Дейдара и его руки Paradise Edition

— Ты существуешь с семнадцатого века, мать твою… Я думал у нас нет секретов друг от друга, Хидан Девидсон Браун, — с нажимом и особой интонацией проговариваю его имя полностью, пусть знает каково мне, когда и меня называют полным именем. Он заметно стушевался: — Я думал, тебя это напугает… хотел сказать позже, но сейчас случайно вырвалось. — Мы живем в ебнутом мире, что тут такого? У меня вон вообще рты на руках и что? Ладно, а сколько тебе лет-то в итоге? — Пятьсот двадцать один. — Ебануться, у нас разница ровно в пол-тысячелетия, — я зашёлся в таком смехе, что Хидану стало не по себе, но потом он тоже расслабился и засмеялся со мной в один голос, — так ты у меня не совсем не папочка, ты пра-пра-пра-пра-э… да, пять раз -прадедушка? Ха-ха-ха! — Это еще одна причина, по которой я молчал… — надулся как ребёнок Хидан. — Но ты все равно выглядишь молодо, так уж и быть, останешься папочкой. Я тебя люблю, м! — А тебя правда это не смущает? — Конечно же, нет! Ты будешь всегда так выглядеть, ведь так? — он кивнул мне, — ну так это же замечательно! Ты всегда будешь таким красавцем у меня, папочка. А теперь расскажи мне о своей жизни побольше, м-м? — Ничего интересного на самом деле, я родился в Германии. Каждые сто лет я инсценировал свою смерть и передавал самому себе все свои деньги и все имущество по наследству. Приходилось каждый раз давать себе новое имя и менять внешность. Первоначально меня звали Гюнтером Брауном. А уж кем я был после, не стал запоминать, обычные имена. — Так вот как ты разбогател: у тебя просто огромный жизненный опыт, и каждый раз ты получаешь наследство от самого себя, и ты хорошо учишься на своих ошибках, ведь у тебя целая вечность впереди, и ты уверен в себе, тебе нечего терять. Ты все равно не умрешь. — Я способен умереть, если сам захочу. Для этого надо долгое время ничего не есть, не пить и не шевелиться. — Окей, но зачем ты подделывал документы, менял имена и разыгрывал свою кончину? — В те времена за такое сжигали вместе с ведьмами. Типичная Европа. Людей со сверхспособностями развелось в таком количестве ближе к девятнадцатому веку. Произошла революция и право на безопасность таких людей было закреплено в международной конвенции. — Так ты напиздел, про то, что ты американец… American-made то-о, American-made сё… — Я живу здесь с момента основания и становления страны, поэтому считаю Америку своей родиной. Я полное олицетворение этого менталитета. — А ещё ты живая американская мечта… — Ой, скажешь тоже, Дей… — Ага, ты прожил век в Германии, а остальное время в Америке? Америка ж появилась в восемнадцатом веке или около того, — Хидан кивнул на мои неловкие попытки сложить общую картину путём вычислений и вспомнить уроки истории, — вот как… Так получается, ты будешь встречать свои очередные годы со мной — стариком, а я буду доживать остатки своей старости с вечно молодым папиком. Потрясающе! Фортануло, конечно, — покатываюсь со смеху, держась за живот. — Кстати, раз мы об этом заговорили, я принял решение умереть вместе с тобой, — и тут я выпучил на него шары, — да, именно так. Не захочу жить без тебя. — Не говори так! Я завещаю тебе жить дальше! — я заплакал и кинулся ему на шею. — Врядли я встречу более очаровательное создание, чем ты. Ты весь соткан из противоречий… временами вспыльчивый злюка, но очень добрый, у тебя огромное чуткое сердце. И ты вручил его мне. До сих пор не могу поверить в это… Ты красив всегда: в хорошем расположении духа, в гневе, в слезах, ты такой солнечный, даже когда сидишь в раздумьях или в печали. Мне нравятся все эмоции, которые когда-либо отражались на твоём лице, ты прекрасен как Луна, твоя молочная кожа, на которую пока не лёг загар, такая нежная. Я люблю тебя очень сильно, каждый раз стоит мне подумать о том, какой ты и чего я ещё не знаю, начинаю гореть изнутри. Впервые за несколько столетий, я вдруг начал смущаться, как восьмикласница перед главным альфачом школы. Кроме твоего, нет, вашего благополучия меня ничего не волнует в этой жизни, — он поочередно расцеловал руки, слегка сжимая их. — Вот это тебя раздейдурило… — задумчиво протянул я, поглаживая его плечи. — Да, извини за этот поток сознания, но я правда очень и очень боготворю тебя и ничего не могу с собой поделать. — Я тоже тебя очень люблю, Хидан.       