Под красной звездой октября

Итан с трудом разлепил глаза. Вокруг было светло. Слишком светло. Настолько светло, что пришлось зажмуриться обратно. Он стал прислушиваться. Сначала к себе: все тело болело, словно его долго били ногами. В горле пересохло. Голова раскалывалась и немного кружилась. Он попытался прислушаться к звукам снаружи. Издалека доносился лай собак, неподалеку заржала лошадь, где-то в комнате мерно тикали часы. Уинтерс попробовал пошевелиться. Все тело словно налили свинцом, к рукам привязали по пудовой гире, а ноги вообще отказывались двигаться с первого раза. Кукушка прокуковала трижды. «Три часа пополудни», — отметил Итан. Вслед за кукушкой скрипнула дверь и в комнату к йуному комсомольцу кто-то зашел. Он снова попробовал пошевелиться и заговорить, но пошевелиться удалось не слишком успешно, а из горла вырвалось только невразумительное мычание. — Никак очнулся, — заговорил вошедший и Итан узнал голос рябого Степана, — сейчас, сейчас, вот держи, — Степан опустился на край кровати, в губы ткнулся край кружки. Итан рефлекторно сделал глоток резко пахнущего травами чая. Стало немного легче. — Где я? — смог прохрипеть он. — Дома ты, — Степан придерживал кружку, чтобы Итан не облился, — у меня дома. Уинтерс снова попытался открыть глаза и снова практически сразу зажмурился. Степан с кружкой исчез, зато в комнате существенно потемнело. У стены что-то звякнуло. — Я ставни прикрыл, не так ярко будет, — новая порция чая полилась в горло. — Давно я тут? — второе предложение далось значительно легче. — Да почитай что две недели. Как тебя после взрыва принесли, так и лежишь практически не приходя в себя. — Сколько? — Итан с усилием дернул рукой и схватил Степана за запястье. — Так говорю же, две недели почитай. — А товарищ Крис? — Уинтерс вцепился в запястье еще сильнее. — После взрыва только тебя принесли. А больше никаких товарищей не было, — Степан отцепил руку Итана, положил ее поверх одеяла и встал с кровати. — Товарищ Крис, что с ним? — почти шепотом спросил Уинтерс. — Не знаю, — сочувственно ответил рябой Степан, — это у хозяина узнавать надо. Я спрошу, можно ли тебе к нему, да и вообще. Что вообще он уточнять не стал, а Итану это было не важно. Важно было узнать про товарища Криса и что произошло после того, как тот вытолкнул его из паровозной будки. Хлопнула дверь, Степан вышел из комнаты. Итан попытался вспомнить, что произошло потом. Помнилось совсем немного. Вот он выпадает из будки машиниста, вот катится под откос больно ранясь о щебенку, вот раздается выстрел, еще один и еще. Вот он падает в овраг. Потом пытается ползти. Еще у него вроде была рана от пули на бедре. А сейчас есть? Проверить бы, но так тяжело даже пальцами шевелить, а уж рукой и подавно. Он снова попытался открыть глаза. В этот раз получилось успешнее. Он действительно лежал на своей кровати в избе рябого Степана. Привычная занавеска была сдвинута к самой стене и было хорошо видно, как возле окна качается маятник часов. Итан бездумно уставился на маятник, думая о том, что надо обязательно узнать, что с товарищем Крисом. На мыслях о Крисе он снова провалился в сон. *** В следующий раз Итан проснулся, когда за окном полностью стемнело. Степан сидел за столом и чинил сапог. Он попробовал пошевелиться. В этот раз получилось успешнее, удалось даже немного приподняться в кровати. Самочувствие было гораздо лучше, хотя при попытке встать накатила сильная слабость и пришлось улечься обратно. Степан услышал звуки, отложил работу, метнулся к печке и принес очередную кружку с жидкостью. На этот раз в кружке оказался бульон из петуха. Итан выхлебал залпом почти половину кружки. В животе тут же заурчало. Степан помог ему подтянуться и сесть в кровати, опираясь на стену. — Вот, держи, — мужчина сунул ему в руки кружку с остатками бульона, — сам справишься? — Справлюсь, — голос тоже был крепче. Итан уже не сипел на пределе слышимости, а разговаривал почти