Между Ветром и Водой

So here it is again, the loneliness of mine I can't seem to find you. I don't believe you're there. Is this your hand? Is this the turning? I need to say I lost you, I need to say goodbye © Mercenary — Isolation       «Танака-сан, большая просьба…», — писала ему Темари.       — Говоришь «песок» — думай «проблемы». Всё как всегда… Понял, принял, — рассеянно пробормотал Шикамару, дочитав письмо, и, почёсывая в затылке, быстрым шагом направился в здание главного архива. Судя по содержанию послания, в Суне наметилась очередная серия противостояния Казекаге и Совета, и Гаара питал опасения, что старейшины Суны в обход обоих Каге обратятся к старейшинам Конохи за проверкой данных по Нами. А во что это выльется дальше — Хаширама его знает. Шикамару мог вообразить сразу несколько вариантов развития событий, но без полных данных это выглядело как бессмысленное гадание на листве.       Так или иначе, возможные вопросы к досье «Куромидзу-сан» он давным-давно предусмотрел. В архиве имелся полный комплект документов на Нами за подписью Хокаге, аккуратно состаренных и убедительно-невзрачных. Однако в свете последних событий нужно было перепроверить всё ещё раз и добавить пару пунктов в оценке силы и запасов чакры. Иначе выйдет неувязочка с тем, что она сотворила в Суне…       Ни Нами, ни Гааре повышенное внимание не сулило ничего хорошего. Это Шикамару прочёл уже между строк — по скачущему торопливому почерку Темари и неаккуратному подбору слов.       Спустя час с лишним Шикамару покинул архив и заглянул в птичник, где выбрал одного из ястребов, принадлежащих не Конохе, а непосредственно семье Нара. Дав птице угощение, он прикрепил свежезапечатанный свиток к когтистой лапе и открыл люк на крыше. Ястреб с пронзительным криком взмыл в небо, а Шикамару закурил, провожая его взглядом и рисуя в воображении маршрут послания. Крылатый почтальон отнесёт письмо в деревеньку близ Суны, откуда его заберёт призывная ласка Каматари, чтобы отдать прямо в руки Темари, минуя всевозможные проверки.       Отвечал Шикамару песчаной Химэ в той же иносказательной форме, которой они не первый месяц баловались в личной переписке, негласно соревнуясь в том, кто придумает более странное письмо. Имена были подставными, сам текст случайно прочитавшему показался бы скучнейшей ерундой. Чтобы понять её, требовались не хитроумные ключи к шифру, а всего лишь взаимопонимание давно знающих друг друга людей. Тут Шикамару мечтательно хмыкнул: вспомнилось, как в больнице Суны они с Темари смеялись, сравнивая, насколько верно сумели отгадать заложенные в письмах смыслы. Он никогда бы не поверил, скажи ему кто… но они достоверно выяснили, что понимали друг друга с полстроки. Забавно даже, как одна глупая мысль может согреть сердце.       М-да, а теперь они с Темари, кажется, заделались личной почтовой службой Казекаге. Шикамару вздохнул, закинув руки за голову. Силуэт ястреба исчез с горизонта, остались только бегущие облака с золотистой каёмкой вечерней зари. Времени на лежание на крыше уже не было. Его ждал традиционный семейный ужин с отцом и матерью и беспокойные ностальгические воспоминания о девушке из песков и её крепких объятиях. Воспоминания о той, которую он хотел бы видеть рядом с собой и частью своего клана. Вопреки всему.        «Ксо, олений рог тебе в бок, Нара… Вся эта сентиментальщина выглядит слишком проблематично», — фыркнул про себя Шикамару, затушил сигарету, погладил колечко в кармане и покинул птичник. ***       «Ну и насочинял же ты, гений, — подумала с нежностью Темари, прочитав ответ спустя сутки. — Что ж, хотя бы в архиве Конохи всё схвачено…»       Она вздохнула, задумчиво ведя пальцами по столбикам смешных корявых иероглифов, написанных родной рукой. У Шикамару всегда был отвратительный почерк, даже когда он видоизменял его ради конфиденциальности. Темари привычно шутила, что у него, видать, тяжёлая форма несовместимости с письменными принадлежностями, но сейчас она бы многое отдала, чтобы понаблюдать за тем, как он выводит свои каракули…        «Ладно. Нужно так и передать Гааре: спокойствия нам не видать, но насчёт старейшин Конохи пока можно не волноваться. Ха, да у нас почти нюгёку, можно сказать…»

***

       — До завтра, Нами-сан!        — До завтра, увидимся!       Нами помахала на прощание всем, кто засиделся в лаборатории теплицы допоздна, поклонилась Хисотэ-сенсею и пошла по длинному извилистому коридору на выход. В последние дни задерживались все, поскольку лишние умелые руки были нарасхват. В перерывах между пересадкой деток салазарии и заготовкой сырья Нами удавалось сунуть любопытный нос в процесс создания фильтров, пользуясь тем, что лаборанты охотно отвечали на её вопросы. Технология была новая, неустоявшаяся, и они радовались и свежему взгляду, и предложениям по улучшению.       Уже можно было смело утверждать, что Суна вышла из кризиса без серьёзных потерь и даже укрепила свою обороноспособность, обнаружив в ней огромные прорехи благодаря диверсиям. Ещё пара финальных тестов, и фильтры будут готовы к установке в основные магистрали водопровода. Тогда режим строгой экономии будет отменён на радость всем. Беженцы, тоскующие по своим деревням, смогут вернуться домой, а местные, так яро недоверяющие им, вздохнут с облегчением.       Команда из ботаников и медиков потрудилась на славу. Собирали её впопыхах, но благодаря крутому и одновременно весёлому нраву Хисотэ, который раздавал словесные подзатыльники и похвалу с равным энтузиазмом, разношёрстный коллектив работал как отлаженный механизм. Их ежедневные планёрки сопровождались громкими беспощадными разносами, зато примирительные чаепития в конце дня походили на семейные посиделки.       Хлопнула дверь из тёмного стекла, в лицо подул свежий прохладный ветерок, предвестник ночи. Оказавшись на улице, Нами первым делом посмотрела наверх. В пронзительной недосягаемой синеве неба уже распускались звёздочки-первоцветы. Каждый раз она поражалась их яркости как впервые и верила, что будет поражаться ещё долго. В стране Воды ничего подобного не увидишь, сколько ни ищи…       Полюбовавшись небосводом, Нами закрыла глаза и, крутанувшись вокруг своей оси, вытянула вперёд руку. Таким затейливым способом она определяла, какой дорогой пойти домой сегодня. Ежедневный «круг почёта — дом-резиденция-теплица-дом» оставался неизменным, а маленький ритуал всего лишь вносил в это однообразие элемент неожиданности. На сей раз случайный выбор пал на маршрут через юго-западный сектор селения, где перепады высот были наиболее заметными, и Нами обрадовалась возможности устроить лёгкую разминку.       Суна всегда засыпала резко и вся разом. Оживлённые и кипящие суетой в предзакатные и закатные часы улицы с наступлением полной темноты будто вымирали. Особенно хорошо это было заметно в районах, удаленных от центра. Идёшь по такому, наблюдаешь, как тут и там обнимаются и целуются парочки, убирают товар с прилавков припозднившиеся лавочники, кормят бродячих кошек дети… А в следующий момент оглядываешься — и никого. Тишина, и только ветер монотонно гудит, почёсывая шершавые бока домов.       Так было и сейчас. Редкие суетливые шорохи тут и там указывали на присутствие котов, не пожелавших встречи. Да пятна фонариков над дверями, покачиваясь, выхватывали из темноты силуэты распластавшихся на стенах ящерок. Отчего-то почувствовав себя неуютно, Нами начала тихонько насвистывать мотив, которому на днях научил её Хисотэ-сенсей, когда выяснил, что свистит она лучше, чем поёт. Но звук казался глухим, слабым и быстро таял в сумраке.       Когда чужое присутствие потревожило рецепторы, она, не прерывая мелодии, обратилась во внимание. Человек за спиной пытался скрыть своё присутствие и по-дилетантски неловко старался попасть в её шаги. Нами резко замедлилась, будто бы поправляя капюшон, — преследователь сбился. Она пошла быстрее — он вновь попал в ритм. Ладно, поигрались и будет. Рука легла на скрытую под накидкой рукоятку сая. Нами обернулась.       — Нами-сан? Здравствуйте! — Миловидная девушка с каштановыми волосами внезапно выступила из тени под свет фонаря и поклонилась.       — Чем могу помочь? — Нами смерила незнакомку пристальным взглядом, даже не пытаясь выглядеть дружелюбно. После создания нового источника жители Суны стали гораздо приветливее к Нами и к пришлым в целом. Некоторые улыбались, здоровались, проходя мимо, но никому ещё не приходило в голову заговаривать с ней среди ночи, да ещё и подкравшись с тыла перебежками.       — О-о, простите, я, должно быть, напугала вас? — сообразила та и подняла руки в примирительном жесте. Пустые руки в белых хлопчатых перчатках. — Извините меня! Я не могла понять, вы ли это, поэтому и шла следом, не решаясь заговорить. Всего лишь хотела поблагодарить за вашу помощь. Это ведь вы вернули воду в селение? — Девушка улыбнулась, обнажив мелкие белые зубки. Лицо её так и светилось благожелательностью, однако Нами она не нравилась. Необъяснимо. Может быть, виной тому была лукавая хитринка в зелёных глазах? Да нет, это всё жёлтый свет фонарика. Или дело в текучем звуке высокого голоса, в который, словно тонкие нити, вплетались фальшивые нотки неискренности?       Стоп, спокойно. Она опять чересчур себя накручивает. Пора просить успокоительные у Хисотэ-сенсея. Подумаешь, человек на улице заговорил, а она уже готова устроить допрос…       — Нет-нет, не стоит. Это скорее заслуга Казекаге-сама, — несколько рассеянно проговорила Нами и усилием воли расслабила руку, стиснувшую оружие. — Я только немного помогла. В любом случае очень рада, что всё теперь в порядке! Мне нужно идти, простите.       — Конечно-конечно, спасибо ещё раз. Идите, идите… — снова улыбнулась девушка и скрылась из виду, так и не представившись.       Нами поглядела ей вслед, пожала плечами и сосредоточилась на дороге, кое-как заставив себя вернуться к обыденным размышлениям. Но что-то сбивало, что-то тревожило. Что-то было не так. Воздух стремительно похолодал. Полы плаща начал резкими порывами трепать ветер, предупреждая о возможной песчаной буре. Но проблема была не в холоде и не в ветре…       — Помоги мне! Пожалуйста! — раздался позади детский голос. Полоснул тишину и превратился в эхо, потонувшее в шелесте песков.       Нами обернулась. Прислушалась — никого, тихо. Она дотронулась до лба и опять недоумённо пожала плечами: жара нет, усталость в пределах нормы.       — Помоги мне, Нами-чан!       «Не показалось! Зовёт по имени? Откуда знает имя? И до чего знакомый голос…»       Нами закрутилась на месте, пытаясь определить местоположение источника звука. Взгляд метался по домам и крышам, но темнота стремительно укрывала переулки, скрадывала силуэты и превращала квартал в нагромождение термитников, а саму Суну — в жуткое гиблое место. Никак нельзя было бросить здесь на произвол судьбы тоненький голосок, умоляющий о помощи. Он звучал испуганно, а его зов растревожил внутри старую тоску, точно коснулся невидимого колокольчика.       — Нами-чан! Пожалуйста! — вскрикнул мальчишка особенно громко, и она, сорвавшись с места, запрыгнула на ближайший дом.       «Где? Где же ты, маленький? Как же не хватает навыков сенсорики… Ёкиджу? Ёкиджу! Чёрт…»       Нами бесшумно неслась по крышам, останавливаясь только чтобы заглянуть в провалы переулков и дворов. Она зашла в какой-то особенно безлюдный угол деревни, похожий на тот старый квартал, где находилась «Овария». Возможно, это он и был? Каждые несколько секунд её одолевали сомнения в том, что происходящее — не сон и не фантазия. Но как только она хотела повернуть назад, мальчик снова вскрикивал. Жалобно, пискляво. Малыш совсем — по голосу было слышно. Эхо билось о стены, трепетало и умирало, преумножая тревогу и заставляя бежать быстрее.       «Что с ним случилось? Почему никто больше не отзывается? Куда все делись? А как же патрульные? Подожди немножко, малыш, я сейчас…»       Она ориентировалась на одинокий зов и, как ни прислушивалась, не могла уловить ни других голосов, ни звуков борьбы.       Поворот, другой. Улица круто вильнула и ушла вверх в гору. От неё тонким прутиком отпочковался в сторону незаметный тупиковый переулок.       Там!       У стены кто-то лежал. Над ним склонились двое.       Хорошо, значит, кто-то ещё услышал крики.       Или это из-за них он кричал?       Нами не помнила, как очутилась возле лежащего на земле ребёнка. В момент забыв про стоящих рядом, она сорвала с пояса сумку с медикаментами, лихорадочно соображая, что оттуда может пригодиться.       А потом увидела лицо мальчика.        Джиро.       Он звал её! Так это был его голос! Как она могла не узнать? Только почему он теперь лежит в такой странной изломанной позе брошенной куклы?       — Джиро! Братишка, что с тобой? Держись! — Нами упала на колени и прижала мальчика к себе. Он был весь какой-то обмякший, холодный. Но он дышал! — Что с тобой, родной? Держись! Всё будет хорошо, я здесь!       — Семь сорок три, — прошептал на ухо мужской голос. — Время смерти. Запиши себе, Нами. Запиши кровью, не забудь.        — Какой ещё смерти? Он живой! — возмутилась она и обернулась.       Ичиро и Хитоми смотрели сверху вниз и ласково улыбались. Тянули руки, приглашая обняться. Повзрослевшие, изменившиеся, такие родные. Её друзья… Сердце доверчиво забилось быстрее. Они были красивые. Они были живые!       Не веря своему счастью, Нами потянулась к ним. И замерла. В улыбках друзей гадюкой проскользнуло что-то злобное. Гнилостно-сладкое, отдающее мертвечиной.       Она с трудом сглотнула подступивший к горлу спазм. Во рту пересохло.       Так не должно быть. Они же… Они… Они давно…       Мысль обрывалась, выскальзывая из фокуса, как лягушка из рук, но понимание того, что так не должно быть, не давало покоя.       Нами крепко зажмурилась, пытаясь прогнать видение.       Видение существовало и по ту сторону век.       — Ну как? Теперь ты сильная шиноби, да? Джинчуурики, да? Твоя жизнь много значит. А наши? Что насчёт наших жизней? — Хитоми медленно наклонилась и коснулась шрама на брови Нами холодными пальцами. — Мой след. Узнаю. А смотри-ка, сестрёнка, что у меня здесь. Вот, твой след. — Подруга отбросила назад шелковистые волосы и расстегнула воротник. Её шею покрывали чёрные язвы и пузыри, а под изуродованной плотью белели сухожилия и косточки ключиц. — Как тебе? Потрогаешь?       Бежать. Спрятаться. Это просто сон. Он закончится, если она уйдёт отсюда.       Друзья улыбались. И Нами понимала: идти некуда, они будут везде. Рядом. Всегда. Вечно.       Хотелось забиться в угол. Перестать видеть. Перестать слышать. И кричать. Истошно кричать, пока они не уйдут.       — Эх ты. Врала нам в лицо. Всё знала заранее. Всё спланировала. Всё придумала. Какая же ты хитрая девочка. Хитрая-хитрая маленькая предательница, — грустно вздохнув, протянул светловолосый юноша.       «Ичиро не такой! Не такой! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Пусть это закончится! Хватит! Не нужно!»       Она хотела кричать эти слова. Так хотела кричать.       Но у неё не было рта.        Внутренности стиснула паника: «Не может быть!» Рука метнулась к лицу… и осталась неподвижной. Ни один мускул не сократился, тело не повиновалось командам ума. Нами сжимала Джиро в объятиях и не могла их разжать.       Сердце и разум исступлённо забились в тупой неподвижной клетке из мяса и костей, пытаясь выломать хоть прутик и сбежать, сбежать.       Бесполезно.       Не шевельнуться. Не моргнуть.       Не закрыть глаза. Не открыть глаза.       Не издать ни звука. Не перестать кричать.       Все действия смешались в одну бесконечную невозможность сделать хоть что-нибудь!        «… гендзюцу, — произнёс вдруг в сознании голос. — Слышишь меня, мусмэ? Это гендзюцу. Отпусти меня, и всё пройдёт».       