Ничего хорошего в Ромашковой Долине

      Он пришел под утро.       Вошел осторожно, тихо, бесшумно ступая, плывя по комнате, словно призрак, привидение, а единственным звуком, выдававшим его движение, был шорох судейской мантии, прикасавшейся к голому телу. Однако именно этот исчезающе тихий, едва уловимый шелест разбудил Карыча, а может, только вырвал из полусна, в котором он мерно колыхался, словно погруженный в бездонную тонь, висящий между дном и поверхностью спокойного моря, среди легонько извивающихся нитей водорослей.       Но Карыч, в отличие от некоторых беловласых личностей, не был толстокожим мужланом, поэтому и пошевелился, и вздрогнул.       — Лосяш, это ты? — голос выпорхнул из груди сонной птичкой, когда Карыч приподнялся на локти.       Он вгляделся в пелену сумрачного окружения, прошел глазами комнату, проморгался. Увидел фигуру. Она стояла, выделяясь средь остального, почти идеального мрака, но лишь одна была идеальной — совершенной, непостижимой, прекрасной в своей черной сути.       — Лосяш… — Карыч протянул его имя сладко, смакуя каждую букву, будто они были сахарным сиропом, оставшимся на губах после яблочного леденца.       Он откинулся на ложе, развел в стороны крылья. Ощущал себя ангелом, на которого снизошла божественная благодать. И услышал шаги — уже отчетливые и такие желанные, вдохновляющие, и он ловил эти шаги, ловил каждый звук, внимал каждому шороху мантии.       Карыч был в неге, в благостном ореоле забвения и наслаждения, предвкушения… Он дрейфовал среди освежающих фруктовых льдов, чувствовал спиной мурашки и холод, такой нежный и нужный, точно в жару. Не спеша открывал клюв, ловил им облака из сладкой ваты, мармеладных пташек и струи карамельного дождя. Трепыхал лапками и крыльями, тревожа воздушную, бисквитную порошку, легшую на льды, и наслаждался, наслаждался своей личной, сказочной зимой.       Тот силуэт не исчез. Он зашагал, осторожно, так, что едва ли Карыч заслышал это обстоятельство. Силуэт шагал медленно, крался к кровати. Ворон чуть заметно дернулся, возможно, это был лишь отголосок очередного спазма душевных конвульсий. Нет, Карыч не слышал шаги, точно не слышал. Силуэт был уверен в этом. Он шел своей легкой, призрачной поступью, тихо, крадучись, маленькими шажками, шел, вдыхая аромат спальни. Чувствуя пол сквозь подошвы ботинок, чувствуя ночь всей кожей, он двигался во тьме и был частью тьмы, беззвучный, как дух.       Силуэт коснулся его крыла. Ворон дернулся, хмыкнул, на миг недовольный и потревоженный, но следом встрепенулся и расхлопнул веки — счастливый, что не в бреду.       — Лося-яш! — Карыч улыбнулся, приподнялся на локти, но нежные руки уложили его обратно.       — Тише…       — Лосяш… — ту довольность и сладость, полнившую этот голос, можно было сравнить только с нежнейшим голосом пирожного, если бы последнее могло говорить.       — Восемь лет…       Карыч выглядел забытым, навсегда затерянным в своем раю.       — Восемь лет… — повторилось извне его иллюзорного мира.       — Хыы… — блаженно промычал Карыч, — восемь лет…       Он вдруг напрягся, снова открыл глаза.       — Погоди. Что восемь лет?!       Впервые за эту ночь силуэт заметил в нем настоящие, живые эмоции, отличные от тех, существующих только в пределах его обособленной души, подобных теням или световым бликам на гранях чего-то явственного, сущего. Эти эмоции были не только удивлением, но также ожиданием интриги, даже игривости.       Силуэт лишь свел густые брови.       — Восемь лет я сидел в хладной темнице. Сидел, заледеневший во времени. Лишившийся души и сердца, навеки скованных стужей. И все по твоей вине.       Силуэт видел, как сверкнули глаза Карыча, ошарашенным и совершенно недобрым блеском, а потом затянулись густым, мутным пологом ужаса.       Силуэт усмехнулся, распахнул мантию. Явил себя.       — Копатыч!       Ворон затрясся, прильнул к стене, закрывая глаза крыльями. Хотел спрятаться, укрыться от злой реальности, но все надежды разбил пронзающий, дикий укус боли. С той же быстротой клинок лихого кинжала вышел из его тела, снова вошел, покинул и вновь впился в плоть, снова, снова, до тех пор, пока Карыч не утонул в алеющем море, а оно взбурлило и зашумело, потеряв покой.

***