Незамедлительно накрываю его губы своими. Хочу навсегда запомнить этот момент, эти трогательные признания, этот преданный взгляд. Хочу вложить всю пылкую страсть, которая кипит во мне, в эти поцелуи, чтоб он знал, что я тоже не хочу жить без него. Нелепое случайное обстоятельство свело две души, каждый раз мороз по коже от мысли, что всё могло быть иначе. Где и с кем бы я был сейчас, если бы не моя работа? К чёрту это всё, не хочу думать об альтернативных исходах, ведь моя жизнь — наилучший вариант развития событий.       Хочу нежить его вечно. Когда этот длинный поцелуй прервался, прильнул к его шее, через несколько секунд мне на щеку что-то капнуло. Я дернулся и поднял взгляд: он плачет, впервые пустил слезу в моем присутствии. Ничего не говорю на это, лишь слизываю эту солоноватую каплю и её след, легонько без нажима целую около глаз, которые он прикрыл. Хочется сказать «ну чего ты в самом деле» или что-то в таком духе, однако я мигом отогнал это желание, потому что больше всего сейчас не хочется портить момент словами и проявлять жалость, это не утешает, а наоборот — унижает.       Для поддержки порой не нужно что-то говорить. Достаточно принять его сторону и не отпускать. Продолжаю целовать прикрытые веки, он заметно расслабляется и прижимает меня к себе, руки собираются в замок в районе моей поясницы. Обвиваю руками его шею и целую в висок, водя кончиком носа по уху. Мурлыкнув, поёрзал немного, усаживаясь поудобнее, его руки сползают ниже. Своим легким поцелуем в губы он как бы намекает, что ему очень грустно, что я такого мнения о себе. Почувствовал эту его привязанность, нежность и желание. Я отвечаю на поцелуй точно так же, как бы говоря, что всё это взаимно. — Я правильно понимаю, ты хочешь кусочек своей вечности провести со мной? Это так мило, хм. — Вот поэтому я тебе разрешаю флиртовать с кем попало на вебкаме, но все же никому нельзя тебя трогать. — Получается, ты первый и последний в этой жизни, не с кем будет сравнить тебя. — А ты что, думаешь, есть кто-то лучше меня? — обиженно фыркнул Хидан. — Нет, я не это… — да бля, что я только несу?! — Я живу несколько столетий. У меня куча денег и земного человеческого опыта. Кто сможет мне составить конкуренцию? Я тебя затрахаю до смерти за эти попытки увильнуть из-под моего крыла, пусть даже и мысленно. — Да ты сам себе это придумал, м! Я не хочу никого другого! — Да? А зачем ты об этом задумался? — Черт, прости. Я больше так не буду, — окей, он меня поймал. — Я тебя все равно накажу. Ты это понимаешь? — Хорошо, папочка. Только потом не плачь, когда я повторю всё это с тобой в точности, — я облизнул верхнюю губу и засмеялся. — Да как ты смеешь, нахал, — он толкнул меня так, что я слетел с его колен и он вцепился в моё горло, а вот это уже не весело.       Немного похрипев, затаил дыхание, чтоб не тратить силы попусту. А он всё душил меня и затем приблизил лицо, шепча прямо в лицо: — Ну что, нравится вот так, да? Похабная сучка. Ты мой. И ничей больше. Понятно? — я зажмурился, — а? Отвечай, Дейдара, я задал вопрос. — Агх, аха-а, — утвердительно прохрипел я. — Умница, — сказал он, но почему-то хватку не ослабил, даже сжал сильнее.       По затылку и обратной стороне коленок прошлись ледяные мурашки, я задрожал как осиновый лист. Он продолжал шептать что-то о том, как, где и когда меня надо наказать, а я в это время был на пограничье между жизнью и смертью. Глаза закатываются за орбиту, начинаю обмякать в его руках. Он отпускает горло и я резко распрямляюсь и начинаю учащённо дышать. — Больше… дай мне ещё больше этого ультранасилия, м-м-м… — Вот как? Иди сюда, — его дъявольски обольстительная улыбка сулила неистовое веселье. — Садюга, затрахай меня до смерти, как и обещал! — с вызовом бросил в него взгляд изподлобья, наблюдая, как он набирается решительности и энтузиазма, уголки губ продолжают растягивать рот в ещё более широкой улыбке.       