может быть, если бы ты перестал постоянно лажать, — пробормотал Абраксас себе под нос. В его голове сидела змея. Розье пристально посмотрел на Гермиону. Его глаза переходили от карих к золотым и зеленым, переливаясь оттенками быстро, как ручей, очищающийся от грязи. И сузились в подозрении. Ах, метаморфмаг, в конце концов. — Я скорблю о детях, которые будут у этого мальчика. И вдвойне — по его будущей жене, — закончил Эйвери. Гермиона не напряглась. Она расслабила плечи и откинулась в кресле. Она не убирала пальцы с его сознания, Розье почувствовал бы быстрое смещение, и это только подтвердило бы его подозрения относительно нее. Он не был окллюментом. И не был легилименсом. Но того, кто копошился в твоем сознании, невозможно не заметить. — Все в порядке, мистер Розье? — спокойно спросила Гермиона. Медленно, тщательно распутывая свою хватку с его мыслями. Мягко, как паук. — Я в порядке, мисс Грейнджер, — ответил он вежливо, холодно и вопросительно. Почему ее интересовал мистер Реддл? Прав ли он? Действительно ли она какая-то шпионка, которая проникла в замок? Реддл говорил о ней созерцательно, словно она была не просто неудачливой ведьмой с проходными баллами. Как будто ее следовало опасаться. Если она действительно работала на Грин-де-Вальда, то он, должно быть, отчаянно нуждался в людях… И его мысли ускользнули от нее, мягкие, как приливы и отливы. Его глаза не дрогнули. Их пятеро. Розье напал бы первым. Он подозревал ее лучше других. Синестра быстро поддержала бы его; ее дуэльные навыки были самыми острыми, не считая Гермионы. Затем Декстер начал бы защищать свою сестру. Она наблюдала за ними на уроках защиты; Абраксас ленив, Эйвери идеален, но не умел импровизировать. Они вступились бы за своих товарищей Слизерина, но между началом боя и тем, как они достанут свои палочки, прошло бы достаточно секунд, чтобы уничтожить их. В первую очередь следовало беспокоиться о Синестре. Если она начала бы затягивать события, играть в оборону и отвлекать внимание, Гермионе не удалось бы сохранить спокойствие. За пределами комнаты находились десятки студентов. Если все пошло бы наперекосяк, если она не смогла бы уничтожить всех свидетелей сражения, в дело вмешался бы факультет. Усугубили ситуацию. Поставили бы под сомнение ее незаконную легилименцию в отношении Розье и Амбареллы. Она могла бы попасть под гребанную Сывортку правды. Вот это была бы катастрофа. Ее мысли разбегались слишком быстро, слишком свободно, рассматривая все возможные сценарии, какими бы маловероятными они ни были. Всевозможные варианты того, что все пошло бы ужасно плохо. Если бы в результате сражения разбились окна. Если бы они все утонули. Если бы Слизнорт наконец-то установил чертовы аварийные выходы. Если бы она действительно настолько была сломленной, то не смогла бы отговорить себя от сражения. Какое-то время она играла с Томом Реддлом. Может, ей стоило попробовать более легких противников. Может быть, она смогла бы победить. — Ты прав, Эйвери, — спокойно сказала она, не отрывая взгляда от Розье, — Реддл был бы ужасным отцом. Он едва может управлять своими змеями. Эйвери ухмыльнулся и сыграл еще одну партию. Слово магглорожденного так легко принималось, когда тот соглашался с ним. Розье поднял пальцы. Его не интересовало, что с ним делали. Глаза сузились в подозрении и остановились на ней. — Ты знаешь этот шкаф? — Розье наклонился ближе и кивнул на другую сторону комнаты. На тяжелую, темную фигуру, нависшую над всеми, как будто любой, кто вошел бы сюда, не сразу заметил бы ее гротескность. Древние и благородные артефакты Дома Блэков, покрытые гнилыми сердцами их врагов. Полностью игнорировал попытку Гермионы сменить тему. Грубо. — Это… обряд посвящения для первокурсников, — негромко произнес он. Между ними был секрет, а не угроза, конечно. — Сенсорная депривация может быть медитативной. Шанс найти себя. Приятно… — Розье наклонил голову, его глаза переходили от зеленого к бирюзовому, к глубоким, темным водам океана, — быть никем. Гермиона не вздрогнула. Может, Розье и мог запугать других однокурсников дружеским подначиванием, но Гермиона обменивалась угрозами смерти с Томом Марволо Реддлом, сталкивалась в свое время с монстрами, друзьями и врагами. Иногда они были одним целым. Бедная Луна. Простой подросток не мог ее напугать. — Ох? Немного жестоко для детей, не так ли? — легкомысленно сказала Гермиона. — Хотя, полагаю, полезно пораньше приучить их к варварству замка… — Возможно, — Розье пожал плечами и оглядел ее с ног до головы. — Формально ты первокурсница. Не хочешь ли попробовать? Это, несомненно, сделает тебя более принятой на факультете. Возможно, даже заставит девочек с тобой общаться. — Лукреция Блэк, будущая волшебница, и так часто со мной разговаривает. Синестра закатила глаза. — Лукреция говорит достаточно, чтобы в одиночку обогнать всех членов Визенгамота. — И как ее жених относится к тому, что ты так хорошо знаешь ее язык? Синестра метнула в Абраксаса горсть галеонов. Он взмахнул своей палочкой, и они остановились, не оставив синяков на его красивом лице, и улыбнулся. — Спасибо, — сказал он и бросил монеты на стол. Крошечный дракон поднял их и добавил к кладу в центре. — У меня все чисто. Эйвери фыркнул. Дворяне были такими чертовски утомительными. На мгновение она испытала жалость к Реддлу. — И кого это волнует, Айзек? — Абраксас махнул Розье рукой. — Пусть у нее будет своя печальная влюбленность в мистера Реддла. Все через это прошли. Эйвери поднял глаза. — Ты был влюблен в него? — Ну, нет, очевидно, не я, — быстро сказал он. — Ты не пришла в наш дуэльный клуб на прошлой неделе, — Синестра прервала их нелепый разговор о влюбленностях, бросив взгляд на Гермиону. — Я пригласила тебя. Я принесла еду. Я была какой-то гребанной нянькой. — Не выражайся, — укорил Декстер. — Отвали. — Неужели еда пропала даром? — Гермиона резко повернула голову. Синестра выглядела немного удивленной внезапным напором Гермионы. — Нет, — сказала она, — Пруэтт и Колибири набили себе морды. Гриффиндорцы не знали бы манер поведения за столом, даже если бы им отрезали язык. — Я прошу прощения, что не присутствовала на прошлой неделе, — сказала Гермиона, — но пожар вырвался из защиты, и мы все были в немного подавленном состоянии. Синестра поворчала. Розье не сводил с нее глаз. В дверь постучали. — Мисс Грейнджер? — Аделаида робко приоткрыла дверь. — Э-э-э… — она обвела взглядом напряженную комнату, отчего светлые косы покачнулись, — могу я поговорить с вами минутку? — Мальчики, — Гермиона кивнула и ушла. Глаза Розье не отрывались от ее спины. Он передаст ее действия Тому. Возможно, он не почувствовал Гермиону в своей голове, но ее вопросы были досадно неуверенными. Без сомнения, это поспособствует развитию версии о том, что она являлась маленькой шпионкой Грин-де-Вальда. … Или что она влюбилась в него. Она задалась вопросом, хуже это или нет. Думаю, хуже. Думаю, это не имеет значения. Она задалась вопросом, говорил ли Том правду.***
Аделаида потянула ее в уголок в шумной общей комнате. Подальше от окон и Черного озера, подальше от камина и черной маленькой змеи, извивающейся над ним. Техса. Внимательно наблюдала за ней. Большими, черными глазами. Они остановились рядом со старой книжной полкой, заставленной старыми кожаными переплетами. Гермиона не могла не расслабиться. В ее голове было слишком много темных чернил и бумаги. Знакомый запах старых книг делал ее еще более безрассудной. — Ты рассказала Реддлу о крестраже? — хмыкнула Гермиона. Может, у Реддла и было много фигур в замке, но он сильно недооценил ее склонность бросаться руками на доску и разбрасывать их все. Слишком много практики против змей, недостаточно — против львов. Аделаида напряглась так сильно, что буквально пискнула. — Я… — Ты и Диппету рассказала? — Гермиона склонилась над девушкой, наблюдая за ее реакцией. — Я говорила с ним сегодня утром. Он не показался мне слишком внимательным. — Гермиона… Это был единственный человек, который называл ее по имени. Кто приложил хоть малейшие усилия, чтобы быть с ней вежливым. Подозрительно. — Над каким специальным проектом он заставляет тебя работать? Глаза Аделаиды метались по сторонам, ища союзника, словно не она одна затащила Гермиону в тихое место. Стены ее окклюменции были высоки, как ледники. Гермиона могла бы разрушить их, если бы приложила достаточно усилий, но Аделаида была всего лишь ребенком, втянутым в войну. Она не была настолько бессердечной, чтобы оставить ее в коматозном состоянии. В какой бы гнусный заговор ни была вовлечена девочка, она все равно оставалась всего лишь девочкой. — Это личное дело, — сказала она тихо, негромко, словно была слабым маленьким существом, напуганным чудовищем больше себя. Ее руки дрожали, глаза потупились, плечи напряглись. Все признаки страха. Но ее колени не были заблокированы. Вес приходился на пальцы ног. Гермиона легко узнала боевую стойку. Она принимала ее тысячу раз. Это была неплохая стратегия. Притвориться маленькой и слабой и ловко проскользнуть мимо кого-то, вместо того чтобы сражаться с ним. Аделаида Флинт была такой же змеей, как и все остальные. Адаптируемой. Выживальщицей до мозга костей. Трусы, лжецы и долгожители — это все они. — Конечно, Аделаида, — ободряюще сказала Гермиона, снимая давление. — Если тебе понадобится помощь, дашь мне знать? Это может быть взаимовыгодно. Думаю, Диппет не особенно меня любит. Глаза Аделаиды дернулись. Сузились, а потом нет. Можно было принять за моргание. Небольшое, но Гермиона умела читать людей. — Я бы хотела получить шанс проявить себя. — Я поговорю с ним, — заверила Аделаида. Ее голос оставался мягким, податливым и льстивым. И лживым. — Мы… друзья, Аделаида, — Гермиона лгала намного, намного хуже. — Ты можешь рассказать мне. Что ты знаешь о крестражах? — Я знаю, что это темная магия, с которой не стоит связываться, — быстро огрызнулась Аделаида. На мгновение Гермиона удивилась, что у девочки вообще были зубы, чтобы огрызаться. Должно быть, это очень болезненное место для нее. — Очень верно. Но иногда у нас нет выбора… — Мистер Реддл просит тебя в библиотеку, — перебила ее Аделаида, — для занятий. Ты не должна заставлять его ждать. Он будет расстроен. — Да, не хотелось бы тратить время Реддла.***