Картинка перед глазами замигала, поплыла жидкими разводами цветной туши. Лица двоих перед ней исказились, растянулись, будто мокрое тесто, а потом стали точь-в-точь Темари и Гаара.       — И какой из тебя шиноби? Тебе вообще трудно с шиноби, — с ласковым упрёком вздохнула новая Темари. — Я бы посоветовала тебе сдохнуть.       Гаара молчал. Он просто стоял и пристально смотрел с плотоядной усмешкой, непостижимым образом растягивающей рот от уха до уха, и время от времени облизывал губы нечеловечески ярким красным языком.        Темари, Гаара… Но почему? За что? Откуда они здесь? Почему они?..       Разум запутался в паутине страха, споткнулся и беспомощно соскользнул вниз по склизкой спирали безумия на несколько витков.       Откуда она знала, что у безумия есть витки? Ниоткуда. Она ощущала её всем существом — эту дьявольскую спираль, затягивающую в себя, топящую в бесчисленном множестве миражей, плодящихся под светом потусторонне-ярких звёзд. Она — маленькая заблудшая душа — была обречена вечно сползать по ней вниз, вниз, вниз. И не будет тому путешествию в ад ни конца ни края.       «Отпусти меня. Это всего лишь гендзюцу, мусмэ. Не будь дурой. Оно сведёт тебя с ума. Я не шучу».        Ах да. Конечно. Отпустить демона — и всё закончится. Так просто. Чего же она ждёт? Он уничтожит этих… Кто они вообще такие? Пусть уничтожит их, и Суна…       Суна? Суна… Какое знакомое слово…       Нет, так нельзя. Она должна справиться сама.       «Кай! Развейся же ты! Кай! Кай! Пожалуйста!»       «Не трать силы. Это гендзюцу не развеет никто, кроме его автора или меня. Отпусти».       «Нет!»       «Тогда мы просто подождём. Твои силы иссякнут. А мне несложно подождать. Но помни, ты рискуешь рассудком. Не говори потом, что я не предупреждал».        Стоп. Нельзя паниковать. Гендзюцу не страшно. Отпускать демона на свободу — вот это страшно.       Картинка снова мигнула и поплыла.       Рядом с ней были совершенно незнакомые люди — трое шиноби в белых тканевых масках, скрывавших нижнюю часть лица. Два парня и девушка. Никаких фальшивых Ичиро и Хитоми. Никаких Темари и Гаары.       Так-то лучше. Она сопротивляется. Она развернулась, сделала шаг наверх, к реальности. Получается! Она… Она по-прежнему не могла шевельнуть и пальцем. Она была марионеткой в тесном свитке кукольника, способной только таращиться на мир глазами из потрескавшегося стекла.       Ну, раз так, тогда… Тогда она будет смотреть на мальчика, который у неё на руках! Счастливое озарение вновь накрыло с головой: «Джиро. Это же он. Он здесь! Как хорошо!»       Нами беззвучно заплакала от радости. Вместо прозрачных слёз на лицо Джиро закапала кровь, пятная его алыми разводами.       Почему? Да это же… иллюзия? Опять!       И она снова забилась в попытке вырваться. И снова обессилевший в борьбе разум лишь слабо трепыхнулся и увяз на очередном витке безумия.       И Нами опять смирилась. Раз так… Тогда она просто посмотрит на Джиро и подождёт. Да-да. Как ей раньше не пришло это в голову? Или уже приходило? Она не помнила.       Вниз по спирали.       Нами посмотрела на лицо Джиро, и сердце сжал смутно знакомый болезненный восторг. До чего же это было хорошо — знать, что он жив! Жив! Спит, выздоравливает после неудачного запечатывания демона! Всё остальное ей приснилось. Смерть и так далее…       Вниз.       Есть ли дно у безумия?       А даже если и есть…       «Поспи, братишка. Всё будет хорошо, я рядом. Мы с тобой посидим здесь немного, а как проснёшься — пойдём на берег, — мысленно пообещала Нами. — На океане сейчас шторм, и мы будем собирать ракушки. Соберём много-много, сколько сможем унести, и ты непременно встретишься с мамой».       Вниз.       Зачем бороться, если он жив?       Зачем? Зачем?       Не… зачем. ***       Трое молодых шиноби стояли над съёжившейся у стены девушкой, которая раскачивалась из стороны в сторону и баюкала на руках свою поясную сумку, беззвучно шевеля губами.       — Как-то накрыло её… чересчур. Тебе не кажется, Кацумэ? — неуверенно спросил один из парней. Он наклонился и, придерживая лезущую в глаза длинную белую чёлку, рассматривал Нами.       — Да без понятия, — отозвалась та, кого назвали Кацумэ, — куноити с зелёными глазами и каштановыми волосами. — Я ж его впервые наложила. Подействовало, и ладно. Главное, что она в отключке.       — А, так это техника из свитка, который дал старикан? — продолжал любопытствовать белобрысый.        — Ну, — без особой охоты подтвердила куноити.       — С первого раза… Да ты чёртов гений, Кацумэ! — протянул парень уважительно, а после озабоченно нахмурился: — Только мне больше нравился первоначальный план с обычным нападением. Всё-таки пытка гендзюцу…       — Так сам бы и подкарауливал эту девку с кунаем, раз благородный такой! — окрысилась куноити. — А я не дура в бой лезть, не зная её ранга.       — Но она умом-то точно не тронется? Я вот чего волнуюсь.       — Ой, да хер знает, Амато! — Кацумэ нервно одёрнула рукава своей кофты. Задираясь, они обнажали уродливые белые шрамы, и девушку это злило. Её пальцы, скрытые перчатками, плохо гнулись — там, под светлой тканью тоже скрывались рубцы, только более рельефные, похожие на лоснящихся белых змей. — Ты задрал. Свихнётся-не свихнется, мне срать! Чего там этот старый дрын вам сказал с ней сделать?       — «Делайте что хотите с его шавкой», — протянул молчавший до этого парень, самый высокий из троих, и развёл руками. — Цитирую, если что.       — Сука… — Кацумэ скрипнула зубами. — То есть он не хочет подставляться прямыми инструкциями, а хочет обставить всё так, будто инициатива наша. И зачем только я с вами связалась…       — Как же ты могла не связаться, ты ведь всегда поддерживаешь папулю, до-о-ченька?       — Пошёл ты, Икари! Мне не упала политическая возня отца. Я хочу за свои шрамы рыжей твари отплатить.       — Так с самого детства и мечтаешь? Опасная ты, злопамятная девочка, Кацу. — Икари, заигрывая потянул рукав девушки вверх, намереваясь погладить, и тут же получил сильный шлепок по рукам.       — Мечтаю! Сплю и вижу! Если вся эта затея ударит по нему, я на радостях расплачусь и станцую на столе. — И Кацуме небрежно пнула Нами в бок.       Амато на её выходку поморщился и снова заговорил:       — Так чего, ребят? Может поторопимся? Вдруг пойдёт кто?       — Уже зассал, да? — улыбнулась Кацумэ. — Никто этот квартал не патрулирует, я проверила. АНБУ сторожат крестьянский сброд. Но гендзюцу не вечное, так что шевелите извилинами.       — Шевелим. Предлагаю оставить ей пару шрамов для начала. За оскорблённую честь нашей милой Кацумэ. — Икари присел перед Нами и провёл ладонью по лицу, отбрасывая волосы. — Слушайте, а ничего у него помощница, оказывается. Эй! — Он приподнял её голову, сжав подбородок, и покрутил из стороны в сторону. — Что-то в ней определённо есть. Лапочка, ты слышишь? Я тебя сильно уродовать не буду. Чуток поиграемся, и всё.       Он опустил пальцы на шею и с видимым удовольствием сжал посильнее.       — Эй! Сказано не убивать!       От резкого окрика Икари отдёрнул руку.       — Амато, дебил, не ори! Кто убивает-то? Я размышляю. Адачи что сказал: нужно разозлить верхушку Конохи ровно настолько, чтобы они потеряли доверие к рыжему уродцу, пожелали сместить его с поста и приняли меры. А эта девочка их ценный кадр и дипломат. Нападение на дипломата — повод для разрыва отношений. Главное, чтобы были последствия. О-о, слушайте, а можно отрезать эти симпатичные пальчики. Или… Как вам ослепший посол? Такой несчастный случай! Ох, не уследил Казекаге, напустил пол деревни чужаков, а сам дальше носа своего не видит. Плохой, плохой союзник!       — Сойдёт! — одобрила Кацумэ.       — А войну за такое Коноха нам не объявит? Если она ещё и гендзюцу не выдержит, умом тронется… — снова засомневался Амато.       — Ну объявит — и? Тогда внутри Суны против демона пойдут те, кто сейчас на его стороне. Вина-то вся на нём будет. А там отцы перехватят контроль. Войнушку замнут, выродка сдадут Листу на опыты.       — Да… Наверное, это хорошо… Слушайте, а это же она воду добыла, да?       — Амато, бля, слезливая ты девка! — цыкнул Икари. — Ты дело делать пришёл или в пожалейку играть? К тебе домой вода поступала без перебоев? Поступала. Вот и молчи в тряпочку.       — Но… Она вроде своя почти, и мы в своей деревне. И воду… — Амато начал нервно заламывать пальцы. Вся эта затея начинала казаться слишком неправильной.       — Ты ниндзя или библиотекарь, мать твою? — Кацумэ, потеряв последнее терпение, больно толкнула его в плечо.       Икари в это время продолжал водить ладонью по лицу Нами, поглаживая то скулу, то губы.       — Эй, Амато, — позвал он, прерывая их с Кацумэ склоку, — как насчёт развлечься перед основной частью? Жалко девчонку, слепая не нужна будет никому. Доставим ей радость напоследок. А Коноха пусть думает, что это он.       — Я-а н-не, — заблеял Амато.       — Нашёл, чем Коноху удивить, — фыркнула Кацумэ, обернувшись. — Они её для того и прислали, чтоб спала с рыжим, а он гнул нас под Лист. Вот и вся их дипломатия… Э-э-й, слышь, штаны-то застегни! — рявкнула она, увидев, что Икари переходит от слов к делу. — Совсем отсталый? Гендзюцу не вечное, сказала же!       — Да он дольше тридцати секунд всё равно не продержится, — отыгрался за «слезливую девку» Амато. — Это в лучшем случае.       — Я тебе за тридцать секунд смерть организую, тварюга! — рыкнул Икари и хрустнул кулаками, уже засветившимися чакрой.       — Задрали! Заткнитесь оба! — зашипела на напарников Кацумэ. — Сама всё сделаю! Подержите её, давайте.        Икари зло зыркнул на Амато и запрокинул Нами голову, пережав шею плотным хватом, чтобы она не могла вырваться, даже если ослабнет иллюзия. Амато взял её за руки, поглаживая пальцы с робким сожалением. Кацумэ же, повертев кунай в руке, убрала его и достала сенбон:       — Во. Этим поточнее будет.       Она деловито влила в иглу свою чакру и навела на правый глаз Нами. «Светлый, как и у рыжего выродка. Фу!» Отметила, как резко расширился зрачок. Значит, девчонка видит их и воспринимает происходящее? Ну, тем хуже для неё, останется в гендзюцу подольше, чтобы наверняка никого не узнала после. Может, ещё повторное придётся наложить.       С этой мыслью Кацумэ недрогнувшей рукой ударила.       Сенбон вырвало из пальцев порывом ветра и отбросило в неизвестном направлении.       — Что за чёрт! — Кацумэ потёрла руку, по которой что-то шершаво корябнуло.       Её передёрнуло. Это был не ветер. Это был…       — Песок! Мать ва-а…       Крик потонул в шелесте, который был везде. Кацумэ кинулась в сторону — хлёсткий удар сбил её с ног. Неживое, но беспощадно сильное поволокло в сторону и впечатало спиной в стену, хрустнув рёбрами.       — Кай! — раздался хорошо знакомый всем троим голос. Тихий, низкий, убийственно-спокойный.       Визжать от страха помешал песок, который сорвал маски и запихал их кляпами в рты. Он же закрыл глаза, сковал по рукам и ногам. Молодые шиноби повисли безвольными кулями, глухо мыча сквозь ткань.        Гаара давно не испытывал такой неукротимой жажды убийства. Поистине нечеловеческих усилий стоило ему собрать крупицы трезвого разума, чтобы отвернуться от ублюдков, распятых на стене.       Он опустился рядом с Нами и с облегчением вздохнул. Сенбон успел оставить только длинную царапину на щеке.       — Нами? — позвал он и провёл большим пальцем по алой царапине.       Она подняла голову. Гаару прошиб холодный пот.       Нами смотрела на него с кроткой умиротворённой улыбкой. Глаза её были невредимы. Всё такие же серые, светлые в окружающей темноте и… чужие. Пустые и мёртвые, как окна заброшенного дома, в которых угас прежде ярко горевший свет.       — Нами, нет…        Она вдруг оживилась.       — Гаара, представляешь, а Джиро жив! Это Инори-сан, это она его опять вернула. Помнишь, я рассказывала? Вот, смотри! — и указала на свою сумку. — Только тс-с, не разбуди, пожалуйста, пусть поспит. А знаешь, потом, когда он проснётся, я буду рада, если вы подружитесь. Ведь я вас обоих так…       Сквозь звон в ушах до него долетали только обрывки фраз. Она должна была уже выйти из иллюзии! Она должна была.       — Нами… нет. Пожалуйста. Нет. Кай! — зашептал Гаара онемевшими губами и несколько раз подряд повторил печать и формулу отмены гендзюцу.       Ничего не менялось.       Из груди вырвалось тихое рычание. Песок загудел, заполняя весь переулок, и ринулся к троим шиноби.       «Убить их. Убить. Убить. Убить».       В самый последний момент Гаара сморгнул багровую пелену, разлившуюся перед глазами, и песок, выбив фонтан каменной крошки из стены рядом с пленниками, осыпался на землю.       — Кай. Нами, очнись. Кай! Нами! Это не Джиро. Тебе снится. Его нет, понимаешь? Нет его. — Гаара слегка потряс её за плечи.       Нами перестала улыбаться, посмотрела на него широко распахнутыми глазами и обиженно нахмурилась.       — Как нет, Гаара? Зачем ты так говоришь? Вот же он, перед тобой, — прошептала она с мягким укором, поглаживая сумку так, словно это была голова ребёнка.       Гаара зажмурился и медленно встал. Тело принадлежало ему, но в то же время кому-то другому. Другой жаждал убивать, мстить, крушить, уничтожать. Другой пока был слабее. Пока ещё.       Он достаточно хорошо знал троих шиноби и сразу понял, кто наложил гендзюцу, — прекрасная зрительная память уже листала страницы досье куноити. Кацумэ Гатари, двадцать один год. Младшая дочь старейшины Гатари. Ранг: чуунин. Сильные стороны: талант в области наложения иллюзий. Слабые стороны: посредственное тайдзюцу, психическая неуравновешенность. Не допускается до серьёзных миссий. Пометка: отец в оппозиции. Прочее (от руки): ненавидит Пятого Казекаге.       Безо всяких досье Гаара вдруг вспомнил, за что: когда ему было около шести, песок спонтанно набросился на Кацумэ. Он не помнил только, почему. Наверное, как обычно расстроился из-за чего-то — такой он тогда был, слишком чувствительный, слишком слабый ребёнок. От смерти и серьёзных травм девочку спас Яшамару, но тот случай отпечатался рубцами на её руках. Свести следы-рытвины до конца медики так и не сумели. Гаара в тот же вечер выпросил у дяди лекарство и понёсся к дому Кацумэ, чтобы извиниться за причинённую боль. Не вышло. Кацумэ и её родители прогнали его с порога, назвав монстром.       Всё это осталось в прошлом. Сегодня Кацумэ стала преступницей, и извиняться он больше не собирался. Потому что да, правда её, он — монстр.       Песок выдрал кляп изо рта куноити, едва не выломав заодно и зубы. Она попыталась взвизгнуть, но песчаная рука сдавила гортань, перекрыла кислород, отчего девушка зашлась в кашле.       — Снимай гендзюцу, — прохрипел Гаара чужим голосом, нависнув над ней.       — Что, неужели она нужна тебе в здравом уме? Да забей, кто будет с тобой в здравом уме, урод? — Кацумэ ненавидела так сильно, что даже задыхаясь от ужаса, упивалась его бессилием перед запретной техникой.       — Снимай гендзюцу, — повторил Гаара и на миллиметр свёл напряжённые пальцы. Песок вгрызся в плоть, готовый разорвать на части и напиться крови. Куноити забилась, царапая ногтями стену.       — П-печать. Н-над-до. Сложи-и-ть, — прохныкала она, когда пытка приостановилась. Вызывающее поведение сменилось истерикой. Кацумэ тряслась, по щекам её катились крупные слёзы. Теперь она по-настоящему испугалась и всем своим видом взывала к жалости.       К жалости. Ха-ха. Главное, чтобы сознание не потеряла от боли раньше времени.       — П-печать, Гаара-сама…       — Ложь! — Он схватил её за горло сам, глядя в побелевшее лицо. — Это запретное гендзюцу. Без печатей. Ты его снимешь сейчас же. Или я избавлю тебя от шрамов вместе с руками.       