The Wolf and the French Heir // Волк и французский наследник

Ремус подумал, что предпочел бы есть чипсы, приготовленные на масле с волос Снейпа, чем находиться в этой комнате, глядя в серые глаза Сириуса Блэка, наблюдая, как ткань его рубашки пропитывается цветом крови, которую он нарисовал своим собственным мечом. Он сглотнул и огляделся, надеясь, что мадам Помфри волшебным образом появится за одной из колонн или из-под одной из кроватей, но, конечно же, этого не произошло. - Здесь только я. Извини, что разочаровал, - ядовито сказал Сириус, приподнимая одну бровь. Ремусу пришлось бороться с желанием закатить глаза на саркастичного мальчика, который не только был невероятно невежлив с ним весь день, но и почему-то, казалось, думал, что это Ремус виноват. Вероятно, он привык получать то, что хотел, когда хотел, и иметь в своем распоряжении слуг, которые всегда говорили ему, что он прав. Что ж, сегодня он этого не получит; пришло время, когда кто-то в его жизни остановил его от того, чтобы быть ноющим, тщеславным мальчиком. - Я заметил, - ответил он, размышляя, следует ли ему подождать медсестру или вернуться позже. В любом случае, его травма была не так уж серьезна, а его любопытство могло подождать немного дольше. - Какой ты проницательный; облом, что не так сильно в других областях, - загадочно ответил мальчик. С Ремуса хватит. - Хорошо, милорд, извините, что я потревожил ваш приятный день самоненависти и мазохизма, оставлю вас в покое. Ремус развернулся, чтобы уйти, засунув руки в карманы, чтобы мальчик не видел, как крепко он сжимает кулаки; если и было что-то, чего он никогда не позволил бы ему увидеть, так это то, насколько сильно он выбешивает его каждый раз, когда открывает свои мягкие губы. - Подожди, - услышал он сзади, но продолжил идти. - Ремус, пожалуйста. Ремус, наконец, остановился, услышав его мольбу, но не обернулся. Он просто стоял лицом к двери, которая выглядела так заманчиво, и ждал, пока другой мальчик снова заговорит. - Можешь остаться, пожалуйста? - услышал он, как французский мальчик спросил таким мягким тоном, почти шепотом. Ремус поколебался, прежде чем ответить, ошеломленный внезапной переменой в его тоне. - И зачем мне? - Мне просто нужно, чтобы ты остался... пока не приедет медсестра. - Поппи может и не скоро прийти. Что такое? Боишься, что подхватишь вшей с подушек, потому что в них не так много перьев, как в тех, что были в твоей школе? - бросил ему вызов Ремус, обернувшись, чувствуя необходимость защитить одного из своих любимых людей в замке. - Ты невыносим, - ответил Сириус, его мягкий тон больше не был таким, на нем было выражение презрения, от которого Ремусу захотелось сократить расстояние между ними и стереть его с лица. Он уже собирался возразить, когда выражение его лица изменилось, глаза сузились, как будто он пытался что-то вспомнить. - Какой сегодня день? - вдруг спросил он. - Четверг, а что? Ты невыносим только в определенные дни недели? Уверяю тебя, твое расписание не такое строгое, как думаешь; ты раздражаешь меня каждый день с тех пор, как мы встретились. - Отвали, - ответил Ремус, но все равно поделился своими мыслями. - Сегодня четверг. Поппи каждый четверг ходит на поле для квиддича, чтобы пообедать с мадам Трюк. - Putain de merde [блять], - вздохнул Сириус, пораженно откидывая голову назад. - Тогда увидимся позже, - снова заговорил Ремус, направляясь к двери во второй раз. - Подожди! - Что теперь? - Пожалуйста, останься. - Ты только что назвал меня невыносимым. - Ты и такой. - Ну разве ты не очарователен? - Хорошо, извини. Теперь ты останешься? - Я не думаю, что Поппи вернется в ближайшее время. - Я так и подумал. Поэтому мне и нужно, чтобы ты остался здесь, пока я буду перевязывать себя. - Я не один из твоих слуг, милорд, ты и сам сможешь справиться. - Я знаю, что смогу. -Тогда зачем я тебе? Зрители нужны? Сириус