***
♪ Low — Lullaby
В детской Чонгуку попадается лишь несколько рисунков, от которых никакого проку, поэтому он идёт в спальню. Перерывает прикроватные тумбочки, шарит под матрасом, заглядывает под кровать, открывает шкаф с полками, на которых аккуратно разложена одежда. Вся квартира чистая и без лишних вещей, и можно заключить, что Чжиён не любит бардак и коллекционировать хлам. Чон и не ждёт уже зацепок, но всё же отодвигает вторую выдвижную створку шкафа, за которой висят платья, блузки и другие женские вещи. В конце даже находится пара мужских рубашек. Возможно, учёная с кем-то встречалась. Детектив проводит рукой по плотно висящей одежде, пока не сталкивается с чем-то позади неё. — Я ещё не смотрел планшеты в гостиной, и на них последняя надежда, — появляется в дверном проёме Тэхён, который уже давно снял с себя плащ и теперь рыскал по другим комнатам, закатав рукава тёмной рубашки. Усталость всё глубже проникает в него, и теперь кажется, что даже тени на его лице темнее. — Погоди, — старший раздвигает вешалки и видит металлический короб с биометрическим замком. — Сейф. — Мм? — Ким отлипает от дверного косяка и подходит к шкафу, чтобы заглянуть в него. — Выглядит мощным и надёжным, — он нагибается, остановившись рядом с Чоном, и разглядывает находку. Пару раз стучит по ней костяшками пальцев. — Хороший сплав, просто так не вскроешь, но, может, и к нему у тебя есть доступ? — выпрямляется и косится на нахмурившегося мужчину рядом. Тот отодвигает его мягким движением и делает шаг к сейфу, присаживаясь перед ним на корточки. В словах Кима есть смысл. Чжиён хотела, чтобы детектив свободно вошёл в квартиру. Вероятно, она оставила здесь зацепку, и потому Чонгук решительно жмёт на сенсорную панель, а затем позволяет лучам просканировать своё лицо. Зелёный сигнал. — Это будто спланировано, — не выдерживает репликант рядом. У него снова дурное предчувствие, снова этот нервный ком в грудной клетке. Без лишних размышлений Чон открывает дверцу. Та тихо и жалобно скрипит. — Портативный проектор, — берёт в руки круглую коробчёнку детектив. — Такие выпускали в моём детстве, — он помнит эту модель, потому что у них с Гисоном были такие же устройства, когда они были мелкими. Братья записывали на них свои голограммы с посланиями и подкладывали под дверь комнат друг друга. — У меня был такой, — он крутит его в руках, замечает на корпусе пару царапин и проводит по ним подушечками пальцев. Устройство старое, ему минимум лет пятнадцать, думает про себя Чон. Поднимается и отходит, оглядываясь. Он выбирает место перед кроватью, чтобы проекции наверняка хватило пространства, и кладёт проектор на пол, нажимая на единственную кнопку сверху. Пара шагов назад сопровождается шебуршанием из динамика устройства. Вокруг кнопки появляется поток света, медленно прогружается вертикальный силуэт человека. Цветная проекция идёт вверх, слой за слоем возникает образ с человеческий рост. Чонгук узнаёт брата на середине загрузки — у Гисона была такая же, как и у голограммы, привычка будто корябать ногтевые пластины. Это было нервное, непроизвольное и появилось после кончины отца. Чем больше видно тело, тем сильнее волнение внутри детектива. Он сейчас увидит брата, старший будет говорить с ним своим голосом, будет казаться живым. Внезапно становится жутко. — Чонгук-а, мне жаль, очень жаль, если ты смотришь эту проекцию. Выходит, я мёртв, а ты добрался до моего сообщения. Прости, что возлагаю на тебя эту ношу, но мне больше некому довериться. Уверен, ты доведёшь дело до конца. И я сожалею, что не рассказал тебе всё раньше. Дыхание спирает, лёгкие сдавливает, а кислород кажется углекислым газом, и потому Чон вдыхает воздух судорожно — надеется, что отпустит. У него нет мыслей, он прикован вниманием к Гисону, что стоит сейчас перед ним с виноватым и тусклым взглядом. Проекция продолжает говорить, её тон постепенно выравнивается и становится твёрже, уравновешеннее. Запись изредка рябит, выдавая шумовую рябь на изображение, но даже с ними Чонгук видит в глазах брата волнение. Старший спешит рассказать, торопится, быстро формулируя фразы. — Солли моя дочь, и я прошу тебя защитить её и Чжиён. Пауза в две секунды детективу кажется вечностью. Он на это время забывает дышать, смотрит на образ Гисона с непониманием, и вопросы бьются о стены черепной коробки: «Почему ты не сказал? Какого хрена?» Тэхён отвлекается от записи, смотря на профиль Чонгука, замечает, как черты его лица осунулись, а наружу вылезла тревога. Ким думает подойти, встать поближе, чтобы детектив чувствовал, что не один в комнате, что не один видит и слушает голограмму. Только предчувствие говорит оставаться на месте, что старшему наоборот нужно личное пространство; это с ним, а не с репликантом разговаривает Гисон в это мгновенье. Тэхён здесь вообще лишний. — Семь лет назад я начал работать