нормально. Ну разве что хрипел малость, как после сильной простуды. Степан куда-то ушел, а йуный комсомолец, откинувшись на стену, медленно допивал бульон, раздумывая, что же произошло и почему он в таком состоянии. Входная дверь стукнула, раздались тяжелые шаги и к нему на кровать опустился хозяин Гейзенберг. — Очухался? — сварливо бросил он Итану. Тот только пожал плечами в ответ. — Напугал ты нас. Карл достал из кармана сигару, сунул в зубы, однако закуривать не спешил. Итан наблюдал за ним, порываясь спросить про товарища Криса, но так и не решаясь заговорить. — Чего молчишь? — недовольно поинтересовался Гейзенберг, — Степан сказал, ты уже совсем оклемался. — Я н-н-не знаю, — прохрипел Итан. — Ты что последнее помнишь? — спросил Карл, поднимаясь с кровати. — Как товарищ Крис меня из паровоза вытолкнул. А потом я вниз упал, а потом не помню почти… полз, а куда? Стреляли еще. И товарищ Крис там остался. При упоминании Рэдфилда на глаза набежали слезы. Итан зажмурился и громко засопел, чтобы не дать им потечь. — Стреляли. Тебя нашли в кустах в паре верст оттуда. Лежал без памяти, раненый весь. И как дополз только, — Гейзенберг прикурил от горевшей на столе свечки и развернулся, присев на стол, — паровоз взорвался. Все в щепки разнесло. Итан почувствовал, как в груди стало пусто и звонко, словно это у него внутри взорвался паровоз. — Ты тут две недели в отключке валялся, — продолжил Карл, — думали, не выкарабкаешься. — И что со мной будет? — тихо спросил Итан. — Мы здесь еще месяц пробудем. Долечишься. Язык вспомнишь заодно. Забыл, небось, со своими коммунистами даже как который час спросить. — Wie spät ist es*, — пробормотал йуный комсомолец себе под нос. Карл скептически хмыкнул. — Потом я уеду, — пыхнул он сигарной самокруткой. Итан молча кивнул. — Ты со мной поедешь. Уинтерс поднял голову, удивленно уставившись на собеседника. — Нечего тебе здесь делать. Итан снова зажмурился. Так говорил ему товарищ Крис тогда на паровозе, когда обещал устроить в городе. А теперь вот снова. Ему здесь уже действительно нечего делать. И ждать некого. — Поеду, — ровно согласился он. — Тогда выздоравливай. И не вздумай чудить, знаю я тебя, — проворчал Гейзенберг отлепляясь от стола и направляясь к выходу. Уже взявшись за ручку двери, он вдруг остановился, и, не поворачивая головы, бросил небрежно: — Живой твой товарищ Крис. Живой, слышишь? — Живой, — шепотом повторил Итан. Хлопнула дверь. Карл Гейзенберг вышел из избы. Йуный комсомолец бессильно сполз по стене на кровать. Сдерживать слезы уже не было смысла. *** Итан провалялся в кровати еще неделю, пока приехавший из города фельдшер не разрешил ему понемногу подниматься и выходить во двор. Но скучать ему не приходилось. Буквально на следующий день Степан принес прочетных книжек, сказав, что хозяин велел их старательно прочитать. А еще через два дня в кровати появился задачник с заковыристыми вопросами про поезда, которые так и не встретились, книжка про страны и города всевозможные с картами прилагающимися и ненавистный учебник немецких глаголов. Вот его бы Итан с удовольствием на самокрутки пустил. Про товарища Криса Уинтерс старался не вспоминать. Сказал хозяин Гейзенберг, что живой, да и ладно. Значит хорошо все. Хозяин, конечно, и соврать мог, чтоб Итан каких глупостев не натворил, однако не верил он, что тот врать станет. Во что угодно верил: что побить может, или в погреб посадить, или пристрелить вообще, а в соврать — не верил. Не считая вечера, когда Итан пришел в себя, Гейзенберг заходил к нему всего раз. Справился о здоровье, наказал заниматься и пообещал, что если тот отлынивать не будет, то получит к концу следующей недели подарок. А зачем Итану подарки? Что он с ними делать будет? Даже похвалиться некому. Правда, до следующей недели еще дожить надо не померши от напряжения головы. Очередная задача ну очень заковыристая попалась. Вот зачем высчитывать, за сколько часов наполнится