Гермиона остановилась на кухне и решила взять яблоки со специями. Была осень. Октябрьский воздух, приятный и освежающий, заставлял теплые яблоки со специями корицы задерживаться на языке. Возможно, Реддл не любил особенно ароматную пищу, но он использовал одеколон, пахнущий корицей. Возможно, у него просто были очень своеобразные вкусы. Она задержалась на кухне, пока Солнышко делал яблоки. Наслаждалась смесью запахов. Совсем как на кухне Уизли. Слишком много разных видов пищи, чтобы накормить людей с разными вкусами. Все сочеталось, гармонировало и заставляло ее разевать рот. Том Реддл знал Новеллу Флокс. Или, по крайней мере, мисс Флокс. Интересно. Возможно, у них была общая ненависть к птицам. Любовь к котам. Может быть, они соперники или любовники, или и те, и другие. Может быть, Гермиона никогда не вернет мисс Флокс ее книгу. А может быть, вернет и мило побеседует о том, как опасно общаться с убийцами. Может быть, ей стоило просто спросить мисс Флокс, что заставило Тома так на нее смотреть. Может быть, у них с Гермионой было что-то общее. Или Гермиона могла бы убить ее. У нее был ее адрес. Она выбирала вишни, некоторые красные, некоторые черные. Спелые, готовые к употреблению, запеченные, и сваренные для джема на тосты. Она подумала о глазах Тома. Возможно, они были бы такими же сладкими на вкус. Снисходительными. Было глупо целоваться с ним. Определенно, это была ошибка. И она наверняка совершит ее снова. Браслет был в порядке, проклятие скрыто. Она просто будет держать его подальше от него. Она разглядывала вишни, как глазные яблоки, когда к ней подкралась змея. Она была маленькая, черная, с белыми пятнами и кремовой полоской вдоль позвоночника. На шее у нее был обернут маленький клочок бумаги. Она отличалась от тех крошечных, что вылупились, и от Техсы. И высунула язык, пробуя воздух. Возможно, она искала ее, тратя время Реддла. Гермиона постучала ногой по мраморному полу, один раз, громко, и ее голова повернулась к ней. Она начала ждать. Змея пробиралась сквозь проворные ноги сотни занятых домовых эльфов, казалось, безразличных или просто привыкших к змеям на кухнях. Она вежливо остановилась у ее ног. Подняла голову. Большие, влажные черные глаза и белый животик. Гермиона шаркнула туфлей в ее сторону. Блестящие черные туфли с пряжками. Сегодня никаких сапог. По моде на ней были очень тонкие чулки, хотя она сомневалась, что брюки смогли бы защитить ее, если змея решила бы ударить ее по лодыжке. Но она не ударила. Обвилась вокруг ее лодыжки и поползла вверх по ноге. Удивительно теплая для холоднокровного существа. И неловко обвилась вокруг ее талии, пока Гермиона очень осторожно не помогла ей устроиться на своих плечах и взяла записку. Репетиторство. Библиотека. Сейчас. Записка была написана аккуратным, четким почерком Реддла. Немного более зазубренным от нетерпения. Гермиона съела еще одну вишенку. Змея не обвилась вокруг ее шеи, а просто лениво и расслабленно лежала, словно катание на плечах Гермионы было старым добрым развлечением. По-детски. — Разве ты не должна шипеть на меня, чтобы я поторопилась? — сказала она змее. — Не хочу заставлять твоего хозяина ждать. Змея посмотрела на нее глубокими черными глазами, так похожими на глаза Тома, и высунула язык. Светло-красновато-коричневый. Совсем не такой, как у Тома. Он был черным. Она съела еще одну красную вишенку. И не думала о том, чтобы поцеловать его. Еще десять минут, и яблоки были готовы. Солнышко протянул их ей, завернув и подав с зубочистками, чтобы после пальцы не оказались липкими. Гермиона почесала змею под подбородком, оттолкнулась от стойки и покинула безопасную, домашнюю кухню.***
В воскресенье в библиотеке было больше всего народу. Это был единственный день, который она обычно старалась избегать. Студенты в последнюю минуту готовились к следующей неделе. Зачарованно-тихие отсеки быстро заполнялись, и Гермионе не нравилось находиться на главном этаже, заполненном плохо подготовленными студентами, на жалость которых у нее не хватало сил. Неудивительно, что в сороковых все было точно так же. Почти весь состав команды по квиддичу был здесь. Если бы ей не повезло, между Лестрейнджем и одним из Пруэттов завязалась бы драка. Форма могла быть разной, но недисциплинированные дети — нет. Слышался тихий рокот напряженной учебы, не было ни пустых столов, ни Реддла. Маленькая змейка скользнула по ее шее, руке и спустилась на пол, уверенно скользя. Гермиона последовала за ней. В отсек верхнего этажа. Пятнадцатый. В углу с окнами. Реддл соглашался только на лучшее. Она не стала стучать. Просто открыла дверь и позволила змее вежливо проскользнуть перед ней. Она кивнула в знак благодарности. — Ты хотел меня видеть… — начала она. Потом остановилась. Потом сглотнула. Том был… немного не в себе. Она видела его хаотичным и раньше. Беспорядочного, в крови, без формы и в мягкой одежде. Уютного. Измотанного до предела, немного сварливого и в достаточно плохом настроении, чтобы убить змею для ритуала. Но он не был… встревожен. И не испытывал дискомфорта. Реддл снял мантию и бросил ее на стул. Его накрахмаленные рукава были закатаны до локтей, а кудри беспорядочными и взлохмаченными, словно он беспокойно проводил по ним руками. Галстук перекошен. Слишком тугой. Практически душил мальчика. Форма была помята. Дюжина книг аккуратно разложена на столе, но у пергамента края были потрепаны, как будто он возился с ними снова и снова, пока бумага не стала податливой. Его нога дергалась. Быстрый ритм беспокойства. Настолько быстрый, что шнурки шумели, ударяясь о кожу. Он ссутулился, опираясь локтями на стол, одной рукой поддерживая лицо и прикрывая глаза. Другой он сжимал извивающуюся змею. С маленькими гребнями на шее. Ту самую, из ее волос. Ашехза. Гермиона не думала о том, что начинала запоминать имена чертовых змей Тома Реддла. Том злобно шипел на яркую зеленую змею в своей руке, высунув черный язык, совсем не заботившись о том, что кто-то это мог увидеть. В ответ раздалось скрежещущее, брызжущее слюной урчание. Она дико извивалась и металась между его пальцами. В ярости. — Ты опоздала, — огрызнулся он по-английски, не глядя на нее и прикрывая глаза рукой, словно у него болела голова. Его хватка на сердитой змее усилилась. — Я выкроил время, чтобы помочь тебе, а ты, черт возьми, тратишь его впустую. Его голос яростно дрожал. Со всей яростью. Не холодом. Не тонущим. Слишком неконтролируемым для этого. Горячая пощечина ударила ее по лицу. Ей стало интересно, покраснели ли уже его глаза. — Я что, должна была весь день ждать в библиотеке, пока ты появишься? — Да. — Я… извиняюсь, — солгала Гермиона, поспешив зайти, и закрыла за собой дверь. Тихий ропот в библиотеке затих. Этот отсек было красивым, в углу, с двойными окнами и малиновыми вышитыми креслами, установленными в нем. Только одна книжная полка в стене была забита мягкими, старыми книгами по заклинаниям. На большом учебном столе из темного дерева лежали книги, нелепый хрустальный шар, десятки листов пергамента. Его старые записи, поняла она, подойдя к столу, сделанные в детстве, когда он только начинал учиться. Почерк был аккуратным, а не неуклюжим, как она могла бы подумать, когда ребенок только учился писать перьями. Том действительно пришел подготовленным, чтобы научить ее чему-то. Она не чувствовала себя виноватой в том, что опоздала. Он буквально был убийцей. — Я не… Ты в порядке? — сказала она, держа теплый пакет с яблоками, как идиотка. — В порядке, — произнес он, явно не в порядке. — Садись, — и указал на стул рядом с собой. Очень близко к змее. Гермиона не села. Том, казалось, не заметил этого. — Этот предмет — продвинутая медитация в трансе, — раздраженно сказал он между фразами парселтанга разъяренной змее. — Как часто ты медитируешь? — Я не… Эта змея очень злая, Том, — сказала она вместо этого. — Она ведет себя надоедливо, — огрызнулся он, а затем произнес что-то на парселтанге. Что бы он ни сказал, змея, похоже, разозлилась еще больше, и вцепилась ему в горло, оскалив клыки. Том схватил ее за голову, заговорив сильнее, отчетливо произнося «Гермиона» между приступами парселтанга, и змея заскулила. Как ребенок, закатывающий истерику. Ее длинный хвост хлестнул по столу. Бумаги разлетелись. Хвост ударил по хрустальному шару. Он скатился со стола. Том щелкнул запястьем, и он покачнулся, взлетел вверх и вернулся на стол, не разбившись. Гермиона не знала, что змеи умели скулить. Том ласково поцеловал ее в макушку. Гермиона не знала, что Том способен на ласку. — Ашехза, — произнес Реддл небрежным тоном, — теперь будет лучше следить за тобой, — он откинулся на спинку стула, тем самым откинувшись еще и на деревянные ножки, и натянул свою накрахмаленную рубашку настолько, что показался клочок нижней рубашки. Гермиона не была разочарована. Она смотрела не на кожу. Том переложил змею на подоконник. Чтобы она погрелась в лучах слабого послеполуденного октябрьского солнца. Она быстро выскользнула из его рук и обвилась вокруг себя, спрятав морду в своих ярко-зеленых витках, словно дуясь. — Не волнуйся. Она понимает свои обязанности. Другая змея с пола, черно-белая, с радостью подползла к ней. Ашехза грациозно перестроилась, и они свернулись вместе в ленивую кучу. Все черно-бело-зеленые. — Почему я должна волноваться? Что это была за змея? — невинно сказала Гермиона, снимая мантию и садясь рядом с ним. Он наклонился вперед, опустив стул на четыре ножки. Том был достаточно близко, чтобы обмениваться записями, наблюдать за тем, как она пишет и исправлять ошибки. Нормальное, правильное обучение. На фут ближе, чем партнерство по зельям, и так же, как хождение бок о бок по коридору или времяпровождение рядом в траве, когда от холодного ветра он раскраснелся. Они делали это раньше. Прекрасно. От него пахло пряностями и цитрусом. Близко и очень тепло. Она, вероятно, пахла, как гребанная кухня. — Ты не догадалась? — недовольно сказал он и, вздохнув, провел рукой по волосам. — Конечно, не догадалась. — Ты разгадал трюк с шахматным набором? — огрызнулась Гермиона, разворачивая свои яблоки из пергаментной бумаги. — Заставил что-то застрять между двумя состояниями? Конечно, нет. Яблок хватало на двоих. В комнате витал запах корицы, и она не стала отвлекаться на одеколон Реддла. Это было так же важно, как и то, чтобы он что-нибудь съел. Его тревожное, взволнованное настроение, несомненно, успокоилось бы, если бы он немного перекусил, верно? Почему его нервы натянуты, она понятия не имела, возможно, ему просто нужно что-то сладкое, чтобы успокоить желудок. Мерлин знал, Гермиона являлась убийцей, когда была голодна. — Вот, — Гермиона поставила еду между ними, не поднимая глаз. Даже сидя, он был выше нее на целый фут. Он не двигался. Напряженная болтовня в библиотеке была приглушена, и Гермиона слышала только быстрые постукивания шнурков по коже, шелест старых записей и одежды мальчика рядом с ней, который организовывал то, чему хотел ее научить. Солнце светило в окна, еще не собираясь садиться, но уже думая об этом. День скоро закончится, и наступит ночь. Она надеялась, что наконец-то пойдет снег. Дрожащий гул поселился высоко в ее горле. Она не нервничала. Это было не свидание. Черт. — Может, ты мне подскажешь? — мягко сказала она, беря кусочки фрукта. Теплый сахар и мягкие яблоки. Это было вкусно. — Ашехза? Она произнесла это неправильно. Ее язык не мог это произнести. Но была искренняя попытка, и он не мог ее осуждать за это. Том издал звук отвращения. Его нога не переставала дергаться. Что ж. Отлично. Может, Гермиона и не такая смелая, но она могла это сделать. — Ты скажешь мне, если я снова тебя поцелую? Его нога перестала дергаться. Гермиона подняла голову. Его глаза были черными. Просто мокрое поле. Невозможно было прочесть что-либо, кроме того, что он смотрел на ее губы. Может быть, ему было просто очень интересно наблюдать за тем, как она ела