***
♪ Kirill Richter — Jumpman quintet
Чонгук крутил слова акционеров больше часа, который провёл на крыше дома в дальнем районе. Тэхён какого-то чёрта задерживался у бывшей помощницы Ки, Намджун с Сокджином были на работе, с Юнги новых причин увидеться не появилось, так что да, Чон остался наедине со своими мыслями. Всю дорогу домой Чонгук вспоминал, как ранее перекусывал на той крыше с напарником. Детектив привёз Тэхёна туда неосознанно, поддавшись порыву. По-прежнему странно, что Киму полицейский стал доверять за считанные дни, и, блядство, младший напарник его ни разу не подвёл. Удивительное дело, как спустя долгие годы Чон встретил кого-то нового, кому смог довериться. Впрочем, довериться — не значит открыться. Доверие для Чонгука значит вверить свою жизнь в чужие руки, а открыться означает вывернуть душу. Так что Чонгук до сих пор Тэхёна внутрь себя не впускает, как не впустил и всех других до. Он дружит с Намджуном, Сокджином, но ни с ними, ни с Тэхёном, ни с кем-либо ещё он обсуждать свои поступки, их причины и последствия всё ещё не способен. Он и с собой-то не может быть до конца откровенным, чего уж ждать, когда речь о других. Чонгук поднимается на лифте домой и старается все эти размышления убрать от себя подальше. Чувствует, что мысли уходят вновь в болезненное русло, а оказываться в нём совсем не хочется. Как и всегда, квартира оживает, стоит её жителю перешагнуть порог. Тишина дома напоминает об одиночестве, и Чонгук внезапно вспоминает отца и как он играл с двумя сыновьями в футбол. Полицейский улыбается далёкому воспоминанию, когда проходит с пакетом еды вперёд по коридору и сворачивает налево, на кухню. На кухонном столе нет бокала. И сразу мысль — в квартире кто-то есть. Чонгук действует на рефлексах. Пакет выпускается из рук, резкий разворот, и пальцы вынимают оружие из-за спины. Слышно, как шипит лопнувшая от столкновения с полом пивная банка. Чонгук видит, что на рабочем стуле рядом с журнальным столиком сидит Югём. Репликант смотрит в ожидании дальнейших действий бывшего. Несколько секунд Чон не может от замешательства дышать и вдыхает воздух, лишь когда кислорода в лёгких становится совсем недостаточно. Так странно видеть Югёма вновь, будто прошлого раза, записей и всего остального не хватило, чтобы убедиться в том, что солнце прошлой жизни вновь зашло. Югём. Живой. Пора это осознать, но Чон по новой: — Югём? — на выдохе со свистом. — Я думал, ты меня сразу заметишь, — плечи репликанта расслабляются. — Какого хрена ты здесь делаешь? — Раньше ты хоть иногда убирался, — прокручивается на стуле парень. — И курил ты вроде меньше, — Югём кивает на переполненную пепельницу перед собой. Чонгуку бы поставить происходящее на паузу, отдышаться, переварить и выстроить план собственных реакций на ситуацию, но вот оно, текущее ограничение человечества, — управлять временем люди пока не научились. Остаётся лишь действовать по ситуации, уповая на здравый рассудок и веру в то, что триггеры прошлого не будут активированы человеком, который был когда-то ближе всех. Хотелось бы вернуться во времена, когда этот парень перед Чоном дарил ему счастье и приятное волнение, а не тревогу. Югём никогда не пил крепкий алкоголь, а сейчас в его руках бокал с виски. И Югём никогда не одевался полностью в тёмное, а сейчас весь в чернично-синем. Прошлое не вяжется с настоящим, и в этом заключается главный диссонанс. Новые образы не подходят прошлым и вызывают несовместимость картин. Взгляд Югёма не греет, и в нём нет родного блеска. Гость для Чона далёкий, незнакомый, совсем чужой. — И дальше будешь держать на мушке? — Ты убил человека, — сильнее сжимает рукоять пистолета Чон. — Но не тебя ведь, — пожимает плечами Югём, будто это нормально — убивать. Чонгук не видит на лице репликанта ни одного лишнего движения и долго вглядывается в его неправильно расширенные тёмные зрачки. — Поговорим? Чонгуку кажется, что не вынесет, не сможет, не донесёт до конца этой встречи свою биографию со всеми её перипетиями. И по итогу, спустя несколько мгновений тишины, он сдаётся прошлому, опуская пистолет. Репликант бездействует: ни резкого выпада, ни комментария, ни даже улыбки, которая отсветом на клетчатке напомнила бы Чонгуку известного ему Югёма. Остро хочется избавиться от нервного зуда в глотке, и Чон, под чужим вниманием, убирает оружие за спину и выуживает из кармана куртки пачку сигарет, подходя к дивану и выдерживая дистанцию. Горло полицейского изнутри будто раздирает чудище. Не больно, когда индифферентно, но здесь ведь про него, это всё происходит ведь с ним, а потому и равнодушия быть не может, как не пытайся сдерживать душевных чертей. Мы превозносим боль, давая ей имя человека. И у боли Чонгука это имя есть. Стул под Югёмом коротко скрипит, когда репликант поворачивается лицом к журнальному столику. Чонгук щёлкает зажигалкой. — Почему? — главный вопрос, когда тебе больно, и он же важен, когда пытаешься понять преступника. Чонгук, правда, всё ещё надеется на лучшее, что Югём всё делает не по собственной воли. И потому детектив уточняет, неосознанно подсказывая правильный ответ. — Тебя заставили? Югём удивлённо вскидывает брови, но тут же уверенно вбрасывает: — Это был мой выбор, — на секунду замолкает и говорит: — а вообще, знаешь, ты мастер собирать по жизни дерьмо. Реплика ни к чему, как попытка перевести стрелки. Чонгук не поддастся, он будет выше этого. Сильный запах сигарет расходится по комнате, а Чон стремится удержать контроль над ситуацией и по-прежнему ищет оправдания гостю, что взял на себя смелость убить. — Ты под кайфом, — озвучивает факт, замеченный ранее в расширенных зрачках. — А у тебя взгляд тяжёлый, — хмыкает Югём и тянется к столу, чтобы обновить свой бокал и заодно, не спрашивая, налить хозяину дома. — Хотя у наставника хуже. Знаешь, такой острый и крепкий взгляд, будто из графена. Чонгук внутри напрягается от намёка на неизвестного наставника, но внешне держит эмоции при себе. Шанс, что получится вытянуть подробности, по хаотичным прикидкам детектива, крайне мал. Однако попробовать обязан: — Если назовёшь имя, обвинение будет мягче, — косится на наполненный бокал Чонгук, но не торопится взять его в руки. Репликант же наоборот делает крупный глоток своей порции и на долю секунды морщится от едкости виски. — Стал бы я заходить так далеко, если бы планировал сдаться. Всё слишком удачно складывается, и глупо идти на попятную. Югём ведь может быть таким из-за ошибки при реинкарнации — внутри Чона очередная надежда. Мозг репликантов после реинкарнации зачастую нестабилен. В университете, судорожно вспоминает Чонгук, рассказывали о веренице преступлений, совершённых реинкарнированными. Однако те давние сотни