колодец, при условии, что выкопан он на суглинках и вода прибывает с такой-то скоростью, а грязь вычерпывается двумя работниками с таким-то количеством ведер за час на каждого. Никак хозяин решил его к делу приспособить и пошлет колодцы копать, не иначе. В итоге решил таки, но попотеть два дня пришлось. К концу первой недели он потиху стал выходить во двор. Сначала Степан его держал, чтоб через каждые два шага не пытался сверзиться на землю от слабости. А потом и сам постепенно ходить начал. К концу второй уже вполне уверенно на ногах держался и не пытался валиться под каждым кустом. В воскресенье он, как уже привык за последние дни, после обеда вышел во двор с книжками. На сегодня ему предстояло перевести предложения с немецкого и наоборот. Он только начал выяснять «сколько стоит этот пучок моркови — две марки — заверните два, пожалуйста», как во дворе объявился хозяин Гейзенберг. Понаблюдав пару минут, как йуный комсомолец сражается с немецкой морковкой, он быстрым шагом подошел к лавке, захлопнул книжку прямо под носом у старательного ученика и кивком указал на дверь: — Сворачивай учебу. Со мной поедешь. Итан быстро сложил тетрадки, карандаши и учебник, отнес в избу и торопливо вернулся обратно — Гейзенберг ждать не любил. Во дворе никого не было. Уинтерс заозирался, надеясь увидеть Карла где-нибудь в стороне, однако во дворе его не наблюдалось. Он подошел к воротам. Вдалеке раздался непонятный рокот, а в следующий момент из-за угла вынырнула настоящая самоходка. За рулем сидел Гейзенберг, отчаянно дымя сигарной самокруткой и пытаясь не наехать на переполошившихся соседских кур. Самоходка подъехала к воротам и остановилась. — Садись, чего пялишься, — недовольно крикнул ему Гейзенберг, перекрикивая вопящих, что дурные, наседок. Итан быстро заскочил в самоходку, уселся на сиденье и вцепился обеими руками в дверцу. Карл, высказав на немецком все, что он думает о курах, авто, проклятых коммунистах и нерасторопных сопляках, дернул рычаг, самоходка зарычала и шустро покатилась по дороге. Итан с Карлом ехали в город. *** — Сейчас заскочим в одно место, а потом по делам, — сказал Гейзенберг, сворачивая в ближайший переулок. Они проехали между заборами, рядами кустов, непонятными сооружениями и вынырнули на широкую улицу. Самоходка прокатилась еще немного и остановилась у двухэтажного здания с коваными воротами. Карл не стал заезжать на территорию, сказал только, что они ненадолго и пошел к зданию махнув Итану, чтобы тот не отставал. Йуный комсомолец заторопился следом, разглядывая веселенькие желто-оранжевые наружные стены. Гейзенберг прошел мимо центрального входа, завернул за угол, подождал, пока Итан поравняется с ним, дернул неприметную дверцу в стене и направился по узкой крутой лестнице на второй этаж. Уинтерс молча поднимался позади. Спрашивать куда они направляются йуный комсомолец не рискнул. Захочет хозяин Гейзенберг, так и сам скажет, а не захочет, так и не скажет, только злиться будет почем зря. Они попали в длинный коридор, в который выходило около десятка дверей. Гейзенберг на пару секунд замер, приглядываясь к дверям, потом уверенно шагнул к одной из них, открыл, но внутрь заходить не стал, дожидаясь, пока йуный комсомолец подойдет поближе. Тот приблизился, заглянул в проем и остановился в нерешительности. — Ну заходи, чего встал на пороге, — Карл чувствительно пихнул Итана в спину заталкивая в комнату. Она была практически пустой, не считая кровати под окном, стола и одиноко стоящего возле него стула. Итан сделал пару шагов вперед, на кровати обнаружился лежащий перебинтованный человек. Уинтерс замер, всматриваясь в лежащего, а уже через секунду стоял на коленях возле кровати, прижимая к щеке покрытую свежими шрамами руку. — Товарищ Крис! Вы живы! Бледный, осунувшийся, небритый Рэдфилд лежал весь в бинтах и перевязках. Левая рука была в гипсе, голова забинтована, под глазами темнели фиолетовые круги. И все же он