***
Улицы Небесной столицы всё ещё пустовали. Богов заверили, что всё в порядке; что последние лазутчики Черновода были обезврежены; что Лин Вэнь действовала в рамках заговора; и что все причастные получат по заслугам. Нет нужды паниковать, но пока никто не может покинуть небеса. В конце концов, чего этим жадным богам, окруженным роскошью, может недоставать в их золотых дворцах? Что значит несколько дней по сравнению с тысячелетиями? И они всё равно посмели жаловаться Небесному Императору на неудобства. Умину не нужно было принуждение Божества парчовых одежд, чтобы вихрем пронестись мимо их дворцов. Должно быть после него Цзюнь У призвал Сюань Цзы. Она ехала по улицам в небесной колеснице, таща на поводке Генерала Мингуана. Умин проводил их взглядом из-под маски, когда к нему обратилось покрытое синяками лицо бога. "Ты", — окликнул Мингуан, горло вокруг ошейника опоясывали синяки от столь нежного обращения его бывшей возлюбленной. — "Ты же Кровавый дождь, верно? Как ты мог так поступить? Я, конечно, понимаю притягательность такого доброго, непорочного бога, но чтобы так с ним поступить... Воистину, молодой человек... Ты ведь ему в самом деле дорог! Гнусный предатель!" Он плюнул на дорогу, когда его протащили мимо. "Твоя псина лает, Сюань Цзы", — произнёс Умин и пнул бесполезное божество. "Не смей его трогать!" — осекла Сюань Цзы, изящное лицо исказил гнев. Пэй Мин засипел и повалился, когда поводок снова натянулся. Она оглянулась на него, но не замедлила повозку. Умин отвернулся от них обоих. Пей Мин вечно несёт всякий вздор. Он не протянет долго, что бы там ни обещал Цзюнь У за помощь Сюань Цзы. Божество парчовых одежд, словно иголочками прошлось по преданности Умина, проверяя каждую частичку. Оно ощущалось, будто физическое прикосновение. Что-то, граничащее между злостью и профессиональным любопытством, внедряясь в его разум. Это так отвлекало, что он едва не налетел на юного призрака на дороге. Она посмотрела на него большими, тёмными глазами и предложила платочек, обеспокоенно чуть нахмурившись. "Боже, у вас на руках кровь", — произнесла она тихим голосом. — "Генерал Хуа не хотел бы, чтобы вы были ранены". "Мне плевать, что там думает твой генерал", — рыкнул Умин, ощущая как вскипает гнев. — "С дороги, иначе я тебя развею". Она отступила в сторону, но всё так же протягивала платочек. Умин вырвал его из её руки и начал на ходу вытирать кровь между пальцев. Изгнанный Пэй Су мрачно глядел из-за её спины тёмными глазами. Меч Жун Гуан навис над ним, грозя обрушиться в любую минуту. Это было частью наказания Пэй Мина. Жизнь его драгоценного преемника балансировала на усмотрение Жун Гуана. Это не его дело. Ему не было до них дела. В его мертвом сердце было место лишь для одного человека. Умин взглянул на свою руку, затянутую в тёмную ткань Божества парчовых одежд. Он постарался мысленно воспроизвести татуировку. Поместить её на то место, где она должна была быть. Восстановить её. Но иероглифы имени Цзюнь У танцевали и расплывались в голове, даже сильнее, чем его обычная каллиграфия. Он не мог их вспомнить. Такого не могло быть. Сколько времени он потратил, чтобы вбить чернила в кожу? Сколько ночей он тайком водил по ним пальцами снова и снова? Умин поднёс руку к своему предплечью, пытаясь провести пальцами знакомую дорожку. Мышечная память позволила бы это сделать даже во сне, стоило лишь захотеть. Символы смешивались в нечто неясное между тем, что он чувствовал и тем, что должно было быть в реальности. Он беспощадно впился пальцами в израненную плоть, отказываясь заживлять рану в качестве маленькой мести. "Это твоя вина", — рыкнул он Божеству парчовых одежд. — "Прекрати рыться у меня в голове. Я всё равно не ослушаюсь Его Величество". Непрерывное копание не прекратилось. Наоборот — стало ещё более настойчиво ввинчиваться в голову. Умин под улыбающейся маской зарычал от отчаяния. Добравшись, наконец, до Мей Няньцина, он уже был доведён до точки кипения. Не прибавилось настроения и когда он увидел, как советник играет в карты с тремя потрёпанными, сделанными вручную куклами. "Одну минуту, одну минуту, молодой человек", — сказал Мэй Няньцин немного ворчливо. Было что-то такое в его голосе, что доводило и без того агонизирующий мозг Умина до белого каления. Он вихрем ворвался и перевернул стол. Оторвал голову первой же кукле и отбросил. Остальные две повалились на пол сами собой. Советник всё ещё держал карты, когда поднял на него взгляд, дважды моргнул и осуждающе нахмурился. "Ох", — вздохнул он. — "Опрометчиво и грубо. Что за слуг он себе набрал?" Его голос словно жил под кожей Хуа Чэна, но вот