дел с убийствами не только жестокость, но и отсутствие прагматичности и адекватной логики в действиях воскрешённых. Выходит, что даже в подчинении другого, более сильного человека, Югём, окажись при реинкарнации бракованным, не был бы последователен и столь расчётлив. Вновь надежда тушится логикой: дело не может быть в ошибке при воскрешении. Не сходится, потому что в действиях репликанта есть система и репликанту при прочем доверяют. Югём сейчас перед ним один, а значит, того отпускают одного, доверяют или имеют что-то, из-за чего он точно не уйдёт и не предаст. Может, он просто борется за дозу? Зрачки говорят сами за себя. — Давно принимаешь? — Не вздумай спасать, — брезгливо бросает гость. — Моё решение. Чонгука начинает раздражать, что Югём вновь уходит от ответа. Ловить чужой хвост при диалоге — самая нелюбимая из игр в детективной работе, хотя каждый раз она пробуждает азарт. — Тогда зачем ты здесь, Гём? — сам не заметил, как назвал гостя сокращённым именем, которым всегда обращался к нему в прошлом. В сердце от этих трёх букв неприятно саднит. — Помнишь прозвище, — очередная ухмылка, за которой хочется разглядеть хотя бы намёк на тепло. Увы, не выходит. — Любопытство. Решил, пока есть возможность, узнать, почему ты изменил. Я был так плох? — Я не изменял. Не знаю, кто и нахуя, но это было подставой. Противна Чонгуку мысль, что Югём всё делает из желания ему отомстить, но никак не вяжется это предположение с последними событиями. Если бы репликант желал ему зла, то не пришёл бы ранее с предупреждением об опасности. Так что нет, здесь что-то другое. Что-то, до чего Чон пока просто не дотянулся. — Не держи за дурака, ради всего хорошего, — кипятится гость. — Какого, блять, хорошего? — с силой тушит о пепельницу сигарету Чонгук. Раздражение прошибает насквозь. Он так заебался переваривать и укладывать в своей голове события этих дней, что просьба в честь хорошего выбешивает на раз. Нет, блять, ничего хорошего, и Югём перед ним, ускользающий из-под вопросов, а заодно с кровью на своих руках — яркое тому подтверждение. — Я видел запись с камеры. Не знаю, с кем ты на ней сосался, но, знаешь, сам поцелуй было ахуеть как чётко видно. Так что твои слова — ничто перед фактами. Но он не делал этого. Не целовал других. — Я на руках тебя носил, всё для тебя, всё ради тебя, душу нараспашку только тебе, а ты решил, что это всё херь и вместо разговора решил выпилиться. Ты не дурак, ты просто… — осекается, понимая, что понесло. Тычет раздражённо языком изнутри, сверлит хмурым взглядом парня напротив. Надо тормозить, чтобы не потерять шанс узнать о местоположении Солли, это куда важнее их с Югёмом прошлого. Давай, думай, ставки ведь запредельны. — Чего не договариваешь, а? Ты ведь такой смелый, дерзкий, весь из себя, а тут молчишь. Давай, расскажи, где я проебался, хотя первично это сделал ты. Подушечки пальцев Югёма белеют от силы, с которой он сжимает бокал. Чонгук видит чужое встречное раздражение, и поэтому выдерживает паузу, давая с её помощью репликанту тоже подостыть. Молчание действительно помогает, Ким через минуту уже не стремится раскрошить стекло в своих руках. — Гём, — произносит Чонгук, — я не понимаю, что именно произошло, но, поверь, я бы никогда, — смотрит в глаза, надеясь достучаться, — не поступил бы с тобой так. На секунду кажется, что Ким верит, что сейчас облегчённо выдохнет и, быть может, расплачется, сожалея о последних событиях. За секунду Чонгук успевает поверить в чудо, а следом влететь в реальность на полной скорости, потому что слышится пренебрежительное: — Пустые слова. Я не дурак, чтобы мне зубы заговаривать. Чон хочет отвернуться и прикрыть глаза, но не может, потому что нельзя, это непозволительная роскошь, когда ты с кем-то, кто убил человека вот так легко. Или кажется, что легко. Кто знает, может, без действия наркотиков Югём всё же способен сострадать. Отпускать репликанта нельзя, надо тянуть время и продолжать пытаться вытянуть хотя бы крупинку полезной информации. Чёрт.♥ Kiko King & Creativemaze, Kebu, Saymory — Nothing Wrong
Чонгук берёт в руки свой бокал и делает большой глоток, не морщась от горечи. Она наоборот ему приятна, напоминает о том, где он на самом деле и каково положение дел. Югём грустно улыбается. Он улыбался ровно также годами ранее, когда на него вновь взваливали тонну работы и он извинялся перед Чонгуком за то, что он не сможет провести с ним вечер. — Вспомнил, как ты перепутал хризантемы с астрами, — поясняет свою улыбку Югём и опускает взгляд на часы поверх своего браслета. Нахмурившись, Чон не сразу понимает, о чём идёт речь, а после впервые за вечер открыто теряется, потому что хризантемы с астрами он перепутал в день, когда была годовщина смерти отца. Тогда был первый раз, когда Чонгук взял Югёма с собой в колумбарий, и как реагировать на то, что репликант помнит об этом, детектив не знает. Всё как-то вмиг смешалось и вновь запуталось, потому что вот Югём его отталкивает, а вот, почти сразу, вспоминает нечто особенно болезненно-личное, известное лишь им двоим. Нет, об этом потом. Югём преступник и знает, где Солли и кто стоит за всем происходящим. Чонгук делает новый глоток виски, и репликант напротив повторяет за ним, словно отражение в зеркале. Их объединяет общее прошлое, в котором они были вместе, а настоящее разъединяет разными сторонами внушительных баррикад. Чонгук осушает остатки своей порции, отставляет бокал и решает попробовать с другой стороны. — Хотя бы поделишься мотивом наставника? — Всего лишь деньги, — поворачивается к окну Югём. — И доступ к ним — Солли? Репликант несколько раз кивает, покачиваясь вместе со спинкой стула. Он вновь смотрит на часы, чем вызывает у Чонгука призрачную тревогу — вдруг Югёму скоро уходить. Отпускать нельзя, удерживать у себя не выйдет тоже. Разве что сдать полиции и уповать на Тэхёна с Намджуном. Да, это логичнее всего. — У него мотив — деньги, у меня — месть. Понимать, что ты с кем-то другим, было слишком больно, но сейчас, знаешь, мне легче. Контроль над своим телом Чонгук теряет мгновенно: начинает заваливаться в бок быстрее, чем успевает потянуться за оружием. Голова ударяется о жёсткий подлокотник дивана, вынуждая на миг зажмурится. Пытается проморгаться и осознать происходящее, а следом пошевелиться, когда Югём поднимается со стула, что в этот раз по-особенному жалостливо скрипнул. Сука. Репликант опускается на корточки рядом с диваном: — Яд, Ojalá или как-то так. Удобно, что без цвета и вкуса. Чонгук продолжает предпринимать тщетные попытки дёрнуться, не веря, что купился на примитивный трюк с ядом. И на часы Югём ведь смотрел дважды, засекая, а затем проверяя время от первого глотка. Мозг топит страхом. Ни