был живой и даже относительно целый. — Товарищ Крис, — от волнения Итан не мог толком ничего сказать и только гладил руку Рэдфилда да разглядывал усталое худое лицо. Крис слабо улыбнулся и сжал пальцами ладонь Уинтерса. — Я рад, что ты в порядке. — Я в порядке. Вот хозяин Гейзенберг в город привез. Он мне сказал только, что вы живы. Я же не знал, что с вами. Думал, вы погибли там. А еще когда про взрыв услышал, совсем худо стало. Думал, что вы… тоже… вместе с паровозом, — он ухватил руку товарища Криса и дотронулся до ладони губами, — Я так рад, что вы живы. — Как ты вообще? — спросил Рэдфилд, — мне сказали, ты без памяти долго был. — Две недели кажись, — Итан уселся на пол около кровати, оперся локтями о край и прижался щекой к ладони товарища Криса, которую так и не выпустил из рук, — я в горячке был. А потом слабый еще. А сейчас уже ничего, хорошо все. Только нога болит, но ходить можно уже. Все со мной хорошо, товарищ Крис. — А я вот, — Рэдфилд приподнял загипсованную руку, — пуля кость задела. Местные доктора перестраховаться решили. Валяюсь теперь тут. Вон книжек натащили, — он наклонил голову в сторону стола, — а я читать долго не могу. Упал неудачно, когда от пули уворачивался. Пули избежал, зато черепушкой прямиком на край лопаты грохнулся. — Как же вы так, — дернулся к нему Итан. — Да нормально все, черепушка крепкой оказалась, — засмеялся Крис, — вот только голова теперь болит жуть как. Он поморщился, устраиваясь поудобнее на подушке. — А товарищ Вескер как? — спросил Уинтерс. — Убит, — коротко ответил Рэдфилд, — ты лучше расскажи, как сам? Что делаешь теперь? — Учусь в основном, — потупился йуный комсомолец. Говорить про Гейзенберга ему очень не хотелось. А как не скажешь? Нехорошо же. Он же его спас фактически. Если бы не отправил людей на поиски, то издох бы Итан в тех кустах и не было бы больше йуного комсомольца Уинтерса. — Я сейчас у, ну, в общем, меня тогда подобрали люди, — запинаясь начал Итан, — в общем я, это, в деревню принесли, где я раньше был. Вот. — Я знаю, что ты у Гейзенберга. — Простите, товарищ Крис, — прошептал Итан практически в ладонь Рэдфилду. Тот осторожно вытащил руку, почесал перевязанную голову, потянулся к Уинтерсу и потрепал того по светлой макушке. — Все хорошо. Так оно и лучше будет. Гейзенберг — он, конечно, сволочь первостатейная. Но не паскуда. Это я тебе точно скажу. — Он сказал, что уезжает. И я с ним, — Итан снова поймал ладонь Криса. — И правильно. Нечего тебе здесь делать, — согласился Рэдфилд, — уезжай. Там с тебя хоть толк будет, а здесь только пуля в спину или нож под ребра. — Что вы такое говорите? — недоуменно уставился на него йуный комсомолец, — за что пуля? — А ты не понял до сих пор? — голос старшего товарища стал сухим и резким, — Тебе теперь никто не простит ни Гейзенберга, ни Вескера. — А при чем тут товарищ Вескер? — не понял Итан. — А при том, что это ты на него контру навел. На две стороны работал. — Так я же не наводил, — возмутился йуный комсомолец, — вы же знаете, товарищ Крис. — Я знаю, — согласно кивнул Крис, — а остальные? Твое счастье, что доказательств никаких. А то бы уже давно расстреляли. Тот же Вескер и постарался бы. А так подозрения только. От приговора спасают пока, а вот от случайной пули навряд. — Так как же я мог контру навести-то? — Под тлетворное буржуйское влияние попал и контрреволюционную агитацию проводил. Среди меня в частности. Щеки Итана вспыхнули, когда он вспомнил, что именно проводил среди товарища Криса. Стало неловко. Он уткнулся лбом в ладонь Рэдфилда, чтоб не смотреть тому в глаза. — Так что уехать да подальше сейчас будет самым лучшим решением. — А вы как же? — поднял голову Итан. — А мне еще лечиться долго. А потом видно будет. Может тоже подамся куда. Так надоела вся революция эта, если б ты только знал. Дверь приоткрылась. В проем заглянул Гейзенберг. — Через пять минут уезжаем. Дверь тут же закрылась, а в комнате повисло