Идея идти через призрачную мглу давно посещала Геральта, поскольку некое шестое чувство подсказывало ему, что именно там, в лагере упертого короля, близ Синих Полосок, во главе с наверняка мечтавшем надрать ведьмачий зад Роше, Белый Волк сумеет если не найти ответы на многие вопросы, то во всяком случае узнать что-нибудь новое. Например, о Трисс. Эйльхарт, чье любовное внимание было целиком и полностью сосредоточено на своей юной ученице, а профессиональное — на поддержании жизни Саскии, обещала помочь во всем, что касается перехода на ту сторону, что, с учетом опасности наводненной призраками мглы, приравнивалось фактически к отправке на тот свет. Геральт собирается в дорогу весьма педантично, аккуратно упаковывая эликсиры в небольшую коробочку, набитую соломой, а на душе у мужчины неспокойно. И не только из-за Трисс, по большому счету не совсем из-за нее в принципе, — от осознания этого мужчина чувствует себя конченным ублюдком, — что, тем не менее, не означало, будто герой поэм Лютика не собирался искать ту, которую ценил и, стоило признать, по-своему любил. Но дело было в другом.
Так и не поговорив с Яевинном, на котором минувшие события отразились не лучшим образом и тот провел большую часть дня среди зеленых кущей близ Вергена, ведьмак все же не решался уйти без объяснений, нуждаясь если не в поддержке со стороны, без коей он вполне мог обойтись всю свою сознательную жизнь, то хотя бы в прощальном объятии, ибо вероятность сгинуть в призрачной мгле была высока даже при наличии чародейки под боком. Некая связь с черноволосым эльфом, те отношения, что между ними установились, являлись чем-то настолько важным, что, даже уже полностью собравшись, Геральт не спешил на выход. Лютик уже сто раз подшутил бы насчет тонкой душевной организации ведьмака, которую тот прячет под паскудной усмешкой и вечно недовольным выражением лица, но тот был слишком занят воспеванием обнаружившихся детективных талантов у Золтана, чтобы обратить внимание на друга, который смотрел на закрытую дверь в свою комнату, в ожидании, когда же та уже откроется и…
И ничего. Не собираясь превращаться в грустную вдовушку, Геральт встает с кровати и убирает мечи в ножны. Он уже было тянется к своим элексиром да смазкам для меча, как вдруг дверь наконец открывается, явив того, кого мужчина так долго и упорно ждал. Волосы Яевинна слегка взлохматились, будто он бежал через лесные дебри, а взгляд обеспокоенный до одури; видимо, застать ведьмака в комнате он уже не надеялся.
— Почему ты не сказал мне, что идешь через мглу?
Командир скоя`таэлей редко выражал свои мысли настолько прямо, без сопутствующих эпитетов и метафор, но сейчас явно был не тот случай, чтобы вдаваться в патетику. Геральт хочет объясниться и даже уже делает первый шаг к эльфу, но тот продолжает, взволнованно и лихорадочно, словно по его душу вдруг пришли все рыцари Ордена дружной гурьбой. Описывая все грозящие ведьмаку опасности, он весьма активно жестикулирует, заметно повышает голос, и на сердце у Геральта теплеет.
— Не надо так переживать, со мной все будет в порядке. — Он даже улыбается, тепло и открыто, глядя на недовольного Яевинна с ласкающей мягкостью в глазах. — Я уже взрослый мальчик, могу о себе позаботиться.
Когда скоя`таэль резко сокращает между ними расстояние, подойдя к ведьмаку вплотную так, что его дыхание опаляло лицо мужчины, тот быстро прячет улыбку, приняв крайне серьезную мину.
— Один ты не пойдешь. — Тоном, не терпящим пререканий, говорит Яевинн, буквально пригвоздив Геральта к месту. — Я иду с тобой.
— Нет, не идешь. Я не собираюсь рисковать твоей жизнью в этой мгле, где я совершенно не могу контролировать ситуацию.
Васильковые глаза метают молнии, но в их глубине скрыта какая-то тупая боль, волнение, которое партизан пытался скрыть. Он отвык говорить о своих чувствах, местами боится, как бы патетично это не звучало. Бесстрашие на поле боя не покидало его никогда, а вот сейчас, находясь в нескольких дюймах от этого жилистого и худощавого мужчины, Яевинн чувствовал себя настолько беспомощно, насколько можно себе представить. Влюбился. Влюбился в того, о ком слагались беспутные баллады одного болтливого трубадура, повествующего о похождениях своего друга не только с героической точки зрения! Позорнее некуда.
— Я вернусь. — Наконец тихо говорит Геральт, ощущая дикую необходимость оказаться еще ближе к Яевинну и изгнать беспокойство из его сердца. И еще тише добавляет. — К тебе вернусь.