руки, ни ноги не слушаются, и Чонгук чувствует холод в конечностях. Он столь сильный, будто окунули в ледяную ванную и держат там, держат, не давая вынырнуть. Тело начинает колотить, а Чон вопреки этому старается фокусироваться на лице перед собой, вновь усиленно моргает и с трудом даёт квартире завуалированный сигнал о помощи: — Погода хорошая. — Оу, о такой побочке мне не говорили, — забавляется чужой невпопад реплике Югём и нарочито бережно отодвигает с лица Чонгука упавшую прядь. — Ты не переживай, оно быстро действует, так что подожду финала. Мне сказали, что Ojalá вообще безболезненна, так что умрёшь красиво. Только умирать, оказывается, страшно. Годами Чонгук бессознательно искал смерти. Теперь же, оказавшись почти в могиле, ему до безумия хочется жить. Пусть в голове нет ярких картинок будущего счастья, всё нутро вопит о том, что жить — это правильно и что умирать — ошибка. Чон жил работой, потому что в ней был риск, который из раза в раз подводил его к краю. И в этом он тоже ошибся: четыре года службы и все опасные ситуации никогда не были краем настоящим. Думал, что опасно получать угрозы от главы наркокартеля, опасно быть с ножом у горла, опасно оказаться в эпицентре перестрелки. Смешно. Опасно было поверить, что ему не желает смерти парень, который слепо верит в измену. Деньги, страсть и месть — три причины, что толкают людей на убийство. Чонгук забыл об этом, застряв в своём прошлом и своих травмах. Личное сбило с пути, затопило погреб с профессиональными качествами, лишило логики и способности мыслить как детектив. Да, он не дал бы вести дело брата другому. Но в этом ключевая ошибка — история принята слишком близко к сердцу. Тот блядский журналист был прав, написав о родственной связи Чонгука с известным учёным, Чонгука допускать к убийству Гисона было нельзя. Теперь же ничего не поделать, кроме как ждать, уповая на то, что сигнал бедствия дошёл до адресатов. — Ки, конечно, дурак, — садится боком к дивану Югём, чтобы видеть замедленное моргание Чонгука. — Даже не посоветовался с нами и пошёл сажать тебя, придурок. С нами — это с кем? Но задать вопрос вслух Чон не может, потому что и язык его больше не слушается, а рефлексы организма выворачивают желудок наизнанку. Блюёт рядом с собой, под себя, счастье, удача, упал на бок, не захлебнётся недавно съеденным бургером. — Фу, — отсаживается подальше Югём. — Наврали о красивой смерти. Так вот, ещё девка эта… — возвращается к теме. — Чувствовал же, что Ки надо выбрасывать за борт, — репликант вертит запястьем с браслетом. — Ну хоть руку продал наставнику, и на том спасибо. Комната резко окрашивается красным светом. Югём подрывается с места, пялясь в окно, за которым полицейский дрон направляет прожектор прямиком в квартиру. Цвет меняется на синий. Репликант в ужасе переводит взгляд на Чонгука и что-то кричит. Детектив уже не разбирает, но видит сквозь пелену в руках бывшего оружие. Оно было у него всё это время? Ха, даже не заметил. Чон пытается сосредоточиться на Югёме, тот, кажется, странно подкосился. Сцены нарезкой: какие-то голоса, неразбериха и спустя время лицо Тэхёна перед глазами. Напарник хлещет Чонгука по щекам. Чонгук же засыпающим сознанием видит в Киме схожий с его собственным страх. Детектив своего напарника таким никогда не видел, ему столь сильное волнение не идёт. Теперь женщина и мужчина. Это что, медицинская служба? Его зачем-то переворачивают. По телу проходит волна давящей боли. Она скользит от головы к ногам, она столь сильная, что отдалённо Чон слышит собственный вопль. Кричит, пока лекарство, вколотое где-то позади шеи, между позвонков, не попадает в нужные части тела и в итоге не проходится по обоим кругам кровообращения. Двадцать с лишним секунд он был в адском котле, а после он вновь в здесь и сейчас. — Репликанту плохо! Чонгук видит краем глаза молоденького полицейского, что зовёт врачей. Слух быстро проясняется. — Дайте ему воды, — бросает женщина Тэхёну и вместе с коллегой торопится уйти. Сморгнув остатки пелены, Чонгук пытается приподняться. Напарник тут же оказывается рядом: — Не торопись, — помогает он сесть. — Где Югём?***
♪ Ego Son — Legacy
— Он будет в порядке, — говорит женщина из скорой. Намджун выдыхает и гонит мысли о том, что могло случиться, не вызови Чонгук помощь. Джун проводил совещание в отделе, когда на браслет поступил звонок от Чона. На экране поверх руки знакомая квартира друга, Югём подходит к странно завалившимуся на диван Чонгуку и присаживается рядом. Намджун тогда испугался на долю секунду, а дальше сработала отточенная схема: внутри что-то щёлкает, эмоции отключаются, и он действует как и всегда — чётко раздаёт указания подчинённым, торопится к флайкару, шлёт нужный код и координаты спецназу, запрашивает ордер на арест Ки, когда Югём упоминает главу Jini, что чётко слышно на трансляции из квартиры. Тэхён по итогу на место приезжает первым. Удача, что репликант был на пути к дому Чонгука, когда поступил сигнал. Вес груза, что оказался на плечах, Намджун чувствует лишь сейчас, потому что дышать после слов врача становится сильно легче. Джун смерти друга бы не пережил, глава отдела считает себя за него ответственным, словно тот его младший брат. Сокджин бы сказал, что у Намджуна синдром спасателя и был бы прав лишь отчасти, ведь сложно не спасать друга, который просит о помощи. — Присмотри за ним, — бросает глава отдела Тэхёну. Репликант тоже выглядит чуть лучше, нежели парой минут ранее. Он был на иголках, пока Чонгука не откачали. Вновь повезло, что Югём оказался дураком, назвав препарат, это помогло медикам. — Не расслабляйся, — строгий голос Джуна призывает Тэхёна делать свою работу, а не поддаваться волне облегчения. Опасность миновала, но не значит, что не появится новая. Миновав нескольких спецназовцев в полном обмундировании в узком коридоре квартиры, Намджун выходит в подъезд, где задержанному Югёму уже зачитывают стандартную речь при задержании. Урод пострадал минимально, Тэхён выстрелил всего лишь в плечо, чтобы выбить оружие, и рану уже прикрыли пеной из аптечки здания. — У Чона оружие. — Серьёзно? Он же должен был сдать табельное. — Там не наша модель. Тихие перешёптывания двух младших полицейских долетают до ушей Намджуна. Глава отдела успевает напрячься на эти слова прежде, чем увидит, как изо рта Югёма начинает выходить пена. Репликант закатывает глаза и ноги тут же подкашиваются. Его ловят, Джун торопится на подмогу, пока кто-то из коллег зовёт врача. — Держите его, — командует Джун, когда придурок начинает неестественно выгибаться в спине, а его конечности начинает сильно трясти. Бригада скорой, только приведшая в чувства Чонгука, оказывается рядом почти сразу и ставит какой-то