облачко сигарного дыма. — Уезжай, Итан, — Рэдфилд провел пальцами по щеке Уинтерса. Тот на пару секунд застыл, а затем потянулся вперед находя губами губы товарища Криса. Они были сухими, потрескавшимися, пахли мятными каплями, карболкой и совсем немного табаком. Итану хотелось стереть этот запах, чтобы губы снова стали мягкими, теплыми и пахли земляникой. Чтобы отвечали нежно и ласково. Хотя нежными и ласковыми они были и сейчас. Крис прижимал к себе йуного комсомольца, отвечая на этот неловкий, отчаянный, неумелый, но очень искренний поцелуй. Возможно, последний их поцелуй в этой жизни. Тонкие юношеские руки гладили его по бинтам, горячие губы целовали щеки, скулы, глаза, опускались к шее царапаясь о щетину и поднимались вверх, чтобы снова поймать губы и поцеловать жарко, исступленно и очень бережно, словно опасаясь причинить боль. Рэдфилд сам углубил поцелуй, невольно пытаясь передать хоть часть той страсти, нежности, заботы и горечи от так и не сбывшейся надежды к которой, тем не менее, хоть ненадолго, но удалось прикоснуться. — Тебе пора, — Рэдфилд сам разорвал поцелуй. Ему не хотелось, чтоб это сделал Итан. Пусть лучше думает о том, что это Крису не очень важно. Может так ему будет хоть немного легче. Им обоим будет легче. — Мы ведь больше не увидимся, да? — Итан еле сдерживал слезы. — Не знаю, — Крис качнул головой по подушке, — жизнь большая. Кто знает, как сложится. Иди. Нехорошо заставлять Карла ждать, — он легонько оттолкнул Уинтерса от кровати, — иди. Итан отвернулся и поспешно вышел из комнаты, стараясь не очень громко шмыгать носом. *** Рэдфилд обессилено уронил руку на кровать. Итану действительно надо уезжать отсюда. Так будет лучше для всех. А что с Гейзенбергом, так оно ничего. Привыкнет. А там, глядишь, и сложится у них. Вескер, падла, мертв, а больше им паскудить вроде некому. Сам он как вылечится тоже куда-нибудь махнет подальше отсюда. Рэдфилд вообще не думал, что выживет, когда сталкивал Итана с паровоза. Но так у хлопца хоть какой-то шанс был. Вескер пальнул Уинтерсу вслед. Не попал. Выстрелил в Криса. Тот еле успел дернуть головой и пуля прошла по касательной. Но на ногах устоять не вышло и он повалился на пол налетев затылком на край угольной лопаты. Грохнул третий выстрел. Но стрелял не вескеров наган. Звук был другой, сухой и трескучий. Смит и Вессон. Кто стрелял и в кого увидеть не удалось. При попытке пошевелиться в глазах потемнело и он потерял сознание. Периодически Рэдфилд приходил в себя и тогда до него доносились обрывки чьих-то слов и даже иногда целые куски диалога. -… гнида, ты, Вескер. Тупая подлая гнида, — проговорил кто-то рядом. Сознание опять уплыло. — … ты же все равно подохнешь. У тебя пуля в кишках. Ну? — тот же голос что-то настойчиво спрашивал. — Я любил его, — прохрипел Вескер. «Вескер умеет любить?», — удивился Крис, прежде чем снова потерять сознание. — Потому что он спутался с Уинтерсом! — Вескер почти кричал. От его голоса Рэдфилд снова пришел в себя, — Проклятые Уинтерсы. Ненавижу! Вас всех ненавижу! — Не вчесывай. Ты никогда никого не любил кроме себя. До носа Рэдфилда долетел резкий запах сигарного дыма. Он закашлялся, зажмурился, а когда открыл глаза, увидел прямо над собой лохматую голову в потертой шляпе. — А, очухался? — сварливо то ли спросил, то просто отметил для себя лохматый. В тусклом свете кочегарки Крис никак не мог понять, где он видел это лицо, — продержишься с полчаса хотя бы — вытащим. А нет, так уж прости, трупы не воскрешаю, — пообещал мужик и затянулся сигарой. Крис опять закрыл глаза. Так было гораздо легче. Сбоку раздался глухой стук, словно что-то пнули ботинком. Следом за пинком раздался стон, вероятнее всего Вескера. — Ну так как? Поделишься, нахрена ты все это затеял? — Пошел ты, Гейзенберг, — Вескер, даже почти мертвый, явно не спешил отвечать ни на какие вопросы. «Гейзенберг, ишь ты, — удивился Крис, — и откуда он тут взялся». Сбоку послышался