снова вздохнул, и Ремус видел, что он хотел сказать что-то еще, возможно, саркастическое замечание, но, похоже, он дважды подумал и вместо этого отвернулся от мальчика и прошептал что-то, чего Ремус не мог расслышать с того места, где стоял. - Если ты пытался проклясть меня, то, мне жаль, но это не сработало. - Я не пытался! - раздраженно ответил Сириус. - Я просто сказал... Я плохо справляюсь с ранами. Или шрамами. Или кровью в целом. Ремус ошеломленно уставился на французского мальчика и собирался что-то сказать по этому поводу, когда заметил, как тот отвел глаза и посмотрел себе под ноги, которые начали многократно пинать металлическую ножку кровати, отдаваясь эхом в почти пустой комнате. Ремус все еще смотрел на мальчика, пытаясь вспомнить, были ли те два случая, когда ему показалось, что он видел шрамы на его теле (когда они посетили Хогсмид и той ночью на Чемпионате по квиддичу) реальны, или это был плод его воображения, но он также вспомнил их рельефы под своими пальцами, то, как он обхватил его бедра и чувствовал их ладонями. Независимо от того, насколько невероятно раздражал Сириус Блэк, Ремус понимал. - Тогда ладно, - просто ответил он, сделав несколько шагов по направлению к нему, скрестив руки на груди. Сириус быстро поднял глаза, его брови нахмурились, словно он не ожидал, что мальчик останется с ним; Ремусу показалось, что он узнал слабый след улыбки, но этот жест быстро исчез, когда мальчик повернулся и пошарил в ближайшем ящике, открывая свою рану, несколько струек крови снова потекли по его руке. Он еще немного порылся, пока не нашел ножницы с бинтом и не положил обе вещи на кровать, прямо у своих ног. Он схватился за воротник своей разорванной, окровавленной рубашки и легко снял ее со своего тела, бросив в изножье кровати, чтобы он мог забрать ее, как только обработает свои раны. Ремус проглотил значительное количество собственной слюны и почувствовал, как у него скрутило живот при виде четко очерченной груди мальчика... пореза, определенно при виде его неприятного пореза. Он был так очарован кожей мальчика, что не заметил, как Сириус оглянулся на него, в его озорные глаза снова вернулось что-то из его обычного веселья; Гриффиндорец откашлялся. - Можешь, пожалуйста, передать вон ту зеленую пасту? - спросил французский мальчик, приподнимая брови и указывая свободной рукой. Ремус немедленно повернулся, радуясь, что у него есть повод отвести взгляд, и медленно пошел к контейнеру, давая своему сердцу возможность замедлиться. Он понял, что автоматически подошел к одной определенной, которая, как он знал, была лучшей для лечения порезов и ран; она была не единственной, и каким-то образом Сириус точно знал, какая мазь ему понадобится. Вероятно, он использовал ее не один раз, иначе он ни за что не был бы так уверен, какая из паст ему понадобится. Может, у них в Шармбатоне есть уроки первой помощи, - пытался убедить себя Ремус, хотя не был полностью уверен, что верит в это. Он вернулся к мальчику, который терпеливо наблюдал за ним, пока он преодолевал расстояние между ними. Теперь, когда он был ближе, он мог сказать, что Сириус выглядит не так идеально, как он думал, пока они тренировались; во всяком случае, не в самом строгом смысле этого слова. Кожа на его шее была покрыта тонким слоем пота, а несколько прядей его роскошных черных волос прилипли к открытому лбу, отчего казалось, что они были нарисованы; он видел слабые отметины, оставленные шлемом у линии его волос и на подбородке, и румянец на щеках, уже спадающий, но все еще остающийся, который, он был уверен, был горячими на ощупь, даже если он не собирался протягивать руку, чтобы проверить свою теорию. Даже после тренировки он все еще выглядел так, словно только что вышел из книги: он не выглядел совершенным как наследник, но, безусловно, выглядел совершенным как человек. Это