Веселье и ультранасилие не заставили долго себя ждать. Я оказался на полу, щекой прижат к прохладной поверхности мрамора, он не даёт мне подняться: рукой вжимает лицо в пол, второй сильно сжимает бедро, переползая к ягодицам в такой же хватке. — Маленькая блондинистая бестия, попляшешь сейчас у меня, — наклонился он к уху и прорычал это так, что аж мурашки по коже и волосы по всему телу дыбом. Сердце готово сделать тройное сальто и тут же расплющиться об рёбра. — Если на твоём члене, то хорошо, — не потерялся я и нахально улыбнулся. — Ну так сделай все приготовления, даю тебе минуту ровно, — он начал тыкать в свой эплвотч и, по всей видимости, включать таймер.       Я лихорадочно принялся раздеваться, сел на колени и начал наспех растягивать себя, он встал, а я зубами на руке расстегнул его ширинку, затем пуговицу и вытащил уже готовый к труду и обороне член и захватил головку этим же ротиком на ладони. — А чего не своим ртом, Дей? — В руке больше слюней. — Справедливо. У тебя ещё двадцать пять секунд.       Не успел я обсосать его как следует, он схватил меня за волосы и развернул спиной к себе. Я закричал от боли и вынужденно прогнулся в спине, оперевшись на одну руку, затем поставил и вторую, а то упал бы и от лица остался бы фарш. Или нет, он же за волосы держится. Ну либо с целым лицом и со снятым скальпом, либо с целой прической, но без лица. Но я что-то не понял… — Папочка, ты чего… — Заткнись. — У меня же ещё было десять секу… — Я сказал рот закрой свой, — отчеканил он, — что ты так смотришь? Заплачь ещё, сучка.       Как по волшебству, хлынули слёзы в четыре ручья. Но я не всхлипывал, они просто лились, а дышал я ровно. Шок был слишком сильным, мы, конечно, играли вот так же раньше, но сегодня он по-настоящему зол и местами перегибает. От осознания всего этого я зарыдал в голос. Почему он так жесток? Может, я пошутил… — Я люблю только тебя, Хидан, ты... только понежнее будь, — настойчиво продолжал я, — пожалуйста… мне нужен только ты, просто прекрати так жёстко заворачивать, ты перегибаешь, правда.       Дальше сам уже не понимал, что говорил, пошел какой-то неясный мне самому, а уж тем более и ему, поток сознания вперемешку со всхлипываниями и шмыганьем, а он всё слушал и слушал, неотрывно смотрел и даже не менялся в лице — ни сочувствия, ничего. — Ни черта не понял после «перегибаешь», но ладно, — после этих слов он встал позади меня на колени и потянул к себе за тазобедренные кости и просто начал меня раскачивать.       Он входил неглубоко, но было достаточно неприятно от того, что он делал это как-то механически, что ли. Я просто затравленно и болезненно мычал. Никак со мной не взаимодействует толком, просто натягивает на себя. Почувствовал себя по-настоящему мерзко. Игрушкой в его руках. И что-то от этих игр нет никакого радостного предвкушения и вообще какого-либо удовлетворения. Ни тебе поцелуев, поглаживаний, даже укусы и царапины не оставлял, вообще ничего, мать его! Просто держится за то же место, при этом не сжимает даже.       Изменение в этом «автоматическом» соитии всё же появилось, хотелось, конечно, другого, но хоть что-то посреди этой дотошно монотонной, бездушной ебли. Он загнался в меня особенно глубоко, до упора и я так взвизгнул, что не поверил, что это был я. Но кроме нас нет никого и ничего, что могло издать такой звук, так что сказал сам себе: да, это был я, и это пиздец какой-то. Порадовало, что он сжал пальцы на мне и я блаженно простонал. С этого момента он начал меня гладить по спине, очерчивая руками бока, да и трахать стал как-то поинтереснее, не по прямой, а словно по синусоиде, волнообразными движениями.       Может, он мне действительно преподает урок? Не только для того, чтоб я не заикался о других, а ещё и дает сравнить, что такое хорошо, а что такое плохо. Я сказал, что мне не с кем сравнивать Хидана, поэтому он предоставил мне худшую версию себя. Если это так, то он гений, злейший гений, которого мне довелось знать в этой жизни…       Прекрасный муж и яростный тиран? Естественно, я выберу первого. Раздери меня чёрт, но даже играя роль моего палача, он невероятно… сексуален. Блять, я буквально романтизирую насилие. Ну, сам попросил, что заказал, то и жру. Обернулся полубоком на него: он тут же закусил губу, улыбаясь. Я тут же отвернулся, чтоб не обкончаться от его вида. Демон-искуситель. Но он решил меня добить своими стонами. Таким громким и сладострастным я его ещё не слышал, это просто отвал всего. Несколько минут назад я молился, чтоб это закончилось, а теперь хочу закольцевать этот момент, чтоб он крутился бесконечно, как зацикленные видео-бумеранги в инстаграме. Остановись, мгновенье, ты прекрасно. — Да, вот так… — припал к полу на локтях, выпятив зад вверх, как послушная шалашовка. — Ха-а, ты так хорош, Дей… твоя гримаса боли так прекрасна, ты бы видел себя. А сейчас и вовсе разъеб полнейший. — К-кончаю, — от одного его голоса, боже.              