хруст, который тут же заглушился громким воплем. — С-с-сука, пальцы! — Тебе они больше не понадобятся, — почти ласково ответил на вопль Гейзенберг. Рэдфилд мог бы поклясться, что он при этом еще и потрепал товарища Вескера по небритой щеке. — Так зачем ты тот взрыв на Мариенсштрассе устроил, а? Это ты начальству своему можешь вчесывать, что не при чем. А мне не стоит. — С-с-сука ты, Гейзенберг. — Согласен. Ну? Говорить будешь? Или вторую руку сломать? У тебя еще на ногах пальцы кажись были. — Я же сказал! Любил я его! — Вескер перешел на крик, — Любил! Я думал, там вообще без шансов. Жена, ребенок, с какого боку там я? А он с тобой спутался! Ты же ему первым врагом был. Почему? Почему, Карл? Почему ты?! — Хотел бы я сам знать, почему, — пробормотал Гейзенберг, — а пацана зачем? Его ты точно не любил, — добавил громче с изрядной долей ехидства. — Рэдфилд, — устало выдохнул Вескер. — Вон на лопате валяется, — махнул в сторону Криса Гейзенберг. — Он тоже, — Вескер резко замолчал. Было слышно только как он тяжело дышит. — Что тоже? Вескер шумно вздохнул, подавился воздухом, закашлялся. — Тоже с Уинтерсом, — прохрипел сквозь зубы, — хоть бы с кем другим. Ладно. А он с этим ублюдком… — Вескер снова закашлялся. — Больше ничего добавить не хочешь? — поинтересовался Гейзенберг через пару минут. На полу раздался шорох, но ответа не последовало. Зато последовал очередной хруст и крик. — За что?! — За ублюдка, — довольно пояснил Карл. — Надеешься, он твоим будет? — Вескер даже рассмеялся. — Ни черта ты не понял, Вескер. Он уже мой. А тебе я сейчас еще и ногу сломаю. — За что?! — почти взвизгнул тот. — За то, что отобрал у моего мальчика то, что ему было дорого. — Твой мальчик сбежит к своему дорогому при первой возможности. Ищи потом ветра в поле, — Вескер уже откровенно сипел и с трудом выговаривал слова. — Ничего. Я подожду пока вернется. Я терпеливый, — в этот раз хруст был громче и отчетливее. Крик из-за сорванных связок перешел в хрип. Клацнул взведенным курком револьвер. Прогрохотал выстрел. Редфилд снова потерял сознание. В очередной раз пришел он в себя уже в кровати. Вокруг было пусто. Крис скосил глаза в сторону: за окном темнело. Но был ли это сегодняшний день, или завтрашний, или еще какой он не понимал. Через полчаса к нему пришла пожилая женщина в форме медсестры, обрадовалась, что он открыл глаза, напоила какой-то дрянью и сообщила, что он тут три дня лежал, а теперь вот очнулся. А еще у него сотрясение, а пулю из кости достали и пока все хорошо заживает, но гипс все равно наложат. Она рассказывала еще что-то, но Рэдфилд просто уснул под ее мерную болтовню. Когда он проснулся, за окном было уже позднее утро, а за столом сидел тот самый Гейзенберг. Крис попытался что-то произнести, но от малейшего усилия начинала кружиться голова и сильно тошнило, поэтому он просто уставился на неожиданного визитера с немым вопросом в глазах. — Жив, — коротко ответил Гейзенберг. Рэдфилд молча выдохнул. — Но очень плох, — добавил визитер. Крис поскреб пальцами одеяло. — Я уеду, — продолжил меж тем Гейзенберг, — если очухается, с собой заберу. Рэдфилд согласно прикрыл глаза. — И тебе советую надолго здесь не задерживаться. Паровоз взорвать пришлось. Не надо, чтоб труп Вескера видели. Гейзенберг встал из-за стола и подошел к кровати практически вплотную. — Если очухается, привезу. Он быстро сунул ему в руку клочок бумаги, развернулся и пошел прочь. Редфилд устало закрыл глаза. Потом придут его сослуживцы. Потом он узнает, что товарищ Вескер героически погиб, спасая товарища Криса из горящего паровоза. Потом ему расскажут, что взрыв подстроил йуный комсомолец Уинтерс-Морозов, который переметнулся к контре. А сейчас Крис держал перед глазами клочок серой бумаги. Рука дрожала, в глазах все расплывалось, буквы плясали не желая собираться в кучу. Но он все же сделал усилие и успел прочитать всего одно короткое слово на немецком: «Danke*». *** — Können