яблоко. Может быть, он хотел попробовать их на вкус. Реддл задышал медленнее. Грудь начала неторопливо подниматься и опускаться. Казалось, что-то внутри него расслабилось и успокоилось. Какая-то маска сползла и показалась другая. Нервная энергия под его кожей разматывалась свободно и вяло. Медленно и лениво моргнув, Том улыбнулся. Без зубов. Совершенно невинно. — Конечно, — сказал он спокойно. — Ты лжешь? Он рассмеялся. Возле глаз образовались легкие морщинки. Острые, белые зубы. Совсем не тревожный и не нервный. Просто мальчик с темными волосами и темными глазами. Чертов ублюдок. — Конечно, — ответил он тем же. Она хмыкнула. Раздраженно. Не пытаясь сдержать улыбку. — А другая, как ее зовут? — вежливо спросила она. К сожалению, искренне заинтересованная. Ей было интересно, дал ли он имя каждой змее в замке. Как его разум мог вместить в себя каждую змею и студента, профессора и фигуру на его многих, многих шахматных досках. — Его зовут Бахман, — сказал он, приводя в порядок свои потрепанные бумаги, — индийская яйцекладущая змея. Относительно редкая. Лучше всего лазает по деревьям и плющу, — Том улыбнулся, быстро проведя языком по уголку рта. Его губы были розовыми, а не красными. Ей пришлось бы укусить их, чтобы они снова стали красными. — Он не очень любит камень. Обычно я держу его в оранжерее, но он захотел найти тебя. А мисс Флинт, похоже, не донесла послание. Гермиона не стала возражать против его предположения. Если Реддл накажет девочку, возможно, она будет более склонна искать других друзей на факультете. Может быть, впустит Гермиону в их дела с Диппетом. — Пожалуйста, — сказала Гермиона и протянула ему нетронутые теплые яблоки, — прости за опоздание. Он очаровательно покачал головой, отчего его беспорядочные кудри подпрыгнули. — Как ты однажды грубо заметила, я ем очень простую еду. У меня нет аппетита на такие вещи… — Ты сказал, что раньше ел яблоки со специями, — Гермиона нахмурилась. — И конфеты. Том моргнул. Открыл рот, чтобы что-то сказать. Затем снова закрыл его. — Я подумала, что все будет в порядке, — сказала она, нервно облизывая губы. Том посмотрел на это движение. — Еда помогает в учебе… И я видела, как ты ешь яблоки, и ты любишь корицу, — Гермиона подняла брови. — Я не пытаюсь отравить тебя. — Я знаю, — сказал он с небольшой, снисходительной улыбкой. — Ты не из таких. Если бы хотела убить меня, ты бы сделала это спереди. Возможно, устроила бы из этого зрелище. Он размышлял, а не дразнил. И понятия не имел, что говорил. — Действительно, — Гермиона улыбнулась. — Я ел их раньше, — медленно сказал он, проводя пальцем по губам. Кожа, настолько бледная, что выделялась на фоне розового цвета, — когда был младше. Теперь они мне не очень нравятся. — Ох. Что ж. Гермиона посмотрела вниз на еду. Десятки аккуратно нарезанных ломтиков запеченных яблок, посыпанных сахаром с корицей, утыканных зубочистками и завернутых в бумагу для выпечки. — Я не хочу тратить это впустую, — тихо сказала она. — Ах. — Все в порядке, — решительно сказала Гермиона. Она ни на секунду не забыла о своем унизительном провале на мосту. — Я могу отдать остатки кому-нибудь другому. Внизу смехотворное количество игроков в квиддич. Уверена, кто-нибудь из них проголодается… Том вздохнул и пустил пальцы в волосы, отчего кудри стали еще более беспорядочными. — Конечно, все в порядке, — он взял ломтик и сунул его в рот. Его губы сжались, как будто он только что съел лимон. Влажные и розовые. — Очень… сладко. Вкусно, — солгал он любезно. Гермиона не стала смеяться над тем, как Том Реддл пытался изобразить доброту. — Мы оба знаем, что ты лжешь лучше. Если бы ты хотел убедить меня, что тебе понравилось, то смог бы. Ты просто ведешь себя по-детски. Он рассмеялся воздушным смехом, почти плавучим. С безупречной улыбкой. И образовавшимися морщинками возле глаз. — Они не так уж плохи, — сказал он и взял еще одну дольку. — И я не хочу, чтобы они пропали зря. — Это из-за языка? — спросила она назойливо, со всей прямотой гриффиндорки, и грубо ткнула в него пальцем: — Маленькому черному, который у тебя есть, не нравится вкус? Том покраснел. На его скулах проступили красные пятна, и Гермиона до хруста сжала пальцы на ногах, чтобы не поцеловать его. Его губы были бы на вкус как сахар. Она бы слизала его с языка. Розового и влажного, и хаотичные темные волосы находились бы между ее пальцами до тех пор, пока она не сгорела. Она была всего лишь девочкой. — Нет. Он говорил в пустоту. — Я… Нет, дело не в этом. Ему не было холодно. Ему не было жарко. Он был никем. Пустой и очищенный от эмоций. Пустые черные глаза и даже не маска бесстрастного, высокомерного префекта. Может быть, вообще без маски. Может быть, все до единого. — Хорошо, что бы ты хотел, чтобы я принесла в следующий раз? — Я обычно не ем во время учебы. — Тебе стоит. Это помогает мозговой активности, удержанию информации, концентрации внимания… Он вздохнул, посмотрел на свитки пергамента перед ними. — Как долго ты собираешься говорить обо всем, кроме Прорицания? — Лукреция сказала, что ты не любишь библиотеку. Это было похоже на щелчок выключателя. Реддл снова стал тревожным и неуютным. Напряженной, суетливой фигурой с напряженными мышцами и стиснутой челюстью. Его нога не начала снова дергаться, но он жестко перетасовал конечности под столом. Ей стало интересно, распознал ли он, что она манипулировала им. Поднимала его, опускала и снова поднимала. Играла с ним, как с игрушкой. Или он был слишком напряжен, чтобы понять это. В первый раз, когда она пыталась сделать это, Гермиона была слишком нетерпелива. Но теперь она знала его лучше. Знала его маленькие пуговицы, настроения и причуды. Она провела с ним слишком много времени, чтобы не попробовать. Гермиона знала, на что нужно нажать, чтобы он искренне рассмеялся, или удивленно моргнул, или оскалил зубы. Румянец застал ее врасплох, но она полагала, что в этом был определенный смысл. Он так не любил говорить о себе. — Лукреции нужно научиться, когда следует заткнуться, — огрызнулся он и, взяв с середины стола книгу, начал листать ее длинными бледными пальцами. — Ты выглядишь так, будто на тебя собираются напасть, — размышляла Гермиона, ковыряясь в еде. — Ты напала на меня прошлой ночью. Возможно, я просто защищаю себя от того, чтобы ты снова не засунула свой язык мне в рот. — Ты только что просил меня поцеловать тебя. Не будь таким меркантильным, Том, — сказала она и отправила в рот кусочек яблока. — Обычно ты лучше, чем сейчас. Я разочарована. У него свело челюсть. Он не смотрел на нее, продолжая листать книгу быстрыми, острыми пальцами и с напряженными плечами. Она играла с ним не так мастерски, как он играл с ней. Как он играл с кем угодно. Но Гермиона поняла, почему ему это нравилось. Почему ему нравилось держать в узде всех своих маленьких змеек и пешек. Это… захватывающее зрелище — наблюдать, как кто-то подчиняется твоим прихотям. Определенный вид магии. Передавать свою волю окружающему миру. Наблюдать за причинно-следственными связями. Реддл вел себя так же предсказуемо, как и все остальные. Как будто он был обычным человеком со своими симпатиями и антипатиями. — В любом случае, — легкомысленно сказала она, сменив тему, — я не медитирую. Мы занимаемся Прорицанием? Я никогда раньше не посещала этот предмет. Может, лучше начать с основ? — На этой неделе у нас практическое занятие, — холодно произнес он. — Ты можешь либо выучить его, либо провалить. Укус академического беспокойства. Гермиона проигнорировала его. Она не собиралась выбрасывать свои яблоки. Гермиона работала. Ей просто нужно застать его врасплох настолько, чтобы что-то проскользнуло. Потрясти его, пока информация не вывалится наружу. Очень тихая, мягкая пытка. Реддл, вероятно, предпочел бы нож. Если ей повезет, это будет что-то о Камне. Если нет, то ничего. Скорее всего, это будет что-то среднее. Ей придется держать это в голове, пока не наступит подходящий момент для использования. Но она могла это сделать. Знала, как уколоть его. А он продолжал смотреть на ее губы, пока она ела. Уголком глаза, прищуренным и темным. Немного отвлекало, конечно, то, как Том смотрел на нее, всегда немного отвлекало, но это помогало в выполнении задания. — Я удивлена, что они вообще завалили студента по такой простой дисциплине, — обиженно сказала она. — Если я предвещаю, что умру через несколько часов, если не сдам этот предмет, кто они такие, чтобы заваливать меня? Это бесцельно, как я уже объяснила. Что-то слишком романтичное, неточное, расточительное… — Романтичное? Реддл приостановил листание книги и посмотрел на нее. Черные глаза горячо обиделись. Хорошо. Он мог порезаться о бумагу, и тогда ей пришлось бы слизывать кровь с кончиков его пальцев. А это погубило бы их обоих. — Да, романтика, — продолжала она смело, — практикуется теми, кто думает, что их жизнь — это великая эпопея, предначертанная Богами. Что у них есть другая судьба, кроме как умереть так же, как и все остальные. Все умирают. Тебе не нужны чайные листья, чтобы сказать об этом. — Но настоящий прорицатель может сказать тебе, когда и как. Ты хочешь сказать, что знание того, как ты можешь умереть, не является ценным? Она отмахнулась от него, совершенно пренебрежительно. — Думать, что ты достаточно особенный человек, чтобы увидеть нити судьбы в чайных листьях, буквальном мусоре, очень романтично, — Гермиона рассмеялась. — Подожди. Так вот почему ты делаешь такой ужасный чай? Ты хочешь увидеть свое будущее? — Нет. — Ты лжешь? — Нет. Я, блядь, не люблю кофе. Реддл захлопнул книгу, бросил ее на стол и схватился за другую, выглядя при этом так, словно хотел ее убить. Но нет, Гермиона видела его, когда он хотел ее убить. Когда-то он был маниакален, когда-то скучен, когда-то буйно хотел убить. А сейчас он был просто расстроен, как мальчишка с надоедливой проблемой, которую он никак не мог решить. И ужасно, ужасно подставленный этим. Том не любил, когда его препарировали так же, как он препарировал ее. Но его глаза были темными и смотрели на ее губы, а пальцы были длинными, цепкими и отчаянно пытались дотронуться до чего-то, так что, возможно, ему это нравилось. Гермиона усмехнулась. — Ты ненавидишь говорить о себе, не так ли? Том уставился на нее, в его взгляде была вся жестокость, голод и желание разорвать ее на части. Легкие нотки страха заклокотали в ее горле. Но потом он облизнул свои губы, розовые и влажные, находящиеся на расстоянии вытянутой руки, и Гермиона больше никуда не могла смотреть. Он был в полном беспорядке, не так ли? — Напомни мне, какие видения у тебя были? — она сделала еще хуже. — Были ли они когда-нибудь полезными? — Я видел многое, — его губы двигались быстро и уверенно с извивающимся языком и острыми зубами. — И да, они очень полезны. — Ты когда-нибудь видел меня? Реддл напрягся. Он перестал листать книги, бумаги и заметки. Перестал смотреть на ее губы. Сложил ноги под стулом, выпрямившись. Брови слегка нахмурились, возле глаз появились малейшие складки. Он смотрел на ее волосы, пальцы и веснушки. На ее хорошо отглаженную форму, в кои-то веки