датчик Югёму на свободное от браслета запястье. Джун с силой давит на ноги парня, стараясь держать их припечатанными к полу, пока врачи выясняют причину реакции организма. — Ким Югём, вы слышите меня? — громко и чётко спрашивает врач, со своего браслета считывая показания организма. — Он отключается, — её молодой напарник закатывает рукав кофты репликанта и безошибочно находит вену, чтобы вставить иглу. — Давай адреналин, похоже на передозировку чем-то тяжёлым. Через пару нажатий кнопок по полупрозрачной трубке из медицинского кейса бежит лекарство. — Ким Югём, смотрите на меня, смотрите на меня. — Чонгук! — возглас Тэхёна вклинивается в происходящую суматоху, и Намджун на короткий миг бросает взгляд в сторону квартиры. В дверном проёме Ким пытается не дать кинуться к Югёму по-прежнему слабому Чону, в глазах которого ужас. Спустя шесть лет тело Югёма вновь на полу, нуждаясь в помощи. Пусть сейчас рядом медики и вокруг всё иначе, параллель ситуации очевидна, и она окончательно срывает Чонгуку стоп-кран. — …пятипроцентный 10 миллиграмм, — говорит врач очередную дозировку напарнику. Джун старается не отвлекаться, и потому возвращает внимание к медиками. Они его всегда восхищали холодностью рассудка. Он и сам такой, но если полиция отводит от края смерти, то врачи — люди иного уровня, они способны вытащить из иного мира того, кто уже одной ногой там. Пока существует смерть, человечество не сможет существовать без таких людей, как те, что сейчас борются за жизнь грёбаного Ким Югёма. Умереть легко, жить — гораздо труднее. И об этом напоминает Чонгук, потому что срыв того в пяти метрах едва ли не разрывает сердце Намджуна. Младший слабо стоит на ногах и надрывается в плаче в руках Тэхёна, тот и сам, Джун успевает заметить, еле сдерживает слёзы. Что ж ты, Югём, наделал. Мальчик из солнечного прошлого Чона. Отпустил бы ты уже свою прошлую любовь, перестал продолжать его изводить и дарить всё новые круги мук в и без того мрачной жизни. Ещё и душу недавноприбывшего молодого детектива, что привязался оказывается к Чонгуку, уродуешь болью. Для Тэхёна это ведь первое серьёзное дело, а ты ему такую засаду устроил, придурошный. Тело репликанта под руками Джуна обмякает. Югём всё же теряет сознание спустя долгих две минуты. — На переноску, предупреди первое. Вновь что-то на врачебном, не до конца ясном. — Я с вами, — рвётся Чонгук, но на этот раз его на подлёте к Югёму успевает тормознуть вскочивший Намджун. В очередной раз старший полицейский видит в своей жизни невероятное: человек, что должен быть в моменте слабым и что предан самым страшным образом, тянется к тому, кто этого порыва недостоин. Ужасно, так быть не должно. — Мест нет, — вместе с парой спецназовцев и напарником женщина-врач перекладывает слабо дышащего Югёма на носилки. — Тебе нужно дать показания, — не даёт слабину Джун. Он сейчас единственный, кто держит ситуацию под контролем. — Полетишь за ними следом, — обращается уже к Тэхёну. — Да, да, конечно, — рвано и с мокрыми глазами. Ким вытирает нос рукавом бежевой толстовки и невероятно быстро становится собранным. Детективам нельзя быть столь сентиментальными, как Тэхён, любой полицейский это знает. Парень привязался к Чонгуку до опасного сильно, раз пропускает его боль через себя на глазах у коллег и людей из отряда быстрого реагирования. Всё окончательно и бесповоротно свернуло не туда. Впрочем, уже не первый день как, думается Намджуну, когда он притягивает Чонгука к своему плечу за затылок. Его друг Чон, детектив с лучшей статистикой в отделе, человек, переживший несколько жестоких ударов судьбы и не сломавшийся, плачет надрывно, рушится на глазах десятка человек. Чонгук себя за это потом наверняка съест: показывать слабость для него — страшное поведение, это знают все близкие люди. Ему сорвало тормоза. — Он справится, — утешает Намджун, поглаживая по спине Чона, пока медики погружают носилки во флайкар через ближайшее окно. Тэхён, вновь себя собравший, скрывается за дверями лифта, за что Джун ему безмерно благодарен. Он подталкивает размякшего Чонгука обратно к квартире. — Идём, давай-давай, — произносит глава отдела с редкой для него мягкой интонацией. Он так разговаривает обычно с освобождёнными заложниками, выжившими, теми, кого защищает и кто чувствителен к любой мелочи. И подумать не мог, что когда-либо будет так обходителен с вечно сильным их Чоном. Истерика Чонгука медленно идёт на спад, и вскоре обязательно даст обратный эффект — сильнейшую эмоциональную подавленность. — Я их всех убью, — сквозь зубы цедит он. Намджун держится, чтобы не пообещать в этом помочь, ведь смерть для упомянутых Югёмом — слишком простое наказание. Глава отдела останавливается посреди коридора квартиры, чтобы прочесть сообщение. Ордер на арест Ки подписан. Намджун отдаёт приказ задержать и впервые за вечер слабо, но улыбается. Основатель Jini будет первым, кто познает правосудие на себе.***
♪ Maximum love — Dead to me
В офисном помещении душно до невозможности. Чимина мерзлявость Сухёка задолбала страшно, потому что какого чёрта, ну оденься ты потеплее. Однако если с этим он как-то мирится, то очередная истерика начальника-мерзляка его бесит нещадно. Чимин просил два дня на новый материал, а сейчас вечер третьего, он так и не нашёл человека, который рассказал бы о той странной видеозаписи, после которой Югём сошёл с ума. Понятно, что начальству сорванный дедлайн не нравится, но Пак, честно, заебался от повышенного тона в свой адрес. Сухёк неуравновешенный, вечно срывается на всех вокруг, и в этот раз Чимин держится из последних сил. — Один материал залетел и расслабился?! Штраф тебе обеспечен, я с тобой нянчиться не намерен. И всё это на глазах коллег. Покорность, которую зачастую требуют в Корее начальники, Чимину всегда была неясна. Он терпит и прогибается под чужим давлением в Korean Daily по собственной воле, потому что сам захотел вернуться на родину после десяти лет жизни в США, где остались его родители. Он им даже не ноет о беспределе на работе, когда звонит по выходным. Это его решение подписать контракт с этим издательством, его выбор работать журналистом, всё это его жизнь, он сам её себе устроил. Только пресмыкаться перед руководителем отдела Чимин точно не планировал и не желал. Американская культура из него эту чушь выбить успела, так что цену себе журналист знает. Ему известно, что далеко не один его материал набрал много просмотров и он точно знает, как много работает, чтобы его имя всё чаще звучало в журналистском сообществе. Сухёк будто слепой, не видит, что с самооценкой у Чимина всё хорошо и его подчинённый рано или поздно его пошлёт. Пак продолжает смотреть с невозмутимым лицом и держать руки по стойке