Между Ветром и Водой

      Гаара и Нами всё дальше отходили от центра Суны, углубляясь в тихий старый квартал. Люди, изредка попадавшиеся им на пути, проносились мимо в противоположном направлении, не замечая Казекаге со спутницей. Оно и понятно: их мысли были заняты другим. Известие об источнике прокатилось по селению в один момент, и теперь все торопились увидеть его своими глазами.       Нами улыбалась. Она чувствовала себя как никогда хорошо. Последствия выпитой во время испытаний воды со следами яда не давали о себе знать — выброс чакры биджу полностью нейтрализовал симптомы. А усталость и истощение, которые встряхивали тело приступами крупной дрожи, казались сущей ерундой. Перед глазами всё ещё стоял столб воды, мерцающий в лучах солнца, улыбки ликующих людей и потрясённо-счастливое лицо Гаары. Эти образы затмевали любые неприятности и вызывали такой прилив бодрости, что Нами готова была повторить всё с самого начала, если бы потребовалось.       «Спасибо тебе, Ёкиджу»       «Ну-ну. Тебе не нужно было моё разрешение, чтобы воспользоваться моей чакрой», — завредничал демон, напрочь проигнорировав благодарность.       «Но приятно знать, что твоя помощь добровольна».       «Добровольна, но не бескорыстна, мусмэ. Не путай меня с пушистым пёсиком на поводке».       «А это было бы мило… Прости, но, надеюсь, шанса для расплаты в ближайшее время не представится».       «Жизнь покажет».       «Всё равно спасибо. Мы ладим в последнее время, правда? Ты давно не называл меня человечком, щенком и насекомым».       «Отвяжись, насекомое. Казекаге вон охмуряй, он в хорошем расположении духа благодаря мне», — сварливо рыкнул демон.       Нами беззвучно рассмеялась и взглянула на Гаару. Осанка его была идеальна, как и всегда, а вот походка выдавала накопленную усталость с головой. Но выглядел он и правда довольным. Нет, даже не так. Впервые на её памяти он выглядел как обычный девятнадцатилетний юноша. Счастливый, расслабленный, с умиротворённой улыбкой на лице.       «Какой же ты славный, когда так улыбаешься…»       «Кстати, о милашке-Казекаге, — передразнил Ооками медовым голоском. — Я чувствую, как моё унылое существование становится всё более интересным благодаря вам двоим».       Нами насторожилась. Вредный демон — неизбежная норма. Довольный демон — плохая примета.       «О чём ты?»       «О том, что я всерьёз заинтересовался его личностью и, пока вы развлекались с моей чакрой, заглянул поглубже. Хотел познакомиться с осколком души Шукаку».       Ей определённо всё меньше и меньше нравился этот разговор. А волк продолжал:       «И ты знаешь, Казекаге ведь был не прочь уничтожить свою деревушку. Сопротивлялся, конечно, и довольно достойно. Но если хорошенько напомнить ему обо всех злоключениях, заставить прочувствовать…»       «Так это из-за тебя Гаара чуть не отключился? Ёкиджу, твою ж волчью мать! Не трогай его! Не смей!»       «А то что? Мусмэ, мусмэ… Не тебе мне приказывать. Я согласился быть запечатанным в тебя лишь потому, что мне стало любопытно, к чему придёт такое маленькое отчаявшееся существо, потерявшее даже страх. Но было, знаешь, как-то… пресновато. До недавнего времени. А сейчас стало куда любопытнее. Маленький Каге очаровательно нестабилен. Огрызок однохвостого, сплавленный с его душой, давно оброс вашими человеческими пакостями. Обиды, ненависть и, главное, страхи… Пока у мальчика неплохо получается избегать встречи с накопленным богатством. Но вопрос в том, как долго он ещё продержится».       «Не хочу об этом знать».       «А куда ты денешься?»       «Ёкиджу, тайны Гаары — это тайны Гаары. И я не хочу узнавать о них от тебя», — попыталась в последний раз урезонить его Нами. Безрезультатно.       «В нём, как и в тебе, бесконечно много страхов. Знаешь, какой самый большой?»        А если просто игнорировать, он же заткнётся?..       «И не мечтай. Потерять контроль, мусмэ. Случайно вскрыть замок от клетки со своей же тьмой. Так глупо, потому что именно из-за страха он…»       «Прекрати, Ёкиджу, пожалуйста! Мы же не подопытные крысы!»       «Мы? — ухмыльнулся демон. — Нет, мусмэ… Для меня нет. Я всего лишь наблюдаю. Это для своих соплеменников вы те самые крысы. Как и я. Меня, знаешь ли, тоже забыли спросить, чего я хочу. Но я немножко позабочусь о тебе и скажу вот что: маленький Казекаге вполне может выкинуть что-нибудь, что тебе не понравится. Будь с ним поосторожней. Хотя… С другой стороны, мне нестерпимо интересно посмотреть, что же из этого получится».       «Что получится? Из чего? Ёкиджу?»       Но он больше не отзывался. Даже про стихи забыл, волчара сутулая.       Демон знал, чем растревожить душу. Ещё бы, он же видел эту самую душу как на ладони. Его слова неприятно резонировали с собственными бесформенными опасениями Нами, то исчезавшими, то вновь набиравшими силу. Но она оттолкнула их, решив, что момент для унылых раздумий неподходящий.       Так, а куда же они идут? Гаара сказал что-то про еду? Хотелось надеяться, что она не ослышалась. Голод после огромного выплеска чакры был зверским. Но где взять готовую еду, если жизнь в Суне после фестиваля почти замерла? С появлением нового источника всё обязательно откроется, обретёт новое дыхание, однако сейчас и многие лавки, и все известные ей забегаловки стояли пустые и заколоченные. А в квартале, куда они забрели, люди, кажется, и вовсе не жили.       — Гаара, — позвала Нами полушёпотом, — а ты уверен, что в этом районе… кормят?       — Уверен, — отозвался он и свернул в тенистый переулок.       Ещё несколько шагов, и они оказались перед потрёпанным временем зданием.       — Ого! — вырвалось у Нами. Она впервые увидела в Суне деревянное строение.       Десять истёртых ступеней привели их в просторный зал. Он разительно отличался от стандартных лапшичных и идзакая, какие работали по всему селению. Строго говоря, к нему вообще не подходило ни одно из стандартных определений вроде «чайного дома» или «идзакая». Это было просто «место». И находилось оно словно бы и не в Суне, а где-то на изнанке мира, где время уснуло крепко-крепко пару веков назад, да так и не проснулось.       Огромные окна закрывали ветхие плетёные шторки явно ручной работы. Свет, пробивавшийся сквозь них, расщеплялся на тончайшие бледные нити, отчего казалось, что всё вокруг укрыто паутиной. Потолок, неожиданно высокий, притягивал взгляд мощными тёмными балками, украшенными замысловатой фигурной резьбой. А сама обстановка была простой и даже скудной: стойка тёмного дерева да столики со скамьями, тоже деревянные и потёртые. Пахло приятно: чайными листьями и незнакомыми специями, немного табаком, и ещё почему-то старым пыльным пергаментом, как будто за стеновыми панелями скрывался архив.       Когда они ступили внутрь, тёмные доски под ногами тихонько скрипнули. Заметив, что пол покрыт лаком, выметен и отполирован до блеска, Нами коснулась рукава Гаары.       — Мы песка на ногах притащили!       Гаара мельком глянул на их мокрые грязные сандалии, и песчинки поползли с обуви в сторону выхода, так смиренно, словно искренне раскаялись в своём неподобающем поведении.       Тут плотная шторка за стойкой отодвинулась. В зал проникли ароматы свежеприготовленной еды, а следом за ними и хозяин «места» — низенький, крепко сбитый дедуля с серебристым ёршиком волос и весёлыми глазами. Несмотря на заметную хромоту, он удивительно шустро прошаркал в своих таби навстречу гостям и с радушной улыбкой отвесил поклон.       — Добро пожаловать! Казекаге-сама!       — Катаи-сан, — поприветствовал его Гаара, склоняя голову.       — Рад, бесконечно рад видеть вас и вашу спутницу! — Катаи совершенно «по-суновски» тянул гласные и слегка шепелявил из-за отсутствия нескольких зубов. — Вы, стало быть, с проверкой пожаловали? Ну, я вас не разочарую! Мы исправно обеспечиваем питание для тех, кто помогает селению выстоять в эти сумрачные дни. Милостью Ками, у нас вся посуда из глины. А это позволяет нам обжигать её в печах и совершенно не тратить воду на мытье. После мы обрабатываем её песком… Ох, да что же я болтаю впустую! — оборвал он себя и сделал приглашающий жест в сторону кухни. — Давайте-ка лучше пройдём, и вы сами всё увидите и оцените!       — Благодарю, Катаи-сан. Не сомневаюсь, что у вас всё прекрасно организовано. Но мы не с проверкой, а на ужин, — мягко прервал Гаара.        Они поговорили ещё немного. Гаара представил Нами, упомянул о новом источнике. Разговор был занимательный, но, слушая его вполуха и вдыхая головокружительные ароматы, доносившиеся с кухни, Нами изнывала от всё более настойчивого желания вцепиться зубами хотя бы вон в ту ножку скамьи. А может, и в руку Гаары. Всё равно по жёсткости они будут примерно одинаковы… Нет, всё-таки постэффекты от чакры хвостатого — это какой-то ужас.       Гаара обернулся и, видимо, оценив её горящий голодный взор, понимающе улыбнулся уголком губ.       — Катаи-сан, боюсь, что для восстановления сил нам срочно необходим ужин. Могу я положиться на ваше мастерство?       