***
— Он уже близко! Краснолюды, первыми увидившими мчавшегося к городу зверя, едва успевают проскочить в закрывающиеся ворота, на которые тотчас обрушивается яростная атака когтей и ударов кулаком, полная отчаяния и слепой ярости. — Стреляйте! Какого черта вы стоите? Торувьель и Киаран, находящиеся на стене, неуверенно переглядываются, сжимая в руке свои зефары, и откровенно медлят, не решаясь на то, о чем договаривались не жалеть. — Вот курва! — Краснолюд Грувер с ужасом взирает на того, кто некогда был молодым и красивым эльфийским юношей, и невольно отворачивается. — Видел бы это Иорвет… С Элеасом произошло именно то, чего так боялся Геральт и что не смог предотвратить Владемер. До полного обращения придется ждать еще несколько дней, но и та форма, в которой партизан предстал перед своими, пугала не меньше огромных волосатых волкулаков, а, быть может, даже была хуже: передвигавшийся на четвереньках большими прыжками, с хребтом, опасно выпирающим вдоль спины и готовым вот-вот прорвать тонкую, покрытую кровью кожу, медленно сползавшую с тела, как со змеи чешуя, и красные глаза на слегка деформировавшейся морде, где особенно ярко выделялась челюсть с острыми зубами, над которыми алели выпирающие за пределы губ десна. Покрытый то ли какой слизью, то ли сукровицей, оборотень яростно молотил ворота, метался из стороны в сторону, будто горел в дикой агонии, которая пожирала его тело и разум. Он налетал на камни, пытался забраться наверх, но соскакивал, царапал сам себя острыми когтями, и все время выл, орал от боли, что вызывало в смотрящих на все это скоя`таэлях жалость и страх. Когда на дороге показывается другой волкулак, буквально сбивший молодого оборотня с ног и подмявший его под себя, Торувьель уже знает, кто это. Владемер закручивает руки звереныша за спину, почти ломая их, удерживает в такой позиции лицом в землю, пока тот не перестает бороться и просто не затихает. Тогда к нему подбегает никто иная, как человеческая ведьма, с каким-то порошком в руке; шепчет что-то над горстью, а потом бросает ее Элеасу в лицо, в самый последний момент успев убрать ладонь — острые зубы эльфа клацнули в опасно близком расстоянии. — Смотри, кажись засыпает. — Говорит также наблюдающий за всем этим действом Золтан, рассеянно проведя рукой по волосам. — Твою ж матушку… Закинув юношу себе на спину, Владемер уносит его, в то время как Вальга остается, устало присев на камни возле ворот и уронив лицо в ладони. — Бедная девка. — Шепчет Золтану Грувер, глядя на ведьму. — А какая тощая! Может пригласим ее, хоть покормим? Чего ходить костями греметь? — Дурная это затея. — Киаран кивает на собравшихся возле ворот горожан, которые пристально наблюдали не только за воротами, опасаясь чудовищ, что осаждали город, но и за действиями скоя`таэлей. — Слишком много dh`oine. — Наши тоже не оценят жеста. — Торувьель уверенно убирает оружие, бросив презрительный взгляд на толпу у ворот, и принимается подсчитывать золотые у себя в кармане. — Золтан, вели корчмарю наложить мне корзину еды, на сколько хватит денег. И быстрее, а то она уже уходить собирается. — Оставь при себе свои гроши, куколка. — Заявляет Золтан, важно подбоченившись. — Уж хлеба да вина для девки мы не пожалеем. Краснолюд уходит, и сидящая на камнях Вальга уже собирается последовать его примеру, как вдруг ворота открываются и рядом с ней оказывается та самая эльфка, за которую отдал жизнь Ярослав. — Не уходи. — Говорит она, протянув человеку руку. — Присядь, я хочу с тобой поговорить. — О том, что зреть имела честь? — Вальга тяжело вздыхает, обхватив плечи руками, дабы не дрожать позорно в столь холодный вечер. — Тебя интересует его судьба? — Не только меня, beanna. Как бы я не желала набить морду этому говнюку, но такое… — Торувьель невольно морщится, содрогнувшись. — Это из-за того, что он эльф? — Черт знает. Беловолосый муж правду сказал, что коли тело бороться начинает, то будет гаже. Хотя я слышала, что были волкулаки и среди ваших, только за всю жизнь не столкнулась лично ни разу. Да и слава Богам, наверное. — Вальга бросает обеспокоенный взгляд в ту сторону, где скрылся ее родич, и кривит губы. — Если он загрызет Владемера, то ты уж меня прости, но я юнцу глотку вскрою. Сама помру, но смерть брата не прощу. — Так сильно его любишь? Вальга удивленно вскидывает бровь, будто глупость какую услышала, но тупая боль в глазах эльфки и зияющая там пустота заставляют девушку смягчиться и даже показать некое подобие улыбки. — Ближе семьи