раздражало. - Спасибо, - просто ответил французский мальчик, как только Ремус дал ему зеленую пасту, заставив его отбросить эти мысли. - Как ты узнал, какая из мазей тебе нужна? - прямо спросил Ремус, не в силах сдержать своего любопытства. - Ты поверишь, если я скажу, что это была удачная догадка? Ремус собирался ответить, что нет, конечно, он в это не верит. Мальчику было почти невозможно выбрать именно ту мазь, которая успокоила бы его боль среди всех других подобных; он собирался ответить, но увидел кое-что еще за его дерзкой улыбкой. Что-то более темное. Он ожидал, что мальчик ответит: “Я знал, потому что мне приходилось использовать ее бесчисленное количество раз после занятий фехтованием” или даже “Я знал, потому что те мои шрамы, которые ты видел, я получил в нелегальном подпольном бойцовском клубе со всеми моими приятелями, и они не раз избивали меня”, но он этого не сделал. Вот он, дерзко улыбающийся, обаятельный, пробирающийся в его разум, так что он был бы слишком очарован, чтобы даже вспомнить, почему его так волновало, но он понял, что это лицо не того, кому просто повезло; это лицо того, кто очень хорошо знал лечебные мази и чьи шрамы рассказывали больше историй, чем те, которые он хотел раскрыть. Ему не потребовалось много времени, чтобы решить, что ответить. - Возможно. Ты так раздражающе идеален, что я бы не исключил, что у тебя могут быть даже идеальные удачные догадки. - Ну, я не настолько идеален, - усмехнулся он в ответ, прежде чем его улыбка немного дрогнула. - По крайней мере, не был сегодня. - Обещаю, твое уязвленное эго заживет к завтрашнему дню, когда каждая девушка, с которой ты столкнешься, будет хихикать над твоей идеальной улыбкой. Одно поражение в фехтовании этого не изменит. - Мне плевать на этих девушек, - начал говорить Сириус, и, казалось, он хотел добавить что-то еще к этой мысли, но передумал. - И я говорил не об этом. Я имел в виду то, что было раньше, после того, как нашел тебя с Марлин. - О. - Тебе не нужно ничего говорить, я знаю, что это было действительно странно с моей стороны. Я хотел сказать, прости, я не знаю, почему так себя повел. И ты этого не заслужил, - перебил его Сириус и, казалось, набрался смелости, чтобы сказать свои следующие слова. - Она тоже этого не заслужила. - Она была правда расстроена, там кое-что случилось после тренировки по квиддичу и... - Все в порядке, ты не обязан мне ничего объяснять. Она твоя девушка, ты ее парень, это был только вопрос времени, когда бы я нашел вас целующимися в пустом классе, - снова перебил он, и в этот раз Ремус был рад. Почему он объяснялся? Сириус был прав, он не обязан ему ничего объяснять. В конце концов, она была его девушкой, даже если и ненастоящей. Это был их номер, и он был более чем готов сыграть свою роль; он не должен удивляться, что люди верили в его игру, если он охотно и выкладывался на все сто. И он определенно не возражал, когда Джеймс или Мэри делали замечания по этому поводу. И он не должен был возражать, когда это делал Сириус. - Спасибо, - ответил он. - Прости, что застукал нас, мы будем осторожнее. Сириус улыбнулся в ответ, и их молчаливое перемирие было объявлено. Мальчик вернулся к своей задаче, которая показалась ему более сложной, чем сначала: ему нужно было разрезать бинты, нанести пасту и правой рукой, пропитанной кровью, обернуть повязки вокруг руки и остановить кровотечение. Первая часть не представляла особого труда, и вскоре рядом с его ногой оказался аккуратно разрезанный кусок марли, готовый к использованию; он взял пасту, сунул в нее пальцы и поднес к руке, но его пальцы зависли над раной. Ремус понял, что он даже не смотрит на нее: его глаза были прикованы к белым простыням, будто он был в трансе. Он тяжело сглотнул и трижды вдохнул и выдохнул, но все еще не двигался. Ремус вспомнил. “Я плохо справляюсь с ранами. Или шрамами. Или кровью в