более ухоженную, чем у него с его грубо закатанными рукавами. Том не разбирал ее на части, просто неторопливо рассматривал ее, пытаясь увидеть полную картину, а не несочетаемые, сломанные детали. — Нет. Интересно. — Должно быть, сейчас не очень полезны? Что-то странное мелькнуло на его лице, а затем появился призрак улыбки. Едва заметный намек на зубы. Ей нужно перестать смотреть на его губы. Это отвлекало. Ей нужно снова поцеловать его. — Я потерялся в открытом океане с беззвездным небом, — легкомысленно вздохнул он и провел рукой по волосам. — Ты специально пытаешься избежать работы? Я знаю, что тебе не нравятся Прорицания, но отсутствие хотя бы академического любопытства довольно… разочаровывает. Гермиона сузила глаза. Ее академическое любопытство не имело к этому никакого отношения. Она прочитала несколько, несколько книг по этому предмету, и не было смысла посвящать свое время школе магии, полностью основанной на догадках. Когда существовали гораздо более интересные и сложные темы, которые можно изучать. Гермиона фыркнула и взяла в руки проклятый, дурацкий хрустальный шар. Он был холодным. Очаровательно. Гермиона не стала закатывать глаза. — Продвинутая медитация в трансе? — проворчала она. Том улыбнулся. — Практическая техника для того, чтобы стать более созвучным с потоком магии и окружающим миром. Обычно используется при прорицании. — Если это обычная техника, то почему ее проверяют на шестых курсах? Гермиона покатала шарик в руке. Он… ну, масло на ее ладонях не прилипло к нему. Ни следа отпечатков пальцев. Ни пятнышка. Вечный блеск. Умеренно интересно. — Потому что следующая тема — «Память предков», а профессор Хемлок не хочет, чтобы у кого-то случились припадки, если он перенапряжется. — Какой заботливый профессор, заботится о безопасности своих студентов. — Единственный в своем роде, — сказал он с улыбкой, достаточно слабой, чтобы не показаться горькой, но в то же время слишком зубастой. — Мы начнем с основ. Что тебя успокаивает. Что заставляет тебя чувствовать себя в безопасности? Гермиона вздохнула. Пальцы пробежались по дурацкому хрустальному шару. Он был на удивление тяжелым. Хорошее оружие, если они решили бы убить друг друга. Наверное, это единственное, на что он годился. — Теплая библиотека, окруженная глубоким зимним снегом, — безразлично произнесла она. В центре его был вихревой узор. Ленивый торнадо, который двигался вместе с ее пальцами, когда она перекладывала шар. — Медленно, тихо и холодно? — спросил он нейтрально. — Утопление? — Я тонула однажды, когда мне было семь лет, — тихо сказала она. — Пробила лед в реке и аппарировала. Первый раз, когда я использовала магию, думаю. Она могла только различить темные оттенки чернил в книгах, проходящих через другую сторону кристалла. Искаженные. Как туман в зеркале. — Ох. Ты меня опередила. Мне было девять. Один человек бросил меня в колодец, пока я не перестал плавать. — Ты убил его? — Я распял его на шпиле. Технически, его убил доктор. Гермиона посмотрела на него, делая очень хорошую работу, чтобы не закатить глаза от его драматизма. Том жевал кусок яблока, зубочистка торчала у него изо рта, и наблюдал за тем, как она разглядывала нелепый хрустальный шар. Он ничему ее не учил, а просто наблюдал за ее неудачами. С темными бесстрастными глазами он был раздражающе расслаблен, положив одну руку на стол, а другой подперев подбородок. В то время как Гермиона держала в руках потенциальное орудие убийства. — В девять? — уныло спросила она. — Нет, это было четыре года назад? — он скривил лицо и задумчиво посмотрел на потолок. — Так что мне было… тринадцать. Тогда Гермиона действительно закатила глаза. — Может быть, «безопасно» — это не то слово, — он улыбнулся, чем-то забавным, чем-то горьким. — Как насчет того, что заставляет тебя расслабиться? Чувствовать себя спокойно? Гермиона напряглась. — Это еще хуже, Реддл, — жестко сказала она. — Хорошо, дорогая. Как насчет чего-нибудь попроще. Что заставляет тебя чувствовать… — он наклонил голову, — безрассудство. Инстинкт. Состояние, когда ты не можешь контролировать себя. Ничего. Гермиона стиснула зубы. Том, забавляясь, наблюдал за тем, как у нее напряглась челюсть. — Не думаю, что медитация — это для меня, если это то психическое состояние, которого я должна достичь… — Бедная девочка, сломленная войной. Том громко вздохнул и съел еще один кусочек яблока. Со всеми этими длинными темными ресницами и мягкими глазами. Самая нежная жалость. Какая-то ее часть тупо грелась от того, что он ел за нее. Она могла бы дать ему пощечину, но если бы ее рука коснулась его щеки, он бы схватил ее и заставил ее губы приблизиться к своим. — Да, да. Жаль, жаль, жаль, — огрызнулась она и с грохотом бросила шар обратно на стол. Гермиона скрестила руки, но продолжала наблюдать за кружащимися облаками, ничем не впечатленная. — Мои навыки окклюменции и легилименции лучше, чем твои, — глаза Реддла сузились, но он не запротестовал. — Не могу ли я использовать их, чтобы… не знаю… вызвать медитативное состояние. Что-то мелькнуло на его лице. Микровыражение удовлетворения. Что-то довольное. — Как прагматично. Технически, я уверен, ты можешь. — Но? — Но ты не пустишь меня в свой разум в ближайшее время. Так что я не могу показать тебе. — Тонко, — усмехнулась она. Он нахмурился. — И я не думаю, что способен показать, не оставив тебя в коматозном состоянии. Гермиона внимательно посмотрела на него. Только краем глаза. Он больше не нервничал. Та беспокойная энергия разматывалась и ослабевала, и чем больше они разговаривали, тем больше они входили в свой ритм. Его темные кудри были растрепаны, пальцы пробегали по ним каждые несколько минут, как будто он не мог удержаться, чтобы не прикоснуться к чему-либо. Его рукава в какой-то момент соскользнули, и теперь они больше не были засучены, а просто мешались на локтях. С еще большими складками. Его галстук по-прежнему сидел слишком сильно слева, словно он ослабил, а затем неправильно затянул его. На его губах был сахар. На более темно-розовых от еды, но все еще нецелованных. — Но ты знаешь, как? — спросила она с любопытством. — Не умеешь медитировать в безопасное, спокойное, никчемное состояние? — Да, да, пожалуйста, пожалей меня, — рассеянно сказал он, небрежно взмахнув рукой и глядя на каменный потолок. — Речь идет о том, чтобы отпустить все. Сделать свой разум спокойным. Ничто не имеет значения. Достаточно просто… быть собой. Как ты сказала? Как расчесывания волос, а не мытье кастрюли. Это похоже. Никакой силы, просто поток. — Ну, это звучит совершенно невозможно. Он засмеялся. Грубый звук. Она не стала задерживаться на нем. Не стала думать о его ритме позже. — Я думаю, ты просто ужасная ученица. — Я думаю, мне стоит попытаться убить тебя снова. — Я думаю, тебе стоит попробовать поцеловать меня еще раз. В ее животе что-то перевернулось. Том смотрел на нее исподлобья, лукаво улыбаясь и бесстыдно слизывая сахар с губ. Гермиона поняла, что он определенно манипулировал ею. — Я думаю, ты ужасный учитель. — Или очень хороший. Ты никогда не влюблялась в профессора? — Да, когда мне было тринадцать. Он был ужасным идиотом, из-за которого я окаменела на несколько месяцев. Улыбка Реддла исчезла. Все его тело стало каменным. Что-то в комнате сдвинулось, свернулось, зашевелилось под ее ногами. Что-то металлическое и жестокое, запекшееся в камнях замка, скручивалось, затягивалось вокруг ее шеи. Его глаза превратились в ровную пустоту, как гаснущие звезды, и Гермиона поняла, что совершила ошибку. Это было не то, о чем следовало говорить Реддлу. Василиск вызывал очень специфическую болезнь. Симптомы могли быть схожи с другими заболеваниями, но особенности — нет. К какому бы выводу он ни пришел, Гермиона не хотела, чтобы он думал о ней и василиске в одном предложении. — Что? — негромко сказал он. Гермиона медленно моргнула и быстро произнесла: — Ничего. Это не важно. Это не то, о чем стоит беспокоиться. Я в порядке. — Он мертв? — тихо спросил Реддл. — Возможно, — она пожала плечами; Том нахмурился, изучая ее лицо. Кто знал, куда попал Локонс без своих воспоминаний в конце света. Печальный, невезучий олух. — Ты когда-нибудь влюблялся в профессора? — Я никогда ни в кого не влюблялся, — легко ответил он, подперев щеку рукой и поставив локоть на стол. Он пристально смотрел на нее. Без сомнения, пытаясь понять, как профессор из какого-то случайного ковена заполучил существо класса XXXXX, находящееся под угрозой исчезновения. — Жаль, жаль, жаль. Он снова засмеялся. Ярко улыбаясь. Она надеялась, что он больше не думал о василиске. Гермиона снова взяла в руки хрустальный шар. С вихрями, кругами и туманными облаками, якобы хранящими секреты вселенной. Он был достаточно тяжелым. — Я провалюсь, не так ли? — Возможно, — размышлял он. — Неужели неудачи так ненавистны для тебя? — Нет, я терпела неудачи много раз в своей жизни. Больше ошибок, чем я могу сосчитать. Но это не делает их менее утомительными. — Расскажи мне. — Что? — Расскажи мне о своих ошибках, — он указал на ее руку. Проклятую, спрятанную и безопасную. Но теперь о ней знал Том Реддл. — Расскажи мне самые ужасные вещи, которые ты сделала. Расскажи мне что-то, что заставит меня ненавидеть тебя. Заставь меня бояться тебя. Его тон был легким, четким и спокойным, как воздух. А глаза были такими же темными, как и всегда. Томно расслабившись, он не пытался разделить ее на части, а просто наблюдал за тем, как она делала это сама с собой. — Попробуй. Нетерпеливый щелчок. Ее руки отяжелели от большого тупого инструмента. Пальцы крепко сжали шар, чтобы они не заскользили. — Ты продолжаешь задавать мне вопросы, когда ничего не рассказываешь о… — Полагаю, я отдаю приказы, а не задаю вопросы… — … себе. Что ты делаешь, Том? Здесь, в замке, играешь в политику с чистокровными, как будто полукровка имеет над ними какую-то власть. И почему они слушают? Почему я не могу наложить на тебя простое заклинание? Почему никто не может? Что, черт возьми, с тобой не так? С твоей душой? С огнем, деревом и камнем внутри тебя. Почему ты впутался в войну? Почему ты работаешь на Дамблдора? Реддл медленно выпрямился в своем кресле, длинные конечности выровнялись идеально, словно он никогда не был расслаблен. Его глаза непринужденно скользили по ее фигуре. Он взял еще один кусочек яблока и съел его, пережевывая со всем усердием. — Ты так боишься… Реддл поднял руку, чтобы прервать ее. — Я думаю… было бы правильнее сказать: «Почему Альбус работает на меня». Причины не разбивать мозги Тома Реддла хрустальным шаром: Первая: он был единственным, кто знал, где находился Камень, и это вся причина ее пребывания здесь. Вторая: они были в библиотеке, в тихом отсеке, да, и она могла очистить себя от крови и превратить тело в шляпу или что-то еще. Но студенты видели, как она зашла сюда, и они бы узнали, что это она. Третья: если она убила бы его, размазала бы мозги, кровь и кости по себе, по своим волосам, одежде, рукам и рту… она могла бы вскрыть его ребра и съесть его сердце… и это было бы странно. — Что, блядь, это значит? — Попробуй, Гермиона. Том