лицо было незнакомым. Внутри вскипел гнев. Он улыбнулся под маской, жесткой и беспощадной улыбкой, пряча подлинные эмоции, чтобы исполнить роль Умина. Он опустился на корточки перед сидящим Советником. "Любишь азартные игры, старик?" — спросил он, жестом указав на карты в его руках; лишь они в этой комнатёнке остались нетронутыми. В глазах советника загорелся странный свет. Хуа Чэн хорошо его знал. В игорном зале... Но он не должен думать о себе, как о Хуа Чэне, и должен позабыть про Призрачный город. Это пристанище греха, а подданный Цзюнь У должен быть чист. Странно, что Цзюнь У не наказал Умина, когда увидел тот город. Так странно, что... Почему было такое чувство, что они там отлично проводили время? "Сомневаюсь, что такой юнец как ты, знает эту игру", — наконец, фыркнул советник, осанка его была прямой и твёрдой. "Едва ли это имеет значение", — Умин махнул левой рукой. Мышцы обожгло из-за свежей раны. Он послал в это место немного духовных сил. Недостаточно, чтобы залечить кожу. Только не без татуировки. "Какой дерзкий", — упрекнул мужчина, перетасовывая карты, которые всё ещё держал перед собой. — "И зачем, по-твоему, ты носишь эту маску? Совсем нечестно играть с тем, кто прячет выражение лица!" Он было нацелился стащить маску, но Умин быстрее. Он легко увернулся от броска, потом призвал карты, разбросанные по всей комнате. Божество парчовых одежд нетерпеливо сжалось вокруг него, но он не позволял сбивать себя с толку. Это самый простой способ. Пытки занимают много времени, и зачастую качество информации не самое лучшее... Однако он рассудил, что станет полегче, как только он выиграет. Было в этом человеке что-то такое, что не давало покоя. "Если так переживаешь, то тоже надень маску", — Умин ловким движением вырвал карты из пальцев Мэй Няньцина. Он замер, глядя на карты. С таким раскладом не было ни одного шанса на выигрыш. Старый дурак проиграл бы трём набитым куклам... "Пф! Отлично!" — Мэй Няньцин взмахнул рукой у лица. Тут же на нём возникла маска старика с вырезанной бородой и совершенно пустым выражением лица. От этого фальшивый глаз Умина начал зудеть. "Что ставишь на кон?" — спросил мужчина, склонив набок голову, за маской виднелся влажный блеск его глаз. "Меня интересует слабость наследного принца Сяньлэ", — Умин улыбнулся, делая ставку. — "Если выиграешь, то я тебя отпущу". "Отпустишь?" — рассмеялся Мэй Няньцин. — "Разве твой небесный император тебя не убьёт?" "Возможно". Определённо. Но если Умин здесь оплошает, разве всё это не будет напрасно в любом случае? Если он даже здесь не сможет выполнить то, о чём просит его бог, прибегнув к минимальным затратам сил, то какой от него вообще прок? "Пф", — скривился советник. — "Принимаю. От тебя несёт невезением". Воспоминания за минувшие века, наконец, соединились в общую картину, этот ненавистный голос занял своё место в ней. Почти. Как он мог хоть на мгновение забыть? Возможно из-за маскировки... Должно быть Цзюнь У счёл, что он уже знает. Этот глупый советник даже не осознает, чему придётся противостоять... Теперь Умин пожалел, что заключил пари. Пытка была бы куда более удовлетворительной. Но ведь дело вовсе не в том, что приносит удовольствие ему. Он позволил советнику раздать карты, и не стал противиться гневу, бурлившему внутри, как не стал и жульничать. Неважно сколько старик будет раздумывать и бормотать себе под нос. Неважно, что его потрёпанные марионетки сидят и покачиваются, наблюдая за их поединком. Неважно, что Умин не знает эту игру. Удача — есть удача, и он сражался и истекал кровью за свою, пока не стал самым удачливым существом. А то, что тогда ему выпала двойка... На этом мысли его запнулись. Он сам не знал почему. Подобно его собственным бабочкам, сердце ощутимо металось в груди. "Я слышу, как ты паникуешь", — самодовольно произнёс советник под маской, заключив, что Умин думает о нём. — "Ты уже знаешь, что проиграл". "Тогда раскрывай карты", — бросил вызов Умин, с фальшивой улыбкой в голосе и яростным блеском в глазах. Он по-прежнему не понимал, чего они пытаются добиться карточной игрой, но стоило ему раскрыть свои карты, как он понял, что победил. Это стало понятно по тому, как Мэй Няньцин отпрянул, а куклы от столь неожиданной досады повалились. Вне всяких сомнений что-то в Умине было не то, но то точно не имело отношения к его удаче. "Ба!" — скривился Мэй Няньцин, глядя на карты, потом собрал их и снова перетасовал. "Мне не нужны "давай ещё разок", — промурлыкал Умин, позволяя победе утолить жажду доказать свои умения. "Всякий раз, как Его Высочество ест баклажаны, у него выступают красные пятна на скулах, но