Песок вновь сдавил её запястья. Кацумэ тонко захныкала от боли и замотала головой, кусая тряпку и ударяясь затылком об стену. Парни рядом вели себя тихо, словно их вообще не касалось происходящее. Спустя несколько секунд Гаара опять выдернул кляп.       — А теперь начну по кускам отрывать, — равнодушным тоном сообщил он. — Начну с мизинцев.       — Нет, прошу… К-к-кай, — простонала Кацумэ, всхлипывая.       Он заткнул ей рот и бросился к Нами.       — Гаара… Ты?       — Нами. — Голос сорвался на сиплый шёпот, когда он понял, что её взгляд стал яснее, а сама она села ровно и теперь оглядывалась по сторонам, перестав наконец гладить чёртову сумку. — Я, Нами. Ты в безопасности. Подожди здесь.       Гаара вновь обернулся к троим горе-преступникам, пытаясь соображать трезво.       Все трое были отпрысками старейшин. Икари, Кацумэ, Амато. Амато здесь что забыл? Сам он дурачок, отец его не в оппозиции. Дед надоумил? Или… Гаара вспомнил: Амато дружит с младшими детьми Адачи. А ещё с детьми Химитаро…       — Рассказывай, — приказал он, выдернув кляп изо рта Амато.       — Ээ… Э-э-т-т-то-о А-а-д… А-ад…       — Адачи, — закончил за него Гаара. Голос завибрировал от гнева, перед глазами занялось кровавое пламя.       — Д-да. К-к-казекаге сама. М-мы ничего… Ничего не сделали… девушке. Мы так… Ну знаете… Шутили… Да. Это Адачи, он с-с-казал ей навредить, но м-мы не стали.       Под конец своей речи парень чуточку осмелел и начал врать в лицо. Гаара в ответ рассмеялся и слегка свёл пальцы. Он хотел сжать их изо всей силы, но зачем-то передумал. Все трое завыли в кляпы. Пока больше от ужаса, чем от боли.       — Шутили? Правда? — Звериная ярость отвоёвывала власть внутри шаг за шагом. — Слушайте меня, отбросы, — заговорил он своим самым проникновенным голосом, делая ударение на каждое слово. — Я бы вас прямо тут закопал. Заживо. Да закон не велит. Завтра вы приползёте в Резиденцию. Будете молить о прощении. И не меня — её, шиноби дружественной Конохи. Ваше счастье, если она будет в сознании и в своём уме. Но чтобы заработать право и дальше пачкать собой этот мир, вы приведёте ко мне тварь, которая всё это затеяла. Адачи. Где он, как вы его отыщете, — ваша забота. Если завтра в девять я не увижу вас в Резиденции вместе с Адачи, на коленях и в слезах… Я вас найду. Очень быстро. В любом углу пустыни и не пустыни тоже. А когда найду, мы вместе вспомним, как весело шутить с песчаным демоном. Я докажу, что возможности ваших тел так же безграничны, как моя больная фантазия. Понятно? — закончил он полушёпотом, и губы сами растянулись в плохо забытой кровожадной улыбке.       До чего же приятно снова быть собой, верно?       Шиноби, мелко дрожа, залепетали что-то. Песок ослабил хватку, и они свалились на землю мешками грязного белья, сложились пополам от боли, отплёвываясь, поскуливая и заходясь в припадках кашля.       — У вас девять часов, — прошипел Гаара.       По взмаху его руки песок оскалился на троицу острыми шипами, и они побежали, спотыкаясь друг об друга и падая.       Гаара прикрыл на мгновение глаза и сцепил зубы, подавляя желание догнать и прикончить. Надо вернуться. Вернуться к девушке за его спиной.       Стало мертвенно тихо. Жилых домов в этом переулке не было. Он ведь шёл сюда, в полузаброшенный старый квартал, проверить, не навредили ли шестёрки Адачи старику Катаи, его дочери и их «Овария». Какой только Ками надоумил его сделать это именно сегодня и в этот поздний час?       Гаара приблизился к Нами, которая уже полностью пришла в сознание и стояла, прислонившись к стене и теребя замки на сумке. Увидь он её днём на улице, решил бы, что она просто скучает в ожидании опаздывающего на встречу друга.       — Как ты, Нами? — неожиданно мягко и ласково вырвалось само собой.       — Хорошо.       О-о… Будь он проклят, если поведётся сейчас на это её «хорошо».       — Гаара, скажи… значит, Джиро… не жив? — Она ещё потеребила молнию, кусая губы, а потом вскинула на него взгляд, полный недоумения, детской обиды и надежды.       — Нет, Нами. — Гаара помедлил, по крупицам собирая нужные слова и мужество их произнести. — Джиро… давно умер.       — Но я видела!.. Я думала…       — Гендзюцу, Нами. Это было гендзюцу.       Густой воздух переулка выпивал из голоса и из души всю силу. Слова шелестели сухо, ломко и ранили его самого. Но как иначе стереть это болезненное удивление и недоверие из её взгляда?       — Значит, и Ичиро с Хитоми не было?       — Не было.       — О… Понятно. Спасибо, что объяснил, Гаара. Ладно, ладно. Да. Тогда я пойду. Домой пойду.       Словно болванчик, Нами кивала в такт своим словам и старательно тянула вверх уголки губ — улыбкой получившуюся гримасу Гаара не мог назвать.       — Я иду с тобой, — сказал он.       — Да? Спасибо. Извини за беспокойство.       Она вскинула руку, чтобы привычным жестом заправить волосы за ухо, но дёрнула, запутавшись в них пальцами, и выдрала тонкую прядь. Рука неконтролируемо тряслась.        Нами однажды видела, как в приюте перенабивали потрёпанные мягкие игрушки для малышей. Почему-то эта картина навсегда врезалась в память. Обветренные сухие пальцы с узловатыми суставами — кажется, они принадлежали старшей воспитательнице, — ловко вытряхивали из тряпичных кукол содержимое, выворачивали оболочку швами наружу, а после стирки заново забивали в неё вату точными быстрыми движениями. Именно так происходило сейчас возвращение в реальность — словно чьи-то равнодушные руки резкими толчками запихивали правду в голову, предварительно вывернутую наизнанку. Ненужную, нелепую, грязную правду.       Вот девушка целится остриём иглы ей в глаз. Ёкиджу призывает отпустить его. Ругается, рычит, что она станет слепой сумасшедшей калекой. Потом обещает не громить Суну. Обещает просто так помочь. Да-да, старые уловки, враньё. Нами точно знает, что так нельзя, и собирает последние силы, отбросив жалость к себе.       Всё неважно, кроме того, что демон должен оставаться взаперти. Потому что есть Гаара, Канкуро, Темари, ребята из теплицы, медики. Потому что вся Суна, друзья, Джиро жив. Хитоми с Ичиро — страшные какие-то, но главное, что живы.       Всё это расплывчатое, смутное, полузабытое, но очень важное. Нет ничего важнее, какой бы ни была цена.       Нами готовится к боли. Но боли нет. А та девчонка с иглой пропадает. Кто-то стонет. Появляется Гаара и говорит, что Джиро тоже нет.       А как нет, когда есть?       Нами с нежностью смотрит на мальчика, лежащего на её коленях. У него детские, чуть припухлые черты, светлые русые волосы, распадающиеся на пробор, и белёсые, чудно длинные ресницы веером. Хочется погладить его по макушке или в шутку щёлкнуть по носу. Но он вдруг истаивает, как тень, ни словечка не сказав о том, куда идёт. Раз, и всё. Рука гладит пустоту, а вместо мальчика у неё на коленях лежит сумка.       И тогда разум пробуждается от иллюзии окончательно, и она понимает:       Ничего не было. Джиро десять лет как мёртв. Он давно уже встретился со своей мамой. Они все мертвы.       Осознание бьёт наотмашь по затылку и взрывается в груди. Невозможно дышать. И больно. Больнее, чем в первый раз… Нами сражается с правдой, ненавидит её, отрицает, торгуется. Упрямо пытается расфокусировать зрение так, чтобы опять увидеть Джиро, но ничего не выходит.       Она сдаётся.       И впервые по-настоящему видит Гаару.        Он смотрит с такой искренней тревогой, что ей не хочется показывать ему помимо своей очевидной тупости ещё и слабость. Нами на секунду прячет лицо в ладонях — вроде как лоб потирает, а сама незаметно стискивает зубы, чтобы усилием воли сдержать взрыв внутри. Воли недостаточно. Она прокусывает губу и слизывает капли крови — так лучше.       Нужно поблагодарить Гаару за помощь и пойти домой, пока изнутри не разорвало.       Её тело уже пробормотало нужные слова, но Нами решает повторить ещё раз:       — Спасибо, Гаара. Спасибо. Ну, я пойду.       