Говорить о чувствах ведьмак был не мастак, да и в принципе приходил к выводу, что в отношениях любого рода он полный профан. Он не тот, кто может регулярно видеться с друзьями и болтать о насущном; не тот, кто может даровать кому-то уютный и комфортный быт. Как выразился некогда Золтан:
— Ты, друг мой, поражаешь меня по самые гланды, как бы двусмысленно это, черт возьми, не звучало. То бабе ребенка отдаешь и лобзаешься с ней, то говоришь, что она всего лишь друг. В этом плане у нас все куда строже. Попробуй закрутить шашни с какой-нибудь краснолюдкой да еще и на глазах ее папочки, а потом скажи, что письки вы друг другу показывали чисто по-дружески! Он быстро тебе твое же хозяйство в гузно засунет по частям!
Правоту друга сложно было не осознавать, но и поделать с этим было нечего. Шани нужен нормальный мужик, способный подарить ей счастье, а между с Трисс было слишком много недосказанности из прошлого, которое еще предстояло вспомнить; да и чародейская любовь находиться поближе к монаршим особам ведьмаку уже успела осесть в печенках. Геральт не знал, были ли в его жизни когда-либо по-настоящему гармоничные и близкие отношения, но твердо понимал, что чувства, которые он испытывал к этому черноволосому мужчине, выходили за рамки простого вожделения или дружбы.
Он бы хотел отправиться с ним куда-нибудь вдвоем, подальше от всей этой суеты и дрязг, в тоже Темноводье с его восхитительными пейзажами и умиротворением, насланном Владычицей Озера, и был уверен, что то было бы лучшим временем в его жизни, однако являлось лишь иллюзорными мечтами. Вечная дорога, путь в прошлое, отчаянно постукивавшее в его настоящее заставляли жить не так, как хотелось бы именно сейчас, а ведь только сейчас у него и было, поскольку впереди могла ожидать лишь вечно идущая по пятам смерть.
Геральт обхватывает ладонями лицо Яевинна и касается его губ в невесомом, почти целомудренном поцелуе. Он лениво мажет по чужим губам языком, слегка вбирая их в рот, после чего мягко прикусывает, ощущая, как нечто приятное и теплое разливается по всему телу. Скоя`таэль отвечает куда более напористо, прижимаясь всем телом и подталкивая к кровати, пока ведьмак не падает на нее задом, а его партнер не оказывается зажатым между его длинных ног.
У Геральта захватывает дух, когда черноволосый эльф с лукавым взором опускается перед ним на колени, сноровисто справляясь с уже знакомыми ему застежками на чужих штанах. Ведьмак дышит сбивчиво, глаза шальные, стоит ему только представить восхитительно горячий плен этого рта, но все же берет себя в руки и резко тянет Яевинна на себя.
— Нет, так не пойдет. Если ты не против, сегодня веду я.
— Вот как? — Севшим голосом тянет партизан, когда его ставят в полный рост, а огрубевшие пальцы Белого Волка касаются его голой кожи над кромкой штанов. Геральт ведет носом по паху Яевинна, царапает зубами тонкую материю и наконец приспускает мешающийся атрибут одежды. — Думаешь, сможешь меня удивить?
— Это мы сейчас и выясним.
Яевинн резко хватает ведьмака за волосы, когда тот ведет языком по всей длине его возбуждения, но упорно не издает даже звука, гласящего о наслаждении, закусив губу почти до крови. Его партнера такое положение вещей устраивает мало и он принимает другого мужчину почти до конца, усмехнувшись про себя, когда тот наконец сдавленно стонет, откинув голову назад. Времени на что-то более приличное не было, но уйти просто так Геральт не мог. Он даже не знал, каким вернется назад, да и, если уж честно, вернется ли вообще, но сейчас ему было не до подобного рода размышлений. Пальцы Яевинна давят на макушку, и эльф слегка ведет бедрами навстречу. Немножко любви. Им всего лишь требовалось немножко любви.