он их так любит, что это его не останавливает", — ответил Мэй Няньцин, тасуя карты. Умин упёрся в него взглядом. "Ты спросил, какие у него слабости", — сказал советник, указывая на него. — "Вот тебе слабость. Если интересует что-то другое, то спрашивай конкретнее". "Понятно", — произнёс Умин, и Хуа Чэн внутри него невольно ухмыльнулся. — "Наверно чувствуешь себя остроумным". "Будешь ещё партию или нет?" — гневно спросил советник. — "Если, конечно, ты не намереваешься кормить его баклажанами". "Будь на то моя воля, это богомерзкое создание никогда больше не убоялось бы есть баклажаны", — согласился Умин тихим, опасным тоном, губы его изогнулись в предвкушении расправы. Это чувство звоном прокатилось в теле, словно он был пуст изнутри. "Хмм", — Мэй Няньцин раздавал карты. — "Тогда делай ставку разумнее". Умин подался вперёд. Он поставил локоть на стол и подпёр подбородок — гладкая, белая маска и холодная, мертвенная кожа. "Возможно ты и сам захочешь быть немного полезнее", — в его словах слышалась игривая угроза. — "Буду счастлив разорвать тебя на куски, советник". "Да неужели?" — фыркнул он. — "Какую обиду мог затаить такой маленький призрак?" "Ты меня не узнаешь?" — Умин почувствовал, как губы расползаются в злой улыбке. Из-за этого голос прозвучал, словно звериное рычание. — "Маска так безупречно меня скрывает? Думал ты почувствуешь моё невезение, несмотря ни на что. Казалось ты был преисполнен уверенности, что я развращу или уничтожу Его Высочество Цзюнь У, не так ли?" Мужчина перестал раздавать. Маска глядела на Умина, потом медленно склонила голову влево. Умин ждал, что сейчас его дыхание собьётся, когда нахлынет осознание. Шок. А потом советник просто пожал плечами и продолжил раздавать. "Если чем-то недоволен, излагай прямо". Умин стукнул кулаком, и от удара по полу пошла трещина. Осквернённые мощи бывших небожителей простонали под ними. "Ты не можешь притворяться, что не помнишь. Так ли часто Его Высочество приносил в храм Уюна проклятого ребёнка, где ты разглагольствовал про звезду одиночества?" "В Уюне такого ребёнка не было", — ответил советник, поднимая руку с картами. — "Ты путаешь. Будешь играть или нет?" Умин поднял карты, не глядя на них. Он решил не слишком сосредотачиваться на ходе игры. Игры — это легко. Играть легко. Удача, выигрыш, проигрыш, успех — всё это просто ещё один язык, которым он овладел. "Когда я одержу победу", — начал он, — "ты расскажешь мне, что сломит дух твоего мусорного божка". "Легко", — усмехнулся советник; вышел грустный и тоскливый звук. — "Когда я выиграю, то задам тебе один вопрос". Умин замер и поднял выразительный взгляд. "Тебе даже не нужно будет отвечать", — пропел голос Сяньлэ у него в голове. "Вижу, он хорошо у тебя научился, старик", — зло промурлыкал Умин. — "Ему тоже нравится играть с разумом". "Се Ляню? Играть с разумом? Ха!" — советник бросил карты. Умин тоже положил свои, уверенный в победе. Ещё больше он уверился, когда Мэй Няньцин собрал их и начал снова тасовать. — "Если бы. Мальчик по своей натуре не может лукавить. Стоило бы ему сесть за игорный стол, как все тут же знали бы, выигрышные у него карты или нет". "Плевать", — ответил Умин. — "Что его сломит?" "Если разрушить дворец из листиков сусального золота", — ответил Мэй Няньцин, и начал раздавать снова. Умин хмыкнул против воли. "Дворцы, созданные, чтобы рушиться?" — фыркнул он, с горечью подумав о ребёнке, которого окружали столь приятные игры, в то время как сам он... Нет, осознал он со странным дурным предчувствием. Нет, он не... он не ощущал горечи. Хотя должен. Почему при мысли о тех тёмно-медовых глазах, которые заволакивают слёзы из-за разлетевшегося золота, ему становится грустно? "Всё строится, чтобы пасть, если уже достаточно пожил", — вздохнул советник. — "Но он этого никогда не примет. Ты это хотел узнать?" "Ты знаешь, что нет". "Тогда играй снова". Он согласился без раздумий. Карты тяжело лежали в руке. Он опустил взгляд, глядя сквозь них. Он не мог избавиться от образа этого странного человека, который в отчаянии смотрит на развалившуюся игрушку. "Твоя ставка?" — потребовал Мэй Няньцин. "Его слабость в военном деле", — сказал Умин. — "Как его победить?" "Хм. Это высокая цена... Тогда моей ставкой будет... Правда. Если я выиграю, то расскажу тебе, почему Цзюнь У тебя не выносит". Умин окаменел. Его взгляд был опущен на карты, но он их даже не видел. Он ведь не мог знать о таком, верно? Это блеф. Этот советник просто сбивает его с толку, так же как и этот Сяньлэ. Его Величество любит его. Или, нет, не так — Его Величество принимает его, несмотря на промахи. Его