The Wolf and the French Heir // Волк и французский наследник

Ну конечно же Сириус чертов Блэк играет на пианино, - подумал Ремус, сидя, нахмурившись, в своем любимом кресле у камина. Последние три дня были сущим кошмаром; с тех пор как Джеймс сказал Сириусу пароль от их общей гостиной, казалось, мальчику нечем было заняться, кроме как проводить все дни, бродя по красной комнате, либо флиртуя со всеми, кто оказывал ему свое внимание (что не было чем-то необычным, учитывая, что, куда бы он ни пошел, все глаза были устремлены на него), либо делая записи в своем дневнике, в отношении которого он был чрезвычайно скрытен. Ремус задумался, есть ли у него вообще друзья в Шармбатоне. Другим его любимым занятием было сидеть рядом с Ремусом, будто они были друзьями. Они не были и никогда не будут: мальчика, казалось, не смущали свирепые взглядами гриффиндорца, и он продолжал сидеть рядом с ним, просто чтобы вывести его самим своим существованием. Он пытался заговорить с ним, но Ремус каждый раз отмахивался: в тот день, несмотря на дождь, Джеймс, Питер и Марлин были на тренировке по квиддичу, и так как мальчик не хотел промокнуть, он застрял в общей комнате, как и большая часть Гриффиндора, игнорируемый единственным человеком, которого он знал. Не только это, но и все остальные, казалось, были поглощены своей работой: в комнате было непривычно тихо. А Сириус Блэк долго выносить молчание не мог. Как раз в тот момент, когда Ремус искал имена гоблинов и пытался понять, что произошло между Эмериком Злым и Эгбертом Вопиющим, французский мальчик наколдовал изящное черное пианино посреди общей гостиной. Ремус оторвался от своих записей только тогда, когда услышал громкий стук элегантного инструмента по деревянному полу. Видя воочию работу его палочки, он знал, что французский мальчик мог бы легко сделать это беззвучно и без суеты: но он хотел, чтобы люди заметили, он хотел быть в центре внимания, и он хотел, чтобы все знали, что он был здесь. Казалось, вся комната погрузилась во тьму, а яркий свет освещал только его. Убедившись, что все слушают, он закатал рукава своей белой рубашки и сел на табуретку, нежно поглаживая клавиши, словно приветствуя их. Он уже собирался начать, когда, казалось, понял, что его волосы падают прямо на глаза, поэтому он схватил свою палочку и замысловатым движением ухитрился собрать половину в пучок, так что некоторые пряди волос обрамляли его лицо. Он глубоко вздохнул и начал играть. Ремус, конечно, был раздражен тем, что его спокойный день был прерван, но он знал, что не сможет вернуться к своему заданию по истории магии с музыкой, исходящей из пианино: поэтому он должен был остановиться, откинуться на спинку и ждать, когда он закончит. Он надеялся, что кто-то другой остановит его, ведь он даже не гриффиндорец, но каждый человек в комнате, казалось, затаил дыхание и пристально наблюдал, как он притворяется единственной звездой, сияющей на небосводе. Ремус тоже не мог не смотреть на него; хотя бы для того, чтобы понять, что же в нем такого, что всех так очаровывало. Он не видел ничего, на что стоило бы таращиться, кроме того, что его тело, казалось, пульсировало и отдавалось эхом от звуков, издаваемых пианино. Или тот факт, что его длинные, тонкие пальцы словно ласкали пианино, как будто оно было его возлюбленным. Может, тот факт, что его глаза были закрыты, как будто он испытывал величайшее удовольствие, сидя и скользя руками по клавишам. Или что не было ни одной ноты, которая звучала бы неуместно, ни одной паузы, которая не добавляла бы кульминации, ни одного момента, когда он чувствовал, что внимание уходит от его рук. Ремус вдруг осознал, что вцепился в кресло, и его лицо вспыхнуло. Он подумал, что ему следует перестать сидеть так близко к огню, иначе однажды его кожа загорится. Музыка стихла, и все, казалось, снова начали дышать: как будто его мелодия наложила замедляющие чары, и оно внезапно прекратилось. Он встал со своего места, движением волшебной палочки заставил пианино исчезнуть и поклонился слушателям. Кто-то хлопал в ладоши, кто-то смеялся, а кто-то был слишком занят, глядя на него, чтобы понять, что он перестал играть. С торжествующей улыбкой он направился к Ремусу, который, как