о васильках и пепле

Дрожащие руки держали еще нераспечатанное письмо, чувствуя, как глаза жгут слезы, непрошенные, злые, отчаянные. Привычная бумага конверта была такой же, как и в десятках писем до этого. Вот только на прошлых знакомый почерк с теплотой выписывал имя на конверте, а в этот раз все было слишком официально и сухо, как письмо от налоговой инспекции или сообщение о штрафе за превышение скорости. Не то, чтобы Сергей вообще не превышал скорость. Превышал. Но не в последний год. Последнее письмо из выжженной солнцем пустыни пришло больше двух месяцев назад и Серёжа уже знал, что будет в этом. Знал, но отказывался это принимать. Он не мог открыть письмо уже неделю, раз за раз чувствуя, как что-то медленно умирает, но, как бы Серёжа ни старался, заставить руки вскрыть конверт он не мог. С неделю назад даже глуповатая секретарша с нижних этажей поинтересовалась, все ли с ним хорошо. Хорошо? Не то слово. Просить помощи было не у кого. Еще со студенчества в голове осело «помогай себе сам, решай свои проблемы сам, спасай себя сам». Никто бы не помог ему просто так. Да и не просто так. Кому это нужно? Теперь — никому. Записываться к психотерапевту? И что он сделает? Отменит похоронку? Воскресит человека? Сергей Разумовский точно знал содержание этого письма, скрытого в измятом его пальцами конверте. Измученное сознание отключалось от растерзанного мира, заставляя его без сил падать на диван в офисе. Сил, чтобы хоть ночевать в квартире, не было. Вообще сил не было. Сегодня Серёжа все-таки смог вскрыть конверт, а вот прочесть что-то уже нет. Не сейчас. Куда ж ему теперь торопиться… *** — Помоги себе сам, — зубы стучали о край стакана, когда вода заливала цветные таблетки во рту, помогая проглотить их. Нужно было хоть немного успокоиться, если он хотел добраться до правды. Ведь еще оставалась возможность ошибки, нужно было просто влезть на парочку абсолютно секретных сайтов, да взломать одну базу данных… — Помоги? Думаешь, жалкие таблетки тебе помогут? Серёжа упорно игнорировал отражение в зеркале, не желая видеть черные перья и желтые глаза. Не желая видеть себя. Таблетки понемногу действовали — руки переставали дрожать, хотя тело и было по прежнему тяжелым и непослушным. Какая-то новейшая разработка, мощное успокоительное для особо буйных пациентов психиатрии, достать было проблематично, еще более сложно было отмерить дозу дрожащими руками, чтобы не превратить себя в овоща в отключке на ближайшие пару дней. Паника и опустошение, в отличие от стучащих зубов и тремора рук, не отступали вообще ни под чем — даже под алкоголем, Серёжа проверял. Шатаясь, ему все-таки удалось добраться до кровати и ноутбука — последние два дня он сидел на больничном и, удивительно, в своей квартире. Замотавшись в пуховое одеяло, холодные пальцы заскользили по клавиатуре, пока сознание и зрение упорно игнорировали темную тень за плечом и черные перья рядом. — Он мертв, — услужливо подсказало альтер-эго, пока глаза Серёжи скользили по спискам на экране. — Замолчи. — Я — это ты, и мы оба знаем, что Олег мертв. Только зря изводишь себя. — Заткнись! — рука наобум кинула стакан, разлетевшийся на осколки при столкновении со стеной. — Какой буйный, — фыркнул Птица, нависая над Серёжей темной тенью. Привычно темной, но не той, к которой тянулся Разумовский. — В конце концов, у тебя есть только я. Серёжа упорно мотнул головой, упираясь взглядом в ноутбук. Ну же, ну же… — Ты же знал, что все так и закончится… Что мы всегда будем только вдвоем… Где же нужная строка?.. Призрачные руки с длинными ногтями уже легли на плечи. — Что рано или поздно он умрет, а ты даже не успеешь попрощаться… ДА ГДЕ ОНА? — Мы всегда будем вдвоем. Ты всегда будешь один. *** В письме сухим тоном сообщалось, что Олег Волков погиб героем, защищая Родину, но в начале службы указал, что похоронку в случае беды направят к Разумовскому, как к члену семьи. Листок вылетел из стопки одинаковых писем, таких родных, таких знакомых, затертых уже до дыр. Серёжа лежал прямо на полу, зажмурившись и тяжело дыша, пока альтер-эго бродило вокруг, отпуская издевательские комментарии, будто стремясь задеть ещё больнее, чем в прошлый раз. — А я говорил, — в очередной раз насмешливо повторил Птица, нависая над Разумовским. У них было одно лицо, одни медные волосы на двоих, но такое разное поведение. — Говорил, что игры в солдатиков его погубят и что зря ты к нему привязался. Глупый. — Заткнись… — срывающимся голосом возразил Серёжа, не находя сил открыть глаза. Ему казалось, будто стоит открыть глаза, как весь его мир сломается. Или он уже сломан?.. Бога даже не существует, почему небеса так глумились над ним? Почему под его окнами проходили смеющиеся люди, казалось, смеявшиеся над его горем? — Я ненавижу тебя. — Ты ненавидишь себя, — поправил Птица. Серёжа не нашел, как возразить. Ну конечно, это была похоронка. Не стоило и надеяться на ошибку. Не стоило давать себе призрачные надежды на дальнейшее существование хотя бы со спокойствием, если не счастьем. — Ты ведешь себя как ребенок, — злобно буркнуло альтер-эго. — Лежишь тут уже несколько дней на полу в окружении своих любимых писем. Я бы сжег их все! — Я не позволю тебе это сделать… — неуверенно возразил Серёжа, неуверенный, сможет ли он вообще вырваться из клетки в собственном сознании. Не стоило даже пытаться помочь себе самому. Не стоило пытаться заглушить боль снотворным, а дрожь — успокоительным. — Еще как позволишь. Пальцы нажали на кнопку отбоя на телефоне, даже не глядя. Какой смысл. Это был сотый звонок в пустоту, звонок мертвецу в последней попытке спасти себя. Теперь смысла спасать себя не было.