Он наклонился и поцеловал в один из позвонков, аж пробрало. Его рука легла на мой член и начала двигаться так же, как и он в одном ритме. Если бы такие моменты продавались в магазинах, на них бы стояла пометка «Премиум». Ну, похоже, у меня пожизненная подписка. Так кончил, что мигом обмяк, он поймал меня, держа за грудь и потянул вверх. Опять от перенапряжения проваливаюсь во тьму, чувствую, как он поднимает меня на руки и целует в губы. Что это было, блядь… нам будет о чём поговорить, как проснусь, надо ещё не забыть въебать ему с ноги, а то совсем прифигел, любимый муж, хм!

•••

Тревожные сны. Они пронеслись над головой как грозовые тучи на ускоренной перемотке. Голова кругом… Боль. Была ужасающе реальной. Чувствовал её, каждой ещё не отбитой и живой клеточкой, всю до капли. Хотя спал все в той же мягкой постели. Страсть. Граничила с ненавистью, ударяя по телу словно электрошокером. Каждый раз больно и каждый раз хочется ещё.       Я — адреналиновый наркоман, но даже при всём при этом устал от этих эмоциональных американских горок. Хидан нереально бесит, но в то же время тупое сердце рвётся к нему навстречу, не знаю, что делать. Хочется уже чуть больше покоя, неги и стабильности. Чтобы обещания были выполнены. Как минимум. А он лгал мне, делая всё, что вздумается. Не надо такое прощать, такие косяки караются смертью. Ну, точнее, должны. Ладно, сегодня подумаю, а если повторится, откушу ему голову.       Эротические сны перерастали в кошмары. После них при пробуждении ещё и голова болит, классный бонус, конечно. Нехотя разлепил глаза и проскулил от боли. Боковым зрением увидел силуэт. — Хидан, мать твою, ты следишь за тем, как я сплю? Я давно заприметил эти твои замашки маньяка, м! — Котя… — Фу, как ты можешь использовать подобные слова теперь? Я понимаю, у вас, у бессмертных, своя туса и правила, но побойся Бога хоть немного! Ты хоть ведаешь что такое: держать данное слово, стыдиться, удерживать равновесие? Что такое быть чьим-то супругом, твою мать! — Ты попросил… — Я попросил сначала жёстко до полусмерти, затем попросил нежнее. Кто мне говорил там про согласие, про стоп-слова, отказ или откат в любой момент? А? — Дей, просто… — Поверить не могу, тебе всё ещё есть, что сказать, серьезно? Какое 'просто', алло? — раз за разом перебиваю его и упиваюсь правотой, превосходством над ним. Над абсолютным существом, что может умереть лишь по своей воле.       И самое главное, я его убиваю морально. И мне бесконечно жаль, что вынужден так себя вести, но не могу иначе. Это превращается в какое-то безумное и бессмысленное соревнование «Кто кому сделает больнее». Где там тормоза? Кажется, пора по ним ударить. Не потерять момент, а не то занесёт и мы, с нашими висящими на волоске отношениями, полетим с горной дороги прямиком в бездну.       Он в нетерпении закрыл мой рот моей же рукой, прекращая этот поток колкостей. — Ты цвёл как пион пышным цветом, а теперь ты маленький кактусёныш, милый, но колючий, — он держал мою руку, прижимая к лицу и вещал, нацепив самую обворожительную улыбку из своего арсенала, обаятельный сукин сын.       Стоп, что? Кактусёныш? Созвучно с 'сучёныш'. Ну, я ему устрою за эту игру слов… — М-м-м!.. — гневно замычал я, пытаясь вырваться. — Будет тупо, если я просто извинюсь без должной обстановки, так что, — он оторвал руки и хлопнул в ладоши, — маэстро, музыку!       