только понял, что мальчик подходит, не сводя с него глаз, схватил свои записи и сделал вид, что поглощен изучением предмета. Он просто надеялся, что Сириусу не придет в голову посмотреть, потому что тогда он обнаружит, что Ремус держит их вверх ногами. - Так что? - спросил француз, усаживаясь в соседнее кресло. - Что? - Тебе понравилось? - Нормально, наверно, - ответил Ремус, делая вид, что пишет что-то на полях своего эссе. - Любовь всей моей жизни, - внезапно сказал Сириус, и Ремус чуть не подскочил со своего места. - Что ты блять только что сказал? - спросил он, чувствуя, как сильно бьется его сердце. Он огляделся, чтобы убедиться, что никто не слышал, и, к счастью, все, казалось, вернулись к своим делам. - Любовь всей моей жизни, - спокойно повторил Сириус, - Песня. Ее поет маггловская группа, Queen называется. - О, - ответил Ремус, откидываясь на спинку и изо всех сил стараясь не покраснеть, когда понял, как странно отреагировал, - И вообще, зачем ты ее играл? - Чтобы произвести на тебя впечатление, конечно, - с усмешкой ответил Сириус. - Отвали. Сириус рассмеялся, и Ремус заставил себя опустить глаза, боясь, что он будет пялиться. Его смех звучал словно одна мелодия на пианино. - Не хочешь узнать, откуда у меня пианино? - спросил Сириус. - Нет, не особо, - солгал Ремус. Конечно, он хотел знать; он был поражен тем, как оно появилась из ниоткуда. Но он не доставит ему удовольствия быть еще одним человеком среди его личной толпы поклонников. -Я трансфигурировал книгу по классической музыке, которую мне подарили родители, - ответил он, торжествующе улыбаясь и показывая тяжелую на вид книгу, которая, как предположил Ремус, и была пианино, - И я хочу поставить его в какое-нибудь особенное место. Не поможешь мне? - Я занят, - просто ответил Ремус, возвращаясь к своим бумагам. В этот момент в комнату вошли Питер и Джеймс, грязные и потные после тренировки по квиддичу. Они направлялись к своей спальне, когда Сириус окликнул их по имени и жестом пригласил присоединиться. - Привет, Блэк, - поздоровался Джеймс, - Какие планы? - Хочу оставить подарок Снейпу, - озорно ответил он. Ремус подозревал, что это будет не особо приятный подарок для слизеринца, - Мне нужно, чтобы кто-нибудь показал мне дорогу в общую комнату слизерина. - Подарок? - подозрительно спросил Питер, - Почему ты хочешь сделать ему подарок? - Он злился на меня, потому что несколько дней назад я пел в коридоре. Я просто хочу добавить немного музыки в его жизнь. Ремус вдруг понял, что он собирается сделать. - Серьезно? Что ты собираешься делать, поставить пианино в его спальне? -Я собираюсь сделать не только это, mon chéri [мой дорогой], - ответил он, - Я хочу быть уверен, что оно никогда не перестанет играть песню, которую я напевал. Ремус решил не обращать внимания на то, как подпрыгнуло его сердце, когда он услышал, как мальчик говорит на своем языке. Он определенно ненавидел французов. - Пианино? Откуда ты собрался его достать? - спросил Джеймс, недоверчиво глядя на него, - И как ты собираешься попасть в общую комнату? Мы пытались это сделать в течение последних шести лет. - Я случайно узнал, что мой дорогой брат подружился с некоторыми слизеринцами. Я просто скажу им, что хочу вернуть книгу. Идете? Джеймс и Питер посмотрели друг на друга с одинаковым недоумением на лицах от перспективы наконец-то ворваться в общую гостиную слизерина. Вот оно: мерцание озорства в их глазах, которое Ремус так хорошо знал. Оно появлялось почти всегда, как только кто-то из них придумывал новый и новаторский способ посеять хаос в Хогвартсе. - Определенно, - ответил Питер. - Пошли, - сказал Джеймс с улыбкой, которая угрожала расплыться по всему его лицу, - Ремус? - Занят, - просто ответил он, возвращаясь к своим записям. Трое мальчиков ушли, и Ремус тут же пожалел, что не присоединился к ним. Он не хотел таскаться за Сириусом, как его маленький питомец, но он хотел бы принять участие в их пранке. Вернувшись к своим записям, он понял, что Питер и Джеймс мгновенно согласились с его планами; они, наверно, даже не задумывались, не вызовет ли это подозрений, как он. Почему он был единственным, кто так сильно колебался, когда находился рядом с французским мальчиком?