над одним проектом. В то время я создал Чжиён, и мы вместе искали причину, по которой у репликантов несовместимость между собой и обычными людьми; причину, по которой они не могут завести детей. Это единственное их отличие от нас. Когда кто-то обвиняет во всём репликантов, то первым делом говорит об их репродуктивной недееспособности, что без неё организм не может знать полноценной любви и сострадания, ведь высшая любовь — это у родителя к ребёнку. Ты на собственном примере знаешь, что это не так, но репликанты тоже могут чувствовать себя неполноценными из-за этой разницы, они тоже хотят иметь детей. Мы с Чжиён нашли несколько зацепок, проверили их и вычислили мутировавшее звено в организме репликантов. Скорее всего, битым оно стало ещё на первом этапе технологии. Все компании до сих пор используют исходный биологический код самого первого репликанта. Выходит, что в нём была ошибка, которая хвостом идёт до наших дней. Ты знаешь, я провожу в лаборатории куда больше времени, чем за её пределами, и сам не знаю, как так получилось, что мы с Чжиён сблизились. Я люблю Йерин, она была рядом, когда я был ещё никем, но мы никогда с ней не ведём открытых и глубоких бесед, я не могу с ней говорить о деле своей жизни, потому что в науке она ничего не смыслит. С Чжиён всё как-то проще, она никогда не давит, никогда не требует, просто находится рядом и поддерживает, участвует во всём, что я делаю. Мы сошлись с ней на том, что доверяем друг другу достаточно, чтобы первый эксперимент поставить на нас самих. «Девочка — их общая дочь», — и без продолжения Ким понимает это. Она — ключ к равноправию репликантов и людей. Первый ребёнок репликанта и человека. Чонгука мелко потряхивает. Гисон ввязался в большую игру. — Мы изменили генетический код Чжиён, поправили гормональный фон и ещё некоторые части биологических процессов. После зачатия плод рос в несколько раз быстрее обычного. Я тогда отправил Чжиён в отпуск, чтобы не вызывать вопросов в компании, купил ей квартиру, нанял друга-врача для ведения беременности. Он был поражён, потому что скорость роста ребёнка была почти в четыре раза быстрее нормы. Но организм Чжиён справился, и мы увидели крошку Солли. Учёный расплывается в нежной улыбке, в уголках глаз появляются сильные морщинки, а в зрачках теплится нечто неуловимое. Тэхён догадывается, что это, наверное, чувство любви. Невидимое и очень глубокое. Так смотрят родители на своих детей. Кровать слегка прогибается под весом севшего на её край Чона. Он сцепляет руки в замок между коленей, подаётся вперёд и сосредоточенно слушает брата дальше, поджав губы. — Но и после рождения наша малышка росла быстрее. Мы поэтому и молчали, не говорили, что нам удалось решить задачу; боялись, что её стремительный рост опасен. Ждали, что будет дальше. Развитие Солли замедлилось год назад, когда ей исполнилось одиннадцать. Мы не знаем, с чем это связано, мы и правда искали ответ, но теперь она развивается так же, как и остальные дети — не быстрее и не медленнее. Я внёс её в базу как найденного ребёнка, мол, неизвестно, кто её родители. Она в глазах государства обычный подросток. Не репликант. Чжиён же нанята на подработку как её няня, хотя на самом деле её мать. Солли об этом знает, она вообще умная девочка. Но ради страховки у неё нет браслета, так система не отслеживает её. Внутри души Чонгука смесь противоречивых чувств, эмоций и состояний. Выражение лица становится совсем нервным, хотя он безмолвно слушает дальше, не обращая никакого внимания на отошедшего и облокотившегося к стене Тэхёна. — Кто-то узнал о нас, я не знаю, каким образом. Чжиён заметила слежку пару дней назад, когда они с Солли ходили гулять. Это опасно для каждого из нас. Если это конкурент KSillo, то он захочет заполучить Солли, как ответ на задачу. Это ведь деньги, Чонгук, ты же знаешь, огромные деньги, безумные. Мы обсуждали с Чжиён, мы хотим через месяц заявить о том, что репликанты могут иметь детей и предоставить эту услугу для тех, кто создан KSillo бесплатно, а будущие поколения всегда выпускать с репродуктивной способностью. В правительстве нужно лоббировать, чтобы другие компании это тоже сделали бесплатно. Только так можно добиться равенства прав, но ты же знаешь… большинство предпочтёт деньги, а не справедливость. Мы с тобой из-за неравенства потеряли отца, и если я могу хоть кому-то помочь преодолеть разрыв в возможностях, то, выходит, не зря всё это начал. Мы с Чжиён ускоримся, но если ты видишь эту запись, то, выходит, не успели. Я не сказал тебе ещё об одном, точнее соврал шесть лет назад. Я боялся, что ты будешь винить себя, поэтому решил, чтобы ты ненавидел меня. Чонгук-а, извини, что говорю только сейчас, но Югём умер не из-за ошибки. Сердце детектива падает куда-то вниз, мужчина застывает и по-прежнему не отрывает взгляда от проекции. Гисон перед ним прикрывает