улыбнулся со всеми острыми клыками, голодными глазами и сахаром на губах. — Ну же, технически это не провал, если ты не попробуешь. Попробуй за меня, — он приглашающим жестом махнул рукой. Гермиона не стала смеяться над ним. — Это постыдно очевидная манипуляция. Я думала, ты лучше. — Да, — сказал он, — как и ты. У тебя стало получаться гораздо лучше, чем у меня. Ты хорошо справляешься. Я искренне впечатлен. Гермиона покраснела. На ее лице, между веснушками, появился жар, и ей пришлось отвести взгляд. Вниз, в сторону сферы. Спутанные облака в искривленной темноте ее юбки. Реддл иногда так пристально смотрел на нее. Как будто она была единственной вещью, достойной внимания. Мягкий шелест ткани, и он наклонился к ней вплотную — цитрус его одеколона жестоко прорезал аромат корицы — и прошептал ей на ухо: — Я научил тебя кое-чему, Гермиона, — она почувствовала жар его дыхания на своей щеке и шее, стекающий по ее яремной вене, густой и сладкий, как сироп. — Я всего лишь серьезный учитель. Может, в душе ты и лев, но где-то в голове, под всеми этими милыми кудряшками, зарыта очень умная маленькая змейка. Если бы она повернула голову, то могла бы поцеловать его. Потребовалось больше усилий, чтобы этого не сделать. — Ты приятный человек, Том, — мягко сказала она. — Я не устану от тебя, когда узнаю ответы. Он растерянно моргнул. — Что? — Ничего, — Гермиона успокоилась с глупым хрустальным шаром. Сосредоточилась на тишине. — Ты никогда не говоришь правду, так что я не знаю, почему я беспокоюсь, задавая вопросы. — И ты не умеешь лгать, но я все равно не могу, черт возьми, победить. Гермиона не слышала его. Она сосредоточилась на кружащихся узорах в хрустальном шаре. Скользящие и танцующие, как сизые облака. Они извивались, переплетались, проникали друг в друга. Кружащийся, скользящий узор. Что-то бесконечное. Обернулось вокруг себя, пока не осталось ни рта, ни хвоста, только идеальная петля из чешуи, которую можно намотать, связать с тем, что ей нужно. Бесконечные. Темные грозовые тучи, готовые к войне. Свет, гром и торнадо, чтобы подхватить замок и унести его в новое место. Подальше от огня, который поглотит их всех, подальше от конца света. Одуванчик просто плавал, покачиваясь на весеннем ветерке. Отпустил, доверился, чтобы мир привел его туда, где ему нужно быть. Гермиона почувствовала, как змея в ее голове снова замигала. Ей не нравилась эта магия. Гермиона была опорой, деревом, которое можно обвить. Не то, что так легко раскачивалось. Заземляйся, девочка, или будь поглощена. Твой милый мальчик будет таким же мягким на вкус, как и предыдущий. Ее звали Гермиона Джин Грейнджер. Она находилась в библиотеке в замке в сороковых годах, искала Дары Смерти, пыталась спасти мир. Камень. Мантия. Палочка. С ней Том Марволо Реддл. Камень у него. Как и несколько змей… Гермиона взглянула на змею, сделанную из ее волос. Приглушенный свет, скорее облачный, чем солнечный, тускло отражался на блестящей зеленой чешуе змеи в петле возле окна. Ашехза оглянулась. Глаза ярко-красные и горящие, как у нее самой. Раздался щипок и укус, и Гермиона почувствовала ужасно знакомое ощущение, что ее горло сжалось. Она не могла дышать, попав в ловушку, ее легкие спазмировались, когтистые, бесполезные… — Ашехза! Рявкнул Реддл и протянул руку, чтобы схватить змею за голову и закрыть ей глаза, чуть не упав со стула от рывка. Змея извивалась и закручивалась вокруг его руки, запястья, мгновенно сжимая конечность. Гермиона сделала задыхающийся, подавленный вдох. Сильные вздохи, сдерживаемый кашель. Ее легкие казались угольно-черными. Пылающее дупло дерева, в которое ударила молния, умерло в одно мгновение, а труп остался гореть. Она не дернулась, не запаниковала и не выскочила за дверь. Она сидела, прижавшись к тяжелому хрустальному шару. В настоящее время блестящему и не окровавленному. Очень способному проломить голову змее. Проломить голову Тому. Разбить голову всем. В библиотеке была сотня студентов. Если она прикончила бы всех до единого, то они не узнали бы, что она убила Реддла. Или она могла бы сравнять школу с землей, скрыть это. В ее сердце жил гребанный монстр, спящий в тайной камере, спроектированной Основателем как какое-то гребанное подземелье для убийц. Если в мире существовала хоть какая-то справедливость, то уничтожение замка и всей его жестокости должно… Гермиона встряхнулась. Стена окклюменции. — Это василиск, — ошеломленно сказала Гермиона. — Да, — пропыхтел Том в перерывах между быстрыми приступами гневного парселтанга, черный язык которого выскакивал изо рта, наказывая змею. Его стул все еще неустойчиво стоял на двух ножках. Змеиный хвост хлестал все вокруг в истерике. — Неприятно. — Я не василиск. — Я в курсе, дорогая, — забавляясь, он улыбнулся через плечо. — Как ты сделал василиска? — Я не делал его, — сказал он, все еще держа голову змеи. Ее хвост метнулся, чтобы ударить его по лицу. Но Реддл ловко поймал его. Лицо не пострадало. — Я всего лишь превратил твои волосы в змею. Ты можешь влиять на то, какой она будет, больше, чем я. — Я… — Представь мое удивление, — Реддл ухмыльнулся во всю щеку. — Да. — Ты в порядке? — сказал он, оглядывая ее с ног до головы, вбирая в себя ее легкое дыхание и подергивающиеся пальцы, ногти, царапающие стекло. — Она молода, еще не способна полностью окаменить человека, но я могу исцелить любую затянувшуюся… Гермиона встряхнулась. Вытирая лицо, она положила хрустальный шар обратно на стол, аккуратно поставив его в центр подставки. Он не звякнул. Она контролировала себя и не боялась. Все затихло за склоном скалы, чтобы быть съеденным змеей. Быстрое сердце, дрожащие пальцы, глубокое дыхание. Она не хотела гипервентиляции. Сейчас было не время для приступа паники. Бросить свои яблоки, испортить все эти книги по дурацким Прорицаниям, прямо перед Томом Реддлом, которого и так слишком жалко. Сейчас было время дышать. Да. Да, дышать. О Боже, неужели та девушка окаменела? Райли Инквуд, дочь министра. Преподаватель знал? Знал ли он? Собирался ли он взять замок штурмом и закрыть его. То же самое, что и с Миртл. Гермиона положила голову на стол, сложила руки на волосах, пошевелила пальцами ног и расширила легкие, полностью функционирующие и совсем не зажавшие ее, не задушившие в клетке из замороженных ребер, тишины и запаха крови в лазарете уже несколько месяцев… Она в порядке. — Я в порядке, — произнесла Гермиона. Она сглотнула. Вкус металла. — Я в порядке, — сказала она снова. То же самое. Честно. Без лжи. — Гермиона? — Я в порядке, — она плохая лгунья и Том уже должен был это понять. А не доставать ее идиотскими вопросами. Она даже не плакала, она просто дышала. Медленно и тихо. — Хм-м-м, — сказал он, — теперь я понимаю, что ты только что сказала, что была окаменевшей, и, возможно, мне следовало подумать о какой-то… затянувшейся травме. Но, если честно, в тот момент я думал о других вещах. — Я в порядке. — Я знаю. Твои легкие полностью функциональны, умеренное увеличение частоты сердечных сокращений, но в пределах нормы для человека, находящегося в плохом положении. Кислород в крови, кровообращение и кровяное давление в норме. Незначительные недостатки в питании. Тебе следует есть больше молочных продуктов. Нужен кальций для костей. Гермиона повернулась и посмотрела на него через плечо, совершенно сбитая с толку. — Ты проводишь диагностику? — Да, — сказал Реддл, одной рукой направляя на нее костяно-белую палочку, когда серебристые светящиеся руны в воздухе давали ему знать, что она не умирала. Другой рукой он держал в смертельной хватке василиска, который в данный момент пытался раздавить его руку. — Тебе было все равно, когда Макмиллан ударила меня. — Дети дерутся, — пожал он плечами, наблюдая за ее состоянием. Ее сердцебиение показалось в виде быстрого пульсирующего круга, как камешки, брошенные в пруд. — Это то, что они делают. Если бы я вмешивался в каждую драку между маленькими змейками, как бы они научились разбираться между собой? — Ты… ты сделал ту змею для нее? Ее фамильяра? — У мисс Макмиллан… были некоторые семейные неприятности, — сказал он и снял Ашехзу со своей руки, длинные петли зеленого цвета. — Это был легкий способ завоевать ее доверие, когда она была младше. — Такой заботливый родитель, заботящийся о безопасности своих маленьких змеек, — сказала она. — Эйвери считает, что из тебя получился бы ужасный отец. — Мистер Эйвери прав, — сказал он, выдергивая змею из запястья. Раздался толстый треск, и его бледное запястье согнулось неправильно. Том издал какой-то жалкий стон боли, который не должен был понравиться Гермионе. — Ашехза! — зашипел он с еще одним яростным приступом парселтанга. Змея на мгновение замерла, а затем упала поверженная. Том ослабил хватку, и она уползла обратно к окну, чтобы дуться в своих свертках, сплетенных вместе с братом. Красные глаза спрятались. Том взмахнул палочкой в сторону запястья, которое сразу же с треском встало на место. — Есть ли ругательства на парселтанге? — спросила Гермиона. Том слабо улыбнулся и потряс не сломанным запястьем. — Конечно, и каждый маленький ублюдок рождается, зная их. Чувствуешь себя лучше? Гермиона проигнорировала вопрос. Она в порядке. Она всегда в порядке. У нее не было выбора быть кем-то другим. Если она и ломалась от Дементоров, то только в тишине собственной ванны. Она в порядке. — Ты достаточно хорошо заботишься о своих змеях, — ей было интересно, сколько змей у него в библиотеке. Была ли одна за каждой книжной полкой. Гермиона не видела ни одной раньше, но они специально эволюционировали, чтобы прятаться, а она не барсук. — Я уверена, что ты справишься с ребенком. Он поднял брови. — Ты единственный ребенок? — Да. — Существует огромная пропасть между воспитанием животного и воспитанием человека. Я не думаю, что ты знаешь, будешь ли ты хорошим родителем, пока не станешь им. — Разве ты не единственный ребенок? Ты говорил, что живешь в Литтл-Хэнглтоне, — Гермиона сузила глаза. — Но ты также сказал, что видел своего отца только один раз, и он умер летом. Так что, вероятно, ты мог бы сказать мне очень изобретательную ложь. Реддл широко улыбнулся, показав зубы. Он придвинул свой стул рядом с ней. Надлежащее расстояние для репетиторства. Потому что они должны заниматься. Это не свидание. Если он и был на несколько дюймов ближе, никто этого не заметил. — Я действительно живу в Литтл-Хэнглтоне, — сказал он просто, ровным тоном, достаточно близко, чтобы выдохнуть слова на ее щеку. — Уже несколько лет. До этого я жил в довольно неприятных условиях в сиротском приюте. Я выяснил свое происхождение, вежливо попросился на жительство, а Реддл-старший мне, конечно, отказал. Но потом мы поговорили, и он дружно решил оставить поместье мне. Я встречался с ним всего один раз. Думаю, он умер от голода и без гроша в какой-то канаве за борделем. Не хочу говорить плохо о мертвых, конечно. — Естественно. Реддл невинно улыбнулся. С острыми глазами. Взял кусочек яблока и протянул ей последний. Она взяла. Они были очень вкусными. — И Дамблдор просто примет великодушную перемену