Старик просиял и рассыпался в уверениях, что приготовит самое вкусное, что они пробовали в жизни. Когда обмен любезностями наконец завершился, Гаара кивком указал Нами на столик в углу, одинаково удалённый и от входа, и от стойки.       Зал был практически пуст. Только у противоположного окна вяло переговаривалась пятёрка чуунинов. Они или не заметили, или деликатно проигнорировали появление Каге.       — Такое особенное это… место, — так и не найдя иного подходящего определения, сказала Нами, устраиваясь на жёсткой деревянной скамье напротив Гаары. — А почему мы пришли именно сюда?       Прежде чем ответить, он огляделся по сторонам. Выбранный столик располагался весьма удачно, так, что от компании чуунинов их отделяла широкая центральная колонна. Значит, общаться можно было относительно спокойно, не опасаясь любопытных глаз и ушей. Убедившись в этом, Гаара начал вполголоса рассказывать.       — Оно и есть особенное. «Ё-но-Овария», или просто «Овария» — ровесница Суны. А это здание — одна из последних оставшихся деревянных построек в селении. «Овария» всегда принадлежала одной семье, Катаи. Нынешний её хозяин — прапраправнук основателя. Вести дела ему помогает дочь и двое внуков. Семья эта довольно необычная. Их кредо — неизменность и постоянство. Например, они никогда не меняли расположения и графика работы и утверждают, что не поменяют, даже если настанет конец всего сущего. Отсюда и название. Сейчас этот район малонаселён, поэтому здесь почти всегда тихо и пустынно. И это одна из причин, почему мы сюда пришли. Как ты заметила, владельцы «Овария» быстро адаптируются к любой ситуации и всегда готовы помочь другим. Этим они мне симпатичны. И это вторая причина. А ещё здесь вкусно готовят.       — Ого… — повторила Нами своё первое впечатление, окидывая зал уже новым взглядом со смесью любопытства и восхищения.       — Нами, ты же всё ешь? — вдруг поинтересовался Гаара.       — Да. А что?       — Я забылся и сделал заказ, не спросив тебя. — Он забавно наморщил нос, вложив в это движение всё недовольство собой.       — Ничего, это совершенно не важно, — поспешила заверить Нами. — Прямо сейчас я готова есть хоть песок.       — Хорошо. К счастью, я заказал кое-что получше песка. А что ты любишь?       — Люблю?..       Её охватила неловкость. Примерно такие же простенькие невинные вопросы задавал Кира на том провальном свидании. Слышать их из уст Гаары было… странно. Но Нами собралась и ответила непринуждённым тоном:       — Ну, вообще-то мне и правда всё равно. Но если есть варианты, то я обычно выбираю блюда из рыбы.       — Рыбу, значит? М-да, — протянул Гаара, откинувшись на спинку. — С этим в Суне проблема.       — Да уж, — подхватила она. — А жаль. Я могла бы столько разного приготовить, угостила бы всех. Но что поделать. А что любишь ты?        «Я сейчас завою на луну, какая скукотища. И это первое свидание? Хочешь, буду советовать тебе ответы пооригинальнее?» — влез Ооками.        «Нет уж, прибереги их для своего следующего сосуда. Я как-нибудь сама. И это не свидание!»       — Солёный язык, такояки, — начал аккуратно перечислять Гаара любимые блюда, на корню уничтожая сложившееся у Нами представление о том, что он ничего не ест.       — Что? Подожди, такояки? Серьёзно? — Она округлила глаза. — Как ты умудрился их полюбить? Или я чего-то не знаю, и где-то в подвалах Резиденции спрятан прудик с твоими персональными осьминожками?       — Хм… — Гаара, судя по заинтересованному взгляду, всерьёз задумался о такой возможности. — Нет, в Суне осьминогов, к сожалению, не разводят. Я пробовал в Конохе.       — А-а, — понимающе протянула Нами. — А из местного тебе что-то нравится кроме языка?       — Да, якисоба.       — О, я как раз хорошо умею её готовить!..        «А вот это было как будто лишнее…»        «Зря отказалась от моей помощи, мусмэ».       — Предлагаешь зайти на ужин проверить? — спросил Гаара, устремив на неё взгляд бирюзовых глаз, в которых — ей же не померещилось? — заплясали искры озорного веселья. Нами поперхнулась травяным настоем.       «О-о, я передумал, всё нормально, вы друг друга стоите… — философски заметил волк. — Что один, что другая, оба позорище».       «Вот спасибо».       — Ёкиджу опять читает тебе стихи?       — А?..       После слов Гаары Нами осознала, что так и не нашлась с ответом на предыдущий его вопрос, а продолжала сидеть, молча хлопая глазами.       — Не совсем. Он читает мне нотации, но я слушала тебя… — пробормотала она.       Нет, ей определенно не стоило больше открывать рот до того, как принесут еду.       — Не переживай, я не напрашиваюсь в гости. — Гаара, заметив её смятение, попытался исправить ситуацию. — Я заказал якисобу здесь. Они на этом блюде специализируются.       Похоже, он и сам удивился тому, куда свернула беседа. Может быть, даже смутился, но по его лицу трудно было понять.       — Не-не-не! Нет. Я не переживаю, — отмерла Нами. — Ты правда… М-м… Приходи, если хочешь. Да. Я всегда рада тебе и твоим родным. Они оба, кстати, были у меня в гостях. Вот.       И всё-таки он вёл себя довольно странно. Для Гаары. Слишком уж… мило?       Наверное, от этих мыслей её взгляд стал подозрительным, потому что Гаара прищурился и склонил голову.       — Мне подтвердить, что это я, а не кто-то другой под хенге? — поинтересовался он, явно намекая на то, что она всякий раз просила его подтверждать свою личность, когда он приходил за ней, чтобы отвести в теплицу.       — Нет-нет, — замахала на него Нами. — Не нужно тратить чакру. Ты же при входе убрал песок с нашей обуви. Я просто… ужасный параноик, и это неизлечимо. А ты непривычно улыбаешься, шутишь и… Ох, просто забудь, ладно?       — Ты не параноик, — вздохнул Гаара. — Было бы хуже, если бы твоя интуиция оказалась права. — Он помолчал, а потом немного наклонился вперёд, поставив локти на стол, и посмотрел ей в глаза: — Несколько часов назад я готовился принять самое тяжёлое решение за четыре года на посту Каге. Бросить Суну. Обречь на мучительную смерть четверть местного населения и всех беженцев. Исход был неизвестен, возможные потери огромны. Наверное, моё поведение и правда выглядит непривычным. Но я всего лишь рад тому, что катастрофа миновала. И очень благодарен за то, что ты сделала. Я впустил в селение беженцев, сократив срок жизни своим людям, а ты не дала этому решению превратиться в роковую ошибку.       «Я не хотела, чтобы ты пожалел о том, что у тебя есть сердце».       — Я просто продолжала сражаться против нашего общего врага, — ответила Нами. — Как мы и договаривались.       — Да. Знаю. Спасибо, Нами. Ты хороший… союзник. И я не ошибся, доверившись тебе. — Тут он совершенно несвойственно для себя запнулся. — И… прости за неуместную шутку. Я не хотел тебя обидеть.       Его слова были неподдельно искренними. Взгляд слишком открытым и тёплым. Из-за этого столик между ними показался Нами совсем маленьким, узким, а собственное сердцебиение — неприлично громким. Пока она лихорадочно искала правильные слова для ответа, её руки сами схватили со стола салфетку и начали складывать, машинально вспоминая движения. Начни она крутить серьгу, Гаара тут же решит, что она нервничает из-за него. А как иначе контролировать нахлынувшие эмоции? Ками, ещё немного, и она начнёт понимать Хинату…       — Всё нормально с шуткой, Гаара. Правда. Она вовсе не обидная. — Нами говорила и тщательно разглаживала сгибы бумаги, маскируя точными движениями волнение. — А благодарить нужно нашего лохматого друга. И тебя. Без тебя ничего не получилось бы сегодня. Это ты научил меня настоящему контролю стихии, и твои уроки пригодились не только для травок в теплице.       С последними словами она протянула ему бумажного журавлика, безмолвно предлагая оставить неловкую для обоих тему благодарностей.       — Что это? — Гаара аккуратно снял фигурку с её ладони и повертел, рассматривая.       — Оригами. Разве в Суне дети не складывают такие?       — Нет. Вернее я не… Я не знаю. А что с ним делать?       — Нужно вот так… — Нами, не забирая птичку у Гаары, подергала её за хвост, и та замахала крыльями.       — А это интересно. — Он повторил движение. — Можно я оставлю его себе?       — Конечно. Если она тебе понравилась.       Глядя на то, с каким живым любопытством Гаара рассматривает журавлика и дёргает его за хвост, изучая принцип движения крыльев, Нами решила научить его простенькой технике складывания и потянулась за новой салфеткой. Вдруг всплыло воспоминание. Яркое-яркое. Кажется, одно из самых первых в её жизни: Ичиро учит брата складывать журавликов и параллельно что-то напевает — даже тот мотив в голове зазвучал. Джиро нетерпелив, ворчит, ковыряется, и бумага у него всё время рвётся. А они с Хитоми просто сидят рядом разинув рты. Хитоми в этом воспоминании года три; значит, ей самой — четыре…       — Прошу прощения за долгое ожидание! — раздалось справа. Нами разочарованно вернула салфетку на место. Не успела показать Гааре, жаль.       