***
Она открывает глаза в небольшой лачуге, до основания пропахшей дешевым самогоном и травами, смешавшимися в такой термоядерный букет, что сдержать рвотный рефлекс оказалось сложнее, чем подняться с жесткой кровати, перина на которой уже нескромно просилась на свалку. Вальга привстает на локти и видит перед собой сразу два знакомых лица — эльфка из лагеря скоя`таэлей, что варила для нее зелье и еще один seidhe, вместе с которым девушке довелось переброситься парой фраз в поселении. — Очнулась, luned [девочка]. Давно я не видел такой реакции на казалось бы простейшее средство. — Почему я здесь? — Вальга вновь роняет голову на перину, со стоном выдохнув. — Боги, сколько времени я так валяюсь? — Солнце еще не успело даже зайти за горизонт. — Эльф подходит к ней ближе, едва заметно улыбаясь, и разглядывает чужое лицо внимательно, будто читает занимательный трактат. — Твой амулет хранит тебя. Девушка неосознанно тянется к полумесяцу на шее, прижимая его плотнее к груди. — Ну как, ваш лидер доволен моими показаниями? Женщина в платке в ответ лишь громко фыркает, закинув ногу на ногу, и от взора Вальги не укрывается тот факт, как меняет центр притяжения внимание эльфа, теперь не без удовольствия рассматривающего открывшиеся дюймы нежной кожи в разрезе длинного платья. — Твои показания перевернули наш лагерь вверх дном, но оно и к лучшему. — Эльфка морщит свой аккуратный носик, слегка скривив губы. — Мне никогда не нравился этот dh`oine. — Мне пора к своим. — Вальга тяжело поднимается на ноги и медленно плетется к выходу. — Спасибо, что не бросили в лесу. — Do bleidd est fandiss as woed, — говорит seidhe, вновь обратив свой взор к девушке, что уже почти открывала дверь старой хижины, — se wett a ichaer. [Твой волк рыскал в лесу, он жаждет крови] Вальга замирает на пороге, с трудом разобрав услышанное. Когда же до нее полность доходит смысл сказанного, и без того бледное лицо становится белее молока, а в глазах мелькает неподдельный испуг. — Meas. [Спасибо] Она затворяет за собой дверь спешно и неловко, едва не зацепившись за корень дерева, что росло как раз у хибары, и удаляется в сторону моста, под косые взгляды местных. А в это время в резиденцию Лоредо начинают прибывать первые желающие сразиться с настоящим оборотнем не на жизнь, а на смерть, ведь уже в следующую ночь должен был состояться самый кровавый поединок из возможных, где зверю отрубят голову под ликующие возгласы толпы.***
… — Яевинн был с тобой, пока ты находился без сознания, — говорит Лютик, обеспокоенно глядя на уставшее лицо друга, — не отходил ни на шаг и так на тебя смотрел… Знаешь, не будь я в курсе ваших с ним отношений, подумал бы, что между вами роман. А ты и не в курсе, думает про себя Белый Волк, вертя в руках медальон убитого им Магистра, что так безумно напоминал тот, что носил на своей груди маленький, светловолосый ребенок, спасенный им еще в предместьях Вызимы. Ребенок, которого он отвел одной женщине, даровав той надежду на счастливое будущее; надежду, которая разбилась на сотни осколков, кажется, что по его, ведьмачьей вине. Когда старые друзья потащили его в корчму надраться по случаю счастливого схождения с Шани, Геральт отверг идеи о счастливой семейной жизни, сам не зная почему. В предназначении ли было дело, в ведьмачьей ли доле, а может просто знаменитый Белый Волк не был создан для уютного быта из-за своей свободолюбивой натуры, которую вряд ли могла принять хотя бы какая-то более-менее мечтающая осесть женщина? Геральт не имел ответа на этот вопрос, зато знал точно, что был тот, с кем ему было комфортно, кто не накладывал уз, но притягивая как магнит, и возможно это все были гребаные чары или еще какое эльфийское колдовство, которое они излучают буквально на уровне феромонов, однако там, сражаясь между залитых кровью улочек Вызимы с мутантами Яведа, бок о бок с тем, кого презрело общество и преследовал закон, он чувствовал себя куда более свободно, нежели стоя перед Шани в момент их прощания в лечебнице, когда в