глаза на секунду, вновь корябает ногти на руках, и Чонгук готов поклясться, что брату страшно. — Ну же… что случилось? — совсем тихо, еле шевеля сухими губами, не удерживается мужчина. Он на рефлексе достаёт из-под ворота футболки жетон с датой смерти его любви. На записи слышится посторонний шум, чьи-то шаги, и учёный, встрепенувшись, тянется вперёд, видимо, к устройству записи, начиная быстро тараторить. — Он покончил с собой, найди Чжиён, она всё расскажет. Мне пора, не вини себя, люблю тебя, брати… Образ исчезает, и вместо него появляется дата и время записи — за три дня до убийства. Тишина в комнате давит невозможным грузом, но нарушить её кажется Тэхёну бесчеловечным. Чонгук перед ним сидит, ссутулившись, ничего не говоря, тихо дыша и дырявя взглядом светлый ковёр под ногами. По нему не понять, что именно творится в его голове; наверное, там ведутся войны воспоминаний или роятся вопросы. А может, там вспыхивают и гаснут звёзды. Но Киму всё равно тошно, внутри что-то тянет, тоненько, робко, и причиняет дискомфорт. Он делает несколько шагов и тянет ладонь вперёд, чтобы положить её на чужую спину. Но Чонгук дёргается, смотрит на него широко распахнутыми глазами. Репликант осекается, так и замирая с вытянутой рукой, пока детектив не произносит: — Не надо. Мне нужно на воздух, — его тон звучит безжизненно, и Тэхёну кажется, что перед ним умер человек. Даже кожа Чона в тусклом свете выглядит светлее, блекло, будто под ней не осталось горячей крови. Чонгук опирается ладонями на колени и встаёт на ноги, медленно движется к дверному проёму спальни, оставляя Кима позади себя. Проектор всё ещё беззвучно показывает дату записи, и репликанту ничего не остаётся, кроме как самому подойти и выключить его. Он поднимает коробочку с пола и вздрагивает, слыша хлопок входной двери. Стоит ли позвонить и рассказать всё Намджуну? Что вообще делать теперь? Может, поторопиться и объявить Солли и Чжиён в розыск? Вопросы сыпятся один за другим, пока Ким не останавливается на одном. Как ему помочь? Он ругает самого себя за то, что даже в этой ситуации подумал первым делом о напарнике, а не о деле. Перед ним ведь иссечённое сердце, израненная душа, а он стоит посреди спальни вместо того, чтобы как-то помочь. Сейчас важнее, чтобы Чонгук побыстрее всё переварил, чтобы вновь мог думать здраво — Тэхён не сомневается, что прямо сейчас детектив на это неспособен. Ни один человек в здравом уме не будет в порядке после стольких новостей. На Чонгука опустился Дамоклов меч, он был занесён над ним несколько лет и встретился с его плотью лишь сегодня. Ему вновь срезали кожу на живую и безжалостно распотрошили, оставив истекать кровью.***
♪ Power-House — Lost in the water
Чонгук стремительно вылетает из здания, торопится подбежать к машине, чтобы забраться в неё, захлопнуть за собой с хлопком дверь и схватиться за руль до побеления пальцев. Он смотрит на бампер стоящего впереди флайкара и быстро вдыхает воздух. Что сейчас было? Что он увидел? Что пережил? Что за чушь нёс Гисон? Югём мёртв, у него остановилось сердце; Чонгук видел его тело, там не было отверстия от пули или исполосованных вен. Воспоминание с безжизненным ликом холодит душу, выворачивает наизнанку и пропускает сердце через мясорубку. Чону никогда не избавиться от пустоты, что возникла у него внутри с утратой Югёма. Сколько бы он не бежал, его всё равно догоняет образ покойного смысла жизни. А теперь, когда он уже свыкся со своим равнодушным до большинства вещей существованием, ошмётки его сердца решили приготовить в котле. Чонгук ведь эти дни жил лишь расследованием, мыслью, что нужно поймать убийцу брата. Он, даже напившись на похоронах и оказавшись дома, свалился спать вместо часов глубоких размышлений. Единожды пролистав фото с Гисоном за эти дни, он ни разу не почувствовал острую боль. Зато теперь она его догнала. Обмотала, захватила, поработила, замуровала его в себе, чтобы он вспомнил, каково это — терять близкого. Будто мало Чонгуку его прошлых утрат. Он был зол на брата, не был с ним рядом годами, а в итоге, потеряв, не сразу осознал это. Только сейчас к внутренней пустоте прибавился ещё и бескрайний холод, вынуждающий тело трястись от душевной боли, от мыслей, от сожалений. Ему теперь век не отмыться от вины перед Гисоном. Он должен был понять, Чонгук был обязан заметить ложь старшего, уловить, что тот его защищает, говоря о сердечном приступе Югёма. Этим вечером Чонгук заблудился в лабиринте сознания: ушёл вглубь, забрёл в тупик и выбраться навряд ли сможет. И за болью приходит злость, понимать природу которой не имеет смысла. В мужчине перемешалась ненависть к себе, к ушедшим людям и ко всему миру. Она вырывается лишь с сильными ударами по рулю, c бегущими по щекам слезами и c безмолвным криком, что застыл в салоне автомобиля. Его предназначение — терять близких. Одного