***
— Мы уйдем, как только убийце удастся снять проклятие. Эльфы будут заняты в городе, обороняя его, и мы используем их тропы. Голос Владемера глубокий, властный и твердый, в точности как у его деда, на которого молодой волкулак не слишком хотел походить даже в меньшей степени. Он бросает взгляд на кузину, сидевшую возле наконец пришедшего в чувство Босника, и на мгновение теряется: он не хотел уходить без нее. Конечно, девушка не покинет стаю из-за не самой взаимной влюбленности и будет с ними до конца, однако звериное чувство подсказывало — Вальга не будет счастлива ни здесь, ни на другой земле. После смерти всех членов семьи в обоих кузенах будто что-то оборвалось, сломалось, и найти себя становилось все невозможнее день ото дня, когда представления о так называемой «нормальной жизни» становились все более туманными. Да и какая она может быть у таких как они? Владемер знал: сестра не подаст вида, никак не выкажет своего разочарования, и вновь будет спать с ними под открытым небом даже в дождь, уткнувшись носом горячее плечо брата, но он не хотел для нее вечно такой жизни. Стоило бы, конечно, спросить, чего на самом деле хочет сама девушка, но на такие разговоры у них как-то всегда не было то времени, то желания. — Ярик отправится следить за тем, что происходит на границе между лагерями. Если у кого-то есть неоконченные дела на этой земле… — Есть. — Резко отвечает Ярослав, поднявшись во весь рост. — И тебе известно какое. В глазах Владемера что-то опасно сверкает, но свои чувства мужчина держит в узде. Он знал это, чувствовал такой исход, однако все же надеялся сохранить то мнимое ощущение семейности, которое удалось создать за столь долгие годы. Ему не хватало этой самой семьи, не хватало той силы, что она давала, и вот еще одного члена стаи можно смело вычеркнуть, возможно, из памяти. Коротко кивнув, Владемер смотрит на Ярослава нечитаемым взором. Тот склоняет перед ним голову, мажет взглядом по Вальге и Боснику, обменивается рукопожатием с Яриком и уходит, словно его никогда и не было в стае. Повисает молчание. — И ты уйдешь? — Невнятно лепечт вдруг Босник, положив руку на колено сидящей рядом девушке. Владемер смотрит на свою родную кровь, на единственного члена семьи, и стискивает кулаки: свирепый, даже в какой-то мере кровожадный зверь боялся услышать ее ответ. Но глаза девушки спокойны, в них не была отражена борьба чувств или какие-то страсти, и ее голос, уверенный, твердый, четко обозначил позицию. — Нет. Я никогда не предам стаю. Ни ради друзей, ни ради врагов. — Она поднимает взгляд на брата и улыбается ему также легко, как в детстве. — Я всегда буду рядом.***
Призрачная мгла холодила, пробирая до костей, и Геральт невольно ежится, когда туман легонько мазнул его по ногам, силясь уволочь с собой в зеленоватую глубину, где слышались стоны умирающих и лязг окровавленного оружия. — Я чувствую смерть. — Глухо басит Яевинн, стиснув эфес меча и пристально вглядываясь в толщину тумана. — Стоит ли мне говорить, что это дурная затея? Придать интонации непринужденность и легкость не получилось, а губы изогнулись в неестественной усмешке. Геральт почти физически чувствует чужое беспокойство, и это не может не греть душу. Васильковый омут по-детски невинных глаз завораживал и манил, но сейчас в нем плескался не физический голод или дружеская насмешка, а страх за того, кто стал дорог. И, несмотря на желание приободрить и вселить уверенность, скрыть этот страх не удавалось. — Другого пути нет. Но я уже раз прошел через это, пройду и еще раз. — Геральт подходит к Яевинну ближе, касается пальцами в перчатке его острых скул и ласково поглаживает, стараясь успокоить. — Если пообещаешь ждать меня и не искать неприятности на… сам понимаешь. — По-твоему, я ищу неприятности? — Соболиная бровь взлетает вверх, а на губах появляется легкая, куда более живая полуулыбка. — Просто я хочу быть уверенным, что с тобой все будет хорошо, пока