***

Ремус сел за стол с Лили и Мэри и осторожно оглядел комнату; он не слышал ничего ни от своих друзей, ни от Сириуса с тех пор, как они ушли пранковать Снейпа, и он начинал беспокоиться. Что, если их поймали? - Выдохни, Люпин, - сказала Лили, наблюдая, как его нервные глаза вглядываются в каждое лицо. - Чего? Да ничего нет, - быстро сказал он. Лили была не только его лучшей подругой, но и старостой. И она серьезно относилась к своей работе, в отличие от Джеймса, который иногда забывал, что его новые обязанности включают в себя постоянное хорошее поведение. Он знал, что если расскажет ей, она отправится на их поиски, а это не есть хорошо. - Расслабься, любовничек, Марлин просто в душе, чтобы избавиться от грязи, - вмешалась Мэри с ухмылкой. - О да, приятно знать. Он услышал громкий смех и сразу узнал его. Он презирал себя за то, что знал его, даже когда он звучал так, будто оно было рядом со входом, на другой стороне комнаты, даже когда тысячи других голосов ткали знакомое одеяло шума, которое полностью покрывало их. Он узнал его не потому, что слышал его тысячи раз прежде, а потому, что это было так безошибочно его: громко, но деликатно, как будто он точно знал, какая должна быть громкость, чтобы его можно было считать грациозным и не противным. Конечно, он делал все так, как будто его учили, как преуспеть в любой задаче, которую он выполнял: даже если эта задача была такой же случайной, как смех. Он обернулся и увидел, что Джеймс и Питер следуют за Сириусом; все трое ухмылялись, как сумасшедшие. - Слышал бы ты Нюниуса, когда он увидел наш маленький сюрприз, - сказал Питер, как только сел. Ремус неохотно сообщил им прозвище, которое придумал Сириус, и с тех пор это было единственное имя, которым они называли своего слизеринского антагониста. - Вы смогли? Он поймал вас? - прошептал Ремус, стараясь не вызвать подозрений у Лили. - Не поймал. Нам помог один старый друг, - ответил Джеймс и показал ему то, что прятал под столом: свой плащ-невидимку, тот самый, который столько раз спасал их от поимки профессорами. Питер уже собирался рассказать Ремусу, как им удалось провернуть их пранк, когда кто-то прочистил горло за спиной Сириуса. Он обернулся, и Ремус увидел тень узнавания в его глазах. Мальчик был очень похож на Сириуса. То же точеное лицо, те же черные волосы, те же пронзительные серые глаза. Но между ними была существенная разница: там, где Сириус был мягким, он был грубым. Вокруг глаз, в уголках рта и даже в том, как он стоял. Сириус обладал элегантной осанкой, от которой он не мог полностью избавиться, даже если бы попытался, словно она уже укоренилась в нем, но другой мальчик, казалось, поддерживал ее, как будто ожидал, что люди встанут на колени и начнут целовать пол, по которому он шел. Дрожь пробежала по телу гриффиндорца, когда мальчик слегка пошевелился, и свет свечей отбросил тени на его лицо: на мгновение ему показалось, что он смотрит на Сириуса через разбитое стекло. Резкий и искаженный, но, тем не менее, красивый. - Регулус, мой дорогой брат. Чем я обязан удовольствию видеть тебя? Если мальчик, Регулус, и заметил саркастический вопрос, то решил не обращать на него внимания. - Я только что слышал, как наш друг Северус утверждает, что в его спальне появилось пианино, и он не может понять, как заставить его замолчать. Ты ведь ничего об этом не знаешь, правда? - Как абсурдно! - воскликнул мальчик, притворяясь испуганным, а Джеймс и Пит приглушенно захихикали, - Снейп мне не друг, как ты можешь такое говорить? Регулус, казалось, сразу узнал остальных людей за столом. Он изучил их, и как только его глаза остановились на Джеймсе, мальчик перестал смеяться. Ремус подумал, что никогда не видел, чтобы его друг вел себя так странно, особенно перед кем-то, кого он только что встретил. Затем брат Сириуса перевел взгляд