смирно, будто солдат, которого отчитывает генерал. — Тебе вообще не стыдно?! Подставляешь коллег! Да причём тут коллеги? Те над своими материалами работают, и каждый день половина из них готова друг другу глотки рвать за эксклюзивный контент. Попытка сделать вид, что они все здесь заодно, — спектакль для неискушённого зрителя, а у Чимина всё же вкус есть. Как и гордость. — Ты вообще творишь, что тебе хочется, никакой надёжности! Лишь частично правда, потому что Пак приносит в одиночку изданию пользы больше, чем порой три журналиста вместе взятых. Ему даже известно, что как раз наверху, над Сухёком, его ценят. Впрочем, какая разница, пора свернуть этот фарс. С меланхоличным выражением лица Чимин тянется к браслету и открывает экран, чтобы проверить банковский счёт. — Ты меня слушаешь вообще? — Слушаю-слушаю, господин Ли, — а сам считает количество нулей после знака воны. Нормально, на пару месяцев жизни хватит. Если что, попросит помочь родителей, те всегда на стороне сына, закончившего приличный Нью-Йоркский университет по стипендии и уже несколько лет живущего самостоятельно. — Нет, вы посмотрите! Ещё и отвечает на отвали! Ты вообще оборзел. Пак хочет ответить сразу, но позволяет Сухёку продолжить распинаться, пока сам заходит в личный кабинет корпоративного сайта издания и ищет автоматическую заявку на увольнение. Всего пара клавиш, Чимин думает ещё несколько секунд, удерживая палец над красной кнопкой. Надо будет платить комиссию за преждевременный разрыв рабочего контракта, сумма там не самая маленькая, но потянет, а потом устроит себе отпуск, прежде чем устроиться к конкурентам. Сомнений в том, что его с руками оторвут другие, у журналиста нет — у него хорошее портфолио и репутация. Он нажимает «Отправить». Загрузка на экране длится несколько секунд, а следом появляется короткая инструкция, в каком порядке будут отозваны внутренние доступы и какие вещи Чимин имеет право забрать с собой. Хорошо, что весь список контактов у него вне корпоративных сервисов: доступ к источникам у него останется, а это — самый главный ресурс журналиста. Не пропадёт. — Я уволился, господин Ли. Мерзляка вмиг осекается, прекращает тираду, и Чимин широко улыбается, разворачиваясь на пятках и двигаясь к своему рабочему месту, чтобы собрать вещи. Нет, текст про историю Югёма надо было вначале написать. Или нет. Можно будет просто продать её какому-нибудь медиа и не париться, разберётся. — Ты что творишь?! — летит в спину. — Быть может, научишься уважать своих коллег, Сухёк, — больше нет смысла играть в вежливость. На банковский счёт приходит запрос о списании комиссии за разрыв контракта. Чимин не колеблется и подтверждает отправку средств, смотрит на свой почти пустой рабочий стол, хватает рюкзак и кардиган со спинки стула и идёт к лифту, улыбнувшись на прощание одному из коллег, с которым был в хороших отношениях. Принимать радикальные решения для Чимина просто, потому что правильных и неправильных выборов не существует. Жить с этой установкой куда проще, нежели переживать о том, что всё могло быть иначе, поступи он в прошлом другим образом. Журналист без сожаления оставляет позади себя даже личную термокружку, решив, что купит себе новую. И хмурится, когда уже сидя в такси видит на экране рядом с приборной панелью водителя новость о том, что на Чонгука было совершено нападение. Надо будет позвонить Сокджину.***
♪ The allegorist — Born in the river
Всё гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд, однако такова природа предпринимательства — оно заключается в постоянных сложных решениях. Отец говорил, что настоящий бизнесмен владеет искусством зарабатывать без насилия. Забавно, ведь родитель Хосоку показывал как раз последнее. В просторной квартире холодно. От поверхности фортепиано отражаются огни монополиса, а в бокале одно лишь белое вино. Бутылка была выпущена в начале века, но Хосок точный год не вспомнит, потому что неважно — всё вино в его винном шкафу хорошее, да и вкуса он сейчас практически не чувствует. Сонха скинула черновик пресс-релиза час назад. Объявить о планах KSillo вложиться в репродуктивную функцию решили через пару дней, но подготовка к этому анонсу уже идёт в пиар-отделе полным ходом и вся компания после совещания директоров обсуждала эту новость по углам офиса. Тем временем история с Чонгуком за час расползлась как смертоносный вирус. Нападение, детектив выжил, нападавший Югём в больнице, а Ки внезапно арестован. Никого не жаль в очередной раз. Свойство психики, присущее таким, как Хосок. Он психопат, с ограниченным эмоциональным диапазоном: ему не свойственны любовь, сочувствие, жалость. Это странный бонус, полученный от сурового воспитания, но именно ему он обязан своим статусом и успехом. Пока другие купаются в страхе перед завтрашним днём, влюблённости или скорби по близкому человеку, Чон это перешагивает и просчитывает, как строить жизнь дальше. У него нет абонемента на лягушатник из мешающих бизнесу эмоций, но есть пожизненная подписка на холодный в хаосе рассудок. Эмоции — энтропия, они мешают делу. Даже оказавшись без Гисона, Хосок остался собой. Да и не поменялась его рутина: те же переговоры, интересы акционеров, ошибающиеся подчинённые и пресс-конференции, на которых разве что вопросов о Гисоне стало меньше, а о самом Хосоке — больше. Мелочь эта вообще-то значительная, потому что удивительно, как из года в год Хосок выходил вперёд, но взгляды прессы и общества всегда заглядывали за его спину в ожидании достать до того, кто прячется в лаборатории. Это был их уговор с самого начала: бизнес и общение для Хосока, наука для Гисона. Хосок с банкирами и другими людьми в костюмах всегда был как пиранья в воде, а Гисон же этого избегал. Хосок всегда устраивал новые инвестиции, выигрывал переговоры, договаривался с регулирующими органами, продавливал новые условия у поставщиков, чтобы Гисон мог изучать и создавать новых репликантов, которые будут лучше, нежели у конкурентов. Удачный тандем двух разных людей, благодаря которому родилась KSillo. Хосок как сейчас помнит начало пути. На свой день рождения отец собрал в ресторане друзей и знакомых, и Хосок краем уха услышал от профессора — друга семьи — историю о подающем надежды учёном Чон Гисоне. Тема за столом перешла на обсуждение прав репликантов, а затем вновь обернулась вокруг Гисона, который смог своим университетским исследованием продлить срок жизни искусственно выращенных. Молодой учёный, даже не кандидат наук, а уже сделал вклад в технологии. «Жаль, он не понимает, как работает бизнес», — сказал тогда профессор. Сущее безумие в 19 лет решить, что ты способен построить компанию, но Хосок отчего-то поверил в себя и уже на следующий день