И тут в спальню ввалился толпой какой-то оркестр и заиграли скрипки, виолончели, и бог весть что ещё; кто-то фигачил затейливую мелодию на синтезаторе, мне даже лень их всех разглядывать. Я схватился за ещё больную голову после сна и зажмурился. Жестом попросил их перестать. — Голова болит, м-м… — тихонько прошелестел я. — Ох, прости, не знал, я не со зла, правда, — как подобает, в подобных неловких ситуациях, затараторил тот, весь на нервах, аж вспотел и покраснел, — хотел тебя… хм… впечатлить и всё т-такое. Знаю, что это сложно, тебя ничем не удивить уже, но просто хотел, чтобы ты почувствовал себя на высоте. Котечка, прости за то вчерашнее и теперь ещё и за невовремя вызванных музыкантов. Если бы я знал, что так выйдет…       Я продолжал угрюмо пилить его взглядом, затем молча перевёл взгляд на ни в чём неповинных музыкантов. Хидан поймал мой взгляд и, как он думал, незаметно для меня, подал им жест удалиться. Но я увидел излишнюю суетливость в его движении и усмехнулся: отчего-то мне доставляло странное удовольствие то, что он так переживает. Вон как разнервничался. Значит, я ещё имею для него какой-то вес и это, наверное, не показушничество. Они мигом вытянулись по струнке и галопом вылетели из спальни. Прямо как чапалах со скоростью света… Я тихо хохотнул в кулак, но когда позволил себе посмеяться над невовремя вспомнившимся приколом из тиктока, мигом стал таким же злым и серьезным, как до этого. Хидан проводил их взглядом и снова повернулся ко мне. — Ну, я… это… да!.. — Хидан, тебе что, десять лет? Даже извиниться нормально не можешь, хм! — Ну, прости меня! Да что мне сделать, надвое расколоться что ли? — он, видимо, всерьез этим интересовался, раз выжидающе уставился и замолчал, а я в ответ только рот раскрыл и закрыл, еле держа лицо и сдерживая смех, — могу топор принести, если тебе станет легче. Ну, пожалуйста, что мне сделать для тебя? — Можно мне стакан воды? — О боже, ну, конечно! — он потянулся в сторону стационарного телефона на тумбе к кнопке вызова той дамочки (не помню должность) с кухни, но я ударил его по руке. — Сам сходи и принеси, — прошипел сквозь зубы, — это что ещё такое? Ты вроде готов в лепёшку раздавиться тут передо мной, — перешёл на крик, — а сходить за водой стало уже чем-то непосильным или что?!       Он побагровел от стыда, никогда таким его не видел. Не успело моё лицо отвиснуть от шока, как он мигом улетел вниз за водой. Пора с этим что-то делать, слишком много эмоций в последнее время. Через минуту он вошёл с двумя миниатюрными бутылочками — одна вода минеральная, другая обычная. Взял газированную, открыл с щелчком и характерным шипением; пузырьки взметнулись вверх, лопаясь у поверхности воды, хах, так прикольно, что залип на пару секунд. Окей, бутылка не вскрытая, значит, он меня не собирается убить при помощи яда. Ох, да о чём я только думаю? Накручиваю себя. Хочет ли он моей смерти вообще? Хм, нет, пожалуй, выпью. Делаю глоток и чую неладное… Так стоп, где он? Перевожу взгляд вниз и вижу его стоящим на коленях с опущенной головой. Давился водой, а теперь ещё и слезами. Напившись, убрал воду на тумбу и закрыл лицо руками. Эх, хотелось нацепить эту маску «нольэмоций» и быть сильным. Как обычно. И снова всё затрещало по швам, снова не смог, мда, молодец, что ещё тут скажешь! — Эй, — он потянулся к моей руке и отнял её от лица, — Дей, — поцелуй в тыльную сторону ладони, — если и плачешь, уткнись в моё плечо. — Зачем? — Потому что я прошу. — Может, лучше прикажешь и назовёшь сучкой? Давай ещё волосы мне оторви, хм. — Я подозревал, что не всё в этих играх тебе нравится. Давай так, — он подсел вплотную, — больше таким заниматься не будем, ладно? — Ага, — бесцветным тоном бросил в ответ. — Прости-прости, миллион раз прости! — И миллион раз на это говорю 'нет'. — А сколько надо, чтоб было 'да'? — Не знаю, оставь меня, — одергиваю руку, — что? Я не играю в принцесску, просто отвали! — Так, Набоков-тире-Браун, дорогуша, — решил надавить на мой статус и его фамилию около моей, м-м, читер; он повернул мою руку ладонью к себе, — чего это твоя девочка так смачно облизывается, что аж слюни во все стороны? — Да мне без разницы, она сама по себе, хм! — Это значит, рука на меня не в обиде, верно? А, Дей? Чего замолчал? — Иди нафиг! — Тогда не против, если я украду их ненадолго? — взялся и за вторую руку. — Пф, им-то ты больно не делал, как мне, но всё равно и девочкам досталось. Взаимосвязь понял? — Больше никому из вас больно делать не буду, — он свёл их вместе, одновременно касаясь их языков своим, — спасибо хоть вам, что не отвернулись.       