меня не будет. Пережить события битвы и просто пройти через мглу с чародейкой под боком — не одно и тоже, но почему-то за себя у Геральта страха нет. Он представляет, как вернется обратно и снова почувствует ласкающую прохладу чужих губ на своих, как васильковые глаза посмотрят с хитрым прищуром, будто их обладатель и не тревожился вовсе, хотя на самом деле неотрывно всматривался в густую мглу, и от резко нахлынувших чувств сердце начинает биться сильнее. Если бы только они оба могли осесть, плюнуть на все и зажить так, как хотелось именно сейчас, но реальность давила больно и жестоко — партизан не может оставить свой народ, а охотник на чудовищ провести остаток жизни в засаде у купеческого тракта. — Я воин, Gwynbleidd, а не принцесса из башни. — Слегка высокомерно тянет Яевинн, положив, тем не менее, руки ведьмаку на грудь. — Я знаю это. — Геральт усмехается, мазнув губами по щеке эльфа. — А насчет принцессы и башни, есть у меня одна задумка… Кошачьи глаза озорно блеснули, на что Яевинн, не сдержавшись, фыркнул, легонько толкнув мужчину в грудь. — Aedwiim`feart, Bleidd [Проваливай уже, Волк]. — Криво усмехнувшись, говорит скоя`таэль, а затем, уже куда тише, добавляет. — Ach caemm ar`ais a me [Но вернись ко мне]. Геральт ничего не отвечает, лишь твердо кивает головой и скрывается в призрачной мгле. Холод обволакивает его с головой, пробирая до костей, и вот он проваливается в странное безвременье, где набатом в ушах стучит одна единственная фраза, написанная Яевинном когда-то давно в прощальном письме: «Me hel`esse aeiw`s do aig as mo laest» [Я буду хранить твой образ в своем сердце]. А потом темнота.***
— Значит так, мне срать как вы это сделаете, понятно? План должен сработать! Детмольд недовольно кривится, как делает всякий раз, когда король находится не в настроении, но на резкий крик все же натягивает лживую улыбку. А вот стоящий перед Хенсельтом вояка в блестящих доспехах, чей рапорт монарх только что едва ли не смешал с дерьмом, держится спокойно, с достоинством, то и дело смеряя властным, брезгливым взором дохлого чародея. — Мы справимся, Ваше Величество, можете быть спокойны. — Это в твоих интересах, Якуб. Как бы ты не был хорош, но провал я никому не прощу. На мужественном, изуродованном когтями лице не дрогнул даже мускул. Он коротко кивает королю и, с его позволения, выходит из шатра. — Кто это? — Не скрывая своего интереса, спрашивает Детмольд. Он бы нашел способ укротить этого самодовольного говнюка, выпади ему шанс, но пока что приходилось только опускать глаза под прямым, презрительным взором. — Якуб из Медвежьих Голов. — Грубо отвечает Хенсельт, все еще глядя мужчине вслед. — Их тех кто выжил. — Какие же у него жуткие шрамы на лице… — Он воин, черт бы тебя драл, а не маркитантка, чтоб рожей сверкать! Этот мужик почти в одиночку вырезал целое поголовье оборотней в наших краях и сжег не одну гребаную ведьму! — Монарх злобно сверкает глазами на Детмольда, раздражаясь не на шутку. — Если бы в моей армии были только такие как он, я бы не имел нужды ни в одном из таких как ваша братия! Чародей хотел бы ответить чем-то не менее едким в ответ, но понимает, насколько опасно играть с огнем. Тем временем, эмоциональный всплеск короля сходит на нет, и он говорит уже мягче, но не менее твердо: — Хочешь доказать, что ты лучше? Тогда добудь мне победу! И, может быть, я заставлю Якуба перестать смотреть на тебя, как на кусок дерьма.***