Катаи намеренно подал голос издалека, чтобы ненароком не подслушать приватный разговор, и, приблизившись, ловкими движениями расставил на столе тарелки с дымящейся собой и мисочки с овощными закусками. Откланялся и снова исчез за шторкой. Вид и запахи еды заставили разом забыть обо всём. Двое шиноби переглянулись и, произнеся полагающееся «итадакимас», принялись за еду.       — Ты сейчас прямо как Наруто с раменом, — обронил через некоторое время Гаара. Он больше наблюдал за Нами, вероятно ожидая похвалы своему любимому месту, чем ел сам. — И у тебя вот здесь немного… — Он вытянул руку через стол, указывая уголок её губ, Нами прикрыла ладонью рот, радуясь, что от смущения у неё первым делом краснеют уши, которые не видно под волосами, а не щёки. — запачкано, — закончил Гаара и протянул ей салфетку.       — Прошу прощения, это просто слишком вкусно, — пробормотала Нами, прижав салфетку к губам.       — Не за что извиняться.       — Так ты сейчас сравнил меня с человеком, помешанным на лапше?       Да, её попытка выкарабкаться из ямы неловкости, в которую то и дело пытался свалиться их диалог, вышла несколько нелепой. Но и Гаара был тем ещё мастером светской беседы.       — Да, — уверенно сказал он и замолчал.       — С человеком, который готов лезть за лапшу в драку? — уточнила Нами.       — Да. Это очень плохое сравнение? — Он начал трогательно хмуриться, и она покачала головой, уже не в силах сдерживать открытую улыбку.       — Нет, очень даже удачное. У Катаи-сан золотые руки, так что я без шуток готова умереть в битве за эту тарелку… даттебайо! Или как там надо сказать в конце?       Гаара сделал то, чего Нами ожидала от него меньше всего: тихо рассмеялся, исхитрившись даже это сделать в своей сдержанной манере.       — Я понял намёк, не буду отвлекать тебя. Я не готов к битве за еду. — Для большей убедительности он подхватил палочками приличную порцию лапши и отправил в рот. Нами не долго думая последовала его примеру.       — А Наруто был здесь? — полюбопытствовала она после недолгого молчания.       — Да, однажды, — кивнул Гаара, дожевав кусочек какого-то хрустящего маринованного овоща. — Очень хвалил, но остался при своём: лучшая на свете лапша — это рамен в Ичираку, в Конохе.       — Почему-то я так и подумала. А ты сам пробовал тот легендарный рамен?       — Конечно. Наруто зовёт меня в Ичираку каждый раз, как я оказываюсь в Конохе. Их рамен действительно хорош.       — Но ты хранишь верность их такояки, — улыбнулась Нами.       — И нашей собе.       А разговор о любимых блюдах был не так уж и плох. Слово за слово всё смущение ушло, а натянутость незаметно сменилась лёгкой непринуждённой атмосферой, какая бывает между двух близких друзей, которым одинаково хорошо и сидеть в тишине, и говорить.       — Почему ты решила этим заниматься?       — Чем? — встрепенулась Нами, оторвавшись от тарелки. Лапши в ней заметно поубавилось, а острый голод уже стих.       — Растениями, — пояснил Гаара. — Почему ты так любишь их? Я никогда не спрашивал.       — А… Так, была одна история в детстве.       — Расскажешь?       — Она не очень-то захватывающая. Тебе точно хочется послушать?       — Да.       — Хорошо. С чего бы начать…       — С начала, например?       — М-м, ладно, с начала так с начала… — Нами поёрзала, устраиваясь поудобнее, покрутила между ладоней тёплую чашку с настоем трав и прищурилась на последние красные лучи солнца, заглянувшие сквозь щели в шторках. На душе было удивительно спокойно, а зал, освещённый теперь только неяркими лампами по периметру, постепенно погружался в бархатный полумрак, располагающий к долгим откровенным рассказам. — Приют, где я жила до восьми лет, был неплохим местом. Очень хорошим, если честно, особенно по меркам нашей страны. Он находился на маленьком острове, прямо на берегу океана. Далеко от всех бед материка и от селения шиноби. Там было безопасно, тихо, и люди работали добрые, хотя мы не всегда это понимали и ценили… Нам даже образование давали по мере возможностей.       — На что же существовал приют? — вопросил Гаара задумчиво.       Нами улыбнулась про себя. Вот он, настоящий руководитель всегда думает о таких вещах.       — Честно? — сказала она. — Понятия не имею. Нет, один источник дохода знаю — мы шили снасти для рыбаков. Все, кто мог держать в руках челнок. Садки, мерёжи, сети… Ещё приманку готовили. Правда, вот от такой работы я сбегала в лес. До сих пор терпеть не могу червяков и мотылей. А уж опарыши… Так, тут начинаются неаппетитные подробности, извини. Гаара одарил её чуть насмешливым взглядом в духе «Ты правда считаешь, что что-то способно испортить мне аппетит?»       — Ты и правда умеешь шить рыболовные снасти?       — Я ими ещё и пользоваться умею, — весело подтвердила Нами. — Жаль, что мы в пустыне, такой навык пропадает.       Гаара хмыкнул, подперев ладонью щёку. Видно было, что его позабавил этот факт.       — Прости, я сбил тебя с мысли.       — Ничего. Нашей главной проблемой было лечение. Приют не мог позволить себе собственного доктора. Тогда и для обычных-то людей время было сложное. Последствия войны с кровавым режимом, общий упадок, беженцы из соседних стран. Одним словом, медицинские услуги считались предметом роскоши, тем более в нашей глуши.       — И если кто-то заболевал?       — Воспитатели сами лечили, как умели. Эпидемий на моей памяти не случалось, потому что приют был по сути отрезан от остального мира. А от обычных простуд все выздоравливали. Ну, знаешь, просто потому, что дети имеют чудесное свойство идти на поправку безо всякого лечения. Если же доходило до того, что требовалась помощь, за доктором отправляли самую молодую из воспитательниц либо кого-то из старшей группы.       — В соседнюю деревню?       — На соседний остров, на лодке. Единственный доступный нам врач жил в деревне на острове покрупнее. Плыть не очень далеко, около часа. Иногда он соглашался помочь просто так. Чаще за ответные услуги. Но бывало, он занимался другими пациентами или не мог добраться до нас вовремя. Не всегда успевали даже позвать его на помощь, ведь погода на океане меняется с бешеной скоростью. И тут уж кому как везло.       Продолжая слушать, Гаара долил ей в чашку настоя из бутыли. Нами, благодарно кивнув, сделала пару глотков и продолжила:       — Не помню точно, сколько нам было лет, когда это случилось. Около шести или семи, наверное. Один из моих друзей, Джиро, тяжело заболел.       — Чем?       — О, это отдельная история. Мы тогда втроём сбежали ночью и шатались несколько часов по берегу океана прямо во время шторма. Искали красивые ракушки, которые выбрасывало волнами.       — Зачем? — не понял Гаара.       — Джиро попросился… — Нами вздохнула и заправила волосы за ухо. — Кто-то из старших наплёл ему, что, если насобирать ночью в шторм тридцать ракушек одного цвета, то мать заберет их с братом обратно домой из приюта. Мол, волшебство такое ритуальное или что-то в этом роде. Пошутили так. А Джиро поверил, загорелся идеей и стал уговаривать нас с Хитоми помочь. Втайне от старшего брата, естественно. А мы что? Нас же Ичиро учил держаться вместе, что бы ни случилось. Мы и держались.       Гаара покачал головой, ничего не говоря.       — Знаю, знаю, — махнула рукой Нами. — Ума было как у тех ракушек. В общем, мы вылезли через окно, и даже со второго этажа спустились, ничего себе не сломав по пути. Прямо под носом у старшего брата. До сих пор помню, как мы копались в гальке и ругали затею Джиро на чём свет стоит. Часа три провели на берегу, не меньше. Было жутко холодно, мокро и темно. Штормовой ветер, высоченные чёрные волны. Вот такие… — Она подняла руки вверх, изображая высоту волн. — Зрелище страшное, но завораживающее.       — Как песчаная буря? — уточнил Гаара, не отрывая от неё пристального взгляда.       — Точно, очень похоже. Уж не знаю, как нас самих не забрал океан за нашу глупость. В итоге нас, конечно, нашли благодаря Ичиро, который обнаружил пропажу. Наказали, отругали и заставили выкинуть всё собранное с таким трудом. А вдобавок мы все сильно простыли. Хитоми и я отделались неделей постельного режима, а у Джиро безобидная простуда перешла в воспаление лёгких. Начался страшный кашель, жар, бред. Он задыхался, но никто не мог помочь. Кроме горячего чая и компрессов средств не нашлось. Шансов выкарабкаться у него было… да можно сказать, что не было. Мы все это чувствовали, не спали ночами, дежурили по очереди рядом с ним, смотрели, как он угасает.       — А врач? Отказал? Не успел?       — За ним отправилась воспитательница, очень смелая девушка. Шторм не кончался, на побережье пришёл мощный циклон со шквалистым ветром и почти горизонтальным ливнем. И всё-таки она не испугалась и пошла, села в лодку. Представляешь? Но уплыть не смогла, всё время прибивало обратно к берегу. Через день так и вернулась еле живая. Джиро к тому времени был совсем плох. Но воспитательница вернулась не одна. С ней пришла женщина. Инори-сан её звали. Она утверждала, что сможет помочь. Поскольку выбирать было не из чего, ей разрешили.       Перед глазами как наяву встала большая холодная комната.       