Повернул голову так, чтобы это не видеть, очередная хренотень без моего явного согласия. Но я недооценил их. Они принялись его агрессивно кусать, кажется, даже пролилась кровь. Я посмотрел на него, а одна из них очень сильно оттягивает его верхнюю губу, зубы сомкнуты намертво. Весь подбородок красный, даже жаль его. Мне-то он увечья не оставлял вчера, только эмоционально подбивал. Нечестно как-то… Соизмеримы ли физические страдания с нравственными? Как нам поквитаться? — Девочки, отбой, — скомандовал я и наблюдал, как руки расслабились, а Хид, прикрыв нижнюю часть лица руками, молча ушёл.       Зализывай раны и возвращайся через часок, ещё не все вопросики обкашляли, хм, — мысленно проговорил сам себе. Да, хочется мира с ним, с собой и с самим миром, как бы это тупо ни звучало. У него лицо в крови, а у меня сердце, да и переживает он, если верить словам и реакциям. Кому больнее?       Он пришёл весь в пластырях и с бинтом, обмотанным на всю голову, с красными опухшими глазами. Смотрел на него такими же своими. Выглядит он так, словно ревел навзрыд, пока я не видел, неужто прорвало? — Девидсон. — М-м? — поднял на меня затравленный взгляд; боже, это выше моих сил. — Я не хотел, мм, дай поцелую, нет — поцелуем. — Н-не надо, вы ж меня сожрёте… — Ладно, тогда не будем тебя трогать пока, да? Все хватит издеваться надо мной с этого момента, м! Больше не играем. — Ага.       Да ты бесишь, я первый начал обижаться! Не выдерживаю и лезу обниматься, он не успел среагировать и уклониться, поэтому повалил его на заранее подставленную подушку и продолжал держать, плюхнувшись рядом и закинув ещё ногу. — Дорогой муж, давай успокоимся, ага? — Дей, а мои извинения? — Приняты, всё хорошо. — То есть тебе надо увидеть мои слёзы и кровь, а потом уже можешь прощать? — Да вообще достаточно было пары искренних реакций, один только твой румянец чего стоит, м… Я не хотел, они чего-то конкретно разозлились, хм. Делать мне нечего, как натравливать их на тебя. Девочки, а ну извинились перед папочкой, — а что они могут? Только грустно улыбнуться ему. — Фух, я снова папочка. — Всегда был и будешь. Просто давай без этой тупой драмы и всякой недобровольной хренотени, — пальцами пригладил его уцелевшие участки лица, затем потянулся лицом к лицу и поцеловал в лоб.       Нельзя его сейчас в губы целовать, потому что они местами так надкушены и рассечены, что проще не трогать вообще, пока не заживёт. Бессмертный, но всё чувствует. Каково это, ощущать, что твою плоть разрывает на части и быть живым? Самое что ни на есть проклятие. Он чуть без нижней части лица не остался, а так доверчиво тянется. – Люблю тебя, м...       У него полностью восстановилось лицо уже к вечеру, почти как новенький. К утру и вовсе выглядел совершенно здоровым. — Лицо больше не болит? — Да, все хорошо, котя. — А как так? — Ускоренная регенерация как приятный бонус к бессмертию, хах! — Ага, ну тогда ладно, — я потянул к себе правую ладонь как рацию и проговорил, — дорогая, зубки сомкни посильнее, — как только рука послушалась, я замахнулся и влепил Девидсону звонкую пощёчину. — Да за что?! — Немного профилактики лишним не будет, м! — Удостоверился, что мне не больно и вмазал, классно начинается день… — пробурчал Девидсон. — Че ты там вякнул? — Ничего.       Прежде чем он обиженно надулся, я поцеловал его, присасываясь к верхней губе. Он обнимает за талию и притягивает к себе ближе, так резко и каким-то жестом собственника; изнутри словно стая птиц пытается выбить рёбра на пути к столь желанной свободе. Поцелуй долгий, глубокий, медленный, вдумчивый, он словно заново изучает меня изнутри, а я не против. Не давит своим языком на мой, а лишь предлагает сплетись, ненавязчиво проходясь по моему. Поддеваю уздечку языка и очерчиваю линию оттуда до самого кончика, вытягиваю его и посасываю, обхватив губами. Он промычал, зажмурившись от удовольствия. Отстранившись, протянул ему руку, он легонько сжал её так, словно ладонь это лицо, получается, он взял её за щёчки, ротик на ней приоткрылся в форме буквы ''о'', он полюбовался на это дело, разжал руку и утянул её в такой поцелуй, что ноги подкосились. Словно в танце, он притянул меня