Величество хочет сделать его лучше, чем он есть, насколько это возможно. Он не... неправда, что он его не выносит. Вовсе нет. Если бы не Божество парчовых одежд, держащее его в узде, Умин бросил бы игру, чтобы выяснить. "Твоя удача поистине имеет тёмные истоки", — произнёс Мэй Няньцин, глядя на руки Умина. — "У кого ты ее украл?" "Я не забирал ничего, что бы мне не принадлежало", — сообщил Умин, его безрадостная ухмылка напоминала оскал за улыбающейся маской. — "Слабость Сяньлэ, старик". "Прошло много лет, с тех пор как я тренировал его", — маска Мэй Няньцина снова склонилась набок, обдумывая. — "Но скажи-ка мне кое-что. Как он с тобой сражался, когда ты столкнулся с ним?" "Как трус", — выплюнул Умин. — "Он уворачивался, пока ему не удалось опутать меня проклятой шёлковой лентой, а потом он сбежал". "Если считаешь его трусом, то ты глупец", — старик снова положил руки на колени, больше не тасуя карты. — "Несмотря на все приложенные усилия, как наставника, Се Лянь никогда не спасует перед трудностью, даже если отступление принесло бы больше пользы. Он вмешается куда угодно, если что-то покажется ему неладным, и каждый раз разбивает себе сердце. Он сделает что угодно, чтобы замок из золотых листков не развалился". "Ты это уже говорил", — прошипел Умин, медленно поднимаясь. — "Моё терпение заканчивается, старик". "Ты думаешь, что он не атаковал тебя, потому что не смог?" — советник тоже поднялся, впервые продолжив разговор стоя. Он ниже, чем в памяти Умина. — "Думаешь тебя пощадили по глупости? Пф! Трус здесь ты, потому что отказываешься смотреть правде в глаза!" Умин ринулся даже не думая. Он сжал горло Мэй Няньцина, впиваясь ногтями кожу. Мэй Няньцин под маской лишь вздрогнул. "Мне произнести это?" — прохрипел, сквозь сдавленное горло советник; в его голосе слышалась усмешка. — "Если хочешь узнать, в чем его боевая слабость, то это ты! Тот самый замок из золотых листков, который он, по каким-то причинам, хочет сохранить невредимым". Умин отбросил его, словно обжёгшись. Я просто не хочу ранить Хун-эра. "Лжец", — прохрипел он. "Ничуть", — фыркнул Мэй Няньцин. — "Соберись же, юноша". Умин швырнул его о стену, даже не раздумывая. Этого не может быть. Это смешно. Невозможно. Немыслимо. И всё же... "Если узнаю, что ты соврал", — предупредил он, — "я разорву тебя на куски". "Как изобретательно", — посетовал старик, уже отряхиваясь, словно ничего и не случилось. Спускайся, потребовало Божество парчовых одежд. Подчинись. "С чего ты взял, что Его Величество меня не выносит?" — выплюнул Умин, задержавшись в дверях, прежде чем кинуть взгляд через плечо. — "Какая-то смехотворная ложь, основанная на эмоциях, чтобы вывести меня из себя?" "Ничего подобного", — Мэй Няньцин махнул рукой, убирая маску, чтобы явить ухмылку. — "Но раз я проиграл, я тебе не расскажу". Умин зарычал, вонзая ногти в ладони, и собрался уходить. "Однако, раз уж ты заговорил об этом, я задам вопрос тебе. Отвечать не нужно". "Катись к чёрту", — огрызнулся Умин, ощетинившись. "Ха...", — ухмылка Мэй Няньцина лишь стала шире. — "Хорошо. Я лишь хотел спросить, сколько по-твоему тебе лет". Умин открыл было рот, чтобы рассмеяться. Потом закрыл его. Подчинись, настаивало Божество парчовых одежд. Маска Умина будто отяжелела на его несовершенном лице. У бедра висела внушительная сабля. Враг Его Величества разгуливает там, внизу. Хуа Чэну должно быть пару тысяч лет. В Уюне не было такого ребёнка. Он спустился с Небес.***
Бабочки разлетелись от того места, где он стоял посреди поля, на котором они сражались. Распоряжения Его Величества не оставляли времени на подготовку. Узнать слабость Сяньлэ, а потом спуститься. Умин обдумывал план действий на ходу, пока его предательские бабочки прочёсывали местность. Он обдумывал; он сожалел; он волновался; он боялся. Рука, где Цзюнь У снял кожу, всё ещё не зажила и отзывалась болью. Он не станет восстанавливаться, пока не сможет воспроизвести татуировку. Умин привычным жестом начертал иероглифы на пыльной земле, но они были совершенно неверными. Его рука сопротивлялась движению даже больше обычного. Он помнил, как восторженно и снисходительно Его Величество отреагировал на его ужасный почерк, когда увидел впервые. Сложно было соотнести те тёплые слова, которые он помнил, с его Небесным Императором. Однако, он всё понимал. Конечно, раньше всё это было просто забавой. А теперь война. Сейчас Цзюнь У нужен идеальный слуга, а не глупый фигляр. Солнце опустилось за горизонт. Луна озарила его светом. Он вырвал траву и написал имя Цзюнь У, но каждый раз рука упорно предавала его. Отклонялась в сторону, будто он