В ней собрались дети из средних и младших групп вместе с воспитателями. В ненастье так теплее и уютнее, чем сидеть по своим комнатам. По стенам мечутся тени из-за мерцания свечей — нормальное освещение отключилось из-за шторма. Ветер дребезжит стёклами, пробирается внутрь через щели зябким свистящим сквозняком. На фоне грохота и свиста еле слышно хриплое дыхание умирающего мальчика, чьё исхудавшее лицо почти сливается по цвету с серовато-белой казённой наволочкой. В изголовье больного сидит молодая черноволосая женщина в голубом, насквозь промокшем дорожном кимоно. У кимоно широкие рукава, похожие на крылья и яркая вышивка на полах, которая притягивает взгляд всех от мала до велика — там изображены журавли. А сама женщина похожа на светлый дух, Ками, про которых сказки пишут в книгах. В одной из них такая Ками вышла к людям из океана и принесла надежду. Наверное, все эту сказку вспоминают, потому что смотрят широко распахнутыми глазами и молчат. Молодая воспитательница, приведшая чужачку, кусает губы в волнении и громко шмыгает носом — сама простудилась сильно. Дети облепили все кровати. Те, кому не хватило места, ёрзают на холодном полу. Нами и Хитоми держат с двух сторон жмутся к оцепеневшему от горя Ичиро. А чудесная гостья касается лба маленького пациента губами, что-то шепчет, просит принести горячей воды, открывает свою торбу, и воздух совершенно меняется.       — У Инори-сан оказалось с собой огромное количество трав. Когда она достала их, мы как будто оказались в лесу. Помнишь как пахнет отсек теплицы, где я показывала тебе разные растения?       — Конечно.       — Вот так и там пахло. Всеми травами сразу и надеждой. Инори-сан посмотрела на Джиро и сказала: «жить будет»… И никто ей не поверил. Он не приходил в сознание, все считали, что он так и умрёт через сутки. Уже говорили об этом вслух, не таясь Ичи. Но после её настоек, растираний и чаёв жар стал спадать, а через три недели Джиро встал на ноги.       Гаара хмыкнул и о чём-то задумался, расправляя крылья бумажного журавлика. Надо же, как ему понравилась игрушка.       — А что Инори-сан?       — Осталась с нами. Все её полюбили. Она помнила каждого из пятидесяти с лишним детей по имени, знала, кто чем живёт, чего хочет, что любит и о чём мечтает. И про воспитателей тоже всё запомнила. За ней постоянно ходила хвостом целая толпа. И я в том числе. Она пришла к нам в начале весны, в холода, а когда наступило тепло, разбила прямо на территории приюта садик с маленькой теплицей и стала выращивать травы. Лечебные, съедобные, декоративные. Все кто хотел, мог приходить и помогать или просто смотреть. Я решила, что хочу быть как Инори-сан. Уметь всё-всё, что умела она. Спасать друзей. Нафантазировала, конечно, что она на самом деле моя мама, просто по какой-то причине не может об этом сказать, но пришла, чтобы приглядывать за мной и моими друзьями по секрету.       — Почему нет? Вполне возможно, — тихо сказал Гаара.       Нами покачала головой и отвела взгляд. Вот опять. Всякий раз они приходят к каким-то сложным обсуждениям. Об этом она не стала бы говорить ни с одним другим человеком, но с Гаарой… С ним могла.       — Нет, это глупость полная. С таким же успехом она могла быть чьей угодно мамой. Всем этого одинаково хотелось, а простор для фантазий был огромен. За те полгода, что она с нами прожила, мы не узнали о ней ровным счётом ничего. Откуда Инори-сан пришла, почему бежала в страну Воды, куда направлялась и как оказалась на нашем острове. Она рассказывала нам сказки, пела песни, а о себе не заговорила ни разу. Но приют всегда и принимал таких.       — Каких «таких»?       — Ну, таких вот. — Нами пожала плечами. — Никому не нужные бездомные души… А потом она исчезла. Тоже неизвестно куда. Ни записки не оставила, ни следов. Остался только её садик, и мы старались за ним ухаживать, как она учила. Я ещё пыталась записывать её советы, истории и рецепты. Вернее, записывал Ичиро, а я диктовала по памяти, потому что сама не умела писать. Целая тетрадь получилась! Правда, когда мы попали к шиноби, записи потерялись. Там уйма ошибок была, но всё равно обидно… А знаешь, что страннее всего?       — М-м? — вопросительно приподнял подбородок Гаара.       — В садике без её рук многое чахло или гнило, хотя мы очень старались, всем правилам ухода следовали.       — Значит, она была…       — Да. Уже потом, сама став шиноби, я поняла: ведь у Инори-сан был довольно хороший объём чакры. Она не умела лечить людей, но владела какой-то техникой, которая поддерживала жизнь в растениях. Даже те травки, которые по логике вещей должны были загнить в нашем климате, у неё росли и цвели. Думаю, у неё были и другие техники, а она сама была нукенином. Сбежала от войны в одной из соседних стран и нашла себя в таком странном деле. Может, она и хотела бы остаться с нами, но её догнало прошлое. А может, просто надоело возиться с детьми. В любом случае, правду она унесла с собой.       — Но ты хотела стать похожей на неё, даже попав к шиноби?       — Я об этом долго не вспоминала, по правде говоря. Но, видимо, это желание уже вросло в меня. Я попросила Пятого о садике. Он многое разрешал нам с Ми, вот и садик разрешил. Помог разработать дзюцу иссушения для улучшения контроля над стихией воды, и я тайком баловалась с растениями. Потом, после первых миссий это помогало… — Нами запнулась. Странно рассказывать о таком тому, для кого убийства — нечто естественное вроде дыхания.       — Помогало не сойти с ума? — проницательно предположил Гаара. — Тоже о-мамори?       — Да, — кивнула она.       — Что ж… Тогда можно сказать, что сейчас мечта сбылась?       — Верно. Теперь я действительно немного похожа на Инори-сан. Шиноби. Нукенин. Травник.       — Ты не нукенин, — возразил он, — а шиноби Суны. Ты дала присягу.       — А ты её так и не принял, Казекаге-сама, — мягко напомнила Нами. — Сказал, что подумаешь.       — То есть ты всё это время выполняла мои приказы просто так? — нахмурился Гаара.       — Да. Я для себя всё решила.       — Ладно… — озадаченно произнёс он после паузы и откинул чёлку со лба, сразу сделавшись на пару лет младше. — Тогда я официально принимаю твою присягу сейчас. Ты — шиноби Суны. К сожалению, я не могу подтвердить это, выдав тебе протектор.       — Твоих слов мне более чем достаточно, — от всей души улыбнулась Нами и приложила ладонь к сердцу в традиционном для присяги жесте. — Обещаю верно служить Суне.       Гаара улыбнулся в ответ и сразу вернулся к истории:       — Ты не пыталась искать Инори-сан? Вдруг она действительно твоя мама?       — Что? О… Нет! Вряд ли. Мы были немного похожи внешне, но… — Нами замялась, думая, как выразить свою мысль. — Такие вещи лучше не узнавать.       — Почему же?       Он так внимательно смотрел, что она снова начала теряться. Зачем ему знать? Но Гаара ничего не делал и не спрашивал из праздного любопытства. И раны её не из жестокости ковырял. Значит, почему-то ему был важен ответ.       — Можешь не отвечать, — добавил он. — Это не допрос.       — И даже не обмен информацией?       — И даже не он.       — Меня устраивает мысль, что родители любили меня и хотели когда-нибудь забрать из приюта, но не смогли. По какой-то причине. Неважно, по какой. А правда… — Нами перевела взгляд на тёмные балки потолка. — Правда может оказаться совсем другой. Не уверена, что хочу её знать. Это только в сказках сироты обнаруживают, что они лорды и химе или просто горячо любимые дети, которых где-то ждут и ищут. В реальности же, в среднем, наши матери торгуют своими телами, отцы — их клиенты, беглые шиноби или вовсе насильники. А мы сами — досадная случайность, никому не нужная.       — Эта мысль оскорбляет тебя? — спросил Гаара.       — Ничуть. Чтобы быть достойным человеком, благородное происхождение не обязательно. Но я всё равно не хочу знать правду. Достаточно того, что кто-то дал мне жизнь, а я знаю, как ей распорядиться… Теперь снова знаю. Прошлое пусть останется в прошлом. Вот ты… Ты же не знаешь наверняка, как твоя мама относилась к тебе, но веришь, что любила, правда?       — Я точно знаю, что нет.       Лицо Гаары омрачилось едва заметно, но Нами слишком хорошо была знакома эта тонкая тревожная морщинка.       — Она меня ненавидела, — чуть глуше закончил он мысль, не дожидаясь ни вопроса, ни зреющих в её голове попыток свернуть тему.       — С чего ты взял?       — Помнишь, Нами, ты рассказывала о традиции хитобасира? О мстительном духе?       Сердце больно ёкнуло. Тогда у костра она завела разговор о страшном ритуале из мстительного желания потоптаться по его уязвимым местам, как он потоптался по её. От того порыва давно уж не осталось и следа. Но она кивнула, подтверждая, что помнит.       — Ты верно угадала, когда сказала, что дух матери, принесённой в жертву, мог бы мстить через ребёнка, останься он в живых. Моя мать ненавидела меня и одновременно надеялась, что я отомщу Суне за её страдания.       — Откуда ты…       — Так сказал Яшамару. Так говорит моё имя.       Опять Яшамару.       — Что не так с твоим именем? Я… не знаю, как оно пишется, — внезапно осознала Нами. — Только титул.       В ответ песок с ладони Гаары соскользнул на стол и тонкой нитью вывел три иероглифа. «Самовлюблённый демон».       «Я не знаю, что ему наговорил Яшамару перед смертью и почему он вырезал этот иероглиф на лбу… Мы никогда об этом не говорим… И не хочу знать», — вспомнились слова Темари, и Нами до боли стиснула переплетённые пальцы.       — Прости. Не знаю, зачем я спросила об этом сейчас. И за ту легенду тоже.       — Ты сама её придумала, и ритуала хитобасира не существует? — усмехнулся Гаара.       — Нет, он существует…       — Тогда за что извиняешься? Прошлое в прошлом. Я давно привык к тому, кто я есть.       Нами хотела добавить ещё, что тут наверняка какая-то ошибка, что ненависть его матери — просто злая ложь, но их прервали. Снаружи раздался шум, и, растащив по чистенькому полу целую гору песка, в «Овария» ввалилось несколько мужчин. Шиноби. Вдребезги пьяные шиноби.       Один, высокий блондин, чуть трезвее других на вид, пошарил мутными глазами по залу и, заметив Гаару и Нами, направился к ним пошатывающейся походкой. Судя по взгляду, так и сочащемуся неприкрытой ненавистью, он пришёл сюда отнюдь не на ужин.       Нами посмотрела на Гаару. Он ответил жестом, означающим: не обращай внимания, и она с опаской отвернулась от новых посетителей, продолжая затылком ощущать тяжёлый тёмный взгляд.       «Дзынь!» — раздалось позади.       Блондин явно претендовал на звание самого бездарного самоубийцы: он сообразил швырнуть полупустую бутылку сакэ прямо в Казекаге. Песок загородил и Гаару, и Нами, а затем смёл осколки и закинул в мусорную корзину. Набрасываться на наглеца он не спешил, хоть и сворачивался вокруг стола крошечными вихрями. В воздухе поплыл маслянистый кислый запах дешёвого пойла. Реакция Гаары была поразительна: он молча и с отсутствующим видом продолжил жевать салат. Нами развернулась на скамье. Руки чесались поставить придурка на место, пока дело не закончилось его же смертью, но тяжёлая горячая ладонь легла на плечо и повернула её обратно.       — Не вмешивайся.       Окончательно потерявший страх шиноби решил, что можно продолжать нарываться:       — Казекаге! — выплюнул он, с трудом ворочая языком и тыкая пальцем в их сторону. — Ты! Пееес… песчаная тварь! У-убийца!       Нами не выдержала и снова обернулась.       — Не надо, Нами. Всё нормально. Он сейчас успокоится, — с нажимом, но удивительно мирно повторил Гаара.       — Позор нашей деревни, убийца детей! Чудовище! — раздавалось на весь зал хриплое карканье.       Катаи-сан наблюдал за сценой, прикрывшись занавеской, закрывавшей вход на кухню. Из-за его плеча выглядывала напуганная женщина и двое подростков, но вмешиваться они даже не пытались. Тут им, простым людям, нечего было делать. А вот из-за столиков на другом конце залы поднялись те самые чуунины, что сидели там с самого начала, и направились к нарушителю спокойствия. Старший из них схватил блондина за плечо и развернул к себе.       — Завали-ка, Адачи. У тебя никак опять пьяная истерика?       — О, кого я вижу! Макото! Удобно тебе законопослушным быть, да-а? — протянул второй из компании агрессора. Его совсем развезло, и он привалился к балке, разделявшей зал. — Этот рыжий убл… Убл… ублюдок убил его сына, а теперь ещё и командует всей деревней.       — Ты про то, что было пятнадцать лет назад? И что, Адачи до сих пор в глубоком трауре? Да глаза разуйте уже! — рявкнул тот, кого назвали Макото, и грубо встряхнул обоих оппонентов. — Пятый спас вас, ваших жён и ваших младших детей от взрыва бомбы три года назад. Жизнь отдал! Вы бы сейчас тут не трепали грязными языками, если бы не он. И воды бы у нас не было. Имейте каплю уважения и уползайте отсюда по-хорошему! А ты, Адачи, хоть остывший труп сына своего уважай и оставь наконец в покое! Хватит им размахивать на каждом углу, это праведности твоей пьяной харе не прибавляет.       Адачи от последней фразы немного протрезвел. Грязно выругавшись, он оттолкнул Макото, пытавшегося подвинуть его к выходу, и смачно плюнул под ноги.       — Лапы прочь от меня, лизоблюд грёбаный! Я никогда! Никогда, слышишь, не прощу ему убийства моего наследника! Старшего! Он мог бы стать джонином! Лучшим! Он один из всех унаследовал мои способности! А эта грязная собака… Он может и сдох за деревню, но его оживили! Сдох бы с концами, я бы и простил его, ага! А так не-е-ет. Не дам забыть!       Дальнейшие слова, пьяный смех и проклятия слились в один бессвязный поток. Шиноби вцепились друг другу в жилеты, Адачи замахнулся для удара, Макото тоже. Но выросшая между ними преграда из песка растащила мужчин по разным концам зала, без церемоний приложив обоих лицами об пол. Гаара встал, легонько побарабанил пальцами по столу, и наступила мёртвая тишина.       — Вон отсюда, — сказал он тихо, но таким тоном, что окружающих пригвоздило к полу. — Все. Своими ногами, или вышвырну. Все разборки снаружи.       Пока под мрачным взглядом Казекаге Адачи и Макото поднимались с пола, их приятели потоптались в нерешительности и попятились вон из зала. К столу Гаары и Нами уже хромал Катаи-сан с тряпкой. Старику претила грязь в собственном заведении, и он спешил своими руками вытереть лужу, оставшуюся после «гостей».       — Адачи, стоять, — приказал Гаара, по-прежнему не повышая голоса. — Возьми тряпку и убери за собой. — Он указал взглядом на сакэ на полу. — И извинись перед Катаи-сан.       Сказано это было без излишней холодности или попытки унизить, однако налившееся багровым цветом лицо Адачи перекосила гримаса лютой ненависти. Он хрипло задышал, раздувая ноздри, и стиснул кулаки, словно собрался пойти в атаку, но в последний момент подчинился. Выхватив у хозяина из рук тряпку и не сводя бешеного взгляда с Гаары, он принялся вытирать пол. Закончив, встал, сжимая ткань в трясущейся руке и явно мечтая швырнуть её в лицо обидчику. А потом медленно перевёл взгляд на Нами, которая стояла за плечом Гаары. Гаара сделал почти незаметное движение — развернулся, заслоняя её. И тут Адачи ни с того ни с сего радостно осклабился. Тряпка полетела в сторону, а он сам, пошатываясь, вымелся вон.       Наступившая тишина была пронизана запахом саке и противным послевкусием конфликта. Они бы так и стояли в задумчивости, глядя в сторону выхода, если бы Катаи-сан не решил вдруг упасть перед Казекаге на колени с громогласными причитаниями и извинениями за испорченный вечер. Гаара вовремя удержал его и заставил присесть на скамью.       — Извините за неприятности, Катаи-сан. Если они что-то натворят, смело обращайтесь напрямую ко мне.       — Б-благодарю, Казекаге-сама. Уж вы простите, что я не…       — Вы тут ни при чём.       Гаара положил на стол плату за их еду и довольно крупную сумму сверху, назвав это компенсацией, шевельнул пальцами, отправляя весь песок с пола наружу, и вышел. Нами осталась наедине с расстроенным Катаи-сан.       — Куромидзу-сан, вы почти не поели. Мне не удалось вас порадовать своей стряпнёй? — жалобно вопросил в спину Нами Катаи-сан, когда она уже попрощалась и тоже собралась уходить.       Бедный старик весь съёжился от расстройства, и даже извинения Гаары не спасли ситуацию, не говоря уже о деньгах. Задеты были его гордость и честь заведения, а оставленная на столе пища его и вовсе добила.       — Нет-нет, Катаи-сан, ну что вы! — Вернувшись к столу, Нами села напротив хозяина. — Всё было замечательно, уверяю вас. А ваша соба просто изумительна. Ничего вкуснее в жизни я не ела. Но мы не знали, что вечер закончится так быстро, и растягивали удовольствие. Каждое слово было правдой.       — Да что ж это я раскис, старый дурень! — хлопнул он себя по лбу и мигом повеселел. — Погодите минутку, и я соберу вам всё оставшееся с собой!       Нами решила, что не стоит отказывать ему. К тому же, забывшись за разговорами, они действительно толком не поели.       На улице тем временем по всем признакам назревала драка. Шиноби продолжали нападать друг на друга, но пока только на словах — Гаара на выходе предупредил, что будет, если он узнает о чьих-то увечьях или уроне, нанесённом «Овария».       Когда, забрав у Катаи-сан пакет с едой и снова попрощавшись и поблагодарив, Нами наконец вышла, из темноты в её сторону полетело отчётливое и злобное «подстилка демона!» Следом раздался звук воспитательного шлепка кулаком по лицу и убедительный нецензурный призыв не оскорблять девушку и Казекаге.       Видимо, драке все-таки быть. Ну, да и демон с ними. Если они хотели оскорбить её, то им стоило проявить чуть больше изобретательности. Нами пожала плечами и, обогнув спорщиков, пошла своей дорогой. На повороте из переулка на главную улицу она чуть не влетела в Гаару, который уже шёл ей навстречу.       — Почему ты задержалась? Что-то случилось?       — Всё нормально, просто Катаи-сан предложил забрать оставшуюся еду с собой, а я подумала, почему бы нет. Это же твоё любимое.       Его холодные глаза, поблёскивающие в темноте, едва заметно потеплели, и Нами продолжила, уже не заботясь о том, как можно истолковать её слова. Этот день просто не должен был закончиться вот так!       — Гаара, послушай. Никто не может испортить тот факт, что сегодня появился новый источник, а Суна будет жить. Правда ведь? Давай просто пойдём и закончим ужин в Резиденции. Пусть этот день останется хорошим.       Гаара довольно долго молча смотрел на неё. Взгляд у него снова сделался отсутствующий, слишком взрослый и усталый, и Нами стало до боли жаль того, что так быстро исчез девятнадцатилетний юноша со светлой улыбкой. Она к нему такому мгновенно привязалась ещё сильнее. Наконец он коротко кивнул.        В Резиденции ужин продолжился, а вот разговор не клеился. Гаара уставился в свой бумажный контейнер и расправлялся с едой с мрачной настойчивостью. Нами же не находила себе места и ела только чтобы не наговорить лишнего. Пока он не поднял на неё спокойный прямой взгляд.       — Ты хочешь спросить о чём-то.       — Не уверена, что стоит.       — Спрашивай.       — Почему ты не остановишь это? Он же смеет оскорблять тебя среди бела дня.       — Что мне с ним сделать? Есть идеи?       — В Кири за это изгнали бы. И я говорю не про времена Шестого.       — Это не решение. И Адачи говорит правду. Я убил его сына.       — Что… что он тебе сделал?       — Я не помню. Не поделили что-то на детской площадке. Это произошло давно. Мне было лет пять. Ему около восьми. Я не помню, но есть отчёт.       — Так значит, ты не специально, — не очень убедительно проговорила Нами. — Это демон.       Гаара отрешённо посмотрел в сторону окна и покачал головой.       — Не совсем. Из того, что я помню, у меня в детстве был отвратительный характер. Капризный, упрямый, гневливый…       — Ты описываешь характер каждого второго ребёнка.       — Не каждому ребёнку дана защита, абсолютная и агрессивная. Песок всегда реагировал на мои эмоции и желания. Так что, можно смело сказать, что я хотел именно того, что сделал.       — Но…       — Не надо, Нами. Не ты одна не любишь жалость.       — Это не жалость. Я просто считаю, что это несправедливо.       — Почему же? Адачи страдает и желает этого мне. Всё честно. Он был отличным шиноби. А после смерти сына почти спился, бросил семью и выбирает себе самые кровавые миссии.       — Но это он сделал со своей жизнью сам!       — Не без моей помощи. — Гаара отложил палочки и выпрямился, положив локти на стол. — Нами, ты живешь здесь уже долго и должна понять кое-что. Моё прошлое так легко не сотрётся из памяти тех, кого оно затронуло. Моя оппозиция на девяносто процентов состоит из людей, чьих близких я убил или покалечил. Изгонять и пытать за одни лишь оскорбления означает в конечном итоге создать банду озлобленных нукенинов-террористов. Нам же самим потом придётся уничтожить их. Поэтому изгнание равносильно казни. Казнь за правду будет означать, что я боюсь и правды, и своего прошлого. А это не так.       — Но они считают, что всё им сойдёт с рук! — Нами понимала, что говорит лишнее. Головой понимала: Гаара прав и знает, что делает. Да только всё внутри бунтовало и наотрез отказывалось принимать его принятие.       — Да, — согласился он спокойно. — Сойдёт. До определённой точки. Я обещал, что не трону их и их семьи. Ровно до тех пор, пока они не причинят вред моим сторонникам или не выступят против меня. В противном случае наказание будет соответствующим. А до этого я проявляю терпение и держу слово. Открытых нападений было достаточно. Все нападавшие либо мертвы, либо в заключении. А те, кто до сих пор на свободе, дальше оскорблений и мелочных интриг не заходили давно.        Ох, всегда он такой. Принципиальный, правильный иногда до зубовного скрежета. Эти люди точно заслужили такого Каге?       — Это… Смело, — тихо признала Нами вслух. — Но ты не боишься, что даёшь второй шанс тем, кто его не достоин? Гаара пожал плечами.       — А что, если ошибусь и не дам его тому, кто достоин?       Он снова взял палочки и задумчиво выцепил ими какую-то зелень из контейнера. Есть хотелось. Но после вида ухмыляющейся рожи Адачи всё стало пластиковым и невкусным. Туманное беспокойство ещё не оформилось в мысли, но уже нервировало. А в голове неконтролируемо раскручивалась цепь событий, приведшая к тем самым обещаниям.        Ему тринадцать, и на экзамене он сражается с Наруто. Воспоминания фрагментарные. Резкая отмена техники сна — удар по голове вырывает из забвения. Наруто вложил в атаку чакру лиса. Потом Наруто говорит. Громко. Много. Про понимание, про друзей, про мечту. Слова впечатываются в мозг, и на мгновение хочется тоже верить в какую-то там мечту и несуществующих друзей. Что-то же придало этому идиоту сил, и дело не только в биджу.       Какой именно из всех факторов вызвал аномалию, Гаара и сам не знает. Но несколько дней после сражения и возвращения в Суну голос Шукаку в голове звучит еле слышно. Как будто на время ослабевает то, что питало его ярость.        У Гаары вдруг появляются часы небывалой тишины. И он понимает: он отдельный! Не одно целое с демоном! Удивляется. Исследует тишину внутри — он всегда любил исследовать.       А в тишине есть что-то или кто-то. Чьё-то бесплотное, тихое и светлое присутствие. Раньше его не было. Но в те дни оно встаёт мягким барьером между ним и Шукаку, и кажется, что впереди маячит свет. Остаётся найти, на что опереться, чтобы подняться и пойти к нему.       Желание стать Каге чужое. Слишком кричаще-яркое, под стать Наруто. Зато, как рационально рассуждает Гаара, оно подходит в качестве ориентира, к которому можно тянуться. Оно обещает большие изменения и, где-то в далёкой перспективе, человеческое тепло и признание. В нём можно найти что-то кроме собственной боли и ненависти к миру.       Он направляет всё внимание туда. Концентрируется на мерцающей преграде, в существовании которой то и дело сомневается, и на воспоминании о шумном глупом ровеснике, который сказал, что понимает его. Этого достаточно.        Месяц он не выходит из дома, отказываясь от миссий. Рядом по-прежнему никого. Никто не может и не хочет помочь. Только бесплотное нечто и чужая мечта протягивают ему руку, когда тьма подступает слишком близко. За месяц Гаара не убивает никого. Совсем. Даже в полнолуние.        Внутри ревёт и истошно визжит Шукаку. Проклинает, требует крови, безумно хохочет и снова переходит на визг. Шукаку катается по ментальной клетке. Вместе с ним по полу своей комнаты катается Гаара, скуля от боли и оглушительных криков внутри. Иногда демон затихает, но лучше б уж орал, потому что в тишине ощущение такое, словно в голове шевелится клубок змей.        Неприятный месяц. И всё же он никого не убивает. В то памятное полнолуние, где-то между полуночью и четырьмя утра, лежа на полу и слепо глядя в темноту под кроватью, Гаара совершает открытие и выводит свою личную непреложную истину: он может противостоять зверю внутри. Когда-то, совсем давно, не мог. Потом не хотел. А теперь и может, и хочет. Это лишь вопрос дисциплины и победы над привычкой. У него есть привычка убивать и получать от этого удовлетворение. Но он может выработать новую. Только свою, не принадлежащую демону. Привычку к абсолютному контролю. Чтобы стать Каге, он должен подчинить себе себя. Тогда он сможет подчинить и демона.        «Контроль. Контроль. Контроль! Ты снова потерял контроль!» — сердито повторял ему отец в пять лет, но он не понимал. А в тринадцать понимает. Контроль!       «Вместо улучшения ситуации он приносит нам одни убытки!» — тяжело вздыхал отец за закрытыми дверями, прекрасно зная, что сын его слышит.       Сможет ли он теперь принести вместо убытков долгожданное улучшение? Это достойный вызов. Это станет отличным доказательством его существования.       После первого месяца без свежей крови Шукаку не становится более смирным. Но даже с крохами прогресса Гаара чувствует себя так, словно его выпустили из тёмной комнаты, где передвигаться можно было только ползком и вслепую. Ещё никогда в жизни он не мыслил так ясно и так независимо. Он видит, что успел наделать, и видит, какие варианты у него есть на будущее. Может просчитать каждый. Всё же не за красивые глаза и чужую чакру его называют гением.       Через месяц Гаара выходит из своей части дома в общую. Брат с сестрой смотрят так, будто ю: рэй увидели, и стараются не попадаться ему на пути. Весь месяц они слышали его крики и сторожили дом. Гаара это понимает, но не ощущает злости. Пусть никто не пытался заговорить, но кто-то тихо приносил еду и ставил рядом с дверью. Он для них всё равно что опасный дикий зверь, но они его не оставили.       Ещё через пару дней Гаара удивляет и родственников, и совет внезапным решением: оставить свой элитный клановый отряд и перейти в ряды обычных шиноби. Старейшины потирают руки в надежде избавиться от джинчуурики и горячо одобряют идею.       Ему четырнадцать. Одну за другой он отводит от Суны песчаные бури. Месяцами торчит на южной границе, превышая все допустимые нормативы по нахождению там. На юге всегда мало воды и много крови. И отряды там обновляются крайне быстро. Но, несмотря на нападения нукенинов, песчаные смерчи, максимально грязные и опасные задания, в отряде Гаары практически нулевая смертность.       