назначил встречу учёному. Они встретились в кофейне недалеко от университета, где учился и проводил исследования Гисон. Он был слегка зажатым, удивлённым вниманием к себе и вечно корябал ногтями ногтевые пластины на других пальцах, чем выдавал высокую степень волнения. Однако стоило Хосоку спросить об исследованиях и репликантах, как новый знакомый оживился и начал восторженно рассказывать о своей работе. Любопытство всегда было у Хосока. Он с интересом согласился на экскурсию по лаборатории, а позже через отца организовал себе и Гисону посещение Источника в одной из популярных в то время компаний по выращиванию репликантов. Хосок не понимал и половины умных слов учёного, но в ответ кидался ему терминологией бизнеса и пару раз они с этого даже посмеялись. Точно, Хосок тогда посмеялся, потому что чётко знал — смех располагает людей к тебе. Это способ стать с кем-то ближе, вызвать к себе доверие, но проблема в том, что сам по себе Хосок эмоции, которые вызывают смех, испытывает с подросткового возраста редко. Обычно под адреналином просыпается воодушевление, возбуждение, ликование, что угодно, но только не солнечная радость, при которой скулы сводит от улыбки и смеха. Они с течением времени и общаться-то с Гисоном стали реже. Их разговоры стали больше о работе и меньше о личном, хотя учёный продолжал время от времени тянуться к Хосоку и из раза в раз напоминал, как многое предприниматель для него значит. Гисон считал Хосока другом, а Хосок этого не отрицал, потому что невыгодно. Хотя надо признать — без учёного KSillo не была бы собой. Её «товар» не был бы лучшим на рынке без вклада Гисона. Вино в бокале заканчивается, последний глоток. Потеря учёного ударила по компании сильно, но он успел оставить наследие в виде репродуктивной функции. Она вполне способна спасти корпорацию, подарив конкурентное преимущество на пару лет, но неизвестно, примут ли обычные люди репликантов, которые будут им равны. Интересно, как с отторжением общества и государства планировал справиться Гисон? Партнёр ведь не мог не думать об этом, хоть и был идеалистом, желающим перекроить неравный мир, который Хосоку как раз близок. В конкуренции и неравенстве текущий глава KSillo видит для себя гораздо больше прекрасного, нежели в обществе, где те же репликанты станут вровень с людьми, которые родились природным способом. Юнги наверняка знает, как Гисон мыслил, что собирался предпринимать после того, как расскажет миру о своём благополучном исследовании. Пришло время ужина, на который Мину придётся прийти. Хосок предупреждал, что очередного отказа не потерпит. Чон отправляет Элли сообщение с просьбой забронировать на завтра столик в ресторане и поставить в известность об этой встречи репликанта. Отчего-то контактировать с Юнги самостоятельно Хосоку совершенно не хочется. Не сегодня. В голове слишком много мыслей.***
♪ Maximum love — Feeling it
Находясь в коридоре лаборатории под паровыми дезинфекторами, Намджун видит, как Сокджин, заприметив его, просит коллег выйти. Джун внутрь, остальные наружу, не забывая поприветствовать его молчаливыми кивками. — Узнал что-нибудь? — Намджун, как обычно, когда старший за работой, заглядывает тому через плечо, за что ловит в свой адрес раздражённый взгляд. Старший не любит, когда ему лезут под руку. — Мог просто написать, — Сокджин кивает на браслет Югёма в прозрачном ящике в паре метров. — В застёжке был механизм с иглой и веществом. Судя по всему, это героин, старый наркотик. Врачи сказали, что в крови был алкоголь и другие вещества, так что надо было совсем немного, чтобы получился летальный исход. Весьма изобретательно. Намджун подходит к улике и приседает, чтобы внимательно рассмотреть раскуроченную застёжку, в которой и правда виден замысловатый механизм. — И как это сработало? — Думаю, либо на какой-то быстрой внешней кнопке стояла команда, либо сигнал извне поступил на браслет и активировал. — Точнее сможете сказать? — Механик говорит, что данные на браслете стёрлись, так что навряд ли, — Джин обратно склонился над экраном микроскопа. — А с ядом что? — Пока на экспертизе. Они ведь с Чонгуком оба пили тот виски? — Думаю, Югём просто выпил противоядие до этого, — сразу забегает вперёд Намджун, зная ход мыслей криминалиста. Главный преступник, кем бы он ни был, действует с невероятной наглостью. Убить Гисона прямо в квартире и оставить труп, выстрелить посреди шоссе в Йерин, попытаться засадить за решётку детектива, а потом отравить — ух, давно полиция не сталкивалась с таким. — Когда домой? Тебе бы отдохнуть, — говорит Сокджин. За последние часы Намджун и правда страшно измотался. Он лишь недавно вернулся в офис после того, как наблюдал за дачей показаний Чонгуком. Тот, придя в себя после срыва, под запись и без вопросов коллег всё чётко изложил, держась явно из последних сил и желая побыстрее закончить с этой муторной процедурой. Но таков регламент. Здесь от него было не открутиться, как и с последствиями, что грядут за нелегальное оружие. — Я в порядке, — отвечает Ким. Сокджин смотрит на него скептически, явно уловив фальш, однако не спорит. — Как Чонгук? — Устал. Отвёз его в больницу, — глава отдела становится позади старшего и кладёт ладони на его плечи, начиная их массировать, хотя обычно это Джин норовит сделать массаж, а не наоборот. Криминалист выныривает из-под чужих рук: — Не надо. Джун хмурится, но не настаивает. Он ерошит волосы на своём затылке и глядит на часы в углу лаборатории. Глубоко за полночь, они на работе, но не жалуются, потому что на их младшего покушались, и не кто-то абстрактный, а человек, лицо которого знает уже вся страна. — Как он? — интересуется Сокджин. Естественно, он о Чонгуке. Состояние Югёма их волнует куда в меньшей степени, хотя именно у него есть ответы на животрепещущие вопросы. — Устал. — А Тэхён? — Оставил с ним. — Правильно. — Ки задержали. — Уже слышал. Он вроде отказался давать показания без адвоката? — уточняет Сокджин. — Да, — устало проводит ладонью по лицу Намджун и разворачивается, чтобы облокотиться поясницей о высокую столешницу. Он поджимает губы, думая несколько секунд и всё же говорит. — Есть ещё кое-что. — Мм? — а когда ответ сразу не звучит, криминалист всё-таки отрывается от исследования какой-то жидкости, глядит на друга и сразу хмурится, замечая напряжение. — Что такое? — У Чонгука при себе было оружие без лицензии. Там было много людей, не все из нашего отдела, да и всё записывали на камеру, так что скрыть это не удалось. Джин пуще прежнего мрачнеет и стягивает хирургические перчатки, бросая их в урну под боком. Очередные дерьмовые новости. Не посадят, но влетит точно. — В любом случае, он был даже не при исполнении и ты не ответственен за его