позабыл, что пытается написать. Улыбающаяся маска холодила. Тогда она тоже была холодной. Когда он не смог быть идеальным слугой своему раненному, истерзанному богу. По крайней мере тогда его разорвало на части. Ему подумалось, возможно Цзюнь У мог... Но всё говорило само за себя. Эта маска, это задание, Его Высочество... проклятье... Его Величество разочарован. Этого было недостаточно. Он не справился. А может просто не так, как от него ожидалось. Всё-таки ему разрешено было оставаться Собирателем цветов под кровавым дождём вплоть до его самого последнего провала. Если он в этот раз оправдает ожидания... если хорошо себя проявит... Он опустил взгляд на голую землю, на которой писал. Потерявшись в мыслях, он выводил имя Цзюнь У, сделав его абсолютно неузнаваемым. Перед ним были хорошо известные иероглифы. Он видел их на своей руке на протяжении восьми веков. Они должны быть длиннее. Они верные... ощущались верными... он вырезал их на своей руке, выбил эти шрамы чернилами, он... он...! Умин наступил на это имя и втоптал его в грязь. Паника заполонила разум; душила его. Может дело в проклятье, может Сяньлэ сделал с ним что-то такое, о чём он даже не подозревал, может... Мусорный бог отравил его драгоценные воспоминания о Цзюнь У. Драгоценные мгновения, проведённые с его богом. Даже не будь на нём Божества парчовых одежд, принуждающего к действиям, Умин не позволил бы этому проклятому существу пережить такое оскорбление. Но ненависть никак не заполняла его. И совсем неважно как сильно он того желал. Ему хотелось бы ненавидеть эту мягкую улыбку, и эту спину, прижимавшуюся к его собственной, и снисходительное, поддерживающее касание руки бога к его локтю, но... Но он... В локте почувствовалось лёгкое покалывание при мысли об этом, удивительно тёплое для его исстрадавшегося тела. Он зажмурился от этого воспоминания. Бабочки показывали ему лишь захолустные города, и ни одного негодного бога. Рука дрожала, и он сжал саблю, чтобы собраться. Он не должен так думать. Не должен. Его преданность... его любовь... его существование... всё это принадлежит Цзюнь У. Он должен не только принимать своего бога таким, какой есть... он должен обожать его. Всё в нём. Разве Цзюнь У не пережил самые жуткие предательства? Разве его не презирали, ранили и разрывали на части, пока Умин беспомощно смотрел? Разве Умин не поклялся в вечной верности своему богу? Своему возлюбленному? Разве... Разве Цзюнь У, в пещере... Соберись, приказывал он себе, зажмуриваясь под маской, он так сильно сжимал саблю, что заболели костяшки. Соберись. Ты сбит с толку, потому что слаб. Ты подводишь его из-за своей растерянности. Наберись терпения. Отдай Его Величеству всего себя. Он один во всём мире достоин этого. Если он сейчас считает твои усилия недостаточными, значит ты недостаточно стараешься. Солнце встало. Бабочки наблюдали за ним. Умин стоял, как вкопанный, с закрытыми глазами. Божество парчовых одежд всё ещё дремало в ожидании, пока он отыщет Сяньлэ, чтобы снова подчинить своей воле. Это было вовсе необязательно. Всё начало рушиться в тот момент, когда Сяньлэ ему улыбнулся. В этот раз Умин сделает всё, чтобы стереть эту улыбку с его лица. Бабочка отыскала его в горах. Полуденное солнце сияло на его каштановых волосах и поношенных белых одеждах. Божество парчовых одежд сжалось вокруг горла Умина. Он затянул тесёмки маски, выхватил саблю и кинул кости. На него, словно насмешка, глядели глаза змеи. Он сжал их в руке и двинулся навcтречу. В тот момент, когда появился Сяньлэ, тело Умина рванулось вперёд. Божество парчовых одежд жестокое и нетерпеливое. Умин позволил ему вести себя. Это даст ему фору понаблюдать. Сяньлэ, конечно же, стал уклоняться. Кружился, улыбаясь, а потом... Потом улыбка пропала с лица, вместе с отхлынувшей кровью. Губы приоткрылись, внезапно став скорее серо-голубыми, чем розовыми. Зрачки сузились до маленьких точек, утонувших в его влажных глазах, а дыхание вырывалось вымученным и тяжёлым, больше напоминая всхлип. Умин взмахнул саблей и метнулся на него. Сяньлэ не успел уклониться, но вовремя отскочил назад. Этот выпад должен был снести ему голову, но вместо этого оставил глубокий порез на скуле, когда он успел увернуться назад и в сторону. Движения стали дёрганными и неестественными; и следа не осталось от его грациозности и плавности. Намерения Умина сплелись с Божеством парчовых одежд, сделав его неумолимым. Он двигался словно пронзительный, острый вихрь из металла. На сей раз никаких разговоров... никаких поддразниваний, заигрываний или замешательства, лёгких усмешек. Только жестокость. Этим языком Умин владел