Осталось вспомнить, в каком направлении дом. Или снова положиться на тело? Оно вспомнит. Нами делает шаг вперёд и, споткнувшись на ровном месте, влетает прямо в Гаару.       «Как неловко… Надо извиниться».       Вместо извинений из горла вырывается всхлип.       Когда Нами практически упала в его руки, Гаара вздрогнул, но инстинктивно поймал её. Удержав равновесие, она попыталась вырваться и пойти дальше. Дёргалась, бормотала что-то про дом и недомытую посуду. Гаара соглашался. Соглашался с тем, что нужно срочно идти, и с тем, что сейчас же надо переделать кучу дел, заполнить отчёт и дочитать книгу… А сам продолжал удерживать её на месте. В конце концов Нами затихла, уткнувшись лицом ему в плечо, и застыла, не дыша. Пугающе неподвижная и холодная. Он осторожно обнял её, стараясь не сжимать слишком сильно, и сомневаясь, не причиняет ли дискомфорта.       — Нами?       Надеясь вызвать хоть какой-нибудь отклик, Гаара погладил её по голове и через мгновение ощутил, как напряжённые плечи дрогнули под его руками.       Нами всхлипнула во второй раз, вжалась лбом ему где-то между шеей и ключицей и заплакала. Тихо и так безутешно, что сердце у Гаары заболело, наверное, во второй раз в жизни. Дальше стало хуже. Её начала бить крупная дрожь. Беззвучный плач превратился в судорожные рыдания, а затем в скорбный вой, приглушённый его телом. Такие звуки человек в своем уме просто не мог бы издать.       — Нами. — Гаара прижал её к себе сильнее, мысленно приказывая собственным рукам не трястись от подступающей паники. — На-ми. Нами.       Он продолжал обнимать и неловко гладить её по спине, повторяя имя по слогам и не понятия не имея, помогает этим или мешает. Ткань рубашки на плече пропиталась влагой, и он думал, что никогда не видел столько слёз. Целый океан. Чёрный-пречёрный. Будь на его месте кто-то другой, он бы наверняка подобрал правильные утешающие слова для такой ситуации. Что-нибудь вроде «Возьми себя в руки» или «Всё обойдётся». Гаара такого не умел. Он бы с радостью просто забрал часть её горя, но был бессилен сделать хоть что-нибудь. Поэтому он ждал и прижимал задыхающуюся от слёз девушку к себе так крепко, как будто это могло не дать её разуму развалиться на куски.       Она же выдержит и это тоже? Она сделана из стали…       Правда ведь?..       Главное, чтобы она вернулась.       О Ками, пусть она вернётся!       Как же он без неё?.. ***        Холодная спираль иллюзии рассыпалась, оцарапав осколками рассудок. Но за ней Нами ждала её ледяная пустыня. Замёрзшая река с тёмными водами, что всегда была под ногами, куда бы она ни шла. Теперь Нами оказалась как никогда близка к тому, чтобы провалиться под трескучий белый лёд и захлебнуться своим невыносимым горем. Она обещала Ичиро ничего не бояться, но сейчас испугалась так, что готова была просить о помощи.       «Спаси, пожалуйста. Не оставляй меня. Мне страшно. Мне холодно. Я больше так не могу».       Непослушные губы только кривились в рыданиях, а звуки не выходили из пережатого спазмом горла. Но просить и не требовалось. Помощь уже была здесь.       — Я с тобой, Нами. Я с тобой. Я в тебя верю.       Знакомый голос тихо звал и звал по имени, повторял его как молитву, перекрывал зимнюю песню безумия и заставлял захотеть вернуться. Вернуться в мир, где кроме горя было что-то ещё очень важное.       Горячие руки, обнимавшие её, сжимали так крепко, что дышать становилось тяжело, но от этого, как ни странно, сердце переставало разрываться на куски. Ради одного этого голоса и этих рук Нами отказывалась делать шаг к зиме. Она бессознательно вжималась в щедрый источник тепла и ясности и видела, будто бы во сне, нагретые солнцем камни и рябящий от жары воздух — мираж посреди ледяной ночи.       Времени прошло, наверное, не меньше сотни лет, прежде чем слёзы почти иссякли. Когда тело в секунду рассыпалось песком и тут же вернулось в привычное состояние, Нами не сразу поняла, что случилось. Странное ощущение заставило поднять голову. Она была уже не в переулке.       — Мой дом, — услышала она голос Гаары и, сообразив, в какой ситуации находится, отстранилась и уставилась в пол, пытаясь незаметно вытереть глаза.       Гаара развернул её за плечи и подтолкнул к какой-то двери. Открыл, завёл в помещение, оказавшееся ванной, и включил в раковине воду.       — Умойся. Полотенца справа в шкафу. Сейчас я дам тебе другую одежду и сделаю чай.       Он проговорил ещё что-то нейтрально успокаивающее и вышел, прикрыв дверь.       Нами некоторое время смотрела прямо перед собой, ровным счётом ничего не соображая. Потом села на край ванной, упёрлась лбом в стену и сделала глубокий жадный вдох, показавшийся первым вдохом в жизни. После попыталась осмотреться. Почти всё здесь было как у неё в квартире, только запахи отличались. Они были такими никакими, такими нейтральными, словно здесь никто не жил. Впрочем, Гаара здесь и не жил.       Посидев немного, Нами с трудом поднялась на ноги, подставила сложенные ковшиком ладони под тонкую струйку воды, сделала несколько глотков и поспешно перекрыла кран. Горло саднило, глаза еле моргали опухшими веками. Внутри было пусто и оглушительно тихо, а тело казалось слишком лёгким, неуправляемым, как пузырёк воздуха в воде. Пришлось снова сесть, чтобы не упасть.       «Загадочные вы, люди. Зачем вам это? Вода в глазах».       «Слёзы? Смывать боль. Как грязь водой», — равнодушно пояснила Нами, водя пальцем по белому краю ванны.       «И как? Смыла?»       «Наверное. Да».       «Не припомню, чтобы ты делала это раньше».       «Не делала с тех пор, как мы с тобой познакомились».       «Почему?»       Почему? Почему она не оплакивала смерти друзей ни разу за все годы? Точно не потому, что боль быстро ушла. Просто жизнь в Кири не прощала слабостей. Слёзы там не работали, а всё, что не работало, приходилось отбрасывать, как балласт.       Нами вспомнила, как в приюте их ожесточённые детские битвы и кровавые ссадины с синяками казались чем-то масштабным, опасным. Сопоставимым с жизнью шиноби. Как со смехом они рассуждали про ранения и пытки, о которых слышали краем уха, и смотрели, как деревенские играли в придуманные миссии, мечтая оказаться на настоящей. Романтика же!       Ха, романтика…       Она вспомнила всех ребят из приюта, кто дожил до первых миссий, а после почти сразу сломался. Кто-то погиб на месте по неопытности; кто-то вернулся с мёртвыми глазами, ходящими ходуном руками и заиканием, а потом тихо покончил с собой, не вынеся прелестей мясницкой работы. И только редким экземплярам вроде Горо новая жизнь подошла точно по размерчику.       Нами вспомнила о них всех и почувствовала, как непозволительные для шиноби слёзы снова потекли по щекам.       У неё были навыки и тело шиноби. О да, снаружи она была совсем как шиноби. Но толку? В душе так и осталась наивной гражданской девчонкой, которой лишь бы повозиться в саду и которая не рассчитала сил, бросая вызов судьбе.       Вся её жизнь в Кири походила на задержку дыхания, когда ныряешь глубоко-глубоко и удерживаешь воздух в лёгких, пока их не начнёт жечь и сплющивать, а тело неметь от тяжести воды. Нами просто задержала дыхание не на две минуты, а на десять лет. И нырнула слишком глубоко.       Кажется, только теперь она вынырнула и сделала вдох. В тот момент, когда оплакивала потерянных друзей и свою искалеченную человечность на плече у прирождённого шиноби, убивавшего с четырёх лет и не видевшего другой жизни.       От этой мысли сделалось смешно. Абсурд! Ками, ну какой же абсурд! А она ещё должна была воевать против него!       Ну, раз уж у судьбы извращённое чувство юмора, почему бы не посмеяться вместе с ней?       Гаара так и застал Нами: она сидела на краю ванной и тихо смеялась, запрокинув голову и глядя в потолок. Он положил принесённую чистую одежду аккуратной стопкой на полку и присел рядом.       — Ты меня пугаешь.       