— Iorveth, Saskia es woke! [Иорвет, Саския очнулась!»] Киаран видит, как преобразилось лицо друга, как удивление, а следом и радость засветились на обычно сверх меры недовольном лице, и покорно отступает в сторону, позволяя командиру удалиться, ловко петляя между узких улочек, стремясь поскорее добраться до нужного дома. Киаран не следует за ним, лишь как-то удрученно качает головой, и решает заняться расположением прибывших с Лисом лучников в квартале, где они хотя бы смогут подкрепиться и восстановить силы. Он вдруг замечает смотрящего вслед Иорвету Маэваринна, на чьих губах играла если не насмешливая, то явно далекая от сочувствия улыбка, и недовольно кривится. Тот замечает это, но только еще больше скалится в ответ. — Weren aeminne beannaen que neen aeminne iad. [Мужчины любят женщин, которые не отвечают им взаимностью] — Говорит Маэваринн, цокнув языком. — Ar on`hierd nios maith aetess vort si. [Нашему охотнику лучше отступиться от нее] — Thaess aep! Essea neen do daed! [Заткнись! Это не твое дело!] Маэваринн в ответ лишь кисло улыбается, вспомнив прекрасные глаза Девы из Аэдирна, чья глубина могла не только покорять сердца, но и волновать даже самый крепкий дух, и уходит следом за Иорветом. Если она не полюбит Лиса, то уж его девушка точно должна полюбить.***
Торувьель не любила долго ждать. Ее импульсивная натура требовала действий, скорейшего решения ситуации, тогда как на данный момент оставалось лишь в который раз проверять снаряжение, нервно расхаживая по каменной кладке близ стен города и кусая обветренные губы. Яевинн велел ждать, и она не смеет ослушаться приказа. Ей бы сейчас сбежать хотя бы на время, просто взглянуть в последний раз в эти дикие, звериные глаза и вновь почувствовать мягкость чужих губ на своих, но воительница не может. Здесь готовы отдать свою жизнь за свободу и лучшее будущее ее братья; она не бросит свой народ, просто не сможет. Когда ее плеча касается чья-то рука, девушка от неожиданности почти подскакивает на месте, настолько погруженная в свои внутренние переживания, что даже не слышала чужих шагов, но все мысли тотчас выветриваются из ее головы, когда она встречается взглядом с ярко-голубыми, как летнее небо, глазами. — Ты? Здесь? — Неверяще спрашивает Торувьель, без раздумий позволив заключить себя в медвежьи объятия. Она не протестует даже когда мужчина тотчас накрывает ее губы своими, увлекая в полный звериной нежности поцелуй, в котором страсть и волнение били через край. — А еще говорят, что эльфа нельзя застать врасплох. — Ухмыляется Ярослав, сцепив пальцы в замок за спиной воительницы. — О чем думала, краса моя? — О чем же еще кроме войны? — Торувьель кивает в сторону горизонта, где слегка клубился зеленоватый туман. — Там стоит армия, понимаешь? Я знаю, что не должна так думать, но… — Нет ничего зазорного в страхе. — Ласково шепчет ей на ухо Ярослав, прижав эльфку к своему телу, будто желал укрыть ее собой от всех невзгод. — Но тебе опасаться нечего, ведь я с тобой. — Разве вы не уходите? — Владемер может и уходит, но я нет. — Оборотень слегка опускает глаза, но объятий не размыкает. — Я не могу без тебя, понимаешь? Коли гнать хочешь, надоел я тебе, так гони. Но на поле ратном я тебя одну не брошу, так и знай. Торувьель не знает, что сказать да как, и вообще нужно ли. Она поднимается на мысочках, дабы дотянуться до колючей мужской щеки, и запечатляет на чужом лице мягкий, невесомый поцелуй. — Ess`tuath esse [Да будет так], — шепчет воительница, с глубокой нежностью глядя в пронзительные голубые глаза, и по-лисьи усмехается, — mo breme cared. [мой доблестный воин]. — Toruviel! Раздавшийся из-за поворота чей-то голос был явно на взводе, а вскоре появился и его обладатель, высокий, темноволосый эльф, в чьих карих глазах Торувьель прочла крайнее недовольство — он был явно из тех, кто не одобрял ее связи с подобным мужчиной. — Veloe, geas n`essea. Yaevinn voerle le vishol. [Быстро, проклятие снято. Яевинн ждет у ворот] — Эльф бросает косой взгляд на все еще обнимавшего женщину волкулака и ехидно добавляет. — Yea, Vatt’ghern es aevitt, shed seo do ifit wett. [И да, ведьмак жив, если тебе это вообще интересно] Ярослав тихо рычит в ответ, бросив взгляд на горизонт. Чистое поле, но запах смерти стал лишь острее. Он не знал, переживет ли это сражение и каким будет его будущее, но был точно уверен, что готов отдать свою жизнь ради любви в тех глазах, что уже давно похитили его сердце.