лучше, чем каким-либо другим. И всё равно Сяньлэ продолжал отступать. Спотыкаясь о деревья, уворачиваясь от удара, откатываясь. Умин вихрем подлетал в воздух и обрушивался вниз. Сяньлэ уворачивался в последний момент... так что Умин приземлялся на одно колено, погрузив оружие глубоко в землю. Умин поднял голову и посмотрел на Сяньлэ, покачивающегося на месте. Из горла Сяньлэ вырвался мучительный звук, и слёзы хлынули по щекам. И вряд ли это было из-за крови, которая струилась по лицу и оставляла следы на его серо-белых одеждах. Глупец попятился и поднял руку, прикрывая глаза. "Хуа... Градоначальник Хуа, прошу", — задушенно выдохнул он. "Готов молить, чтобы я пощадил тебя?" — рассмеялся Умин, вытаскивая из земли внушительную саблю и снова бросаясь в атаку. Он нанёс удар, метясь в ноги Сяньлэ. Может получится искалечить его, раз смертоносные удары не достигают своей цели. Длинные одежды предателя мгновенно разорвались от прикосновения сабли, распахнувшись выше бедра. Почти в цель. Этого было достаточно, чтобы пробудить ещё большую жажду Умина. Достаточно, чтобы Божество парчовых одежд обезумело от желания пролить кровь. Убей, убей, убей! "Нет", — выдохнуло бывшее божество. — "Нет, Градоначальник Хуа, пожалуйста, маску...!" Умин рассмеялся над ним. Ринулся вперед. Кончик лезвия разорвал белый рукав этого идиота. "Это не моё имя", — рассмеялся он холодным и яростным смехом. Разве не из-за него он лишился этого имени? Разве нет... А ты уверен... "Прошу!" — Бог остановился, когда между ними образовалось расстояние. Он низко склонился, потрясая перед собой руками. — "Ты не знаешь, зачем Цзюнь У сказал тебе сделать это... Ты не знаешь, над кем глумишься!" Убей! Тело Умина бросилось вперёд. Бог не двинулся с места. Он так и стоял там, склонившись, и страх прошил Умина; не предвкушение, не жажда крови, не ярость, а только страх, только...! Бог увернулся от смертоносного удара в последний момент. Взялся за маску обеими руками и снял её, в тысячу раз проворнее, чем Советник. Он отпрыгнул, прижимая улыбающуюся маску к груди. Лицо его увлажнилось от слез, а грудь содрогалась с каждым вздохом. Он давился рыданиями, пошатываясь. Слёзы лились в рану, до кости рассёкшую лицо. "Умин", — прошептал мусорный бог. — "Прости меня..." Умин замер, когда услышал, как этот голос произносит его имя. Этот скорбный, сломленный... С рыком он кинулся вперёд. Убей, убей, убей, приговаривало Божество парчовых одежд, и всё существо его обратилось в жестокость. Лицо без маски теперь было выставлено напоказ, но он не мог выдавить улыбку. И успокоиться не мог. Не мог заставить быть себя тем, кем должен для Его Величества. Он не справлялся — настолько, что требовалось воздействие Божества парчовых одежд, чтобы он не заговорил с предателем, или даже так... "Где ты услышал это имя?" — выплюнул разъярённый Умин. — "На небесах до сих пор рыскают твои шпионы? Ты! Отброс". Сяньлэ поднял на него взгляд и не отводил, хотя и продолжал уворачиваться. Теперь в его движениях появились отчаяние и напряжение, которого раньше не было. В дрожащих руках он сжимал маску и ни за что не отпускал. Это стоило ему скорости. Выбившаяся прядь волос пала от сабли Умина. "Он ведь не назвал тебя так", — охнул Сяньлэ, он будто задыхался, но вовсе не от усталости. — "Градоначальник Хуа, скажи, что он не отобрал у тебя имя!" "Катись к чёрту!" — крикнул в ответ Умин, окончательно теряя рассудок. Он взвился в разящем ударе, и бог устремился навстречу. Одной рукой он заблокировал раненную руку Умина и дрогнул, ощущая отсутствие кожи под чёрной тканью. Умин осознал, что сейчас будет, слишком поздно. Шёлковая лента вывернулась из одежд Сяньлэ и обернулась вокруг его руки. Она беспощадно скрутилась, и руку, которой он сжимал оружие, свело. "Жое!" — рявкнул бог, хотя он и выхватил саблю из руки Умина и тут же отпрыгнул, чтобы тот не впился ногтями в его лицо. — "Не причиняй ему боль!" Если хочешь узнать, в чем его боевая слабость, то это ты. Шёлк вновь взвился, окружая внезапно вооружённого бога. Сяньлэ трясло с головы до ног. В левой руке он баюкал маску, будто она была чем-то драгоценным. В правой сжимал саблю — единственную часть всего его тела, которая сейчас была уверенной и непоколебимой. "Прости!" — сквозь слёзы выдохнул Сяньлэ. — "Прости, я не могу позволить тебе атаковать меня снова! Хуа Чэн, Сань Лан, прошу!" Мне больше нравится, когда ты зовёшь меня Сань Лан. Цзюнь У улыбался ему в обветшалом храме, глаза его светились, а лицо... его лицо... "Это не моё имя!" — взвыл Умин и воззвал к запрещённому клинку. Несовершенный, сломанный, проклятый, ужасный, но он должен