за другим. Это его рок, неотвратимая судьба, всесильный фатум. Горло дерёт, будто внутри проросли и впились в тело иглы. Острые, они пронзают и заставляют кровоточить всё нутро, пока Чонгука не начинает тошнить резким позывом. Он в последний момент успевает открыть дверцу, чтобы выблевать последний приём пищи на тёмно-серый, почти чёрный, свежий асфальт. Мужчина откашливается, сплёвывает противную и жгучую желчь и только после этого чувствует, что немного пришёл в себя. Стоп. У Гисона дочь. У Чонгука племянница. Новый порыв тревоги прерывает сообщение. Спам, который сразу удаляет из папки входящих. Ему сейчас не до рекламы новых кроссовок, ему бы перестать барахтаться между желанием сдохнуть и вынужденным продолжением жить. Он теперь обязан брату и обязан Югёму. У первого в опасности ребёнок, а о втором нужно узнать правду. Первое желание, крутящееся юлой, — напиться. Чтобы успокоить голову, весь этот ад в голове, напористо сводящий с ума. Он не справится, он не вытянет, он больше не сможет. Короткое «я домой, ничего не говори Намджуну» для напарника, и еле уловимый звук мотора следом.***
♪ Marconi Union — Blowback
Тэхён проводит в квартире Чжиён ещё около часа, проверяя файлы и историю активности на планшете. Он не находит новых зацепок и всячески старается абстрагироваться от мыслей о состоянии Чонгука. За несколько дней репликант привык к тому, что старший сильный и надёжный. Он будто на расстоянии ощущает тяжесть на душе Чона и, будучи эмпатичным, готов с ним её разделить. Он вызывает такси до дома, решив, что оно приедет быстрее полицейского флайкара, и не забывает забрать с собой проектор. Ему, если следовать правилам, стоит устройство упаковать в герметичный пакет и первым делом отвезти в офис, ведь это улика. Но вдруг детектив не хочет раскрывать семейные тайны. Не зря же попросил молчать перед начальником. Ким и Чон — двое, кто знает правду. Это ведь они ведут расследование, верно? Ничего ведь страшного, что эта информация останется между ними двумя? Впервые за всё время Тэхён, вернувшись в свою крошечную квартирку, первым делом идёт к кухонному шкафчику, где припрятано вино. Что-то крепкое он не пьёт, но всегда держит дома одну бутылку из тёмно-зелёного стёкла. Пробка с тихим хлопком выходит из горлышка, и Ким наливает бордовую жидкость в обычный стакан. Он живёт скромно, даже бокалов нет. Всё-таки за три месяца жизни со скромной зарплатой обзавестись большим количеством вещей сложно. Единственное, что он может сделать, — это найти ещё зацепок. В голову приходит идея проверить место записи голограммы, и парень, переодевшись в домашнее, подключает проектор к браслету. Изредка прикладываясь губами к кружке, он влезает в данные встроенного жёсткого диска. Он натыкается на лишний запароленный файл. Единственная подсказка — вопрос: «Дата, когда твоя жизнь обрела смысл». Это явно обращено к Чонгуку, это ведь для него существует проектор. Так что репликант не пытается взломать, решая, что обсудит файл с Чоном завтра. Место записи: офис KSillo. Выходит, на видео с камер может быть тот, кто вошёл тогда в кабинет к Гисону и помешал записи. Глупо надеяться, что посетитель имеет значение, но жизнь порой та ещё юмористка. А ещё стоит повторно пройтись по близкому кругу учёного. Убедиться, что никто не был в курсе эксперимента и рождения дочери. К конкурентам придётся тоже вновь присмотреться, но уже под иным ракурсом. Тэхён пересаживается из-за рабочего стола на кровать, облокачивается на подголовник, подложив подушку под спину, и отправляет запрос в корпорацию о просьбе выслать видеозапись коридора за нужное число. Звонок от Намджуна приходится на момент, когда внутри Кима уже треть бутылки, а перед глазами публикации и пресс-релизы конкурентов KSillo. — У вас всё нормально? Чонгук не берёт трубку. — Спит, наверное. День был тяжёлым, — парирует, глядя на видеоизображение начальника на экране. Глава отдела смотрит пристально, пытаясь будто что-то разглядеть за спокойным выражением лица подчинённого. — Всё хорошо? Я не видел отчёта. Внутри Тэхёна в этот миг сжимаются все внутренности. Он совсем забыл о том, что в конце каждого дня должен отчитываться об их с Чоном расследовании. — Я ещё разбираюсь с некоторыми зацепками. Могу составить завтра до обеда? — а на самом деле ему неясно, что можно писать. Для этого ему нужен Чонгук, которому нужно время в одиночестве. — Понял, хорошо, — пауза выходит затянутой. — Скажи, если смогу чём-то помочь. Вздох облегчения приходит, как только Намджун кладёт трубку. Тэхён опрокидывает голову назад, пялится в потолок около минуты, практически молясь, чтобы вся эта ложь начальнику никогда не выползла наружу. Ким ведь совсем не умеет врать; он всегда был уверен, что не способен порождать ложь. Он ни разу никого не обманывал. Даже мошенникам и другим мелким преступникам, когда их ловил на прошлой должности, он не обещал свободы или скостить срок, если те признаются в содеянном.***