Шукаку по привычке беснуется, хнычет голосом «мамочки», обещает сладкий вкус крови и силы. Но это не действует, как раньше. Не будоражит. А будоражит теперь азарт противостояния: «Кто из них сильнее? Кто сломает другого, а кто сломается?»       Наверное, вместе с демоном он подавляет и теряет какую-то часть себя. Наверное, довольно большую часть, потому что мир вокруг погружается в равномерную серость, словно покрывается пылью. Но это разумная плата за победу.       Старейшины надеялись, что он сгинет на границе. Не сложилось. Тогда, зная о его странной мечте, они решают возвести джинчуурики на пост Казекаге. Параллельно с объявлением о назначении проходит слух, будто Демон захватил власть силой, а Совет был вынужден подчиниться.       И вспыхивает бунт, который едва не становится смертным приговором для всех. Первые полгода после назначения Пятого Казекаге селение заражено кровавым безумием. Суна полыхает пожарами, гремит взрывами, стонет и тихо плачет. Гражданские бегут куда глаза глядят. Не семьями — целыми кварталами. Грызня между сторонниками и противниками Пятого начинается то тут, то там. Вторых больше, а первые сильнее. Среди первых сам Гаара — непобедимый, почти раскаявшийся джинчуурики, монстр.       Глядя на ненависть, бурлящую вокруг и снова направленную на него, хочется плюнуть на всё. Жить иначе? Что за бред? Пусть тьма опять незаметно окутывает душу, утешая. Пусть демон подавит восстание и заодно подавится кишками врагов. Пусть всё станет как раньше. А власть останется в руках старейшин.       Но что-то не даёт повернуть назад. Может, тихий, по-прежнему непонятный источник света. Может он сам поменялся слишком сильно и стал тем, кто так не поступает. А может, удерживает от отступления мысль, что вот уже больше пятнадцати лет Суна находится на грани исчезновения. Даймё создал себе регулярную армию. Даймё предпочитает нанимать шиноби других деревень. Ситуация уже толкнула Суну в нищету, а Четвёртого Казекаге на эксперименты с демоном, своим ребёнком и женой. Но всё впустую. И теперь Суна в ещё большей опасности. Старейшины пытаются вернуть расположение даймё, такого же старика, как они сами, отдавая ему больше власти. Все ниже становятся поклоны на встречах и цены на услуги шиноби Песка. А в качестве финального аккорда они отдают даймё контроль над северными пограничными территориями, за которые Суна в своё время заплатила кровью в битвах с Водой.       Путь ведёт прямиком в пропасть, и Гаара это понимает. Суна — его дом. Пусть они сделали друг другу много зла, но это всё ещё его дом. Суна — гордое сердце пустыни. Ползать на брюхе и унижаться — не для Суны и не для него.       Но как остановить запущенный маховик разрухи? Он думает ещё некоторое время, а потом начинает сам останавливать поединки враждующих сторон. Шиноби, попавшиеся в песчаные тиски, воют от страха. Кто-то рыдает. А когда он засовывает их за решётку и уходит, теряют сознание. Все слишком хорошо помнят, что раньше оставалось от противников джинчуурики, — горка влажного песка с белыми фрагментами костей и брызги на стенах.       Темницы переполняются быстро. Треть старейшин настаивает на пытках протестующих. Ещё треть — на замене Пятого Казекаге на Шестого, из числа старейшин. Однажды, когда Гаара, сидя в пустом кабинете, рассматривает придуманные им схемы дальнейших действий, в дверь стучится врач. Хисотэ, кажется. Он, помнится, осматривал Гаару после экзамена и, что интересно, не выказывал страха.       Хисотэ докладывает о ситуации в госпитале, оставляет приказы на подпись, но не уходит. Они испытующе смотрят друг на друга и молчат.       — Что вы хотите? Говорите, — Гаара первым нарушает тишину.       — Вы хотите остановить это, да, Гаара-сама? — спрашивает врач.       Гаара кивает.       —Я думаю, многие уже готовы увидеть, что вы не демон. Стоит лишь показать наглядно. Использовать те методы, которые вы не использовали никогда раньше. Вы уже это делаете, но останавливаться нельзя. Здесь как в медицине — эффект от хорошего лекарства проявится не сразу. Нужно терпение.       — Какую цель вы преследуете?       — Хочу помочь по мере сил.        В медике не чувствуется ни капли страха. Он стоит, широко расставив ноги, неторопливыми движениями протирает рукавом запотевшие стеклышки узких очков. Не лебезит, не заискивает. Гаара рассматривает его очень пристально, но не находит поводов для подозрений.       — Я пока ничего не могу пообещать вам взамен, — говорит он. Все ведь хотят чего-то взамен.       — В этом нет нужды. Раньше с южных границ мне привозили столько трупов молодых шиноби и столько калек, что… Неважно. Важно то, что пока там были вы, я едва не остался без работы. — Врач внезапно улыбается. — Думаю, вы способны позаботиться не только о двух десятках подчинённых, но и обо всех нас. Так, как не делал ещё никто. Мне хотелось бы увидеть, не обманывает ли меня моё хорошее предчувствие…       — Хорошее предчувствие? Что вы хотите этим сказать?       — Лишь то, что говорю вслух. Если вам понадобится совет старого чудака, не обременённого и не одержимого властью, я к вашим услугам.       — А чем одержимы вы? — бросает Гаара вслед удаляющейся спине.       — Сохранением чужих жизней, — обернувшись, говорит врач, и звучит это очень по-настоящему.       Чуть позже к Гааре наведывается ещё один посетитель. Химитаро-сан, старейшина. Один из тех, кто был в совете раньше, чем Раса стал Четвёртым Казекаге. На лицо — вылитый тануки. Добрый. Слишком благосклонный к мальчику-Каге. Он советует избавиться от самых опасных врагов в темнице и желательно с публичными казнями.       — Я на вашей стороне, Казекаге-сама, — покровительственным тоном повторяет он в двадцатый раз. — Подавление бунта возможно только силой. А ваша сила в грубой силе, уж простите за такую игру слов.       Гааре хочется сказать, что это хрень собачья, а не игра слов, но он молчит и следит за выражением лица старейшины. Кивает в знак согласия. Лицо тануки становится довольным. Он явно мысленно потирает маленькие, по-детски пухлые ручки.       — Как думаете, Химитаро-сан, как доказать людям, что я не монстр? — задумчиво спрашивает Гаара и продолжает глядеть на старейшину в упор. Довольная улыбка тануки меркнет. — По-моему, есть только один способ. Не быть им, — отвечает сам себе Гаара. — Вы так не считаете, Химитаро-сан?       Химитаро качает головой и говорит, что многоуважаемый Пятый похоже задумал масштабную глупость. Но ещё есть время одуматься. А «многоуважаемый Пятый» думает, что не зря разыскивал старые протоколы совещаний совета, по которым видно, кто рьянее и чаще всех голосовал за уничтожение «неудачного эксперимента с Шукаку». И не зря листал папки с генеалогическими древами и случайно выяснил, какое семейство имеет основания претендовать на титул Каге как вторая побочная ветвь Третьего Казекаге, если потомки Четвёртого этот самый титул потеряют. Химитаро всегда, всегда будет крутиться рядом и перетягивать невидимый канат. Но пока Гааре не до него.       Гаара делает следующий шаг к тому, чтобы не быть монстром, — обращается к единственным достаточно близким людям, брату с сестрой. Шукаку в голове орёт о том, как давно хочет сожрать их. Гаара отмахивается и просит родных о помощи. Официальным временным заместителем Казекаге становится Темари. Песчаная принцесса, уважаемая всеми, соглашается на эту роль и достойно её выдерживает. За её спиной стоят Хисотэ — лучший врач селения — и Баки — один из сильнейших джонинов. Звание Казекаге остаётся за Гаарой как за сильнейшим шиноби, но люди смиряются с таким положением дел, и бесконечные стычки почти прекращаются.       Гаара принимает ещё одно важное решение: лично идёт на открытый разговор со своими противниками.       «Я обещаю, что если мятежи остановятся, то все повстанцы… Подчеркиваю, все вернутся домой невредимыми к своим семьям и получат прощение…»       Легко ли даются ему эти слова? Нет. Внутри его трясёт, но голос звучит бескомпромиссно и ровно. Гаара отлично себя контролирует.       »… в том числе те, кто сидит в тюрьме. Мы попробуем начать с чистого листа. Я знаю, что вы ненавидите и презираете меня. И не рассчитываю, что начнёте уважать с сегодняшнего дня. Но я пришёл на этот пост с миром и законным путём, наследуя титул отца как сильнейший из его детей. Если я нарушу данное обещание, то выйду к вам сам и не стану сопротивляться, если захотите убить. Но сейчас давайте остановимся и прекратим сражаться. У Суны ещё есть шанс стать сильнее. Я прошу вас дать шанс Суне и мне, Пятому Казекаге».       Шукаку хохочет, повизгивая в предвкушении. Вот-вот рухнут иллюзии его сосуда, и он окажется на свободе.       Но большинство жителей голосует за то, чтобы дать шанс. А Гаара выполняет своё обещание.       Конечно, остаются непримиримые противники. Впереди ещё год регулярных покушений — они превращаются в норму. А Канкуро превращается в отменного специалиста по предотвращению террактов, прикрывая спину брата днями и ночами. Но вот всё стихает, покушения почти сходят на нет. Во временном правительстве в лице Темари больше нет нужды, и сестра с облегчением возвращает бремя титула брату, но оставляет за собой большу́ю ответственность и входит в обновлённый состав совета вместе с Канкуро и Баки. Гаара принимает первые удачные решения в политике, увеличивающие число симпатизирующих ему людей.       