сражаться, он должен... Эмин воплотился в руке, призванный по его желанию. Он ринулся вперёд, по принуждению и из ярости. Его маска, его клинок, этот отброс, этот отброс смотрит на него таким раненным взглядом, зовёт его Сань Ланом, глядит на него, словно... Словно эти медовые глаза наблюдают, как рассыпается замок из золотых листков. Он занёс Эмин. "Нет!" — вскрикнул Сяньлэ, и лента метнулась перед ним. Но было уже поздно. Эмин извернулся и... и метнулся в сторону... Умин опустил взгляд, встретившись с взирающим на него красным глазом прямо с его груди. Сабля завибрировала, сотрясая его изнутри. Рука всё ещё сжимала эфес. Божество парчовых одежд затрепетало под этим ударом. Как и сам мир вокруг него пошатнулся. В его собственном проклятом глазу читалась чистая ненависть. "Эмин, нет!" — закричал Сяньлэ, и лента вновь обвилась вокруг Умина, подловив его в минуту слабости. И тут же перед ним оказался Сяньлэ. Он обхватил эфес поверх руки Умина. Другая рука легла ему на плечо, удерживая. И сабля, и маска остались брошенными позади него. "Отпусти", — потребовал он. Там где он касался, чувствовалось, как дрожат его руки. Он держал Умина и глядел на него глазами, полными паники. — "Сань Лан, отпусти! Я могу помочь!" Сражайся, настаивало Божество парчовых одежд. Умин схватил запястье Сяньлэ, заставив его потерять равновесие, а потом с криком вывернулся. Он ощутил, как лезвие Эмина, прошившее его насквозь, соприкоснулось с богом. Он врезался спиной в этого отброса, отчаянно желая пролить его кровь. От силы удара дыра в груди углубилась, и Эмин вдруг вытолкнулся на свободу. Сяньлэ испустил задушенный, прерывистый звук и отпрянул. Он попятился, истекая кровью. Эмин высвободился из груди Умина и подлетел к нему. Он изо всех сил прижался к груди предателя, будто пытаясь поддержать его. Красный глаз полнился слезами. Умин оставался на ногах лишь силой воли. Шёлк сжался вокруг него, но на сей раз застать его врасплох не получилось. Рука, которой он сжимал Эмин, всё ещё была свободной. Он с криком принялся отрывать от себя ленту, совершенно обезумев. Единственной целью сейчас было бороться. У него не было иного выбора, кроме как бороться. Лента дрогнула и поспешила улизнуть от его диких нападок. Но он не позволил, поймав, когда она извивалась прочь, и разорвал её надвое. Сяньлэ закричал. Тело Умина замерло от этого агонизирующего звука. Сражайся, настаивало Божество Парчовых одежд. Сражайся до тех пор, пока можешь, сражайся, пока тебя не уничтожат! Он смотрел. Смотрел на кровоточащего ничейного бога, чьё плечо вспорол Эмин. Сяньлэ прижимал саблю к груди и глядел на Умина так, словно тот разорвал его сердце на части. Умин бросил обрывки ленты, и два неровных куска бесчувственно опали на землю. "Жое!" — голос Сяньлэ звучал иначе, его душили слёзы и отчаяние. — "Нет! Пожалуйста!" Божество парчовых одежд перебороло то, что заставило Умина замереть. Заставило его метнуться к сабле, что лежала на земле. Он неверной рукой подхватил её. Рана в груди отзывалась болью. Он не мог исцелить её. Эмин не позволит. "Предатель!" — выкрикнул Умин сквозь кровь, заполнившую рот. Он не должен истекать кровью. Ему же под силу просто остановить её. Сяньлэ поднял взгляд с шёлковой ленты, брови сошлись изломом, образуя маску скорби и страха. Как же больно. Как больно было на это смотреть. И он ненавидел себя за это, ненавидел, не... "Нет!" — бог испустил задушенный вскрик. — "Сань Лан, остановись! Эмин напа..." "Это не моё имя!" — взвыл Умин, кидаясь на него. Эмин рванул навстречу, и Умин едва успел выставить блок. Он вывернулся и отлетел — неумолимый и ненасытный, и за это он поплатится! Сяньлэ сделал выпад. Он схватился на эфес Эмина, но только чтобы оттащить назад. Крепко удерживая его в руке, бог занял оборонительную позицию. Его побледневшее лицо ярко контрастировало на фоне сочащейся по щеке и плечу крови. Он выглядел сломленным, но недостаточно. "Ты ранен!" — пытался вразумить бог, будто вовсе позабыв про собственную кровь. — Сань... Градоначальник Хуа, я умоляю, отступись!" "Произнеси его!" — потребовал Хуа Чэн, заливаясь яростным смехом, и кровь полилась изо рта. — "Произнеси, Ваше Высочество! Произнеси моё имя!" Казалось удар сабли не так ранил Сяньлэ, как эти слова. Он всхлипнул, впившись руками в дрожащий Эмин. Борьба с жаждущей крови саблей замедляла его. Умин взмахнул саблей, и Божество парчовых одежд злорадно возликовало, когда оружие вонзилось сбоку в колено Сяньлэ. Порез получился глубоким и жестоким, разорвавшим плоть, связки и мышцы. Бывший бог даже не вздрогнул, лишь отпрыгнул назад на здоровой ноге. "Прекрати! Ты ранен!" "Разве не этого ты хотел?" — рассмеялся Умин. — "Ты же хотел, чтобы я использовал саблю, так? Каково испытать её укус? Какова она по сравнению с тем куском продажного мусора, который ты у меня украл?" "Эмин ни в чём не виноват!" — задыхаясь настаивал Се Лянь. — "А эта сабля... она принадлежит другому! Градоначальник Хуа, Цзюнь У использует тебя лишь для того, чтобы ранить меня! Ты не обязан этого делать!" "Это не...", — он нанёс удар. Сделал выпад. Прыгнул. Сяньлэ уклонился, вынужденный отступить, запнулся, — "...