♪ Archive — Daytime coma
Ему вновь отказывают в работе. Всё утро он получает отклонение своей кандидатуры от пары десятков компаний. Юнги абсолютно не понимает, почему так происходит, ведь он работал в очень престижной компании, в лучшей из существующих не только в стране, но и в мире. Всё становится на свои места, когда Мин на нервах звонит знакомому, и тот пробалтывается. Он ляпнул простое «нам запретили тебя нанимать сверху», а репликант за это зацепился, начав раскручивать. Приятель тяжело вздохнул и признался, что это личная просьба кого-то из KSillo, а Юнги отнюдь не глупец, чтобы не собрать разрозненные осколки в цельную вазу. Вот он и столкнулся с настоящей натурой Чон Хосока жадного до всего, на что положит глаз. Если ему нужен человек в компании, то он его достанет любой ценой. Нужно наступить кому-то на горло — наступит. Нужно кого-то шантажировать — найдёт компромат и воспользуется им. Его единственный принцип — получать желаемое любой ценой. Гисон говорил, что Хосок не жесток, но перед Юнги предприниматель сейчас именно такой. Самому Мину нет дела до прошлого генерального директора KSillo. Ему плевать, что у того детская травма на фоне холодности и жестокости отца, который принижал любые заслуги своего сына. Никакого права ломать или даже ограничивать репликанта у Чона нет и быть не может. Бруно, уложив голову на колени сидящего на диване хозяина, не способен успокоить его нервно подрагивающие пальцы. Этот нервный мандраж стал неотделим от Мина с уходом его создателя. Он ежедневно весь на иголках. А теперь у него ещё и рушатся любые перспективы работать где-либо за пределами KSillo. Не в его манере умолять и выпрашивать, кричать тоже он не рискнёт, чтобы не разгневать текущего повелителя его судьбы. Юнги решает просто с ним поговорить. Узнает, почему тот ведёт себя, как последняя свинья, попробует предложить компромисс. Возможно, найдёт человека, которого сможет посвятить в дела Гисона, и свалить после этого в закат. Незаменимых людей нет, репликант в этом уверен. Короткое сообщение: «Мне бы хотелось поговорить с вами». Не менее короткое: «Я дома, приезжай». И пусть Мину всё это не нравится, он всё равно встаёт с дивана, потрепав Бруно по макушке, и идёт собираться, чтобы полететь на другой конец города. Ранее Юнги никогда не был у Хосока, хотя и знал его адрес, отправляя курьеров от Гисона. Даже субботним утром город бурлит. В окнах рядом летящих машин можно заметить болтающих по браслету водителей, кто-то читает статьи на экране, печатает сообщение или переговаривается с сидящими рядом пассажирами. Одна старушка вовсе дремлет, откинув спинку кресла. Репликант же разглядывает всех, пытаясь отделаться от нервозности. Прокручивать предстоящий диалог бесполезно: что бы он не придумал, вся беседа пойдёт иначе — уж слишком Чон непредсказуем. Именно это незнание и невозможность предвидеть будущее и тревожит Мина, потирающего браслет на запястье и следом одёргивающего рукава чёрной водолазки, что выглядывает из-под пиджака. Он даже оделся солиднее обычного, хотя знает, что Хосок от этого не станет воспринимать его серьёзнее. Было бы проще, будь у Юнги рычаг для давления. Какая-нибудь информация, которая не должна утечь. У парня такой много, но вся она навредит KSillo, а ему нужен выстрел в конкретную мишень, а не взрыв массового поражения. Он себе не простит, если убьёт детище Гисона. Рисковать нельзя, вступая в игру с множеством переменных. Дорога в размеренном потоке машин отнимает около часа. Флайкар приземляется на высотную площадку и заезжает в крытый гараж пентхауса. Хосок выкупил несколько этажей высотки и организовал себе личную парковку. «Гисон жил менее роскошно», — мелькает в голове Юнги, когда он выходит из машины и оглядывает чужой автопарк из дорогих и редких флайкаров. Он даже замечает пару ретро-автомобилей без функции полёта. Живьём таких ни разу не встречал. «Интересно, как их спускают вниз». — Доброе утро, господин Мин, — слышится от появившегося из ниоткуда дворецкого-репликанта. Он одет по старинной классике: белая рубашка с воротником под виндзорский узел галстука, тёмно-серый жилет, брюки в цвет к нему, туфли натёрты до блеска. — Господин Чон ожидает вас в гостиной. Я вас провожу. Мужчина разворачивается и идёт к стеклянным автоматическим дверям. Юнги даже не поздоровался, всё произошло слишком быстро, поэтому молча плетётся следом, проходя по коридору в огромный зал. Все остатки уверенности вмиг испаряются. Окна в два этажа. Посередине комнаты на полу плитка из двойного стекла, под которой виден роскошный искусственный сад. В углу стеклянного пола два диванчика на тонких ножках и с изогнутыми спинками, небольшой кофейный столик. Напротив тёмный рояль, который достать сейчас сложно. А