Налаживаются и отношения со старшими. Темари предлагает им собираться иногда и проводить время втроём. «Заниматься всякой ерундой. Ну, как семья», — говорит она и слегка бледнеет от волнения. У них даже это получается. Нелепо, смешно, но с каждым разом всё искреннее.       Любит ли Гаара брата с сестрой? А что есть любовь? Он ценит их и не хочет потерять. То же самое и с его союзниками, и с жителями Суны. Он им предан, хочет добра. На всякий случай называет это любовью — всем так понятнее.       Ему уже ближе к шестнадцати. Дейдара приходит за Шукаку. Всё складывается так, как должно было: последние силы Гаара тратит на то, чтобы увести песчаный щит, закрывший деревню от взрыва, за скалы. И умирает за Суну. Так выглядит то, что он называет любовью.       Достаточно ли всего этого, чтобы ненависть забылась, чтобы стёрлось его прошлое? Достаточно ли он старался или всё ещё нет?       — Почитай вот это. — Гаара заставил песок принести из шкафа здоровенную папку. Его личное дело.       Нами покорно приняла папку, пролистала, отметив знакомые строчки, и вернулась к первой странице. Там с фотографии смотрел неказистый мальчик десяти лет, судя по подписи. На вид ему можно было дать не больше восьми. Огненно-рыженький, бледный, с хрупкими угловатыми плечами. Ключицы как вешалка и тыква за спиной в полтора раза шире него самого. Расширенные глазищи с чёрными кругами неестественно огромные. На первый взгляд злющие, словно у бешеного животного. Если присмотреться — грустные и больные. А на контрасте трогательно, совершенно по-детски, из-под коротких волос торчали оттопыренные уши. Как последний признак, говорящий, что это ребёнок, а не бесполое и безвозрастное создание, истощённое борьбой с тем, кто по определению сильнее.       Нами мысленно улыбнулась, отметив, что Гаара остался слегка лопоухим, только теперь это скрывали отросшие красные пряди. И одновременно испытала приступ искреннего восхищения проделанным путём.       — Это и правда ты?       — Я.       Под взглядом Гаары она стала листать страницы дальше. Списки миссий. Списки жертв. Вне деревни. И внутри. С каждой строкой и фотографией Нами понимала, что отчёты Кири не врали о кровавом прошлом Пустынного Демона и почти не преувеличивали. То, что она считала сгущением красок, было пугающе близко к горькой правде. Увидь она это раньше... Но сейчас было уже поздно, потому что она видела Гаару в настоящем.       — Слушай… — Папка захлопнулась и легла на дальний край стола. — Я уже читала всё это. Чем, думаешь, занимали мою голову при подготовке к войне?       — И? Неужели не противно и не страшно? — Он требовательно посмотрел ей в глаза.       — Разве я тебе судья, Гаара?       — Неважно. Скажи как есть.       — Раньше было. И противно, и страшно, — прямо ответила Нами. — Но сейчас я вижу перед собой человека, который больше не похож на того, кто это делал. Ты вырос. Теперь ты… Лучше, красивее, чем это всё.       — То есть… всё дело в росте и в том, что я смазливенький? — с плохо скрываемым разочарованием переспросил Гаара.       — Ками, да нет же! Нет, ты не так понял. Я о другом. Дело в твоём отношении к людям, во взгляде. Мне трудно представить, каких усилий тебе стоило выйти из этого... ада. Но сейчас я вижу сложные решения, о которых ты не распространяешься, груз ответственности, который молча несёшь. Вижу людей, которых ты спас. А их больше, чем убитых тобой. И я сейчас не про бомбу Дейдары, а, например, про саркофаг над отравленной зоной или про то, что вы раздаёте лекарство и воду даже гражданским, даже чужим! Хотя ты мог наплевать на их судьбу, потому что это не забота Каге. Да хотя бы про новую больницу! Вот в этом дело.       «И ещё в том, что…»       Всё как-то разом сложилось воедино: книга в его руках, усталость в глазах после попыток уберечь жителей пустыни от заразы, признательность в голосе, улыбка, строгие директивы на тренировках, хитрый взгляд украдкой на пустую кружку, тихий смех, рассказы о традициях Ветра и стихи, песок, раз за разом не дававший погибнуть, остановленный песчаный шторм и «чувствуй себя дома, Нами»…       «И в том, что я тебя люблю. Вместе с твоим прошлым».       — Есть вещи, не подлежащие искуплению, и кровь, которую не смыть парой хороших поступков. Люди, которых я убил и которых я спас, — это разные люди.       — Да. Я знаю. Точно знаю, как натирает эта удавка на шее… В слове «другие» безысходность вечной расплаты. Но в словах «другие — тоже люди» надежда. Разве не ради этой надежды ты живёшь?       — И ты.       — И я. — Нами, не ожидая такого сама от себя, потянулась и взяла его за руку. Ей хотелось одного — чтобы он не был так безжалостен к себе. — Я не говорю, что это повод забыть всё и сделать вид, что их кровь не на твоих руках. Адачи имеет полное право не прощать тебя за сына. Но в таком случае он не имеет права забывать, что сохранил остальных детей, жену и родителей, и собственную жизнь благодаря тебе. Если он решил выкинуть всё это на помойку, ты тут ни при чём.       — Люди забывают и помнят то, что им удобно. — Гаара уставился на их соединённые руки и, кажется, сбился с мысли.       — Да. И это ужасно злит. Так что, если он ещё раз так сделает, я точно ему врежу. На правах новоявленного шиноби Суны. Пусть это будет мой первый дисциплинарный проступок.       Спустя долгую-долгую паузу, в которую они молча смотрели друг на друга, Гаара вздохнул, накрыл её руку своей второй и мягко пожал:       — Спасибо, Нами. За всё.       — Гаара, я…       — Да?       Он слегка подался вперёд, и стальной медальон на его шее звякнул об стол. Гулкий звук вывел Нами из странного зачарованного состояния, когда она уже готова была сказать всё. Вообще всё. Она взглянула на медальон.       «Мацури призналась, а Гаара всё испортил, он всегда так делает». И печальное лицо Мацури после того дня… Больно это, наверное, было. Для обоих.       Нет, она не имеет права давать волю чувствам. Для её друга признания в тягость. А она слишком дорожит им и не хочет ставить в положение того, кто вынужден отказывать. Скажет сейчас, и больше никогда не будет простых лёгких разговоров, как сегодня. Ей останется изнывать от неловкости и прятать глаза, как теперь прячет их Кира, стоит ей войти в лабораторию. А Гааре — в напряжении думать, не даёт ли он лишней надежды и не стоит ли отодвинуть её подальше.       И ещё… Ещё она не готова снова чувствовать себя отвергнутой и ненужной. Родители, Инори-сан… Только Гаары и не хватало в этом списке.       Нами тепло улыбнулась и медленно высвободила свою руку из уютно-горячих ладоней, напоследок коснувшись их кончиками пальцев и мысленно прося Гаару не обижаться.       — Я хотела сказать спасибо за этот вечер. И за твоё доверие. Теперь я пойду? Отдохну ещё немного. Ничего?       — Да, конечно.       Гаара проводил Нами взглядом и посмотрел на свои одиноко сцепленные пальцы. Потом достал из кармана слегка помятого журавлика, расправил ему крылья и, покрутив в руках, поставил на стол. Он как-то неправильно и слишком откровенно среагировал на её жест? Да, пожалуй. Снова повёл себя странно.       Но если и так, это не главное, в чём он сегодня оступился. Адачи — вот куда более серьёзная проблема. Нами привлекла внимание не только половины деревни, но и одного из самых давних его врагов… И в этом был виноват он сам. Поддался порыву и желанию отблагодарить Нами, показав одно из дорогих ему мест. Слишком хотел провести время вместе с ней и подольше смотреть на её улыбку.       «Тебе нужно общаться с кем-то более весёлым, более простым, чем ты сам», — увещевали когда-то Темари с Канкуро, пытаясь в очередной раз соблазнить Гаару на встречу с девушкой. Нами при всём желании нельзя было назвать образцом простодушия и лёгкости. Зато рядом с ней он сам становился более открытым и жизнерадостным. А так хорошо, как сегодня в «Овария», Гааре не было очень давно. Если вообще когда-то было.       Но, демоны его задери, как он позволил своей прихоти незаметно перебить здравый смысл? С каких пор потребность в общении важнее безопасности? Нами была права как никогда: он вёл себя странно. Опрометчиво. Непростительно.       «Как будто потерял контроль», — подсказало что-то внутри.       Гаара вздрогнул, провёл рукой по лбу. Усталость. Это всё усталость.       Он вернулся к мыслям об Адачи. Пусть тот и заделался горьким пьяницей, но навыки шиноби вряд ли растерял. Скользкий взгляд, брошенный на Нами, заставлял предположить, что он задумал что-то похуже обзывательств. Помимо открытого противостояния есть тысячи способов сделать гадость, если только верно угадать слабое место противника. Какой способ выберет Адачи? Обратит внимание старейшин на подозрительно сильную «шиноби из Конохи»? Вероятнее всего.       Пожалуй, самое время попросить Темари написать Шикамару письмо этим их гениальным секретным шифром.