Она перевела взгляд на него, потом отвернулась и помотала головой:       — Всё хорошо, не волнуйся. Это я так…       Опять «хорошо». Плохо.       — Хорошо это точно не выглядит. Посмотри на меня.       Вести её к врачу было бесполезно, а оставлять одну категорически нельзя. Не существовало «противоядия» от гендзюцу. Справится ли надломленная душа с последствиями иллюзии, зависело только от неё. И немного от него. Гаара открыл кран и, смочив маленькое полотенце, решительно поднёс его к лицу Нами. Она снова отвернулась и закрылась волосами, выставив перед собой руку.       — Не надо! Я сама. Не смотри.       И почему, интересно, нельзя смотреть? Да, у неё были воспалённые красные глаза. Щёки расчертили дорожки от слёз и пыли. Спутанные волосы стали ещё светлее — появилось больше белых. И кровь запеклась на сухих искусанных губах. Но это не делало её… менее прекрасной и драгоценной.       Что? О чём он думает?       Гаара аккуратно, но твёрдо взял Нами за подбородок, приподнял голову и повернул к себе.       — Не смей уходить в себя. Надо собраться, Нами. Нельзя остаться там. Хватит быть мухой в янтаре. Хватит цепляться за прошлое, когда ты столько сделала для настоящего. — Он осторожно провёл полотенцем по её лицу, не переставая говорить. — Ты сама мне так сказала. А ещё обещала верно служить Суне. И я тебе говорю: ты нужна Суне. Ты нужна мне. А сейчас закрой глаза, и станет всё равно, куда я смотрю и что делаю.       Осторожными плавными движениями он стирал разводы грязи и соли с её щёк и лба. Убирал в сторону волосы, обрабатывал мелкие порезы и синяки. Нами больше не сопротивлялась. Она последовала совету, прикрыла глаза и сидела тихо, с силой сцепив пальцы на коленях в замок.       Гаара заметил, как она морщилась при малейшем движении корпуса, и, заведя ладонь ей за спину, без предупреждения прижал к рёбрам. От неожиданности Нами дёрнулась, зашипела, как дикая кошка, и открыла глаза.       — Повернись, — велел он.       — Не надо, — запротестовала она. — Всё в порядке, дышать не трудно. Это обычный ушиб.       Интересно знать: а когда он отказывается от помощи, это так же раздражает?       — Повернись, говорю.       Не слушая дальнейших возражений, он задрал край её куртки и майки до рёбер, где с левой стороны наливалась синевой гематома, и положил туда руку, подключив чакру для быстрой сканирующей проверки.       Сердце Нами билось прямо в его ладонь. Отчаянно и быстро, как будто он поймал птицу.       Как замкнутый недотрога замкнутую недотрогу Гаара прекрасно её понимал. Его бесцеремонные действия приносили Нами дискомфорт, но все они были нацелены на одно: вытащить её из ментальной ловушки в реальность. Она должна думать и переживать о том, что происходит в настоящий момент. Должна сосредоточиться на физическом самочувствии, до последней капли вытеснить иллюзию и не оставить ей места. Потому что кто знает, что может вырасти даже из самой малой крупицы запретной техники. Старец Эбизо говорил, что таким вещам доверять нельзя, ведь даже их создатели до конца не в курсе, что именно они сотворили. Поэтому любые способы сейчас годились, даже самые грубые.       — Не перелом и не трещина, — авторитетно согласился Гаара, закончив проверку. — Для верности сходишь завтра к Хисотэ-сенсею. Переоденься. Я принёс чистую одежду. А потом выходи. Не нужно здесь прятаться, пожалуйста.       И ушёл.       Нами одёрнула майку и по инерции хихикнула.       Синигами.       Несущий смерть.       Так она о нём подумала, впервые увидев.       Ага.       Она должна была ненавидеть его и хотеть убить. Или он её — как пойдёт.       Когда всё пошло не так и не туда? С самой первой встречи, да? Гаара раз за разом спасал ей жизнь и возвращал смысл. Она его полюбила.       Как там говорил Шестой? «Есть юмор в ситуации».              Гаара стал для неё примером человека, который сумел пройти сквозь свою скорбь, вину и утраты, не застряв в прошлом, и вышел оттуда другим. Вот чем она особенно восхищалась и чего сама не сумела когда-то.       Во второй раз наяву потеряв всех близких разом, Нами окончательно осознала, насколько нужен ей был такой пример. И ещё — что забыть друзей не сможет никогда, но попрощаться и отпустить их — да. И это единственный способ жить дальше. Только чем заполнить образовавшуюся пустоту?.. Следом за вопросом пришёл и ответ: её уже заполнила любовь. К Суне, к пустыне, к людям здесь — к коллегам, к «почти семье» в лице Канкуро и Темари. К Гааре, конечно. К маленьким салазариям, которые больше не были несчастными чахликами, оторванными от родной земли. Это она помогла им вырасти и окрепнуть на новом месте…       Нами глубоко вздохнула, чувствуя, как силы, подпитываемые из нового источника, понемногу возвращаются, и встала. В круглом зеркале над раковиной отразился кошмар — и это несмотря на все старания Гаары. Волосы в грязи и песке после тесного контакта со стеной. Губы синюшные, глаза полоумные, взгляд блуждающий.       «Давай же, посмейся, Ёкиджу. Что же ты не смеёшься? — потребовала Нами во внезапно нахлынувшем приступе злости. — Расскажи то, что ты рассказываешь всегда! Какое я ничтожество. Скажи, что ещё бы немного, и я уничтожила бы половину Суны. Но только я не поддамся тебе и не дам разрушить здесь ни одного дома! Даже у насекомых находится сила, когда нужно защищать дорогое. Всё, можно смеяться. Давай!»       Вместо смеха последовало долгое молчание.       «Ёкиджу? Отвечай мне, бездушная ты тварь!»       «Чего ты орёшь? Я, как мог, предлагал тебе свою помощь».       «Так я и поверила в твою лживую помощь! Ну так, чего ты ещё не смеёшься? Сейчас самое время напомнить мне о природе людей и о том, что я идиотка. Я же совсем забыла про это».       «Не смеюсь, потому что не хочу! — Волк рявкнул так, что в ушах зазвенело, голова пошла кругом, а в собственных глазах ей почудились оранжевые сполохи. — Если ты не заметила, мусмэ, глупая ты человеческая особь, твоя чакра в гендзюцу закончилась и печать вскрылась».       «Неправда!»       «Ещё какая правда. Но твоя воля оказалась сильнее моей, — закончил он уже спокойнее. И со странной незнакомой интонацией добавил: — Ты больше не насекомое для меня. Нами».       Нами продолжала смотреть на своё растерянное отражение, опираясь на раковину и ожидая продолжения в виде насмешек. Ёкиджу молчал. Тогда она на автомате принялась переплетать косу и вытряхивать из волос песок. Простые движения упорядочивали разрозненные мысли, но понять демона не помогали. Такое с ним было впервые. Он это всерьёз? Больше не насекомое? И… он же терпеть не мог называть её по имени. ***       Пока Гаара ждал Нами, он успел приготовить чай и пристроить чайник с чашками на низкий столик у дивана. Правда, и без того неважные навыки его совсем подвели, и вместо хорошего напитка вышла невнятная дрянь. Однако это мало волновало сейчас, когда в голове гудела буря.       Среди всех тревожных мыслей Гаара вычленил одну особенно страшную, буквально парализовавшую его: там, в переулке, он ни на секунду не задумался о возможном освобождении демона. Он боялся только за Нами и её рассудок.       Он. Казекаге. Думал не о деревне. Он думал об одном человеке.       Сама идея шла вразрез с принципами, которыми он жил. Если опасность, нависшая над Нами, доводила его до такого безрассудства, то самое время задуматься… Кого он так хотел спасти, принимая рискованное решение о добыче воды? Сотни шиноби и гражданских или одну единственную девушку, которая увядала на его глазах, как цветок? Может быть, он намного глупее и эгоистичнее, чем считал?       Перед глазами встало строгое лицо отца. Отец бы такого не допустил. Отец всегда выбирал долг. Долг был превыше всего. Важнее семьи. А он, Гаара, только что не колеблясь, выбрал одного человека. А главное, сделав свой выбор, он с ужасом понял: он больше не знает, какой вариант правильный. Все прописные истины развеялись, как дым, не выдержав проверки реальностью.       