через всю комнату проходит лестница, ведущая на второй этаж — она на тонком каркасе, и кажется, что ступени парят в воздухе. Хосок стоит в нише стены напротив окна. Там у него рабочий стол и несколько книжных шкафов. И Юнги правда любопытно — книги у него для красоты или он реально все читал? — Что-нибудь выпьешь? Кофе? — Чон отходит от стола и движется к дивану, показывая на них и репликанту. Хозяин дома в пижаме из тонкого шёлка цвета слоновой кости и халате поверх из такого же материала. Он выглядит уставшим, на голове нет и намёка на укладку. Совсем иной образ, если сравнивать с тем, какой он в офисе. — Нет, спасибо, — Мин садится на диван. — А мне, Хёнсу, американо, — кивает мужчина дворецкому, располагаясь на свободном диванчике по соседству. Он подаётся вперёд, вынимая из кармана пижамы маленькую тёмную коробочку. — Чем обязан? — У вас красиво, — честно говорит Юнги, повторно оглядываясь и останавливаясь взглядом на городском пейзаже за спиной Хосока. — Ты пришёл, чтобы посмотреть, как я живу? — в голосе слышна насмешка. Предприниматель кладёт небольшую коробку на столик перед собой и раскрывает, вынимая из неё пакетик, трубочку и кусок пластика. — Я понимаю, что нужен вам, но готов обучить кого-то на свою замену бесплатно, — сразу отвечает репликант и замирает, понимая, что именно перед ним происходит. Уверенными движениями Хосок высыпает белый порошок из пакетика на стеклянную столешницу и пластиком распределяет кучку на две части, формируя из них дорожки. Мин и подумать не мог, что Чон употребляет. Хотя последствия наркотиков современная медицина может решить, их оборот всё равно запрещён законом, чтобы уменьшить нагрузку на систему здравоохранения. — Сдашь меня полиции? Не удивляйся ты так, — смеётся хозяин апартаментов. — Дни тяжёлые, а порошок я выбрал щадящий, — он берёт металлическую трубочку, приставляет к правой ноздре, а левую зажимает указательным пальцем свободной руки, вдыхая наркотик. — Даже если нанять другого, — повторяет манипуляции с оставшейся дорожкой, но втягивает её уже второй ноздрёй. — Зачем мне нянчиться с кем-то, если есть готовый профессионал? — вполне логичный вопрос. — Ты потратил несколько лет, чтобы стать тем, кто ты есть. Склонен считать, что вырастить аналог тебя за пару месяцев не выйдет. Хосок откидывается на спинку дивана и с лисьим прищуром рассматривает Юнги. Даже если он его начнёт вновь мысленно раздевать, парень нихрена не поймёт — спихнёт неприкрытое любопытство на наркотики. И Чон этим пользуется, вновь фантазируя в своей голове. Он бы с репликантом не церемонился, срывал бы одежду судорожно и нетерпеливо, а затем поставил бы раком прямо на этом диване, повидавшем лучших шлюх города, и трахнул бы. Картинки после небольшой дозы мелькают яркие и безбожно пошлые. Нужно вызвать кого-нибудь для помощи с накатывающим возбуждением. Облизывает пересохшие губы и опрокидывает голову назад, прикрывая веки. Нужно потерпеть ещё немного. — Вы удерживаете меня силой. Я могу обратиться в суд. — Ты же понимаешь, что моих денег хватит, чтобы выйти сухим из воды? Послушай, — карие глаза вновь смотрят на Юнги, — Гисона больше нет, нам нужно двигаться дальше, KSillo разваливается, а у меня нет знаний учёных, Чжиён тоже исчезла. Помоги спасти корпорацию, и я выплачу премию, которой хватит, чтобы жить безбедно ещё век. Можно продолжать играть грязно, но Хосок прибегает к таким методам лишь по необходимости. Он уже надавил на парня, и сломать его окончательно — лишиться последней крупицы доверия. Нельзя так рисковать. Вокруг него и так сгущаются тучи не по дням, а по часам. В одном из дверных проёмов возникает дворецкий, он бесшумно подходит к диванам и ставит на низкий столик чашку кофе с позолоченного подноса. Короткий поклон, и Хёнсу вновь скрывается за пределами гостиной. — И у меня нет права отказаться, верно? Тогда зачем пытаетесь быть дружелюбным? — Юнги скрещивает руки на груди, несмотря на то, что сделать это в пиджаке не очень удобно. Он понимает, что Чон, наверное, просто боится потерять KSillo, раз цепляется даже за помощника Гисона. Он не отвечает на вопрос, лишь пожимает плечами. — Насколько всё плохо? — У нас сорвались контракты с Канадой, Францией и Швецией. Акции упали на 17%. Мы ведём сокращения, но даже с ними мы скоро разоримся. Нам нужно что-то, что покажет, что даже без Гисона мы конкурентоспособны. Что-нибудь, что успокоит инвесторов и общественность. Мин не был в курсе масштаба, а осознав, понимает, что ему и правда придётся задержаться в KSillo. Тем более, бежать некуда. И не на что. Самое дурацкое, что у него есть козырь. Однако он чужой, принадлежит не Юнги. Парень слово дал, обещал умереть за сохранение тайны, о которой старается не думать все последние дни. Он подбирает правильные слова и только потом даёт ответ: — Стоило сказать мне сразу. Найдите