целом”. - Позволь мне, - вмешался он, протягивая ему полотенце, чтобы он мог вытереть пальцы, и взял мазь. Сириус не сказал ни слова, но его плечи расслабились, и он сел прямее, все еще не глядя на свою открытую рану. Ремус сел рядом с ним, макнул пальцы в пасту и равномерно распределил ее по ране, как делал бесчисленное количество раз раньше, когда не знал Поппи, или даже летом, когда он был не в школе. Он даже не вздрогнул, когда его пальцы соприкоснулись с кровью; это была его вторая натура. Он не сказал бы, что ему это нравилось, но он определенно считал это чем-то таким же естественным, как одеваться каждый день; это был всего лишь еще один шаг в его рутине. Наложить пасту было легко, и Ремус огляделся, чтобы найти кусочки марли, чтобы перевязать руку мальчика, которые лежали на матрасе с другой стороны его тела. Он инстинктивно наклонился над телом мальчика, чтобы схватить бинты, вся его грудь была перпендикулярна его ногам, когда он протянул руку; его плечо коснулось обнаженной груди Сириуса, и они оба вздрогнули от такого контакта. Он почувствовал тепло, исходящее от тела французского мальчика, и нагревающее его собственные щеки из-за близости; он быстро сел обратно на свое место и снова вернул внимание к руке мальчика, надеясь, что скрип кровати, когда Сириус скрестил одну ногу с другой, был достаточно громким, чтобы скрыть бешенный стук его сердца. Он вернулся к своей задаче, но разница между его ростом и ростом Сириуса была заметна даже в сидячем положении, что заставило Ремуса принять действительно неудобную позу и изогнуться всем телом, когда он наносил пасту. Для следующего шага, который заключался в перевязке его руки, это было бы еще труднее; ему пришлось бы оседлать кровать, чтобы он мог смотреть ему в лицо, но его ноги слишком болели, и он сомневался, что был достаточно гибким для этого даже в хороший день. Он решил встать на колени перед кроватью; левая нога Сириуса давила ему на бок, когда он схватился за бинты. - Могу я? - он поднял глаза, только чтобы понять, что другой мальчик уже смотрит на него, слегка приоткрыв рот. Он кивнул. Ремус крепко схватил его за руку и проигнорировал электричество, которое пробежало по всему телу при соприкосновении; его кожа была холодной, чего он этого не ожидал. Он использовал свой собственный палец, чтобы стереть избыток мази и крови, которые окружали рану, чтобы она была достаточно чистой для перевязки; из-за позы, в которой он сидел, и того, как он схватил руку Сириуса, рука мальчика лежала на матрасе в нескольких сантиметрах от его собственной груди, и он старался не дышать, чтобы они не соприкасались. Он продолжил осторожно накладывать марлю на рану, опасаясь того факта, что Сириус вздрогнул, как только ткань соприкоснулась с его кожей; он еще медленнее двигал пальцами, плотно перевязывая рану, перемещая руку мальчика так, чтобы он мог охватить область. Предплечье французского мальчика касалось руки Ремуса каждый раз, когда он наматывал повязку у его подмышки, а тыльная сторона его руки делала то же самое каждый раз, когда повязка появлялась с другой стороны. Это движение напоминало магниты, их руки были одного полюса и отталкивали друг друга, неспособные приблизиться достаточно, чтобы коснуться. Ремус мастерски повязал бинты на руку и осмотрел свою работу; Сириус впервые отвел от него взгляд и сделал то же самое, одарив его легкой одобрительной улыбкой в знак благодарности за заботу о его ране. Ремус уже собирался встать, его работа была закончена, когда Сириус остановил его. - Подожди, у тебя... - начал он, уже погружая пальцы в пасту. - Позволь мне. Ремус проследил за направлением его взгляда и понял, что тот смотрит на его грудь, и когда он посмотрел вниз, то заметил, почему: там был небольшой порез, который он не заметил, потому что он не кровоточил, который выглядел красным и опухшим. Вероятно, он