Sie mir sagen, wie ich zur Deutschen Nationalbibliothek komme*? — к стоящему на перекрестке мужчине обратился щеголеватый юноша в модном костюме и светлой летней шляпе. — Два квартала вниз, а потом сразу налево, там увидите, — ответил мужчина. Молодой человек грациозно приподнял шляпу, изобразил благодарственный поклон и быстрым шагом направился в указанном направлении, насвистывая на ходу песенку про «сердце красавиц склонно к измене». «Современная молодежь совершенно легкомысленна», — сделал вывод мужчина. Юноша прошел два квартала, повернул налево, дошел до длинного четырехэтажного здания, поправил шляпу, сделал глубокий вдох и вошел внутрь. — У меня здесь назначена встреча, — он положил на стойку перед библиотекарем визитную карточку. — Одну минуту, — пожилой библиотекарь сначала долго читал имя на картонке, затем рылся в своих записях и, наконец, поднял голову, — да, вас уже ждут. Пройдите в читальный зал прямо по коридору. В читальном зале было пусто. В теплый летний день, в одиннадцать утра да еще и во вторник никто не горел желанием приобщаться к знаниям. Только за дальним столиком у окна сидел одинокий посетитель. Юноша направился прямиком к нему. — Salut, mon cher ami*! — он бросил шляпу на столик и упал в соседнее кресло. — А если не выебываться? — Перед тобой бакалавр факультета философии и социальных наук Universität Leipzig*, — отчеканил юноша. — Мои поздравления, — улыбнулся собеседник, — какие планы на лето? — Пока никаких. — Не хочешь составить компанию в одно замечательное место? — С тобой хоть на край света, mon plaisir*, — улыбнулся юноша. — Ебать тебя вместе с твоим французским. — Само собой, так куда едем? — На край света. Вот. Читай, — на стол лег сложенный вдвое бумажный лист, — сегодня утром получил. Юноша подхватил листок, развернул, всмотрелся в четкие печатные буквы. — Америка? — он оторвал взгляд от листка, — Что это за контора? Чего хотят? Кто прислал приглашение? — вопросы посыпались один за другим. — Хорошая контора, солидная. Хотят сотрудничать. А кто прислал сам смотри, — на стол лег конверт с таким же четко отпечатанным обратным адресом. В строке «отправитель» значилось «Ch. Redfield». — Даже так? — юноша поднял глаза на собеседника. — Как видишь, — пожал плечами тот, — сколько вы не виделись, лет пять? — Шесть, — ничуть не смутился юноша, — и не прикидывайся, что не помнишь. — Уел, — недовольно согласился собеседник, — так как? Поедешь? — Я же сказал, с тобой хоть на край света, mein Geliebter*. — Подлизываешься? — Обязательно, — согласился юноша, — не хочу, чтобы ты снова начал воображать себе невесть что, как с теми дамами из театра. — Дамы из театра слишком на тебя вешались. — Они на нас обоих вешались, — не повелся на провокацию юноша, — поэтому повторяю, я поеду, но только потому, что туда едешь ты. — А как же горячее желание снова увидеть старого знакомца? — Увидеть старого знакомца было бы неплохо, а вот горячее желание у меня сейчас только одно, — юноша легко вскочил со своего кресла, уселся на подлокотник соседнего, обнял руками лохматую голову Гейзенберга и жарко поцеловал. — Итан, ты опять до ночи смотрел те новые пленки из проката? — нарочито сердито возмутился Карл. — Ага, — ухмыльнулся Уинтерс, — и если мы сейчас пойдем домой, то я даже смогу кое-что тебе оттуда продемонстрировать. Стоящий на перекрестке мужчина проводил взглядом вышедшую из библиотеки пару. Солидный мужчина в строгом костюме и слегка потертой шляпе обнимал за талию щеголеватого юношу, крепко прижимая к себе. Молодой человек, в свою очередь, запустил пальцы в седые волосы мужчины и гладил того по затылку. Они о чем-то разговаривали, периодически начиная дружно смеяться. «Еще одни влюбленные. Медом им в библиотеке намазано, что ли», — недовольно подумал про себя мужчина, заметив, как пара остановилась у фонаря, чтобы в очередной раз поцеловаться. На пальце юноши тускло блеснуло слегка покореженное медное кольцо.