нет ничего на свете, а я потеряла всех, кроме Владемера. Он со мной только неприятности наживал, потому что я ему как ноша тяжелая была долго, но брат никогда не бросал меня. И я его не брошу. — Даже ради Иорвета? — Дерзко спрашивает Торувьель, вскинув подбородок. — Да. Даже ради него. Эльфка вдруг понимающе кивает, закусив губу, и как бы не хотела сейчас человеческая ведьма уйти, она не могла, кожей ощущая чужую потребность в своем присутствии. Так оно и вышло. — Мы уже давно не мстим за кого-то одного, родича или друга — неважно. Есть одна цель, одна месть, но я уже давно не испытываю от нее наслаждения, как и веры в то, что она вообще что-то даст. Вальга на то тоже кивает с не меньшим пониманием, подходит к воительнице ближе, и хотя обеим холодно так, что зубы готовы чечетку бить, ни одна из женщин не предлагает найти другое место для беседы. Ведьме не место в городе, а Торувьель не может рисковать, отправившись туда, где бушует зверь, а потому обе неловко мнутся возле ворот, изредка заглядывая друг другу в глаза. — Один из наших как-то говорил, что ты умираешь тогда, когда отказываешься бороться. Даже если ты знаешь, что ничего не выйдет, то можно пропробовать и умереть достойно, но позорно склонить голову — никогда. — И кто это говорил? — Дрожащим голосом спрашивает Торувьель, уже зная заранее ответ, ведь сама слышала от этого мужчины тоже самое накануне осады. — Наш общий друг. — Грусто улыбается Вальга и теперь уже точно собирается уходить, как вдруг ворота открываются и в слабом свете факелов появляется коренастый мужчина небольшого роста. Торувьель уже и забыла, что ее задачей было задержать человека; ей хотелось больше узнать об Ярославе от той, кто знала его дольше, чем сама воительница, но только разговор вылился в нужное русло, как появился Золтан, чье скорое прибытие эльфка встретила весьма раздраженно. — Какого черта ты так быстро? — А ты хотела девку кормить или на ветру держать всю ночь? — Краснолюд уверенно протягивает ведьме корзину, полную еды, а когда та не берет ее в руки, то ставит у ног девушки. — Спрячь свою гордость, куколка, и не дури. Считай это наша благодарность, что вы нас от зверя спасаете. Вальга на это лишь цокает языком, покачав головой, и делает шаг назад. — Владемер следит за ним, потому что сам решил оставить вашего молодца в стае. Один из наших его укусил, и теперь это ответственность вожака, но вместо того, чтобы загрызть, мой брат дает ему шанс. После полнолуния мы уйдем, а вот вместе с этим эльфом или без него — уже вопрос. — Как уйдете? — Встает руки в боки Золтан. — И куда же вы собираетесь? — Там, где был наш дом. — Улыбается будто сама себе Вальга, задумчивым взглядом окинув зведное небо. — Пора уже. — Тогда тем более пожрать возьми! Ты уж меня, конечно, прости, но ты выглядишь дерьмовенько. — Тут краснолюда больно бьет в плечо Торувьель, и Золтан разводит руки. — Еще скажи, что это не правда! Ты глянь только: кожа да кости! Вальга улыбается на это, как-то легко для той, у кого на сердце и плечах великий груз, и говорит: — Я выглядела и дерьмовее, даже когда ела каждый день. Благодарю за помощь, но мы ее не примем, а вы, я прошу, больше не выходите к нам. Народу это вряд ли понравится. Народ, а точнее те немногие, что стояли близ ворот и о чем-то оживленно шептались, смотрели на Вальгу со злостью и подозрением, уже прикидывая, а не та ли она самая ведьма, что со стаей волков ошивается. Полумрак скрывал ведьму, но рисковать она не стала. — Va fail shed meas [Прощайте и спасибо]. Она ушла тихо, скрывшись во тьме под отдаленный волчий вой, и лишь слабые нотки вереска с пустошей говорил о том, что девушка вообще была у ворот Вергена. — Glaeddyv dorne aep t'enaid, bunn'droh ithne i'yachus [Терновый меч души, гори в крови]. — Шепчет Торувьель, глядя ведьме в след, еще какое-то время не в силах оторвать глаз от того мрака, в который ушла ведьма. Когда ее взгляд наконец падает на корзинку с едой, она подбирает ее, криво усмехнувшись, и зовет Золтана в эльфийский квартал. — Пойдем, бородач. Такому добру нельзя пропадать.***