в сердце твоего отца? — Он должен. Это он наложил Империус. Гермиона напряглась. Реддл ел медленно, не желая говорить с набитым ртом. Это было бы невежливо. — В то время я был слишком маленьким, чтобы понять это правильно. Я мог случайно убить собственного отца. Вот это была бы трагедия. — Да. Не хотелось бы, чтобы ты совершил убийство до того, как тебя судили бы как взрослого. — Пожалуйста, Гермиона, — разочарованно вздохнул он, — ты же понимаешь, что это не было бы убийством. Как и с любым солдатом, который сражался на войне, это было бы справедливо. Что за отец бросает собственного ребенка? — Ужасный. — Именно, — кивнул он, доказав свою правоту. Том сложил пергаментную упаковку с их закусками, теперь пустую, и закинул ее за плечо. — Попробуй еще раз, — он подтянул хрустальный шар поближе к ней. Подставка не поцарапала стол. — На этот раз Ашехза не будет мешать тебе. Сосредоточься. Гермиона вздохнула. Облака в шаре бесстрастно кружились. В этом не было особого смысла. Она не знала, что делала, что должна искать. Книги, которые она читала на эту тему, были упрямо туманны, такая толковая дисциплина никогда не могла иметь четких инструкций… — Хочешь, я заплету тебе волосы? Гермиона… Гермиона моргнула. Посмотрела на Реддла. С темными глазами, открытыми и ожидающими, словно он только что задал ей вопрос и ожидал ответа. Она не знала, что с этим делать. — Э… что? — Магическое плетение, — объяснил он медленно, как будто она должна была иметь хоть какое-то представление о том, о чем он говорил. — Узлы, ленты, косы. Что-то в этом роде. Обычно ты носишь волосы просто, но узорная магия может быть использована для связывания… — Ох. — Я не буду комментировать твое красноречие. — Как милостиво, — она недоверчиво посмотрела на него. — Да, я слышала об этом. Я удивлена, что и ты слышал. Это не такая… броская магия. — Верно, это очень тонкая вещь. Не особенно полезная, если только ты не живешь в маггловской деревне и тебе не разрешают колдовать, — Реддл поднял брови. — И ты удивляешься, что я знаю о нишевой школе магии. Я грубо оскорблен. Это может помочь сосредоточиться. Или… лучше расфокусироваться. Что-то, что смягчит смертельную хватку разума. — Что-то, что облегчит вскрытие моей головы? Он улыбнулся, ничего, кроме невинности. Глаза, темнее черного. — Я не смог бы проникнуть в твой разум с помощью каких-то лент, Гермиона. Ты более искусна. Это просто… учебное пособие. — Я просто не верю тебе. Том открыл рот, чтобы возразить. Сказать еще какую-нибудь сладкую ложь. — Но я все равно позволю тебе, — сказала она, — если ты мне кое-что расскажешь. Том недоверчиво поджал губы. Гермионе нужно перестать смотреть на них. — Что? — Ну, почему Альбус работает на тебя? Он злобно улыбнулся, словно она совершила ошибку, словно выбрала неправильный вопрос. Зубы острые и белые, готовые сожрать ее. Как бы выглядела ее кровь в этом идеальном рту. Со слишком красными губами, выглядевшими так точно не из-за румянца. С черными волосами и такими же темными глазами. Притягивая ее, желая ее, ожидая, когда она просто упадет в него, танцуя для него, как земля танцует для солнца, вместе навсегда, до тепловой смерти вселенной. — Я видел, как он умирает. Гермиона напряглась, холодный кусочек страха вонзился ей между лопаток, острый, как кинжал. Он подкатился к ее горлу и сильно ударил в нее. Том вяло наблюдал за пульсом на ее шее. — И как он умрет? Реддл хмыкнул, покачав головой. — Нет, нет. Ты уже получила ответ. Я даже сказал правду. — Ты злой. — Полностью, — сказал он без раскаяния и жестом велел ей отвернуться. — Итак, что ты хочешь, чтобы тебе связали? Сосредоточенность? Принятие? Мир… — Как насчет чего-нибудь на удачу? — бодро сказала Гермиона и повернулась спиной к Реддлу. Он не сразу ударил ее ножом между ребер и пронзил сердце. Убил ее проклятием. Или ворвался в ее голову со всей силой пули. Она не думала, что он это сделал бы, но подтверждение было приятным. Что он не был на волосок от того, чтобы убить ее. Она была нужна ему для чего-то другого. Он потрепал кончики ее волос, и Гермиона поняла, что ей придется сидеть здесь на огне, сгорая от его прикосновений, столько времени, сколько потребуется для того, чтобы он закончил. Она не помнила сложностей этой магии — не знала, как выглядела «Удача» и сколько времени это заняло бы — она только читала о ней, как о чем-то другом. В то время ей казалось, что учиться этому нецелесообразно. Какая ошибка. Гермиона не думала, что связывание помогло бы, но он позволил ей шантажировать Дамблдора, так что она могла подарить ему это. — Если мы практикуем такую мягкую дисциплину, то, конечно, удача — единственное, что имеет значение. — Хм. — Ты веришь в Прорицания, но не в удачу? — Я верю в переменчивость судьбы. Она имеет тенденцию кусаться в ответ. Ты знаешь последствия Жидкой Удачи. — Да, — сказала Гермиона, — лучше не добавлять в заклинание ничего, что мне не нужно, иначе я расплету его. Пострадать несколько часов от невезения я могу, но когда идет война? Это может убить меня. — Да, — хмыкнул он. — И мы бы этого не хотели. — Нет, — вздохнул Том, — полагаю, что нет. Тогда просто кое-что на удачу. Отлично, что ты так хорошо носишь зеленый цвет, — он наколдовал между пальцами длинную зеленую блестящую атласную ленту и протянул ей: — Приемлемо? Гермиона кивнула. — Ты когда-нибудь раньше заплетал волосы леди? — Ты — леди? — Реддл, — предупредила она. — Да, дорогая? — невыносимо произнес он и собрал ее волосы, как будто точно знал, что делал. Кончики его пальцев коснулись ее шеи, обжигая, как угли, и она, не удержавшись, вздрогнула. Сегодня он еще не прикасался к ней. Гермиона ненавидела то, что знала это. — И так получилось, да. Я пресловутый ухажер. Его пальцы разделили ее волосы, искусно переплетая локоны в нечто послушное. Уверенно и отработанно. Дергая достаточно для контроля, но не достаточно для боли. Опытно. Гермиона представила, как маленький Том помогал Абраксасу заплетать его волосы… нет, у Абраксаса были прямые длинные волосы. У Тома были свои кудри, но она сомневалась, что он когда-либо позволял им отрасти достаточно длинными, чтобы заплетать их. Он был аккуратен и опрятен. Может быть, другой девочке в Слизерине? Или в приюте, перед его отъездом? Эти обычные человеческие ритуалы вызывали доверие. Возможно, когда он был младше, ему было полезно научиться этому навыку. Инструменту для создания союзников. Он скрутил локон, вплел ленту в ее волосы, а затем заплел их в косу. Магия коснулась ее, всего лишь толчок, низкая нота, тусклый фильтр для мира, который прежде чем исчезнуть, уместился в какой-то узор, который Реддл создавал хорошо натренированными пальцами. Как паутина. Его магия — метеорит, чудовище с черной чешуей и низкий гул тьмы на затылке. Бесконечная, вечно горящая. Боже, его жар. Поначалу это было не так уж неуправляемо, и она не могла смотреть на него, следить за его пальцами и фантазировать о укусах до крови. Она просто сидела и страдала. Как ведьма на костре. Молча. И сосредоточилась на запахах цитруса и корицы, витающих в комнате. Время от времени очередная искра магии проносилась по ее мягкому и ленивому телу, прежде чем раствориться в сладком сахаре. Она не знала, стало ли от этого хуже. Она знала, что лучше от этого не становилось. Родители обычно заплетали ей волосы. Кудрями нужно управлять. Их нельзя оставлять на произвол судьбы. Гермиона не была безбашенной девочкой. Она была яркой, смелой и с большим потенциалом. Она отказалась от этой привычки, когда приехала в Хогвартс. — Что ты чувствуешь, когда прикасаешься ко мне? — тихо спросила она. Он сделал паузу, запустив руки в ее волосы. — Это действительно не похоже на прикосновение к огню? — Нет. Том продолжил. — Это неприятно? Она сказала это легко, как можно спокойнее, как будто ее не волновал его ответ. Реддл рассмеялся, ничуть не одураченный. — Да. Гермиона нахмурилась. — Если ты так ненавидишь это, почему придумываешь оправдания, чтобы прикоснуться ко мне? Это не был щелчок. Гермиона была слишком сосредоточена на том, чтобы не сгореть самопроизвольно и позволить раздражению прорваться в ее тоне. — Я не говорил, что ненавижу это. — Том. — Гермиона? — Пожалуйста, расскажи мне что-нибудь. — Хорошо, — он наклонился вперед, потянул за ее косу, вытянув шею. Низкое бормотание раздалось у ее уха. Горячее дыхание прокатилось по ее горлу, по ключицам, заставляя пульс подскакивать от нетерпения, от дерзости. — Только потому, что ты просишь. Гермиона сглотнула. Его пальцы не ослабли. Ее шея была обнажена, а горло непристойно выпячено. Он не стал бы вырывать ей глотку. Она ему зачем-то нужна. Он был существом рациональным, а не страстным. — В этом замке течет кровь моих предков. Моей матери, отца матери, отца отца матери, матери отца. Еще со времен Основателей. Я нравлюсь замку, потому что он мой. Это мое имя и моя кровь. Я владею им. Так же, как ты владеешь палочкой, фамильяром или Древним и Благородным Домом. Это позволяет мне определенные… вольности с магией внутри. Я могу… денатурировать ее, как ты можешь сказать, по своему вкусу. Его голос был низким, убаюкивающим, как тогда, когда он рассказывал ей историю, чтобы она заснула. — В замке много… разрозненной магии. Четверо Основателей в конце концов не слишком заботились друг о друге. В библиотеке еще больше. Магия в книгах соперничает друг с другом. Это похоже на миллион гончих, которые пытаются привлечь внимание хозяина одновременно. Это мешает сосредоточиться. Не самая благоприятная обстановка для учебы. Я предпочитаю Общие комнаты. С маленьким количеством книг. — Тогда почему мы здесь? — Я надеялся… — в его голосе прозвучало эхо чего-то тоскливого, чего-то потерянного, — это отвлечет меня от тебя. — Правда? — Да, конечно. Все мои планы в отношении тебя сработали идеально. Он не сказал это с сарказмом, и это было ужасно, ведь она знала его достаточно хорошо и все равно рассмеялась. Том погладил пальцем ее шею, слишком медленно, со всем снисхождением. Гермиона вздохнула и закрыла глаза. — Почти закончили? — У тебя прекрасные волосы, — мягко сказал он. — Прости, что я так снисходителен к ним. Я потерялся. — Ты никогда в жизни не терялся. Он рассмеялся. Чем-то воздушным и хриплым, приятным. — Гермиона, моя… — вздохнул он, — моя дорогая, ты так плохо разбираешься в людях. Это просто чудо, что ты еще жива. — На самом деле, это потребовало много тяжелой работы, Реддл. — Правда, дорогая? — Том. — Мне нравится, когда ты произносишь мое имя, — прошептал он ей на ухо, тихо, словно рассказывая секрет. — Ты произносишь его хорошо. Как будто мы равны. Это… — Приятно? Он слегка покачал головой, его волосы коснулись ее уха. — Священно. Он деликатно покрутил это слово на языке, обращаясь с ним осторожно. Как будто он знал о его важности и все равно подарил его ей. Гермиона сглотнула. Она чувствовала тепло его дыхания на своем плече, которое, двигаясь, опускалось на ее шею. — В этот раз было легче? — пробормотала она, повернув голову, чтобы увидеть густые темные ресницы и блестящие красные губы. Он слизал весь сахар. Жаль. Все