моё имя!" "Умин!" Неподдельная мука в голосе бога приковала его тело к месту. Божество парчовых одежд впилось в него: разъярённое, злобное, жестокое... Не возвращайся до тех пор, пока физически не сможешь сражаться. Вес, который на него обрушился, должен был причинить боль. Это должно было быть лезвие. Но нет. Вокруг него обвились руки, а грудь Сяньлэ была сильной и тёплой; липкой от крови. "Пожалуйста!" — взмолился бог, сжимая его одной рукой, а в другой сдерживая рвущегося Эмина подальше от его плоти. Вены Умина вздулись от попытки не шевелиться. Божество Парчовых одежд хотело... хотело... но объятие этих рук приносило такое блаженство, что он... "Нет", — прорычал Умин, вырываясь прочь. Это бессмысленно, бессмысленно, бессмысленно, но руки Сяньлэ ощущались такими настоящими, такими тёплыми и... И имя, вывалянное в грязи, имя, которые было вытатуировано на его руке, вопросы, сомнения, жестокость... "Всё хорошо", — прошептал Сяньлэ. — "Сань Лан, всё будет хорошо". Умин проиграл битву с Божеством парчовых одежд. Его воля дала трещину, как и вера... Он пнул раненное колено Сяньлэ, потом использовал освободившееся пространство, чтобы нанести удар ладонью в сердце. Раздался звук рвущейся ткани, а потом за ладонью последовала сабля. Она пронзила сердце Се Ляня, и Хуа Чэн подался вперёд, пока не пригвоздил его к дереву. Давление на него ослабло. Исчезло. Хуа Чэн смотрел, как голова Сяньлэ поникла, и он задыхался от невыносимой, должно быть, боли. В кулаке он сжимал кусок холщовой ткани. Он использовал атаку Умина, чтобы порвать Божество Парчовых одежд. "Почему", — выдохнул он, глядя на умирающее мусорное божество. Ответом ему была слабая улыбка и беззвучные слова. Он не мог вздохнуть, чтобы ответить. Но Умин подумал... "Кровавый дождь не должен быть под чьим-то контролем". Потом выражение лица бога изменилось, исказившись в ужасе. Умин так засмотрелся на кусок ткани в руке, что не успел вовремя отреагировать. Эмин нанёс удар, вонзившись в шею Умина, наполовину погрузившись в позвоночник, не в силах, однако, рассечь насквозь. Бывший бог кое-как двинулся вдоль лезвия, пригвоздившего его к дереву, и открыл рот, чтобы крикнуть. Хуа Чэн покачнулся. Эмин дернулся, высвобождаясь. Он развернулся в воздухе и стремглав снова полетел к нему. Умин вскинул левую руку и перехватил его ладонью. Он сжал пальцы, пытаясь уничтожить проклятую штуковину. Позабытая белая полоска шёлка запуталась за ногу, заставив запнуться. Эмин вылетел, и Умина пронзила ярость. Отрепья призрака, облачённого в отрепья другого, вскарабкались на ноги. Он не может... не может подвести, он... он не может... "Ваше Высочество!" Нет. Нет, нет, нет. "Ваше Высочество, где ты?!" Серебряные бабочки слетелись на поляну, приземлились на меч, пригвоздивший Сяньлэ к дереву. Умин упёрся в него взглядом. Сяньлэ посмотрел в ответ. Одна рука сжимала саблю. Другую он в отчаянии протянул к нему. Между ними валялась улыбающаяся маска, забрызганная кровью. Эмин снова подлетел к Сяньлэ, прижавшись к его груди в попытке придержать в том месте, где торчал меч. Губы бога шевельнулись. Умин продолжал смотреть. Он прочитал по губам и тряхнул головой. Грудь сковало. Тело содрогнулось. Он пошатнулся. Сокрушаясь, словно трескаясь по краям. На поляну с криком ворвался этот негодный бог Юга. Умин не мог с ними сражаться. Не мог остаться. Не мог... Пришлось сбежать к Цзюнь У. Он не мог оторвать взгляд от заплаканных, покрасневших глаз Сяньлэ и забрызганного кровью лица. Он так и смотрел на него, пока реальность не растворилась в бело-золотой пустоте небес. Тяжёлый, разочарованный вздох раздался над его скрюченным телом. Словно глупец, Умин извернулся в луже крови, чтобы заглянуть в лицо Цзюнь У. Его бог хмуро взирал на него, будто он был сдыхающей крысой. Это было сродни взгляду незнакомца. "Твой прах", — пытался сказать ему Сяньлэ в тот последний миг, лицо его исказилось от отчаяния. — "Твой прах в опасности, Сань Лан". "Сань Лан." "Сань Лан." "Ох, Умин", — вздохнул Цзюнь У, толкнув его искалеченное тело носком сапога. — "Какое разочарование".