действия, верно? — Тебе что, плевать? — удивляется Намджун. — Нет. Я просто вижу, что ты собрался и за это себя винить. Но Чонгук взрослый, а тебе пора его перестать оберегать. — Я просто волнуюсь, что обвинения за наркотики снимут, но работу ему не вернут. Он ещё пользовался невидимкой и перепрошил браслет, чтобы свободно разгуливать по городу, а это нарушение правил освобождения под залог. — Что ему оставалось? Он взял оружие, потому что был в опасности и хотел продолжить дело. И ты ведь не думал, что окажись за пределами камеры, Гук будет сидеть дома? Не думал, но надеялся. В очередной раз. Так всегда: Чонгук что-то творит, ловит преступника, и потому Намджун успешно сглаживает углы перед начальством, а тут… да почему всё так сложно? — Чонгук не всегда дурак и народ сверху тоже, договорятся как-нибудь, — пытается быть оптимистом Джин, хотя для позитивных мыслей нет причин. В полиции была коррупция, из-за которой Ки смог подставить детектива и посадить его за решётку. Эту историю разнюхают журналисты, и над полицией будет очередная густая тень недоверия общества. Добавить к этому, что Чонгука потом пытались убить, и начальство сделает всё, чтобы отделаться малой кровью. Ведь легко сказать, что детектив виноват сам — сидел бы дома, не перепрошивал браслет и не пользовался невидимкой, и полиция бы отреагировала на Югёма сразу, а не с запозданием и лишь потому, что Чон сам вызвал помощь. Никто и не заметит несостыковок, потому что всё дело в ракурсе, как всё повернуть и что подсветить. Намджун не сомневается, что у начальства хватит ресурсов всё изуродовать, но не признавать своих ошибок. Даже наркотики в столе Чонгука — ха, да сам он виноват, паршивый из него детектив, раз допустил такую подставу, а вот в полиции действовали по уставу, арестовав его. — Ему точно достанется, да и не договорится он, Джин, — обречённый вздох. — Ты не видел его там, когда Югёма скрутило. Нет, мы все знаем, что в Чонгуке боли больше, чем в ком-либо, но он буквально сломался. — Как сломался, так и починится, это же Чонгук. Криминалист прозвучал уже не так уверенно, видимо в глазах Намджуна и правда мелькает что-то особенно болезненное. Сокджин подходит ближе. — Мы справимся. Все мы, хорошо? — он сжимает предплечье друга. — И ты молодец, ты его не бросил. Нельзя сказать, что Намджун падок на похвалу, но именно она звучит из уст старшего и порождает слабую улыбку. Сокджин после грубой сцены ревности наконец-то оттаял, а младшему большего и не надо. Разве что повторно извиниться. — Мне жаль, что я тогда сорвался. Джун виновато улыбается, стоит старшему взглянуть на него. Сокджин становится напротив и спрашивает с мягкой ухмылкой: — Откуда у тебя привычка заводить такие темы на рабочем месте? — А когда ещё? Работа занимает три четверти жизни, — с полуулыбкой. Сокджин бегает взглядом по лицу младшего: глаза, нос, губы, скулы, вновь глаза. Джин выдыхает, расслабляется и глядит на Джуна потеплевшим взглядом. Оберегающим и нежным; тем самым, от которого даже у главы отдела внутри расходится нега. Хочется ловить такой взгляд чаще. — Что ты чувствуешь? — Давай без сеанса психотерапии. Младшему не хочется, чтобы Сокджин лез ему под кожу. Там высок риск вскрыться правде, а она глубокая, сильная и способная разрушить ту дружбу, что у них сложилась. В моменты истощённости физической и эмоциональной шанс озвучить секрет гораздо выше, так что пусть он останется между строк. Это надёжнее, так спокойнее. — Я спрашиваю, потому что хочу, чтобы ты был честен, — не сдаётся Сокджин. По глазам видно — догадывается, но Намджун всё равно не подтвердит его предположения прямым текстом. — Не хочешь переехать ко мне? — внезапный вопрос Джуна, импульсивный. Дыхание спирает. Хуже уже не будет. — Сначала ответь на мой вопрос, а затем задавай свой, — не теряется Сокджин. — Издеваешься, да? — тишина в ответ — Что ж, — пауза, Намджун кладёт ладони на плечи Кима и, прилагая усилия, договаривает, — я чувствую привязанность, желание чаще тебя видеть и не делить с кем-либо ещё. Вновь глава отдела говорит обтекаемо, но никак не конкретно. Это не те слова, что ждёт Сокджин, однако дальше давить ему кажется неуместным и он старается их притормозить: — Не делить, значит… — В сексуальном плане. На цепь сажать не планирую. — Съехаться, значит? Уверенный кивок. — Я подумаю. — Дня хватит? — наседает глава отдела, который почувствовал прилив уверенности в себе. — Давай поговорим об этом, когда всё рассосётся, — хлёстко, как и свойственно порой Сокджину. — Даже Гук так из меня верёвки не вьёт, как ты порой. — Тебе же нравится, верно? — Быть слабым перед тобой не так уж и страшно, если честно. Джин тянется рукой, чтобы поправить причёску друга. Он ведь осознавал, что вскоре их секс по дружбе закончится и придётся принять решение. Только глупец не понял бы недавнюю природу ревности Намджуна, и немыслимо, что она была в адрес Чимина, к которому Сокджин ничего романтического и сексуального никогда в жизни не испытывал. Признавать страх сложно. Если Джин согласится, если они съедутся, будут вместе, то их ставшая с недавних пор шаткой дружба изменится, трансформируется. Какой будет эта трансформация криминалист не знает, а незнание всегда пугает. Им известны отдельные привычки друг друга, характеры, порой даже будущие реакции на те или иные слова, жизненные приоритеты и ориентиры, но когда вы сближаетесь до романтической связи и совместного быта, всегда найдётся то, что не было вам известно о человеке ранее. Вся проблема в контексте: младший предлагает быть вместе, когда в жизни проблемы. Будто в Сокджине будет спасение от происходящего вовне: от хаоса, сложностей, расследования, переживаний за близкого друга. И если всё так, то сходиться слишком опрометчиво. Им комфортно вместе, но для Джина этого недостаточно. — Спасибо, что доверяешь, — произносит Сокджин. — Иначе никак, — утыкается лбом в плечо Джина полицейский. От старшего привычно веет антисептиком. После прикосновений к его одежде тому придётся вновь проходить камеру с паровой дезинфекцией. — Езжай домой, день был долгий. — А ты? — Мы ещё не съехались, чтобы вместе домой ездить, — хмыкает криминалист, а затем добавляет: — Анализы Югёма должны прислать из больницы, надо дождаться. — Хорошо, — Джун коротко целует в шею, чем заставляет Сокджина от неожиданности поёжиться. — Спасибо.***
♪ The Ambientalist — Sirius