к себе, прежде чем я согнулся в спине и отклонился назад. Свободной рукой он приподнимает моё бедро, заставляя повиснуть на себе. Бессовестный приём, начинаю возбуждаться. Пока совсем не разнесло, отошёл от него. Решил обоснованно доебаться до супруга: — Скажи мне, откуда такая небывалая жестокость? Я расплачивался за твою тайну, и свои слова попьяне? Да? Честно отвечай. — Про тайну — да, я, по правде говоря, разозлился немного. Да и то, что ты наговорил, тоже расстроило, мягко говоря. — Немного?! То есть, если бы ты разозлился конкретно, то от меня и мокрого места бы не осталось, м? Расстроился он! — Дей, тысяча извинений. И нет, я никогда бы тебе по-настоящему не стал вредить. — Кто бы мог подумать, что брак — это такой отстой! Почему всё так сложно? Бесит уже всё… — Ты что, развестись хочешь? Нет! Не пущу никуда, — он обнял меня за предплечья, обхватывая спину, руки беспомощно прижаты к бокам, сейчас задохнусь, — правда не хотел тебя обидеть, эй, посмотри на меня, я люблю тебя, слышишь? — Не собираюсь пока разводиться. — Что значит «пока»? — он выпустил меня и взялся за плечи. — Потому что пока, — нахмурился и посмотрел ему в переносицу между глаз, как бы глядя сквозь него, — я люблю тебя настолько, что не вынесу расставания. Тебе повезло, что я привязался, иначе после того непонятного шоу я бы сразу манатки собрал и по съебам, м-м… больше в такое треш-лото не собираюсь играть, запомни это. — Хорошо. Почему-то я думал, что тебе нравятся эти игры в принуждение. Импровизировал, вышло хуёво. — Ага, не особо, как сам видишь, если я захочу такого — попрошу, так что не нужно своевольничать. Мы же договаривались о согласии и прочем, почему ты сам отступился от своих слов? Что за кинк-бинго ты устроил прямо в процессе? Заранее надо спрашивать, хм. — Не знаю, на что я надеялся, будучи грубым, правда думал, что тебя это впечатлит, учитывая, что ты любишь пожёстче. Извини, Дей. — Ох, ладно, не хочу эту тему больше развивать. Да и обсудили всё, вроде бы. — Дай знать, если что-то ещё вспомнишь и захочешь поговорить об этом. — Знаешь что, к чёрту эту хуету, ага? Лучше поедем на пляж, где нет людей. Хочу позагорать и поплавать спокойно, голышом. — О-о, одобряю, давай тогда собираться. — Трогать меня нельзя будет, предупреждаю. — Эх, а смотреть хоть можно? — Да хоть до слепоты пялься, хм. — Ы-ы, — он радостно оскалился и куда-то умотал, наверное, за полотенцами и прочим.              Мы приехали на закрытый пляж, пустая бухта, несколько пальм, лазурная синева воды, в общем, прямо как в рекламе одной кокосовой шоколадки. Он разложил шезлонги, один в тени для себя, другой на солнце. — Хида-а, а ты что, загорать не будешь? — Мне надо поработать немного, разгрести всякое, — как бы подтверждая свои слова, он достал ноутбук и включил его, усаживаясь на своё место, — полотенца, крем от загара, вода в сумке. Как доделаю, присоединюсь, ага? — Точно, крем от загара! Погоди, намажь меня сначала. — Так тебя ж трогать нельзя! — Можно только пока размазываешь крем. — Хорошо, иди сюда, — он провел руками по талии, — а тебя прям везде намазать? — он выдавил в ладонь крем и начал с ягодиц, а второй свободной рукой наглаживал член, размазывая прохладную субстанцию по его поверхности. — Мх, бля… — я расставил ноги, откинул голову и смотрел вверх, ждал, когда он меня уже отпустит на солнце; мазюкал и втирал в меня крем целых двадцать минут, — Хидан! Вот хитрая сволочь! Возбудил и отпустил… — Ну, нельзя же трогать, — промурлыкал он в ответ на мои крики. Легонько шлёпнув по ягодицам, он подтолкнул меня к воде: — Давай, котя, иди запекай, да подрумянивай свои сладкие булки. — Очень смешно, — пытался быть серьёзным, но все равно заржал с этого глупого каламбура, да уж, любовь делает людей значительно более тупыми. — Хаха! Дай крему впитаться, потом можешь купаться прямо с ним, в воде и на мокрое тело загар лучше ложится. Потом через какое-то время обновим, нанесу ещё слой. — Понял, спасибо. Жду тебя, м. — Котя, стой, пирсинги свои поснимай, которые снаружи на теле, а то ожоги получишь. — Точно, помоги мне, без зеркала не могу снять.       