на Питера, где остановился на некоторое время, словно пытаясь вспомнить, видел ли он когда-нибудь его лицо, а затем на Марлин, Лили и Мэри. - Nos parents ne seraient pas heureux s'ils savaient que tu avais ces amis [Наши родители не были бы слишком счастливы, если бы узнали, что это твои друзья], - заговорил Регулус на их языке, чтобы остальные не поняли. - Mais ils seraient très heureux si tu avais la Marque des Ténèbres, non? [Но они будут очень рады, если ты получишь Темную Метку, верно?] - ответил Сириус, и хотя никто из его друзей не понимал, о чем они говорят, тон их голосов ясно давал понять, что они спрашивают друг друга не о том, как день прошел. Регулус стиснул зубы. - Mes décisions ne te regardent pas. Je veux prendre soin de toi, c’est tout [Мои решения тебя не касаются. Я только хочу заботиться о тебе]. - Tu veut prendre soin de moi? Tout comme tu me laisse prendre soin de toi quand j’ai essayé de te dire que tu n'étais pas obligé d'être comme notre famille? [Ты хочешь заботиться обо мне? Точно так же, как ты позволил мне заботиться о тебе, когда я пытался сказать тебе, что ты не должен быть как наша семья?] - быстро ответил Сириус по-французски, но когда он понял, что выглядит расстроенным, а его друзья с тревогой смотрят на него, он расслабился, - Понятия не имею, братишка. И пойди скажи своим слизеринским друзьям, что, может быть, в следующий раз им стоит попробовать найти комнату, где они смогут разместить и гигантский нос Нюниуса, и их пианино, если они так обеспокоены. Регулус выглядел рассерженным, но Ремусу показалось, что он слишком старается выглядеть подобающим образом: в его глазах не было гнева, который отражался на остальном лице. Не говоря больше ни слова, он вернулся к своим друзьям за слизеринским столом. - Ты в порядке? О чем вы говорили? - осторожно спросила Лили, озвучивая то, о чем думали все остальные. - Братья, - просто ответил он, откидываясь назад. Если кто-то и хотел задать еще вопросы, то их отговорило появление директора Хогвартса. Он взмахнул палочкой, и встал перед профессорским столом. - Почему он всегда чувствует необходимость произносить гребаную речь, когда я умираю с голоду? - спросила Марлин, с тоской глядя на свою пустую тарелку. - Не драматизируй, мы съели твои шоколадки час назад, - ответила Мэри, высунув язык. - Вы ели шоколад? И не пригласили меня? - спросил Ремус, обнимая Марлин за плечи. - Отвали, ты итак съел половину. Наконец, директор встал лицом к ученикам, и все в комнате затихли. Ремус не знал, о чем он будет говорить, но каким-то образом возбуждение поднялось в комнате и повисло над их головами на единственной ниточке, которая могла оборваться в любой момент. - Мои дорогие студенты, - начал он, и Сириус фыркнул, - Прежде чем мы начнем наш восхитительный пир, мой долг сообщить, что у тех, кто желает принять участие в Турнире Трех Волшебников, будет двадцать четыре часа на регистрацию. Ремус подумал, что это невозможно, но в комнате, казалось, стало еще тише. - Для этого мы разработали процесс отбора, который поможет нам выбрать трех чемпионов; окончательное решение будет принято беспристрастным судьей, - продолжил он. Еще один взмах волшебной палочки, и перед ним появился табурет, похожий на тот, на котором лежала Распределительная Шляпа. На ней стоял старинный деревянный сундук с инкрустированными драгоценными камнями, которые словно плясали, отражая пламя свечей. Казалось, каждый ученик одновременно сделал глубокий вдох. - Настоящим представляю вам Кубок Огня. Тремя взмахами волшебной палочки Дамблдор открыл футляр и открыл довольно разочаровывающий кубок. В отличие от роскошного контейнера, артефакт был простым и скучным. Но что привлекло внимание Ремуса, так это языки пламени, которые, казалось, горели в воздухе, сияя ярким синим оттенком. - Каждый подающий