получил его во время тренировки, потому что не помнил, как меч Сириуса ударил его. Он собирался было сказать ему, чтобы он не волновался, что беспокоиться не о чем, но руки французского мальчика уже двигались: он ловко схватил его рубашку левой рукой, его правая была пропитана мазью, и его пальцы пробежались по верхней пуговице. Он схватил ткань между указательным и средним пальцами и большим пальцем расстегнул ее, движением, которое казалось настолько отработанным, что у Ремуса внутри все перевернулось; он провел пальцами вниз по груди, расстегивая две следующие пуговицы, пока не обнажилась верхняя часть его туловища, и он задрожал от внезапного порыва холода, который ласкал его чувствительную кожу. Он даже не подумал о том факте, что мальчик видел его шрамы вблизи (если бы подумал, то, вероятно, сразу же остановил бы его и быстро скрыл их), но Сириус, похоже, не заметил; глаза Ремуса были слишком заняты, глядя на него, когда он опасно близко приблизил пальцы к поврежденной области и продолжил покрывать ее зеленой пастой. Сириус двигался легко, очерчивая двумя пальцами тонкую красноватую линию, в то время как третий угрожающе нависал над его кожей. Он задержался, его глаза восхищались деталями на его коже, видя его впервые и, казалось, желая рассмотреть каждый шрам, пятно и родинку. Ремус обнаружил, что не может говорить, и смирился с тем, что будет молча смотреть, пока либо не наберется смелости вырваться, либо Сириус не поймет, что ему нужно пошевелить пальцами, что произошло всего мгновение спустя. Серые глаза мальчика на секунду остановились на нем, прежде чем он посмотрел на его губы; Ремус напрягся. - У тебя тут тоже что-то есть, - прошептал Сириус, будто это был секрет, который нужно было сохранить между ними. Он положил указательный палец левой руки ему под челюсть, расположив большой палец на подбородке, и медленно заставил его посмотреть на него; он использовал другой указательный палец, чтобы покрыть другую рану, которую Ремус не мог видеть, но мальчик, казалось, заметил, когда посмотрел на него. Он скользнул пальцем от подбородка к уголку рта, медленно очерчивая порез, пытаясь покрыть каждый дюйм лечебной пастой. Его большой палец прошел немного дальше к краю влажной губы, которую он облизал несколько минут назад. Сириус снова посмотрел на него и снова опустил взгляд на его губы. Деревянные двери лазарета резко распахнулись, и Ремус отпрыгнул назад, сев на кровать напротив Сириуса как раз вовремя, чтобы услышать голос Поппи с другого конца комнаты. - Привет, кто там? Надеюсь, вы не долго ждали. Ремус заговорил первым, прочистив горло: - Привет, Поппи. Это я. Просто привел одного из Шарбатонских мальчиков после несчастного случая во время подготовки к Турниру. Я уже позаботился об этом. - О, Ремус, здравствуй, дорогой мой. Не сомневаюсь, это выглядит действительно хорошо, - ответила медсестра, уже стоя рядом с ними и рассматривая его работу. - Он не так уж плох, - добавил Сириус со слабой улыбкой. - Я должен идти, теперь, когда ты в надежных руках, - проговорил Ремус, пытаясь выровнять дыхание. - Увидимся позже. Пока, Поппи. Он быстро ушел, не дожидаясь ответа ни от кого из них, единственной мыслью в его голове было немедленно сбежать из этой комнаты. Он быстро переступил порог, решив, что сначала ему нужно умыться, и направился прямиком в ближайшую ванную, запершись там. Он сделал пару вдохов и выдохов, прежде чем подойти к раковинам, открыл кран и приветствовал холодную воду, которая, как он надеялся, могла успокоить его пылающие щеки. С удивлением он понял, что от контакта с водой его лицо не загорелось, что было странно, учитывая, что у него был порез на подбородке, который лечил Сириус; он сомневался, что он зажил так быстро. Он поднял глаза и посмотрел в зеркало. Его гладкая, невредимая кожа отражалась в зеркале. Никакого пореза там не было.