чужих глазах читалось не только отрешенное понимание, но и чувство потерянности и разочарования. — Он просил что-то мне передать? — Ой, да, чуть не забыл! — Лютик роется в кармане своего цветастого жилета, достав оттуда небольшое письмо. — Это тебе. Кажется, что-то очень личное. Геральт рассеянно кивает, распечатывая послание, и скользит взглядом по ровным строкам: «Va'esse deireadh aep eigean, va'esse eighe faidh'ar, tuilleadh ro luath dice fao feasta. Ach sinn faill aris, Gwynbleidd. Me hel`esse aeiw`s do aig as mo laest. [Что-то кончается, что-то начинается, и еще слишком рано говорить о будущем. Но я знаю, что мы снова встретимся, Белый Волк. Я буду хранить твой образ в своем сердце]»…***
Геральт идет по лесу, сам не зная, куда точно держать путь. Он исследует все уголки местной флоры, заглядывает на место здешних захоронений, где до сих пор лежали тела местного головореза и его приспешников, даже помышляет наведаться к троллю, голову жены которого он вернул вдовцу с искренними соболезнованиями, как и было обещано, в который раз обнаружив у так называемых монстров куда больше гуманоидных черт, нежели у людей, и даже возвращается к месту своей героической битвы с кейраном, однако девчонки будто и след простыл. Если Иорвет все же решил убить ненужного свидетеля, то оборотни, вероятно, уже напали на лагерь, а значит… Геральт гонит прочь дурные мысли, памятуя о том, что Яевинн отличный боец и вовсе не дурак, чтобы бросаться под когти зверю, однако избавиться от дурного предчувствия мужчина не мог. Он решает наведаться к Седрику, который знал все и обо всем, но не успевает осилить и половину пути, как дорогу ему преграждает несколько вооруженных мужчин. — Не надо тебе было играться со мной, ведьмак. Отдал бы рецепт по хорошему, не было бы проблем. Геральт обнажает меч с тяжелым вздохом, даже не сменив позиции для атаки. Пора уже перестать браться за сомнительного качества заказы в поисках легких денег. — Какими же идиотами надо быть, чтобы решить устроить мне западню. Никак вы не научитесь думать башкой. Первый мужик летит в кусты с перерезанным горлом, второй падает на колени, прижав руки ко вспоротому животу. Ведьмак кружит на месте, ловко уходя от немудреных приемов, похожих на те, что кажут пьяные кметы, вооружившись вилами, однако отнюдь не всех противников отправила на тот свет сильная рука ведьмака. Последнему из нападающих из ближайших кустов летит в глаз стрела. — Когда ты уже перестанешь вмешиваться в мой поединок? — Беззлобно вопрошает он у того, кто плавной походкой выходит под слабый свет луны, что серебристыми бликами играла в волосах цвета вороного крыла. — Если ты так восстаешь против дружеской помощи, то впредь я не стану вмешиваться, даже если на тебя тараном пойдет голем. Яевинн подходит очень близко, от него пахнет черникой и мятой, и этот запах кажется заставляет голову чуть-чуть кружиться. Совсем чуть-чуть. — Ищешь ту девчонку? — Это так очевидно? — Не тревожься за нее, она отправилась к себе живой и невредимой. — Яевинн слегка ухмыляется, вспомнив то, что происходило в их лагере после того, как человеческая самка потеряла сознание. — Она бредила, что-то говорила на Старшей Речи. То были сбивчивые и лишенные смысла предложения, абсолютно безграмотные и с ужасным произношением, но этого хватило, чтобы некоторая часть отряда Иорвета суеверно подумала, будто через девчонку говорит сама Dana. — Да ну? Старый Лис так суеверен? — Он слишком многое поведал на своем веку, чтобы верить в подобные вещи, однако есть те среди нас, кто еще ждет знамения, способное изменить жизнь, зачастую, к худшему. На лицо Яевинна падает тонкий луч ночного светила, зажигая искры в васильковых бездонных глазах, и Геральт в который раз ловит себя на мысли, что слишком откровенно пялится на другого мужчину, будто он снова несмышленный подросток в Каер Морхене, а в воздухе витает один сплошной наэлектризованный тестостерон. Бедный Весемир, что же они тогда творили… — Иорвет настроен устроить для Лето ловушку, так