Чжиён. Возможно, у неё есть то, что подойдёт. — О чём речь? — хмурится старший, вмиг напрягаясь. Неужели… — Найдите её, это единственный совет, что я могу дать. И я останусь в компании на год, постараюсь помочь спасти труды Гисона, — отворачивается, смотря на рояль. У Хосока за плечами годы в большом бизнесе; он чувствует, что парень что-то недоговаривает. Мужчина догадывается, но вслух не произносит. Скорее всего, Юнги и правда не в курсе, где именно Чжиён и девочка, о которой Чон сам-то узнал лишь несколько месяцев назад по случайному стечению обстоятельств. Теперь же ему известно, что во всей компании не он один видит подоплёку под всем происходящем. Предприниматель отставляет недопитый кофе и поднимается с места, двигаясь к музыкальному инструменту, привлёкшему внимание гостя. — Слышал когда-нибудь ретро-клавишные живьём? — любопытствует вслух и улыбается, получив отрицающее мотание головой. — Значит, самое время. Он садится на тёмную скамейку с мягкой сидушкой и поднимает крышку. — Мне нравится один давний российский композитор. В первой половине XXI века он написал прекрасные композиции.♪ Kirill Richter — Chronos
Плавно касается пары клавиш, проверяя звук, а после начинает играть быструю и напряжённую мелодию. Она витиеватая, сложная, многогранная. Высокие и низкие ноты сменяют друг друга, собираясь в драматическую волну. Они подхватывают сознание, и пальцы перебегают с одних клавиш на другие быстрее, чем Чон успевает подумать о нотах идущих следом. Он учил эту композицию месяцами, влюблённый в её звучание. Она, как и его жизнь, полна событий и перемен: начинаясь с тёмной полосы, она меняется на светлую, а затем обратно. Самое раннее воспоминание детства — крик матери. Отец вернулся после торжественного приёма в правительстве под шафе. Ему хотелось секса, а женщина сопротивлялась. Он влепил ей пощёчину прямо при маленьком сыне, выглядывающим из своей комнатки, а когда заметил малыша, остановился, глянув на него раскрасневшимися от злости глазами. Мама всегда с улыбкой говорила, что это любовь. И если вначале Хосок сомневался, то со временем решил, что такое уж это чувство — ослепляюще яркое, затуманивающее разум, болезненное. После того случая отец к своему ребёнку перестал проявлять любые тёплые чувства. Сын увидел его скрытую натуру, и больше прятаться за маской дружелюбия родитель отчего-то не стал. Наоборот, ругался, если у младшего Чона что-то не получалось, и обесценивал, когда всё же он выходил победителем. Второе место в школьной олимпиаде по математике? Неделя домашнего ареста. Низкий балл по логике? Лишение карманных расходов и ужинов на протяжении месяца. Победа на соревнованиях по бегу? Это случайность, просто противники не выспались. Пока подушечки длинных пальцев скачут по бело-чёрным клавишам, в голове стремительно мелькают воспоминания. Каждое слово, каждый выпад отца, каждый упрёк прорастали в Хосоке в виде ядовитого растения. Он не знает, каково любить, ведь даже на мать был зол за её апатичность. Эта жизнь была к нему неблагосклонна, и предприниматель занял позицию, что прогнёт её под себя любой ценой. Он сломает отца своими победами, своим уровнем, он переплюнет его во всём. Однако пятая строчка в списке самых богатых людей страны — не победа. Он пятый, не первый. И отец продолжает напоминать об этом в те редкие моменты, когда сын с ним пересекается. Хосоку нельзя сдаваться: пусть лучше в него выстрелят, чем он не докажет, что родитель ошибся во всём, что касается его ребёнка. Мелодия обрывается на очередном подъёме, и руки остаются лежать на клавишах ещё несколько секунд, пока марево из прошлого не рассеется. Глубокий вдох. Чон оборачивается и издаёт смешок, увидев пустой диван. — Он ушёл, господин Чон, — поясняет дворецкий. — Наверное, моя игра показалась ему слишком посредственной, — обречённая улыбка мелькает на мужском лице.***
♪ Black math — Bad blood
Тот же лифт, что и пару дней назад. На внутренней части дверей выцарапано «репликантам здесь не место» и что-то про «мудак из 92 квартиры». Тэхён на эти надписи смотрит стеклянным взглядом, пребывая в собственной скорлупе из лёгкого волнения. Через полчаса ему нужно выслать отчёт, а Чонгук так и не подал признаки жизни. Утренние попытки дозвониться прошли даром, и Киму ничего не осталось, кроме как заявиться к детективу на порог. Приходится настойчиво жать на кнопку звонка, пока по ту сторону двери не доносятся неразборчивые звуки. Дверь резко распахивается, и репликант встречается с заспанными глазами старшего, стоящего перед ним в той же одежде, что был вчера. Только более мятой и с тёмным пятном на футболке. В нос с запозданием бьёт запах перегара. Чонгук сдвигает брови на переносице и явно нехотя отходит в сторону, впуская гостя внутрь. Уже в узком коридоре ощущается царство пыли. Тэхён это игнорирует, как и то, что стены насквозь