Трисс обнимает Геральта так крепко, что будь на его месте худосочная девица, та бы уже жаловалась на сломанные кости. Чародейка блаженно утыкается носом в крепкую мужскую грудь, с щенячьим восторгом ощущает теплоту чужих прикосновений, радуется, ведь ее простили, ей поверили, она занимает место в его сердце, только вот женское чутье все же подсказывает, что нечто изменилось в ведьмаке, будто стена выросла, пускай и не такая, за которую совсем уж не пробраться, однако она есть, и у этой стены смоляные волосы, как воронье крыло, да васильковые глаза, по-детски чистые и даже наивные. Это не призрак из прошлого, обрывки воспоминания о котором доносятся до ведьмака вновь; это соратник, равный в битве и даже постели, тот, кто не единожды прикрывал спину и рисковал собой, уже не слепое наваждение, а реальная опора, страсть, друг из самого пекла, которым оба мужчины закалились еще в Вызиме, когда сражались плечо к плечу. Вновь ощутив себя на вторых ролях, льнущей за лаской, как когда-то в Каэр Морхене, когда в очередной раз Геральт решил обозначить их роман лишь дружбой, вернувшись к той, что всегда была преследующим ведьмака ароматом крыжовника и сирени, Трисс отстраняется, улыбаясь понимающе и с тоской. — До собрания осталось есть время. Ты уверена, что не хочешь отдохнуть? — Отдохнуть я всегда успею. — Грустные глаза Меригольд блеснули в свете восходящего солнца, и она спешно отвернулась, дабы никто не увидел ее слез. — Мы будем ждать тебя, где договорились. — Береги себя. Геральт целует чародейку в лоб почти целомудренно, ласково погладив ладонью по волосам, и, кивнув Роше, уходит, сумев побороть в себе желание обернуться на долгий взгляд Трисс ему в спину. Он ищет Яевинна и Иорвета долго. Достаточно долго, чтобы от легкой паники перейти к злости и раздражению, — совет не ввязываться в неприятности оба эльфа явно трактовали как-то по-особенному, и тут позади него кто-то спрыгивает с каменных плит, явно желая застать в расплох. Ведьмак отскакивает, резко оборачивается и сталкивается с насмешливым взглядом васильковых глаз. — Какого черта? — Вот так, значит, ты рад нас видеть? — Говорит облокотившийся о стену Иорвет, откусывая последний кусок от спелого яблока. — А мы, между прочим, не с пустыми руками. Геральт явно хотел бы понять больше, да вот ему в руки суют меч, причем такой искусной работы, что на мгновение захватывает дух. Мужчина переводит взгляд на Яевинна, который сей презент и организовал, и замечает свежие ссадины, ранение в предплечье, замотанное какой-то тряпицей, ожог на скуле, — полный набор со дна пожиже. Протягивает руку, касается чужого лица, и недовольно хмурится, хотя внутри все переворачивалось и клокотало. — Это еще что? — Не торопись с гневными тирадами, Gwynbleidd. — Говорит Иорвет, достав из кармана трубку и маленькую коробочку с табаком. — Пока ты исчез в неизвестном направлении, мы защищали реликвии нашего народа. Геральт окончательно впадает в ступор, округляет глаза до золотых оренов и желает провалиться сквозь землю. Скрестив руки на груди, он всем своим видом демонстрирует желание скорее выслушать восхитительную историю, которую ему подают нарочито неторопливо. Иорвет выглядел на деле не лучше Яевинна, а старая кираса так вообще уже просилась в утиль, но глаза светились азартом, какой-то вспыхнувшей молодостью и интересом, а с самим Яевинном одноглазый партизан теперь разговаривал значительно дружелюбнее. — Ага. Загадки, значит, разгадывали. Искали записки и играли в шарады. Ледяной голос ведьмака не произвел на обоих эльфов никакого впечатления; они переглядываются, усмехаются и даже отзеркаливают позы друг друга — скрестив руки на груди и перекинув вес на одну ногу. — Чародейка не смогла даже пройти в нужный зал, а оба этих dh`oine, — презрительно выплевывает Иорвет, — превратились в угли. Что ж, теперь эти записи попадут в хранилище Вергена, где их больше никто не сможет украсть. — А меч? Яевинн опускает взгляд, улыбается одними уголками губ, и тихо произносит: — Должен же быть у тебя дар от меня на память. Геральт опускает руки, едва не уронив оружие на каменные плиты. В его глазах столько эмоций, — как штормовая волна, надвигающаяся на корабль, — и Иорвет понимает, что стоит отойти в сторону, оставив обоих мужчин наедине. Ему как раз удастся как следует покурить трубку. Он подходит проверить, как обстоят дела, только раз, спустя какое-то время, — горе-любовники говорили долго, но слишком тихо, чтобы с того места, где сидел партизан, было слышно хоть слово, — и видит, как парочка обнимается, так нежно и так уютно, что даже не подумаешь, как могут такую сцену устраивать убийца чудовищ и бывший офицер бригады Врихедд. — Foile. [Идиоты] — Беззлобно шепчет он, криво усмехнувшись, и маленькими шагами движется в сторону небольшой площади, близ которой должно было проходить собрание королей, как вдруг среди торгашек и фокусников он замечает его. — Роше…