***
Элеас был прекрасен лицом, как и все эльфы, молодой да горячий нравом, но от одного только упоминания про волколаков на лице у юноши появляется такая гримаса из ненависти и презрения, что на красоту уже как-то внимания не обращаешь. Он не понимал, зачем Иорвет повел их тропой, что рядом с логовом зверолюдей, зачем ему в чем-то там убеждаться, когда и так было понятно: оборотни не уйдут, пока не поправится самый младший член стаи. Элеас ляпнул что-то про «пускай несут его на себе, лишь бы проваливали», на что получил такой взгляд от Иорвета, что стало сразу нехорошо. В принципе, если уж им и уходить, то только тропой «белок» через горы, либо минуя мглу по ущелью к каменоломням, но, как выяснили разведчики, тоннели являлись местом крайне опасны из-за существ там обитающих, а своими путями эльфы пускать зверей не собирались. По крайней мере, пока не был отдан иной приказ. Но, к всеобщему удивлению, приказ так и не отдавался, а когда один из оборотней вплотную подошел к тому месту, где дежурил один из патрулей скоя`таэлей, то удостоился лишь молчаливым и удивительно синхронным натягиванием тетивы. Элеас не понимал, почему медлит Иорвет, но когда они проходили мимо стоянки волкулаков и Старый Лис, восседающий на вороном коне, долго всматривался в поисках одной единственной важной ему фигуры, то осознание неприятно резануло его по мозгам. Он, все еще тайно ненавидящий суккуба за ее распутную натуру и желающий смерти тому, кто разорвал ее острыми когтями, все же считал свое чувство важнее увлеченности какой-то dh`oine, хотя, возможно, не будь она с этими мерзкими тварями, он относился бы к ней лучше.
А Иорвет смотрел. Видел, как нежно обнимает Вальгу брат, целует ее в макушку, пытается рассмешить, и она, наконец улыбается, прижимаясь к нему еще теснее. Интересно, о чем они говорят? Сколько испытаний они прошли, пока не добрались до фактории Флотзама? Кто перебил членов их семьи? Все ли они родственники или же только эти двое, оба загорелые, с темными волосами и одинаковыми кривыми усмешками, которые делали Владемера еще опаснее, а вот Вальге придавали некое шаловливое очарование…
Понимая, что это все пустые размышления, Иорвет все же отворачивается и направляет отряд в глубь леса. Им было необходимо успеть.
***
Геральт ступает во мглу с явным ощущением легкого подташнивания от выпитых эликсиров и ощущением чужого взволнованного взгляда, прожигающего спину. Яевинн смотрел вслед удаляющемуся мужчине, стиснув зубы и сжав руку на эфесе меча, готовый в любой момент ринуться туда, в густой зеленоватый туман, в глубине которого слышался лязг мечей и крики умирающих, но легкая полуулыбка ведьмака и его уверенный взгляд заставляют стоять на месте. Геральт и рад бы подойти, еще раз обнять, поцеловать, но, черт возьми, он так никогда не уйдет, да и нутро подсказывало, что превращаться в странствующего рыцаря, которого нежная леди провожает в очередной подвиг, не стоит. Да и Яевинн явно не желал становиться этой самой нежной леди, сурово кивнув ведьмаку в ответ, но все еще провожая взглядом. По каменному, холодному лицу эльфа в тот момент было невозможно что-то прочесть, но вот взгляд выдавал с потрохами, и он предназначался только Геральту.
Белый Волк делает первый шаг, и внутренности сводит от холода. Через него как будто проходит рота солдат, выбивая воздух из легких; ноги подкашиваются, но мужчина стоит на месте. Филиппа кружит вокруг него, защищая от призраков, хотя и не слишком удачно — кому-то из них удается пробраться через ее барьер, пока сама чародейка истерично кричит, вспарывая когтями воздух. Геральт не любил телепорты, но в данный момент не был бы против пойти кратчайшим путем, чувствуя, как выпитые эликсиры рвутся наружу. Такого раньше точно не случалось, в нем только Ласточка, Филин и Волк, — ведь как знал, что придется доставать меч, — но кишки сводит так, будто он влил в себя канистру старого самогона. Знаком отбросив одного из мертвых солдат, ведьмак достает оружие, как вдруг палец на правой руке начинает слегка гореть. Кольцо, подаренное ведьмой. Оно не жжет, а просто нагревается, слишком сильно, чтобы молча терпеть, но снять его он не может, потому что видит, как призраки вдруг замерают.
— Кости, что в могилу брошены, землей холодной запорошены; силой крови заклинаю, слово я шептаю…
Женский голос — будто в голове молитва, спокойный речитатив, но он точно не Вальги, хотя по тональности похож, даже очень.
— Корень в теле прорастет, череп воронье склюет…
Вот уже другой голос, более слабый, какой-то старческий, но все такой же похожий. Из земли возникает драуг, — плод ярости, смерти и проклятья на крови, — но когда делает шаг в сторону зашедшего не на свою территорию ведьмака, перед ним и охотником на чудовищ возникает что-то вроде щита, дав Геральту время на то, чтобы покончить с остальными призраками, дабы в конце сразиться один на один с тем, чьи налитые кровью глаза светились ярче солнца в черном, как сама ненависть, теле.
Эйльхарт хлопает крыльями, когда ведьмак заканчивает, и в ее птичьем взгляде он читает любопытство. Ему самому интересно, но не настолько, чтобы занимать сейчас этим голову. Его торопила мгла.