Он откручивал и снимал их один за другим, не обошлось без случайных поддеваний сосков, ага, так и подумал, что он не специально. А я в это время снял септум. Весь металлолом сложил в кармашек на сумке. Хидан был страшно доволен тем, что всё-таки нашлись официальные предлоги потрогать меня, почему-то так смешно с него, но в то же время внутри что-то так приятно сжалось: меня любят. Так уж и быть, целую его и отхожу на солнечную сторону.       Включил на телефоне трек из своего летнего плейлиста, взял полотенце и под него подложил его, чтоб не перегрелся на солнце. Немного потоптавшись на песке, вошёл в воду. Кожа перестала быть липкой, уже можно. Отплыв подальше от берега, нырнул: под водой ничего интересного, обычное песчаное дно, вдали виднеются голые булыжники. Скучно, вынырнул. Подплываю ближе к берегу и переворачиваюсь на спину, вода сама держит меня, немного раскачивая в такт слабым волнам. Немного развел конечности в стороны и перестал шевелиться. Солнце приятно опаляет кожу, чувствую как она от этого наливается мёдом. Приятно. Мне так и не пригодился шезлонг, я лег у кромки воды, как бы погружаясь, но головой лег на берег, загорал прямо в море, получается. Время от времени переворачивался на живот, опирая голову на сложенные руки. Бросаю взгляд на мужа: всё ещё пыхтит над свлими проектами. К этому времени плейлист начал заканчиваться, играет последняя, под конец которой в последний раз окунаюсь в воду, затем выхожу. — Прошло полчаса, намажь меня. — Хорошо, — в этот раз он сделал всё быстро и без всяких поддразниваний, я разморился на солнцепёке, а он устал, так что понятно почему он не дурит и делает все как надо. — Ты скоро там? — я наклонился к экрану, чтобы посмотреть, чем он так занят. — Я почти закончил, сейчас разберу свой портфель акций, надо посмотреть, что можно продать, а что выкупить. — Это же инвестиции, вроде к работе не относится, не срочно же? Пошли-и! — я попытался захлопнуть ноут и одновременно потянуть его за руку, но он не дал. — Дей, иногда перед носом у меня забирают самые лакомые кусочки, так что потом может быть поздно, разберусь с этим сейчас, ладно? Ещё пятнадцать минут. — А, ну это быстро, хорошо! И вообще, о каких лакомках ты там говоришь? — Ревнуешь меня к долям компаний? — А может и да, — скрестил руки на груди, — слишком ласковые слова для такой скукотищи, хм! — Не вредничай, иди ещё позагорай. И не скукотища, а гимн успеха, залог моего состояния. Ну, и твоих радостей тоже. — Звучит как упрёк. — Отнюдь, деньги — это меньшее, чем я хочу с тобой делиться. — Ах, какие от тебя вайбы папочки исходят, пока у меня не встал, пожалуй, пойду, — под его смех умотал к морю.       Ждать и вправду пришлось недолго, я к этому времени снова плавал на спине. Он лёг на воду рядышком. — А крем? — Регенерация, — коротко отмахнулся он. — Точно. А я хотел тебя так же полапать, размазывая солнцезащитку. Отомстить, так сказать, м. — Можешь сделать это и без крема. — Уже не хочу. — Облом, — смеётся он.       Когда я дошёл до кондиции, солнце уже было в зените, в такое время лучше прятаться в тень. Поэтому мы уехали. Дома я помылся, вышел, а он меня ждал на диване с каким-то спреем в руках. — Иди сюда, надо нанести эту эмульсию, она помогает проявить загар и увлажнить кожу. — М-м, как мило, спасибо. После того, как он размазал по мне слегка маслянистую густую жидкость, я скривился: — Воняю выпечкой… это продолжение того рофла про запекание булок? — Не воняешь, а пахнешь, это во-первых, а во-вторых, нет, я не думал об этом, так уж совпало. Я же знаю, ты фанат моих каламбуров и юморесок! — Ага, прям ярый поклонник! Запах слишком сильный и приторный, поэтому я именно воняю! Голова кружится уже. — Выйди на балкон, выветрится. — О, хорошо, — обернул полотенце вокруг бёдер и вышел подышать свежим воздухом.       Когда я понял, что всё нормально, решил вернуться в дом, но перед этим провёл носом по внутренней стороне локтя: да, почти не пахну уже. Дойдя до запястья, хотел было убрать от себя руку, но та высунула язычок во всю длину и лизнула щеку. — Ути бозе, соскучилась, да? — провёл по краям рта языком, затем раздвинул им губы и углубил поцелуй.       Стоял как дебилушка, засасывал руку и постанывал. Позади меня возник муж и я услышал ревнивое замечание: — Не понял, а что тут за дела без меня?