это было у него во рту. — Говорить о себе откровенно. Он засмеялся. Она почувствовала жар его дыхания на своих губах. И он все еще ощущался, как огонь и магия. Что-то горячее искрилось на ее языке. — Я испытываю лишь легкое желание выдушить из тебя жизнь, поэтому я бы сказал «да». — Ты закончил с моими волосами? Он вздохнул. Нежно прижался губами к ее шее. К голому участку кожи между воротником и волосами. Горячим солнечным светом и что-то настолько божественным, что она была бы не прочь сгореть за это. — Наверное, — вздохнул Том и выпрямился на своем месте, откинувшись в сторону, подальше от нее… Гермиона полностью повернула голову и поцеловала его. Его руки, извивающиеся, как змея, едва успели покинуть ее волосы, как он снова спутал их, осторожно притягивая ее к себе. Она обвила руками его шею, и на вкус он был похож на жженый сахар и корицу. Сладкий и горячий, она медленно слизывала этот вкус с его языка. Тщательно. Пока не оказалась достаточно глубоко в его рту, чтобы найти маленький вилочковидный язычок и слизать сахар и с него. Реддл задрожал. Только под кончиками ее пальцев. А потом издав низкий звук, он притянул ее к себе на колени, и это было совсем не сладко. Его большой палец впился ей в челюсть, заставляя ее — задыхающуюся, горячую, отчаянную и возбужденную между его ног — шире открыть рот. Она обхватила его за шею, провела рукой по кудрям, беспорядочным и хаотичным, и от этого стало еще хуже. Притянула его ближе. Между ног. Ненасытно. Желая поглотить его целиком. Она могла бы просто прикусить его губы, язык, маленький металлический привкус чистейшей версии его самого и попробовать их вместе. Это было бы блаженство, подумала она, разрывать его маленькими и мягкими лизаниями, пока от него не осталось бы ничего. Его душа была бы на вкус как солнце. Прекрасная звезда для пожирания. Том умолял бы. На коленях. Молясь перед Богом. Он отстранился от ее губ и поцеловал шею, быстрыми движениями и длинным языком прошелся по яремной ямке, пробуя на вкус ее колотящееся сердце. Быстрым рывком он выдернул ее галстук. Расстегнул пуговицу. И открыл ее, чтобы смог полакомиться. Рука опустилась к ее колену над тонкой тканью, почти прожигая его. Если бы он захотел поджечь их, она не стала бы протестовать. Пусть огонь зализал бы ее ноги, и она была бы ведьмой, ведь он не мог гореть жарче, чем Реддл. Но он этого не сделал. Он скользнул рукой вверх, под юбку. Медленно, волочась по шелку и растягивая его по ее чувствительному бедру. — Том? — ее дыхание сбилось. — У тебя спустился чулок, — он прикоснулся к ее горлу, слишком мягко, и Гермиона откинула его волосы назад, пока он не посмотрел на нее. Глазами со свинцовыми веками, красными и сладкими, как вишни, зрачки которых были расширены до бесконечных ямок. — Я просто хотел зачаровать его обратно, — солгал он безукоризненно, без единой заминки в дыхании, с пухлыми губами. Она поцеловала его и рассмеялась через поцелуй. Это было неровно и бездыханно, и ей все равно. С жадным прикосновением губ и языка. Он дразнил конец ее чулков, совсем не зачаровывая их и даже не поднимаясь выше. Просто проводил большим пальцем по верху, не торопясь. Сжигая ее медленно и бессердечно. — Том. — Да? — пробормотал он и поцеловал ее в шею. Мельчайшими поцелуями. Он не стал бы вырывать ей глотку, пока она была такой мягкой. Ей пришлось бы быть более жестокой, если она хотела, чтобы он был таким. — Я редко зачаровываю одежду, дай мне минутку. Его пальцы согнулись, и он потянул ее чулки еще ниже. Горячая рука медленно скользнула по бедру. Загибая большой палец, он провел по более мягкой коже с внутренней стороны и сильно укусил за ключицу, заставляя ее простонать. — Если ты так медленно снимешь с меня всю одежду, мы будем здесь до конца света. Он засмеялся ярким и свободным смехом, горячее дыхание завилось по ее воротнику, между грудей, над сердцем. Он был совершенно доволен собой. И Гермиона поняла, что за последний час она видела его больше улыбающимся, больше смеющимся, чем за последний месяц. Он не был счастлив. Она сомневалась, что Том Реддл вообще мог быть счастливым. Для этого нужно слишком много довольства, сытости, способности принимать свои обстоятельства и не стремления к большему. Но он мог быть радостным. Она видела это в нем и раньше. Иногда с насилием, иногда нет. Это ему очень шло. Еще один негромкий смех, долгий поцелуй, сплетение языков. — Значит, мы должны уничтожить мир… А потом все произошло очень быстро. Настолько быстро, что позже, когда Гермиона вспоминала об этом, она не знала, в каком порядке все произошло. Что-то рухнуло. Внутри Тома. Разбилось и рассыпалось в прах. Гермиона лежала на нем, он был у нее между ног, рука в юбке, рот на горле, и она почувствовала, как его магия затрещала, оборвалась, словно его нить была окончательно перерезана судьбой. Хрупкая, тонкая и жизненно важная, как его душа. Все тело Реддла охватила судорога. Ты думаешь, что сможешь перехитрить Смерть, Гермиона? Голос Гарри, ясный, как церковный колокол, зазвучал в ее голове. В голове, меняя, смягчая ее белое, тихое, простое, разгадывая ее бесполезное. Это не будет больно. Обещаю. Это будет похоже на мир… Руки Реддла обхватили ее бедро до синяков. Ногти впились в кожу, короткие и аккуратные, но достаточно острые, чтобы разрезать ее плоть. На ее ногах еще не было достаточно жира и мышц для защиты. И она не удивилась бы, если бы он сломал кость. Было какое-то ужасное ощущение разрыва, и она чувствовала это внутри него, под кожей, как магия смещалась, скрежетала, ломалась, но все равно заставляла работать. Он жалобно задышал, как будто его грудина раскололась, грудная клетка вскрылась, и он увидел, как сжимались его легкие. — Том? — Гермиона отпрянула назад, чтобы посмотреть на него, не обращая внимания на боль от его ногтей. Не яростно, никогда не яростно, но нервно — да. Том важен. У него Камень. Гермиона прижалась к его щеке, пытаясь заставить его посмотреть на нее. Глаза Реддла были закрыты, челюсть сжата, шея напряжена. Ее пальцы горели и ей хотелось съесть его, но она похоронила это желание под горой и сосредоточилась на его дыхании, пульсе. Пульс бился под ее пальцами. Сердце прокачивало через него горячую кровь, отчаянно пытаясь сохранить ему жизнь. Они вечны и переживут твой прах. На одно истерическое мгновение Гермиона подумала, что он умрет. Прямо здесь, в библиотеке, в окружении книг, убитый поцелуем. Какой странный способ умереть для Тома Реддла. Но потом все остановилось, все, что распутывалось внутри него, закончилось. Его магия превратилась в пыль. Том испустил длинный дрожащий вздох, откинул голову на спинку стула, расслабив мышцы. Ослабленные, медленные и измученные. Он влажно кашлянул. — Черт, — прохрипел Том. И снова закашлялся. Такой очень, очень уставший. Его глаза моргнули и открылись, черные, как Смерть. — Том? — повторила она. Ее голос был ровным, жестким, приказным. Это была чрезвычайная ситуация, и он должен сказать ей, что, черт возьми, происходит. — Что случилось? Он был уставшим, с тончайшей маской, за которой можно было спрятаться. На мгновение он странно посмотрел на нее. Потерянный, отчаявшийся и желающий того, чего у него не могло быть. То, что он хотел спасти. Или украсть. Жаждал. Но у него не было на это воли. А потом это исчезло. Быстро, как звезда желаний на полуночном небе. А может, этого и вовсе не было. Может быть, ей это привиделось. — Я в порядке, Гермиона, — медленно сказал он, садясь и отталкивая ее от себя, чтобы она села на свое место. Изнеможение проступало сквозь него, несмотря на его прекрасные маски. — Просто дай мне минутку… В дверь влетел ярко-белый феникс. — Том! — раздался голос Дамблдора из Патронуса. — Ради всего святого, — вздохнул Том и закрыл глаза, проведя бледной рукой по лицу, — неужели так трудно сказать этому чертову Патронусу, чтобы он подождал, пока я останусь один. Медленный, когтистый ужас пробежал по ее позвоночнику. Ледяной. Холоднейшая зима, топящая ужас. Это был кошмар. — Защита снова пала, — Патронус продолжал голосом Дамблдора: — Произошло какое-то… нарушение. Мне неясна причина. Диппет снова оцепил школу. Я поговорил с Амбареллой и внес некоторые коррективы. Мы ждем тебя. Это… Это может быть более интенсивным в этот раз. Мы немного экспериментируем. Следует ожидать некоторых проб и ошибок. У меня есть сладости. Феникс подмигнул. Том вздохнул. Потер висок, волосы, провел ногтями по спине. Выглядел он так, будто хотел содрать с себя кожу. — Позволь мне пойти с тобой, Том, — тихо сказала она. — Я могу помочь. — Нет, ты не можешь, — он медленно моргнул и посмотрел на нее. Что-то далекое и призрачное было в его глазах. — Я знаю магию, которой ты не знаешь, — сказала она прямо. Очевидно. Очевидно слишком много. Но если Том умер бы, ей все равно пришел бы конец. — Для этого это не имеет значения. — Том… Он быстро поцеловал ее. С горячими губами и рукой на щеке. Сладко. Украдено. — Со мной все будет хорошо, — он прижался лбом к ее лбу, достаточно близко, чтобы она могла вдохнуть эти слова. Взять их и попробовать на вкус. С пустыми и черными глазами, изо всех сил пытающимися успокоить, но хранящие слишком много тайн в темноте. Она надеялась, что он не лгал. Он кивнул ей один раз. Она вздохнула, смирившись. В ее голове созрел план. И кивнула в ответ. Реддл уверенно встал, взял свою мантию и перекинул ее через руку. — Ты можешь принести книги? — Гермиона кивнула, конечно, она принесет книги, — и взмахнул своей палочкой. Выскочил белый лев. Призрачный, ревущий, эфемерный и определенно не барсук, он полностью отвлек ее от сахара на губах. — Лев? — пробормотала она, прочищая горло. — Я думала, у тебя барсук, Реддл? Хитрыми глазами, и едва моргнув, он взглянул на нее один раз. Усталость сменилась самодовольной улыбкой со слишком большим количеством зубов, вкус которых она помнила. — Я влюбился в тебя, дорогая, конечно, все изменилось, — Том оперся одной рукой на стол и повернулся к ней спиной, к змее на подоконнике. — Аше… Авада Кедавра. Гермиона выхватила свою палочку и выстрелила Убивающим проклятием в его задницу. Оно растворилось в темноте его штанов без единого треска. Исчезло, быстро, как миг. Реддл медленно повернулся к ней. Только головой. С только приподнятой бровью. Гермиона невозмутимо посмотрела в ответ. — Ты флиртуешь со мной? — спросил он с любопытством. — Я экспериментирую над тобой. Пробы и ошибки, — объяснила она, — причина и следствие. — Обычно перед такими вещами субъект дает согласие, — сообщил он ей, наклонив голову, как будто Гермиона была имбецилом. Как будто его губы все еще не были красными от ее поцелуев. — Могу я тебя убить? — вежливо спросила она. Со всеми манерами. Его пальцы согнулись на столе. Ногти, короткие и аккуратные, но достаточно острые, чтобы поцарапать дерево, оставили след, и на ее бедре на несколько дней останется синяк. Негромкое поскребывание громко раздалось в замкнутом пространстве комнаты. — Если хочешь. Он солгал, словно не боялся умереть. Как будто он не был таким же хрупким, как она. — И в свою очередь, я убью тебя, — он резко кивнул ей, кудри подпрыгнули. — Справедливо? Это была ошибка. — Справедливо. Его темные ресницы дрогнули, а губы мягко изогнулись, покрасневшие и припухшие от поцелуя, словно она только что согласилась на что-то непристойное. Том оттолкнулся от стола и повернулся, чтобы уйти. Иди, разберись с огнем. Сбрось защиту в каком-то ритуале с древним деревом, рукой и своей кровью. Нож. Его душа. Этот камень. Именно то, что она хотела. Но.