пропахли тягучим никотином. — Половина двенадцатого, Намджун ждёт отчёт, а я не знаю, что можно писать, — не разуваясь, парень плетётся за детективом в гостиную, совмещённую с кухней и спальней. Студия маленькая, захламлённая, но Чону, видимо, и так нормально. — Пиши, что ничего не нашли, — севшим низким голосом произносит Чонгук и роется в шкафу, пока не достаёт скомканное полотенце. — Мы расскажем ему всё, но в официальном отчёте молчи. Я в душ, — уходит в сторону ванной, оставляя напарника одного. Недопитая бутылка виски, несколько жестяных банок пива, рассыпанные по небольшому столику чипсы вперемешку с сухарями. В раковине покоятся немытые тарелки и кружки, а рядом с холодильником на кухонной столешнице стоит переполненная бычками пепельница с ореолом из пепла вокруг. Тэхёну не понять, как можно жить в подобной конуре, но это не его дело, поэтому он ничего не скажет. Ему вообще свойственно держать язык за зубами. Он разве что своё мнение по части работы вставлять без спросу может, а если же дело касается чей-то личной жизни — он промолчит. Репликант садится на стул у рабочего стола и задевает экран перед собой. Тот вмиг оживает, показывая гостю несколько фотографий. На них молодой Гисон и совсем юный Чонгук с широченной улыбкой, которую Ким на лице детектива ни разу ещё не видел. Понятно, что прошлой ночью старший не вылезал из воспоминаний. Он сильно напился, явно много выкурил, спал прямо в одежде и листал фото из прошлого. — Какого чёрта? — слышится раздражённое со стороны коридора. Тэхён от неожиданности вздрагивает и теряется, поджимая губы. Чонгук же стоит в одних боксёрах с полотенцем, закинутым через плечо, и сверлит младшего гневным взглядом. — Я… — начинает было репликант, но детектив подрывается с места, отталкивает стул на колёсиках вместе с Кимом от стола и спешит выключить экран. — В тебя не заложили, что рыться в чужих вещах неприлично? — цедит сквозь зубы, оборачиваясь. — Я случайно локтём задел экран, и он включился, — собравшись с мыслями, произносит помощник детектива. Ему неловко, а тёмные глаза смотрят на него как на главного врага. — Прости. — Прости от слова… — Извини, — перебивает Тэхён, вспомнив фразу, которую старший сказал во время поездки с похорон. В ответ Чонгук лишь прикрывает глаза и трёт их внутренние уголки, успокаивая нервы. Несколько капель воды скатываются по влажным волосам на обнажённые плечи, а затем скользят по исписанной чернилами коже, застревая на груди. И это внимательное разглядывание мимо детектива не проходит. Закатывает глаза и движется к шкафу. — Предпочитаешь парней? — как ни в чём не бывало. На мгновенье Ким вновь мешкает, а затем понимает, что произошло, и таки отвечает. — Не знаю, впервые вижу кого-то без одежды вживую… Ковыряясь среди небрежных стопок с одеждой, Чон замирает и поворачивает голову в сторону репликанта, опуская взгляд куда-то вниз. — Не стоит, — с издёвкой заключает. — Значит, не по парням, — пожимает плечами и возвращается к джинсам, что успел вытянуть с полки.***
♪ Hans Zimmer — Sapper’s tree
В маленьком ресторанчике почти нет свободных мест. Местные офисные сотрудники массово отползли от своих насиженных мест, чтобы пообедать. Даже в выходной бизнес-центр кишит работниками. Они заполонили все заведения вокруг, и Чимину пришлось долго искать хоть один ресторанчик с незанятыми столиками. Он редко обедает в компании коллег, предпочитая одиночество. Да и сегодня в офисе мало народу. Это он в субботу, будучи трудоголиком, пытается распутать клубок вокруг смерти учёного. Ожидая свой заказ, журналист переписывается с Сокджином. Они вместе договорились вечером выпить и теперь обсуждают, в какой именно бар они завалятся. Внезапно их общение стало таким же, как и ранее: свободным и дружеским. Будто не было недавнего инцидента с публикацией о личной жизни Чонгука. И Паку ясно, что реабилитировал себя в глазах старшего наводкой на любовников за спиной Гисона. — Господин Пак? — откуда-то сверху. — Рядом с вами свободно? Чимин поднимает взгляд и на секунду вязнет в зелёных глазах. Реальность в момент меркнет, всё вокруг будто замирает на долю секунды. Перед ним молодой парень с яркой улыбкой, ямочками на щеках, аккуратно уложенными волосами, в кожаных узких штанах и плотной толстовке цвета моря. Он узнал его. Ни разу не видя вживую, Чимин готов поклясться, что перед ним парень с фотографий. Югём. Тот, смерть которого сломала отношения героев его недавней публикации. Пак скользит взглядом к браслету на чужом запястье — Jini Corp. Не дожидаясь ответа, знакомый незнакомец отодвигает и присаживается на стул перед Паком. Он плавным движением зачёсывает волосы назад, улыбается уголками губ и склоняет голову вбок, подаваясь вперёд и упираясь ладонями в край стола. — Вы увидели мертвеца, понимаю, но это не больное сознание, а эксклюзив, который я вам подарю.