— «Эта ночь будет яркой!» — подумал Пин, пнув ногой по снаряду, чтобы дослать его в пушку.
Он навел прицел чуть ниже и выстрелил в самое основание второго этажа.
Рев стального зверя изрезал на тонкие ниточки остатки покоя мирозданья, белесый дым повалил из ствола, заткав ночной простор ядовитой завесой. Осатаневший снаряд достиг цели и разорвался, выпуская из железного заточения смертельные лепестки пламени, остервенелые струи искр и бесконечные тучи черно-серого марева. Крики жертв не умолкали, люди стенали в агонии, заживо сгорая под жаром разбушевавшейся немецкой стихии.
По крайней мере, так думал Пин.
— «Черт!» — выругался он.
Это был последний фугас. Конечно, и бронебойные стальные птички довершат благое дело по разрушению домика, но это уже не будет так красиво.
Пин мечтательно, грустно вздохнул. Да, он был настоящим ценителем красоты, у него было благородное и утонченное чувство прекрасного. Кроме этого, он обладал целым букетом (подобно пышному букету роз) высоких чувств: чувство сострадания, чести, милосердия, долга, справедливости, доброты, любви (похотливой любви к Нюше), юмора (черного), чувство гордости за Родину, чувство уважения ко всем, чувство любви к жизни, чувство нежности и теплоты… Можно бесконечно продолжать.
(И вообще, скажу я вам, Пин был моралфагом).
(А еще он не мылся, любил макраме и болел простатитом, но я не знаю, зачем вам нужна эта информация).
(Можете написать это на листочке, помять и подтереть сим свою popá, после чего рекомендуется выкинуть).
Ну так вот. Пин зарядил бронебойный снаряд и пальнул. Раскаленный центнер металла разнес в мелкую щепу деревянные ножки, на которых держался домик, и тот, на секунду повиснув в воздухе, плюхнулся вниз.
Крики смолкли. Свинцовый дым всосал последние обрывки людских(?) стенаний, а затем, прошипев что-то на немецком, растворился в ночи. С приближением рассвета танцующие щупальца пламени начали угасать, потихоньку унося с собой печаль. Пин, развернув пантеру, двинулся прочь из долины, исчезая в золотеющем горизонте.
— «Дастиш фантастишь, теперь можно звать родственников. Будем заселять долину!» — думал он.
Но Пин не мог знать, что тем временем, глубоко под землей…
***
Крош завопил и прянул назад.
— «Я выпью твою кровь…»
— «Нет, не надо, прошу тебя!» — кричал Крош, поджав уши.
— «Я вскрою твои вены…»
— «Пощади, умоляю!»
— «Я заставлю тебя служить мне!»
Страшный рев вырвался из зубастой пасти, продолжился долгим эхом и, казалось, поселился в подвале.
Крош завопил и зажмурился.
Рык. Клац. Тьма.
Бесконечная тьма.
***
Крош открыл глаза.
— «Мать честная…»
То, что он увидел, было недоступно ни одной шестеренке его сознания. Крош почувствовал, как благостный свет проникает в глубины его грешной души, вознося ее куда-то далеко-далеко…
И тогда умерли все его страхи, а время сжалось, вздрогнуло и остановилось, потеряв свою суть.
Продолжение следует...