… Гермиона встала, сделала маленький шаг. — Если ты снова исчезнешь на несколько дней, отправь мне сообщение, — произнесла она его в спину, — чтобы я знала, что ты не умер. Том остановился, дверь была полуоткрыта и шум библиотеки был слышен после их передышки. — Что? — он повернул голову в замешательстве. — Маленькую змейку, — сказала она беззаботно, как будто ей было все равно, поглаживая ноготь большим пальцем. — Записку или что-то в этом роде. Так я буду знать, что ты еще жив. Чтобы она не измеряла время по тому, когда он пропал. Это было глупо. Том медленно повернулся обратно в комнату и позволил двери снова закрыться, оставив их в тишине и глядя на нее так, словно она только что сказала, что говорила на пятнадцати языках и научилась летать в тринадцать лет. Оскорбленная, смущенная, возможно, слегка развеселенная и совершенно измученная. Мальчик знал ее лучше, чем кто-либо другой… Нет, никто не знал ее здесь лучше. А он смотрел на нее так, словно она была просто неразрешимой проблемой. — Разве ты только что не пыталась убить меня? А я-то думал, что будет ужасно неудобно, если твоя цель умрет на тебе, — сказал он, почему-то идя обратно к ней. Он должен был идти спасать школу, не так ли? Сдерживание пожара, безусловно, более приоритетная задача, чем разборки с ней. Меркуриальная штука. — Именно, — признала она, отворачиваясь от него. Набитая книжная полка вдруг стала очень интересной. Действительно, очень отвлекало, неудивительно, что Реддл ненавидел библиотеку. — Ты — моя миссия. Нет смысла находиться здесь, если это не так. — Так ты уже перестала отрицать это?— его взгляд метнулся между ее глазами, когда он приблизился, остановившись слишком близко, чтобы быть вежливым. — Все, что потребовалось, — это поцелуй? Как скучно. — Может быть, я манипулирую тобой, — сказала она раздраженно, глядя в окно. Облака только что начали разворачиваться от заката. Они пробыли здесь дольше, чем она думала. Половину времени не занимались достаточно. Она собиралась провалиться, — прикрывая большую ложь меньшей. — Ох? — он поднял брови. — Какая ложь больше? Желание сломать меня или желание трахнуть? — Какая из них заставит тебя отправить записку? — Обе. — Тогда обе. Его глаза искали что-то на ее лице. Она не знала, нашел ли он что-то. Она смотрела на окна. Небо было чистым. Они находились не на той стороне замка. Она видела только облака и закат. Никакого приближающегося огня, готового поглотить их всех. Он поймал пальцем ее подбородок и повернул ее лицом к себе. Его глаза были черными. Безжалостными. С силой, пытающейся утащить ее на дно и утопить в них. — Проси меня снова. — Пожалуйста. Его губы дернулись. — Не так, как будто ты дуешься. Как будто ты действительно хочешь этого, — его пальцы сместились, провели по ее подбородку, шее, пощупали пульс. — Я устал. Я хочу спать. Ты просишь об одолжении. — Пожалуйста, — серьезно сказала она, — дай мне знать, что с тобой все в порядке. — Нет. Гермиона закатила глаза. Его большой палец чуть сильнее вдавился в ее горло, достаточно, чтобы она почувствовала ноготь. Недостаточно, чтобы порезать, а только наказать. — Пожалуйста, дай мне знать, что ты жив. — Конечно, мисс Грейнджер, — он вежливо кивнул, как будто иметь с ним дело было не в тягость. Дома. С веревкой и дверью. Без анестезии и кабинета стоматолога. — Спасибо, дорогой, — сказала она так же серьезно. Его глаза мгновенно сузились. Она не будет извиняться. Ублюдок сам на себя это накликал. Том не уходил. Он не выглядел так, будто у него были какие-то планы. В первый раз он так торопился, щелкал зубами и дергал ее, но теперь решил задержаться. Он внимательно изучал ее глаза, щеки и припухшие от поцелуев губы. Поглаживая ее пульс, он нежно, словно она была хрупкой, провел пальцами по ее шее. Пальцами, рассеянно играющими с ее косой и зеленой лентой в волосах. Не то, что она могла убрать, пока не захотела немного невезения и метку его магии. Ошибка. Но небольшая. Его глаза были черными. Простыми. Просто пустота. Никакого намека на что-то более глубокое. — Ты в безопасности в замке, ты знаешь, — тихо сказал он, прижимаясь к ней, словно хотел украсть еще один поцелуй. — Грин-де-Вальд не причинит тебе вреда здесь. Если ты хочешь обратиться… — Я не шпионка, — вздохнула она, лишь слегка усугубив ситуацию, и откинулась на полшага назад. Край стола задел ее ноги. — Я не какая-то трагедия, которую нужно спасать от плохого человека. — Тогда кто ты? — Я думала, это не имеет значения. — Не имеет, — сказал он легкомысленно, — но я нахожу себя озабоченным этим вопросом чаще, чем мне хотелось бы. Ответ не имеет значения, лишь бы он был дан. — Я просто… человек, Том, — сказала она так легко, как только могла. Он наклонил голову, нахмурив брови. Что-то внутри него заискрилось. Спекулятивное. — Ты лжешь.… Ты не считаешь себя человеком? Она выдохнула, потирая бровь. Посмотрела в окно на мягкие облака. Почему Том не сосредоточился на огне? Разве это не было важнее? Спасение школы. Спасение его дома. — Я — человек, — сказала она лучше, увереннее. С истиной. — Иногда это просто труднее… — Я не такой. Он говорил с дергающейся, забавной улыбкой, изучая ее лицо. С рукой на ее шее, с большим пальцем, прослеживающим биение сердца. — Что? — Я не человек, — лаконично сказал он и кивнул. Уверенный в своей оценке себя. — Я — Бог. Гермиона закатила глаза так сильно, что ее ресницы затрепетали, и у нее самой разболелась голова. — Как мило, как по-женски, — его губы дернулись, сдерживая улыбку, и он наклонил голову. — Ты боишься меня? — Нет, — тяжело вздохнула она. — Отвали. Иди, — и отпихнула его, — не надо спасать мир. Перестань смотреть на меня. Он еще мгновение смотрел на нее, потому что был невыносим и мелочен и пытался манипулировать ее настроением, чтобы она не так переживала, когда его не будет. Идиотский мальчишка. Он полностью улыбнулся ей, во все щеки. В его глазах было что-то усталое и темное. — Со мной все будет хорошо. Как и с тобой. Мы в безопасности под этими камнями, Гермиона. Я обещаю. И исчез с хлопком. Посреди Хогвартса. Он исчез посреди Хогвартса. Ее челюсть сжалась. Он был таким невозможным. Неважно. Ладно. Это не имело значения. Важно только то, что она отвлекла его достаточно, чтобы он что-то упустил. Ее план сработал.***
Гермиона собирала его записи, книги и вещи, упорядочивая их как могла. Гермиона не знала, какую систему он использовал для организации. Она подозревала, что это что-то эзотерическое, что затрудняло поиск вещей, когда ты роешься в его вещах. Гермиона расположила их в алфавитном порядке. Позже он сможет упорядочить их по своему вкусу. Она смотрела на его записи, сделанные на втором курсе. Он был умен уже тогда, в его четком, аккуратном почерке было больше продвинутой теории, чем она когда-либо видела. Но умный, умный Том Реддл забыл. У него было слишком много досок для игры, и что-то ускользнуло от внимания. Он не сказал Ашехзе, чтобы она следила за ней, чтобы укусила ее, если она последует за ним. А ведь так легко заглушить ее туфли, наложить заклинание и выведать его секреты. Но у Гермионы было еще одно место для проверки. Она знала, где находился Том Реддл. Под деревом, чтобы сделать что-то для спасения школы. Что-то, что погубит его еще больше. Что-то, что потребует времени на восстановление, и что-то, что оставит после себя обугленную плоть. Она знала, где его нет. Тайная комната. Ей не нужно было проводить тщательное расследование. Гермионе хватило секунды, чтобы понять, что именно там он хранил кольцо. Странное притяжение внутри нее, которое она ощущала с Мантией, с Камнем, тоже было где-то в Тайной комнате. Это вещь, из-за которой ей немного труднее оставаться нормальным человеком, которая заставляла ее быть немного несвязанной. У нее появилась идея. Превратиться в змею. Пройти через трубы. Возможно, в южного черного скакуна. Том говорил, что они хорошо плавали. Его маленькое гнездышко с только что вылупившимися детьми. Но у нее был маленький нарушитель спокойствия. Маленький василиск. Возможно, он захотел бы встретить другого. Возможно, ему одиноко с более простыми змеями. Те, что состояли только из крови и костей, без магии. Очень осторожно, подражая спокойным движениям руки Тома, Гермиона протянула руку, чтобы Ашехза подползла к ней. Она высунула язык, странно теплый, и обнюхала пальцы Гермионы. Не открывая глаз, она обвила запястье, вокруг браслета. Скользнула вверх по руке, по шраму, и Гермиона очень целеустремленно не стала напрягаться. Змея устроилась на ее плече, так похоже на Тома и Техсу. Гермиона задумалась, была ли она его любимицей. Нет, это был василиск. Даже если он считал своих маленьких змеек детьми, он ценил силу выше сыновей и дочерей. Ужасный отец, согласился даже он. Гермиона отнесла змею в туалет для девочек, обув на всякий случай бесшумные ботинки. По пути она миновала ряд окон. Сине-зеленые обереги полностью растворились. Огонь охватил океан. Неуклонное приближение пламени, адская стена, готовая сжечь и ведьм, и волшебников. Может быть, Том действительно был католиком. Сиротой. Мальчиком, которому просто попалась плохая рука. Из тех, кто спасал детей во время нападения. Он был таким странным. Возможно, она никогда не разгадает загадку Тома Реддла. Гермиона осторожно сняла василиска с плеча и положила его к раковине со змеей на ней. Она не знала… Змея что-то зашипела. Что-то резкое и скользкое, то же самое, что и Реддл. Раковина скользнула в сторону. Скрежет камня о камень отозвался эхом на ее зубах. Но в конце концов оно прекратилось. Открылась зияющая пустота туннеля. Она уже бывала здесь раньше, во время битвы за Хогвартс. Оставалось только идти вперед, скользить вниз, и она окажется в канализации. Если Камня там не будет, она немедленно уйдет и вернется в общежитие. Реддл может даже не узнать. А если и узнает, то Том Реддл… неравнодушен к ней. Он скорее залезет ей в голову, чем убьет ее. Гермиона опустила взгляд на ярко-зеленую змею, которая терпеливо ждала, прикрыв глаза. — Ты расскажешь ему? — спросила она. — Ты змея или крыса? Василиск скользнул по ее пальцам и прошелся по ним так же ловко, как иголка с ниткой. Гермиона удивилась, когда ее рука потянулась к ней. — Знаешь, я уже была окаменелой, — сказала она, поднося змею к лицу. Ее глаза были закрыты, и Гермиона подождала. — Я не боюсь тебя. Змея моргнула. Один раз. Нерешительно. Как будто она ожидала, что ее накажут. Но Гермиона не умела разговаривать со змеями и не собиралась ругать малышку. Их глаза горели одинаково. Змея в ее голове моргнула. Посмотрела на малышку. Гермиона не окаменела. Она в порядке. И она шагнула в темноту.