надежды чемпион должен написать четким почерком свое имя и название своей школы на листе пергамента и бросить его в огонь. Завтра вечером мы устроим пир и представим трех чемпионов. - Должен предупредить вас: как только чемпион будет выбран Кубком Огня, он или она обязаны довести турнир до конца. Помещение вашего имени в кубок представляет собой обязательный магический контракт. Как только вы станете чемпионом, вы не сможете изменить ваше решение. Поэтому, прошу вас, будьте предельно уверены, что вы полностью готовы, прежде чем напишете свое имя, - сказал он, но уже мало кто слушал: все слишком взволнованно шептались, чтобы слушать предупреждение Дамблдора. Поняв, что потерял внимание студентов, он жестом предложил им приступить к еде. Комната взорвалась шумом, когда подносы наполнились едой. - Не могу дождаться, когда брошу туда свое имя, - сказал Джеймс, накладывая себе первую порцию. - Да, я тоже, - добавил Питер, жадно глядя на кубок. - Только представь, если бы Хогвартс выиграл кубок благодаря одному из нас. - Я просто рада, что у меня хватает здравого смысла не рисковать своей жизнью. Но если вы это сделаете, мы будем аплодировать с трибун, - добавила Мэри. - Я тоже брошу свое, - призналась Марлин, - Рем? Что насчет тебя? - О нет, спасибо, - ответил он, - Я буду умным другом, который поможет безжалостному гриффиндорскому чемпиону, надежно спрятавшись за его книгами. На самом деле он хотел бы участвовать в турнире, он жаждал этого, признания и денег. Мерлин знает, деньги бы ему не помешали. Но он боялся, что одно из этих заданий закончится в полнолуние, и даже если Дамблдор был готов изменить даты, чтобы помочь ему, другие профессора могли бы задавать вопросы. Ему не хотелось выставлять себя оборотнем перед таким количеством людей. - Сириус? А как насчет тебя? - спросила Лили, глядя на французского мальчика, который был ужасно тихим. - Не могу. Мои родители позаботились об этом, - кисло ответил он. - О чем ты? - спросил Джеймс. - Они убедили моих учителей, что я непригоден для участия, - небрежно ответил он, хотя Ремус заметил, что он с преувеличенной силой вонзил вилку в мясо. - Но никто не может помешать тебе положить свое имя в кубок, я сомневаюсь, что профессор проклянет тебя, если ты приблизишься к нему, - предположил Питер. - Как ты можешь быть "непригодным для участия"? Насколько мне известно, никаких ограничений нет, - осведомилась Лили. - Да, типа, за исключением тех случаев, когда твое физическое состояние не позволяет тебе ходить, - добавил Джеймс. - Ты что-то скрываешь от нас? - пошутил Питер. - Да, у тебя копыта вместо ног? – вставил Джеймс, и они оба рассмеялись. - Может быть! Берегитесь, я могу начать жевать сено, когда вы меньше всего этого ожидаете, - ответил Сириус, и все рассмеялись. Ремус - нет. Он думал, что его друзья не поняли, но улыбка Сириуса не выглядела настоящей - она была напряженной в уголках его рта, и его глаза не морщились, как всегда, когда он смеялся - он заметил это. Его друзья быстро сменили тему после того, как Сириус перебил их, и русоволосый мальчик заметил, что он не участвует в разговоре так, как всегда. Его губы все еще кривились в улыбке, но он смотрел на свою еду, не отрывая глаз от тарелки. Он заметил, что, как только Питер спросил, не скрывает ли он чего-нибудь, он по привычке быстро провел пальцами по плечам. И он увидел, как Сириус Блэк вздрогнул. Мальчик, который казался таким непристойным, таким дерзким и которому было все равно, кто на него смотрит, потому что это было именно то, чего он хотел: всех взглядов на нем, все время. И если и было что-то, что Ремус прекрасно понимал, так это искусство обмана. В кои-то веки он решил держать это при себе и присоединился к смеху своих друзей, пока ночь становилась темнее, а его желание узнать, чего так боится Сириус Блэк - сильнее.