Мысли, словно испугавшись слишком сложного пути, метнулись назад, к троим шиноби, скулившим в песчаных оковах. И как же трудно стало усидеть на месте! Внутренности скрутило от ярости.       Не какие-то внешние враги участвовали в нападении, нет! Свои же! Какой последней тварью нужно быть, чтобы напасть на человека, спасшего деревню и их собственные шкуры? Да ещё вот так, исподтишка, с запретным гендзюцу?       Воспоминание о том, как Кацумэ с сумасшедшей радостной улыбкой замахивалась сенбоном, обожгло чёрным пламенем. Гаара зажмурился, вцепившись ногтями в обивку дивана. Обнажённая ярость перетекала под веками лавовыми ручьями, разгоняла сердце жаждой крови. Он хрипло и прерывисто втянул воздух и понял, что уже долго не дышал. С тихим стоном уткнулся лицом в ладони. Большие пальцы привычно вдавились в виски. Остановиться. Нужно остановиться.       Но как?!       Шиноби не святые, не монахи и даже не самураи. Но на такую скотскую неблагодарность, да ещё внутри собственной деревни, не имеет права ни один шиноби.       Он старался научиться любить жителей своей деревни. Считал, что умеет хорошо относиться к ним. Но сейчас вся вера в людей разом покинула его душу.       Это он был достоин ненависти, мести. Это он был неосторожен и не продумал всё, как должно. Но напали не на него! Нет, эти крысы нашли человека, показавшегося им достаточно уязвимым. Человека, в котором они безошибочно почуяли его, Гаары, слабое место.       Слабое место. Слабое! У тебя не должно быть слабых мест. У тебя абсолютная защита!       Ещё секунда, и он сорвался бы, догнал бы преступников шуншином, и довершил начатое, размазав их тонким слоем по стенам. И доказал бы, что у него нет слабостей. Нет и не будет! Пальцы конвульсивно дрогнули от желания сжаться в кулак и послать смертоносную команду. Смесь гнева, страха, отвращения к себе и желания посмотреть, как мозги ублюдков стекают по камням, выворачивала душу наизнанку…       Тихо скрипнула дверь, из ванной вышла Нами. Задержалась возле порога, чтобы расстегнуть и скинуть обувь, оставшись босиком, сделала пару шагов в сторону дивана и замерла на полпути. Гаара давно не видел её без слоёв мешковатой формы, накидок и шарфов, и теперь она показалась ему непозволительно хрупкой и маленькой в его чёрной футболке, висящей на плечах, и свободных штанах. Гнев испарился. Он окинул взглядом мокрое лицо, влажные волосы, ещё сильнее закрутившиеся от воды в мелкие завитки у лба и висков, и решил отчего-то, что Нами походит на птичку, отбившуюся от стаи и попавшую под дождь.       — Не нашла полотенце? Там слева…       — Нашла. Просто так лучше. — Она стёрла тыльной стороной ладони капли воды со лба и улыбнулась, как бы извиняясь за помятый вид.       — Садись сюда. Я сделал чай. — Он подвинулся, указывая на диван.       — Спасибо, Гаара. Но мне, наверное, лучше уйти.       — Не уходи, побудь здесь, — услышал он и не сразу понял, что слова-то его собственные.       Нами потопталась на месте.       — Оставь свою одежду на стуле и сядь сюда.       Она вздохнула, медленно подошла к дивану и опустилась рядом, растирая лицо ладонями.       — Ты же знаешь, что я могла уничтожить половину деревни из-за случайного совпадения, да? — торопливо начала она, словно боялась передумать. — Помнишь, я говорила про договор с демоном? Я физически не могу развеивать иллюзии. Гендзюцу может с меня снять только Ёкиджу, в обмен на освобождение. И, кроме того, под гендзюцу он мог вырваться просто так, если бы оно продлилось слишком долго… Гаара, думаю, лучше мне подыскать другое место для жизни. Не деревню. Место, где не будет людей. Тебе не нужны такие проблемы…       Гаара выразительно пододвинул к ней чай.       «Пей, Нами. Не надо рассуждать о том, что мне нужно».       Она поджала губы, но послушно взяла кружку, чуть не расплескав напиток. Гаара тоже взял свою и нехотя попробовал. Определённо дрянь вышла.       — Ты никуда не пойдёшь из Суны, — спокойно сказал он. — Риски были с самого начала. С самого начала я о них знал. Ты — мой друг, и я никогда не поступлю так с тобой. В сегодняшнем нападении виноват только я. Это я неправильно оценил настрой оппозиции. Прости меня. Прошлое моё, а заплатила ты.       — А если опять? Не они, так другие. — Нами чересчур звонко приземлила кружку на стол. — Сегодня повезло, а если в другой раз не повезёт?       — Не будет никакого другого раза, — твёрдо сказал Гаара. — Я сам буду охранять тебя теперь. Постоянно.       И опять. Опять между благополучием селения и благополучием одного человека он сделал выбор в пользу человека. Ещё раз. Теперь уже сознательный.       Слабое место! Слабое!       — Переоценка рисков, вот и всё, — уверенно произнёс Гаара вслух, наблюдая, как Нами бездумно сплетает и расплетает пальцы на коленях.       И протянул ей руку, желая поддержать и одновременно нуждаясь в поддержке своего выбора. Нами вопросительно посмотрела в ответ, переводя взгляд то на его лицо, то на раскрытую ладонь. Когда он уже решил, что она проигнорирует этот неуклюжий жест, она протянула руку и вложила в его ладонь, невесомо скользнув от кончиков пальцев к центру.       Чтобы пересчитать тех, ради кого Гаара был готов переступить через доводы логики и задавить в себе правильного хладнокровного политика, хватило бы пальцев одной руки. На беду именно одна из этих людей прямо сейчас сидела перед ним, и её ладонь доверчиво лежала в его. И что-то было не так с ним. Что-то важное ломалось внутри безвозвратно, но Гаара не хотел больше замечать этого.       Он не хотел думать ни о чём, кроме тонких пальцев с коротко остриженными ногтями и сбитыми костяшками, кроме запястья с розовыми царапинами и резкой границей между загоревшей почти дочерна кожей и естественным цветом там, где её закрывал рукав. Переступить через доводы логики? Он переступит через закон и через гору трупов, если понадобится, только бы с ней всё было в порядке.       Слабое место! Слабое!       Гаара медленно накрыл руку Нами своей второй, как сделал недавно в Резиденции. В этот раз девушка не отстранилась, не сбежала, а наоборот подалась вперёд и с усталым полувздохом-полувсхлипом приникла лбом к его плечу, прошептав:       — Ничего, если я так посижу?       — Ничего.       Гаара отпустил её руку и за предплечья притянул ближе к себе. Сам он оперся спиной на подлокотник дивана и, не встретив возражений, прислонился щекой к волосам Нами, вдохнув знакомый свежий запах. Пахло… «всеми травами сразу и надеждой». Так она говорила? Сразу пришло умиротворение. И почему он раньше так не делал? Ему тоже необходимо было успокоиться, перестать метаться между плохим и очень плохим выбором, между страхом за неё и за деревню, между ненавистью и…       Нами шевельнулась и обняла его за талию, теснее прижимаясь к боку.       — Можно? — Она готова была отодвинуться при малейшем недовольстве. Напряжение волнами исходило от зажатых мышц и сведённых лопаток.       — Можно. — Он накрыл её затылок всей ладонью, прижимая её лоб к своему плечу и окончательно сокращая расстояние между ними.       — Тепло.       — Что?       — Тепло с тобой. Спасибо, что ты опять рядом.       — Не за что, Нами, — прошептал он, с удивлением понимая, что впервые стал для кого-то источником мира и утешения. Не потому что сражался, а потому что обнимал.       От этой мысли и от ощущения, что девичьи плечи и спина совсем расслабились под его руками, а Нами так нежно обнимает в ответ, Гаару охватила неясная эйфория, будто чьи-то ласковые ладони вынули сердце из неуютной грудной клетки и опустили в тёплые морские волны.       Ну и фантазии… Он и моря-то в жизни не видел. А впрочем…       Гаара удобно устроил подбородок на макушке Нами, закрыл глаза и разрешил себе не думать ни о чём или думать о чём угодно.       Как он в этом нуждался. Как давно и сильно, Ками.