что возможно завтра опасность будет подкрадываться к нашим спинам, призывая на встречу смерть, — Яевинн делает несколько шагов в сторону чащи леса, двигаясь абсолютно бесшумно и плавно, будто язычки пламени в большом костре. — А потому сегодня я хочу насладиться сполна красотами ночи, что столь любезно раскинула свои объятия. Не хочешь ли ты составить мне компанию, Gwynbleidd? Геральт молча кивает и ступает под кроны вековых деревьев, чувствуя в теле странное волнение. На какое-то время из его головы испарились все вопросы, связанные с Лето, факторией, оборотнями и чьими бы то ни было поисками; он идет по узкой тропе, покрытой белым клевером, впервые за долгое время действительно наслаждаясь временем вне конрактов на чудовищ и решением проблем мирового значения, а рядом с ним вышагивает он, чьи васильковые глаза смотрели с хитрым, лисьим прищуром, будто увлекая за собой в темнеющие кущи. — Знаешь, я так давно не ходил по лесу просто так. Даже не знаю, ходил ли когда-то. — Геральт глубоко вдыхает ночной воздух, наполняя им легкие до предела, и как-то странно усмехается, с примесью печали и неведомой тоски. — На большак бы сейчас. Куда-нибудь далеко, в Ковир или Повис, а лучше, где не слишком ценят балады Лютика обо мне. — Бежишь от собственной славы, ведьмак? — С ухмылкой вопрошает Яевинн. — Неужели покойный Фольтест силой заставлял тебя служить себе? — Не все так просто. Я устал, Яевинн, чертовски устал. Давно уже хочу на покой. Я не гребаный наемник, не рвусь в спасители мира и не желаю жить при дворце, а получается все наоборот и через одно место. — Все мы жертвы обстоятельств, Геральт. Поступаем так, как не хотелось бы, говорим не то, что твердит нам сердце, жмем руку тому, для кого точим нож. У нашего народа уже нет иного пути, кроме как сражаться или умереть, но ты можешь выбрать. Ведьмак ничего не отвечает, лишь удрученно качает головой, продолжая следовать тропой из клевера, которая выводит их к небольшой поляне близ эльфийских руин, где совсем недавно они с Трисс обнаружили чудесные древние купальни. — Ты знаешь историю Эльдана и Симориль, Геральт? — Яевинн полным нежности взором смотрит на виднеющиеся через тонкие ветки боярышника статуи, некогда бывшие частью большого и прекрасного комплекса, наполненного утонченностью и гармонией. — Ты слышал ее? — Слышал, — Геральт скрещивает руки на груди, глядя вовсе не на статуи, а на чужое лицо, по красоте не уступающее скульптурам, — но ты ведь все равно мне расскажешь ее снова, так ведь? Яевинн оборачивается, все тем же нежным взглядом скользнув по грубоватым чертам лица ведьмака, и слегка опускает взор, облизнув чувственные губы. — Как ты думаешь, Геральт, в чем разница между любовью и вожделением? — Спроси, что полегче. — Беловолосый мужчина пожимает плечами, и в его взгляде плещется неприкрытая ирония. — Мы, люди, крайне невежественные животные в данном вопросе, не способные унять зуд в штанах, в то время как… Когда тонкий перст касается его губ, призывая к молчанию, ведьмак не дергается от неожиданности, а будто бы напротив замирает, не смея прервать момент. Ему хочется слегка прикусить подушечку чужого пальца, вобрать ее в рот, коснуться прохладной кожи языком, дабы в этих хитрых, васильковых глазах поселилось удивление и знакомое по пирушке в Старой Вызиме вожделение, однако вместо осуществления своих, на первый взгляд, незамысловатых идей, он так и стоит столбом, ожидая, что Яевинн предпримет дальше. А тот, весь обратившись в слух, косится в сторону тропы, по которой они шли на эту поляну, и вдруг отступает от ведьмака на шаг, давая понять, что расчудесная прогулка под луной подошла к концу. — Вот вы где! — Басит вышедший из кустов краснолюд Грувер, сплюнув себе под ноги. — Я чуть нахер голову не свернул, пока по этим камням да корягам за вами чесал! — В чем дело? — А в том, ведьмак, что Его Величество Иорвет зовет нас всех на скромную аудиенцию, покуда Лето куда-то смылся. У нашей лесной феи появился план, как надрать зад лысому громиле.