Звук медицинской аппаратуры. Он успокаивает чётким, непрекращающимся тактом, в который попадает из раза в раз. На полупрозрачном экране рядом с кроватью видны все показатели здоровья: пульс, давление, биоэлектрическая активность мозга, уровень кислорода в крови, лейкоцитов, тромбоцитов… Врачи сказали, что организм стабилизировался, но на восстановление центральной нервной системы понадобятся недели. Поражение центральной нервной системы. Поражение центральной нервной системы. Поражение центральной нервной системы. Чонгук повторяет это за место мантры или молитв, смысл в которых никогда не видел. Сегодня он сам мог умереть. Югём мог. Но оба остались в живых. Только детектив сидит на стуле у кровати, в которой репликант лежит в глубокой коме. Чонгук за те минуты, что сидит у постели репликанта, смирился с тем, что не успел получить ответы на свои вопросы. Вместо этого он теперь думает о том, как годами у его близких не было и шанса в критической ситуации оказаться у врачей. У больного отца, потому что всё сошлось на деньгах, которых на лечение у сыновей не было. Никаких суетящихся врачей, больницы и тихо попискивающих аппаратов. Вместо них только надвигающаяся смерть. Это злило годами. Гисон нашёл Югёма уже мёртвым. Для врачей и больницы было слишком поздно. Это тоже злило годами. С самим Гисоном больницы вновь не случилось. Вновь было поздно. Да и иначе быть не могло — никто из близких не ожидал. Это злило днями. Чонгук не знал Чжиён, но и она не оказалась в больнице. И вновь злость. Сейчас впервые, когда кто-то, пусть и со второго раза, успел оказаться в руках врачей. Только Чонгуку от этого не легче. Он в этот раз не злится, но и радости не испытывает. Дверь в палату отъезжает в сторону, и Чон поворачивает голову, замечая за собой напарника. Тот подходит ближе и протягивает стаканчик со свежим чаем. Чонгук чай не любит, но всё же принимает напиток. — Он справится, — тихо говорит Тэхён. — От него мне нужны только ответы, — рубит Чонгук. Ким не отвечает. Стоит рядом молча какое-то время, а когда старший детектив делает глоток чая, вздыхает. Это сейчас Чон говорит об ответах, но часами ранее в нём клокотало иное — он испытывал животный ужас и под ним надрывался. Чужие мысли — тёмный колодец, и Тэхён свою поддержку вместо слов сейчас выражает дружеским касанием плеча. А Чонгук медленно, но шумно выдыхает, спустя короткий миг кладя руку поверх чужой. Пара минут тишины. Чонгуку они нужны. Югём всерьёз считает, что Чон его предал, и был готов за это отправить на тот свет. В репликанте сожжено всё, что Чонгук любил и ценил; всё, чем он восхищался годы назад. В картине мира детектива нет оправданий убийству, хотя именно оправдать он сегодня вечером репликанта и пытался. Для Чонгука убийство — не просто статья в законах и преступление, это момент, когда человек считает себя всемогущим, берёт на себя слишком много, верша судьбу жертвы. Но ни у кого нет права отнимать чужую жизнь, а Югём отнял её у Чжиён и сегодня пытался забрать у Чона. В Чонгуке не ярость, в нём лишь печаль за такой исход и обида за несправедливость жизни. Наиглупейшее стечение обстоятельств, ему неведомое до конца, привело к тому, что бывший поверил в измену. Последствия этого чрезмерны, никак не поправимы, и горечь жжёт в районе груди. Чтобы предать, нужно быть циником, а Чонгук им никогда не был. Но Югём, который должен был об этом знать, всё равно считает, что его предал Чонгук. Только по итогу случилось наоборот, преданным оказался как раз тот, кто обвинён в том, чего не делал. Когда люди предают, ты взрослеешь. Этот опыт становится рубцом на сердце и напоминанием о том, что жить нужно аккуратнее, не верить слепо всем вокруг и порою близким. И велик соблазн после предательства зачахнуть, и нужна смелость, чтобы продолжить идти вперёд. Шансы на то, что сможешь вновь доверять другим, всегда равны глупости и желанию жить. Потому что да, люди предают, они делают больно, они совершают страшное, но потерять веру в людей — потерять веру в себя, а без неё жизнь невозможна, там лишь гнетущее существование. Чонгук пытается напомнить себе, что есть рядом с ним люди, не предававшие его. Есть даже те, кто по доброте своей ему помогают. Юнги не обязан был его вытаскивать из-за решётки, и Тэхён мог разорвать с Чонгуком общение после обвинений в хранении наркотиков. В глазах Намджуна было искреннее облегчение, когда Чонгука откачали медики. И Сокджин, уверен Чон, тоже за него всегда переживает, хотя не всегда говорит об этом вслух. Новые и старые знакомые отчего-то рядом и поддерживают, иногда, быть может, оступаются, но не критично и всегда с последующим раскаянием, которое чувствуется в словах, решениях и действиях. Казалось бы, Намджун пошёл наперерез Чонгуку, усомнился в нём ранее, проведя трёклятую пресс-конференцию, но он сорвался на подмогу, когда Чон в нём нуждался. Югём — единичный случай, невыносимый и часто ранящий, но цепляться стоит как раз за иных, тех, кто доказывают существование дружбы и слепой поддержки. Пора отпустить прошлое, оно и так показало себя во всей красе, показало непригодность на то, чтобы быть рядом с Чонгуком. С этим прошлым не уйти далеко, оно слишком тяжёлое бремя, что вразрез со всеми взглядами и приоритетами, составляющими опору человеческой души. От этого прошлого надо избавиться, выдворить из себя, вытравить остатки, прополоть корни; с ним надо смириться, принять как часть того, что было, но не то, что есть и будет. Только тогда ты можно отречься от боли и задышать свободно. Чонгук отпустит, обязательно отпустит. — Сокджин пишет, что это был наркотик в браслете Югёма, — говорит Тэхён. Чон промаргивается, чтобы выйти из своих мыслей, но ничего не отвечает. Сказать нечего, Югём сам стал чей-то жертвой. Скорее всего наставник знал, что репликанта схватили, и посчитал, что слишком рискованно столь ценный источник информации отдавать полиции. Или же Югём принял решение покончить с собой сам, осознав свой проигрыш. Разница не велика, итог у неё простой — репликант в глубокой коме. Поражение центральной нервной системы. Поражение центральной нервной системы. Поражение центральной нервной системы. Блядство. — Можешь узнать, когда меня восстановят в должности? — просит Чонгук. — Прости, — реплика не сулит ничего хорошего. — У тебя было оружие, ты нарушил предписание, использовал невидимку и… в общем, они там планируют совещание по тебе. Блядство. — Ясно, — он так торопился оказаться в больнице, что вообще не анализировал то, как полиция изымала пистолет и параллельно составляла протокол. — Мне нужно в участок. Справишься? — Да, не переживай, — в одиночестве будет даже лучше. Чонгук слышит, как Тэхён позади делает несколько шагов к двери, но вдруг останавливается и нерешительно произносит: — Спасибо, что вызвал помощь. Уходит, поместив поверх рубца чужого предательства пластырь — напоминание о том, что есть люди, которым Чонгук не безразличен. Если бы не Тэхён, который отреагировал вовремя, детектив был бы мёртв, а потому и благодарить должен Чонгук.